крупное
дело наклеивается, невзначай перекладывал из кармана  в  карман  толстую
коричневую пачку в банковской упаковке, вздыхая:  свободных  денег  нет,
развлечься не на что... И встречал полное понимание - в  кабаки  водили,
угощали, развлекали  да  рассказывали  потом  друг  другу,  как  Золотов
жалуется на бедность с десятью тысячами в кармане, вот, дескать, акула!
   А в действительности - ни денег, ни Дела, так, делишки. Но молва свою
роль сыграла, когда  случай  и  услужливый  посредник  свел  Золотова  с
Суреном Шахназаровым, тот многозначительно присвистнул: слыхал,  слыхал,
ну и осторожный ты парень - слух про тебя идет, да никто не видел! С кем
же ты дело имеешь?
   Он, дурачок, насмешки не  распознал,  захлопал  крыльями,  весь  свой
апломб в ход пустил. Туманно  намекнул  про  межреспубликанские  каналы,
продал Шаху одну из четырех имевшихся монет, которые  изредка  показывал
кому-нибудь  для  подтверждения  своего  богатства,  -  дескать,  срочно
наличные понадобились.
   И такими детскими штучками думал матерого волчину обмануть!
   Тот прикидывался, будто поверил, а сам  забрасывал:  "Жду  посылку  с
приисков - песок, самородки, могу взять в долю. Твой пай  -  пять  штук,
через месяц вдвое обернется!"
   Кто откажется?
   А он надувал щеки, морщился: "Курьер сгорел, деньги  пропали,  сейчас
не могу..."
   Сурен кивал понимающе.  Интеллигентный,  деловой  человек.  Такой  же
пристойный, как Калерия Эдуардовна, только с  ней  Золотов  беседовал  в
тесной, пахнущей мылом подсобке, а с Шахом - в  шикарном  пункте  скупки
золота ювелирного магазина "Алмаз". И  выглядел  Шах  более  импозантно:
отливающий синевой белый халат, толстая линза под  жгуче-черной  бровью,
холодновато-корректный тон со сдатчиками, совсем другой с ним, уважаемым
Валерием Федоровичем.
   "Сгорел? - сочувственно переспрашивал, цокал языком. - Давно? Ай, как
неприятно!
   Далеко отсюда? Жалко курьера... Кто такой, я его не  знаю?  А  шел  к
кому?"
   Доброжелательная заинтересованность обязательна в светской беседе.
   Но когда по дороге на дачу Шах свернул с привычной тропинки и повел в
лес, будто позагорать у дальнего озера,  Золотов  вдруг  ощутил  смутное
беспокойство.   Вокруг    не    было    привычных    магазинных    стен,
успокаивающе-белого халата, респектабельной, напоминающей монокль линзы,
и маячивший впереди Шах, с бесшумной  звериной  походкой  и  непонятной,
пугающей устремленностью в самую чащу, где не было  никакого  озера,  не
походил уже на  благочинного  дельца  -  незнакомый  человек,  в  облике
которого угадывалось что-то давнее, забытое, неприятное.
   Исподволь зародилось предчувствие, что если этот чуть сутуловатый, но
сильный и быстрый незнакомец обернется, то и лицо у него будет другим  -
чужим и страшным.
   Золотов прогонял глупую мыслишку, но безуспешно, и с каждым шагом она
не казалась такой уж глупой.
   Идущий впереди молча сел на поваленное дерево у края густо  заросшего
оврага, знакомым жестом приклеил к  нижней  губе  сигарету,  и  Золотова
будто по сердцу резануло: Ермолай! Угловато-ломаная линия спины и  плеч,
пренебрежительный наклон головы, манера не глядя кидать сигарету в  угол
рта.
   И овраг показался знакомым, даже  как  будто  рассмотрел  под  густым
кустарником полуистлевшую  груду  навитых  на  проржавевшие  проволочные
каркасы бумажных цветов, траурных лент с размазанными желтыми буквами  и
грубые листики из зеленого целлулоида.
   Когда зловещий незнакомец обернулся, Золотов чуть  не  вскрикнул,  да
спазм перехватил горло: конечно, не воскресший Ермолай  сидел  рядом  со
своим последним убежищем - Сурен, но другой,  страшный,  с  ермолаевской
нехорошей улыбкой и тяжелым пистолетом в нервно прыгающей руке!
   Даже  сейчас,  вспоминая,  Золотов  ощутил  холодок  под  сердцем,  а
тогда...
   Отнялись руки и ноги, пропала речь, вылетели  все  мысли  из  головы,
кроме одной:
   "Не может быть, только не со мной".
   - Что же ты, Валера, хочешь  деньги  иметь  и  ничего  не  делать?  -
укоризненно спросил Сурен. - За чернуху денег не платят! Могут только  в
яму положить.
   Он мотнул  головой  в  сторону  оврага,  щелкнул  пистолетом,  поднес
сигарету к выскочившему из окошечка затвора язычку пламени, прикурил.
   - Раз ты выдаешь себя за  того,  кем  на  самом  деле  не  являешься,
значит, подослан, - рассудительно  продолжал  Сурен.  -  А  коль  так  -
разговор короткий, разбираться тут нечего. Об этом ты не подумал?
   Золотов машинально, поддавшись утвердительному тону, кивнул,  тут  же
опомнился и лихорадочно затрясся в отрицании.
   - Да ты  садись,  -  пригласил  Сурен.  -  Чего  такой  белый?  Никак
испугался?
   Золотов понял, что убивать его не собираются. Но спокойный  тон  Шаха
не мог обмануть. Не случайно выбрано  для  разговора  это  глухое  место
возле похожего  на  могилу  оврага,  не  случайно  изящный  позолоченный
"Ронсон" заменен боевым пистолетом,  переделанным  в  зажигалку  и  ясно
дающим понять, что найдется и не переделанный.
   Шах хотел, чтобы он прочувствовал, с кем имеет дело.
   И он прочувствовал.
   - А я все  же  разобрался,  -  похвалился  Шах.  -  Для  подосланного
работаешь ты грубо и неумело, значит, просто глупый,  жадный  фраер.  Не
обиделся? - как будто спохватившись, перебил он сам себя. - И правильно.
Лучше живому правду неприятную слушать, чем мертвому - красивые похвалы.
   Золотов плюхнулся на землю там, где стоял.
   - Мечтаешь много денег  зашибать,  а  рисковать  не  хочешь.  Так  не
бывает! А вот то, что ты адмиральский внук и кое-какие  связи  имеешь  -
это хорошо. И внешность представительная... В общем, будешь меня слушать
- без "капусты" не останешься!
   И правда,  подбрасывал  по  мелочи  -  от  двадцати  пяти  рублей  до
полусотни,  в  основном  за  один  и  тот  же  несложный  спектакль:   в
назначенное время Золотов важно выходил из высоких дверей  горисполкома,
неторопливо спускался по ступенькам к Сурену, около которого почтительно
переминался с ноги на ногу  какой-нибудь  ходатай,  и  барственно  цедил
всегда одно и то же: "Все что можно сделал.  Если  не  случится  чего-то
чрезвычайного, вопрос будет решен в ближайшее время". И проходил мимо, к
нанятой заранее белой или черной "Волге", на которой за счет Шаха уезжал
по своим делам.
   Один раз пришлось сыграть  более  ответственную  роль:  Шах  доставал
земляку, близкому  другу  дальнего  родственника,  новый  автомобиль,  и
достал по своим черным каналам, но "для авторитета" хотел придать сделке
видимость законности. Золотов встретился с ними в вестибюле, пожал вялую
руку толстяку с усами-стрелочками, как у злодеев в страшных кинофильмах,
дал два пальца Сурену, а тот горячо проговорил: "Дорогой, я тебя никогда
не просил,  сейчас  прошу  -  помоги  моему  брату!  Фондов  нет,  лимит
исчерпан, подпиши у председателя письмо в порядке исключения!"
   Толстяк оценивающе разглядывал Золотова и вежливо кивал.
   Золотов взял солидное, на фирменном бланке, письмо, аккуратно  вложил
в папку, с сомнением покачал головой: "Не знаю, все наряды выбраны... Но
ради вас постараюсь! Может быть,  удастся  в  счет  следующего  года..."
Вошел в приемную, угостил шоколадкой знакомую секретаршу, поболтал с ней
минут десять, пригласил как-нибудь сходить в кино и вышел,  доставая  на
ходу второе письмо, с разрешающей визой и замысловатой подписью.
   Толстяк в полном восторге тряс ему руку и что-то спрашивал  у  Сурена
на своем языке, тот снисходительно улыбался: "Ни в коем случае,  это  от
чистого сердца, просто мы с  Валерием  Федоровичем  большие  друзья!"  А
вечером вручил стольник, не пожадничал.
   Золотову нравилось разыгрывать такие представления, да и  Шах  был  в
восторге от его артистических способностей.
   - С тобой фармазонить хорошо, -  скалил  он  крепкие  белые  зубы.  -
Например, бриллианты найденные продавать. Знаешь этот прием?
   И подробно рассказывал, как работающие в паре  мошенники  по-крупному
обирают  доверчивых  людей.  Золотов  неодобрительно  качал  головой   и
брезгливо морщился.
   -  Чего  кривишься?  Все  одинаковы!  -  раздражался  Шах.  -  Каждый
занимается чем может!
   Золотов был не согласен: бизнес - это одно,  а  уголовщина  -  совсем
другое.  Когда  Шахназаров  рассказывал  про  знакомого  дельца   Семена
Федотовича по прозвищу Полковник, свободно оперирующего суммами, которые
ему, Сурену, и не снились, Золотов слушал как  зачарованный  и  искренне
располагался к собеседнику. Но когда сквозь  пристойный  облик  деловика
проглядывала уголовная физиономия Ермолая,  Золотов  пугался,  вспоминал
лес, могильный овраг, пистолет и начинал жалеть, что вообще  связался  с
этим человеком.
   Все кончилось неожиданно. Шах встретил его утром возле работы,  завел
в проходной двор, сунул в "дипломат"  небольшой,  но  тяжелый  пакет  из
перехваченной шпагатом газетной бумаги.
   - Пусть у тебя побудет пару дней. Если...  -  Смуглое  лицо  отливало
серым,  голос  напряженный.  -  В  общем,  пусть  пока  полежит,  как  в
сберкассе, до востребования...
   Никому не болтай. Отдашь мне или человеку, которого я пришлю.  Да,  и
еще... -  Он  пристально  посмотрел  Золотову  в  глаза.  -  Я  тебя  не
предупреждаю, это и так  ясно,  но  за  сохранность  отвечаешь  головой.
Понял?
   Золотев кивнул.
   - А что случилось, Сурен?
   - Да, может, и ничего. Предчувствие у меня скверное. Или просто нервы
разгулялись. Ну, я пошел!
   Предчувствие не обмануло Шаха - в ту же ночь его арестовали.
   Когда стал известен приговор, Золотов развернул пакет. Он знал, что в
нем, но хотел убедиться, насколько велик капитал, волею судьбы  попавший
к нему на целых восемь лет. Капитал оказался значительным, и он позволил
себе запустить в него руку, позаимствовать на время малую  толику.  Раз,
другой, третий... Азартно поиграл на скачках, погудел с восхищенной  его
щедростью  компанией  в  лучших  ресторанах,  где   улыбчивые   знакомые
официантки, не особенно скрываясь, обсчитывали самым наглым образом,  но
изображали такое внимание и почтение к дорогому гостю, что еще  получали
щедрые чаевые.
   Хотел заполнить выпивкой и закусками погреба  баркентины  "Кейф",  но
решил пересчитать казну и обнаружил, что  спустил  уже  много.  Пришлось
остановиться, задуматься. Ничего страшного, восемь лет  -  долгий  срок,
все можно возместить. Но вдруг уже завтра в дверь  постучит  человек  от
Шаха? Или, чего доброго, он сам?!
   Страх  заставил  вернуться  к  мысли  о  Деле.  Он  придумал  сложную
многоходовую комбинацию,  которая  могла  поправить  положение,  вернуть
утраченное и принести немалый доход. Но... Только  в  том  случае,  если
каждый участник сработает точно, умело, четко.
   Началось самое трудное. Упрямо не давался в руки Федя, уходила из-под
влияния  Марочникова,  даже  Вершикова   время   от   времени   пыталась
бунтовать... Чтобы держать  их  в  повиновении,  приходилось  все  время
изобретать новые способы, что-то придумывать, постоянно плести  интриги.
Это раздражало, возбуждало глухую, затаенную злобу...
   Прямо над ухом послышалось надрывное жужжание. Золотов открыл  глаза.
В толстой, геометрически  правильной  паутине  отчаянно  билась  большая
навозная муха. Видать, погналась за запутавшейся здесь же  мошкой.  Едят
мухи мошкару? Впрочем, теперь  она  сама  попадет  на  обед...  Ишь  как
дергается... Чувствует что-то, соображает...
   Или просто инстинкт? А где же хозяин?
   Паук не спеша спускался  из  левого  верхнего  угла  сложной  ажурной
конструкции.
   Желто-коричневого цвета с белым крестом на  жирной  спине.  Огромный:
между кончиками передних  и  задних  лап  не  меньше  трех  сантиметров.
Мерзость!
   Все как в жизни! Муха гонится за мошкой, паук сжирает  муху.  А  есть
кто-то еще более сильный и могущественный.
   Он подобрал сухую, с палец толщиной ветку и сильно ударил,  размозжив
крестовика и сорвав паутину. Вот и все.
   Он засмеялся над собой. Глупо! Ну а ты, Валерка, кто: мошка, муха или
паук?
   Крутишься, ловчишь, старательно плетешь хитроумную паутину,  опутывая
тех, кто тебе нужен. Но и сам запутан в  еще  более  крепкой  и  липкой,
дрожишь, прислушиваясь к ее подергиванию, потому что есть пауки крупнее,
сильнее и опаснее. А еще есть  люди,  которые  могут  разорить  паучиные
гнезда, разорвать все их сети, а самих  посадить  в  банку  и  отправить
куда-нибудь далеко-далеко на север, где они - и  большие,  и  маленькие,
опасные и не очень, будут заниматься непривычным для себя делом:  валить
лес, пилить дрова, дробить камни.
   Черт возьми, те же самые мысли! Вот  тебе  и  расслабился,  отдохнул,
отвлекся!  Но,  в  общем,  день  прошел  хорошо,  одновременно   сделано
несколько дел. Осталось кое-что подшлифовать.
   Золотов отряхнулся и вышел на трассу. Первый же частник притормозил и
довез  его  до  города.  Нащупав  монету,   Золотов   вошел   в   кабину
телефонаавтомата.
   - Мэри? Жених уже ушел?
   - Он и не заходил. Проводил до подъезда, и все.
   "Ну и дурак", - подумал Золотов.
   - Не скучаешь?
   - Мне не до этого: голова раскалывается! И вообще, ты меня вытащил из
постели.
   - Дело поправимое. Жди, через пару часиков загляну.
   Молчание.
   - Слышала?
   - Слышала.
   Голос бесцветный, без интонаций, обреченный. Ну да плевать.
   Федор лежал на кровати в одних трусах, бессмысленно глядя в  потолок.
- Опять в меланхолии? Я надеялся, что сумею тебя расшевелить!
   - Тошно, Валера. Все равно тошно.
   -  Так  лечись,  дурачок!  Я  же  тебе  и  лекарство  нашел.  Или  не
понравилась Маринка?
   Федор поднялся.
   - Понравилась. Только... Какая-то она чересчур свободная,  развязная,
что ли.
   Вот черт! Такую реакцию надо было учесть.
   - Видишь ли, Федя, - печально  начал  Золотов,  -  к  сожалению,  это
печать современной молодежи.  Мы  с  тобой  такими  не  были.  А  сейчас
соблазнов  много:  бары,  рестораны,   танцульки.   Все   это   налагает
определенный отпечаток.
   Он прошелся по комнате, озабоченно поглаживая затылок.
   - Но у Марины все это внешнее, наносное.  Она  приехала  из  деревни,
стала приспосабливаться к городской жизни и,  боясь  в  чем-то  отстать,
чересчур активно копировала окружающих. А окружение - сам понимаешь. Так
что она по-своему несчастная - мечется, ищет чего-то, найти не может. Ей
бы помочь надо.
   Краем глаза Золотов наблюдал за  реакцией  Федора.  У  того  на  лице
отразилось сочувствие. Еще подлить маслица.
   - Оденься, Федя, пойдем воздухом подышим, а то ты опять закиснешь.
   - Верно, - Петренко начал натягивать  брюки.  -  Хорошо,  что  зашел.
Одному совсем тоскливо.
   - Да, кстати, - сказал Золотов, когда они вышли из дома. - Ты  Марине
понравился.
   Такой мужественный,  говорит,  самостоятельный,  надежный.  Ее  можно
понять: одна в городе, опереться не на кого.
   Федор  промолчал.  Значит,  достаточно  на  эту  тему,  иначе   можно
перегнуть палку.
   - Когда у тебя рейс?
   - Через пять дней уходим. Короткий конец, за месяц обернемся. А потом
судно на ремонт станет.
   - Ну ничего, хоть по твердой земле походишь. А то  все  волны,  волны
кругом.
   Небось скукотища?
   - Да нет. Привык.
   - А что ты вообще думаешь дальше делать? В училище поступать,  тут  я
тебе помогу железно, а потом? Зарплату прибавят на полсотни, а остальное
все то же: три-шесть месяцев в море, коротенькая передышка и  опять.  Не
успеешь оглянуться - старость подошла. А что ты  видел,  кроме  штормов,
штилей да торговых кварталов иностранных портов? Да ничего!
   - Прямо-таки и ничего? А что я вижу здесь, если на то пошло?
   - Здесь? Посмотри сам!
   Они проходили мимо стеклянной стены молодежного кафе. Хлопнули дверцы
кофейной  "Лады",  выпуская  двух   молоденьких,   едва   ли   достигших
совершеннолетия прехорошеньких девушек. Следом с достоинством  выбрались
усатые молодцы в кожаных пиджаках и, оглаживая своих подруг, повели их к
открытой двери, откуда  вырывались  бурные  ритмы.  Посередине  зала  на
небольшом возвышении весело прыгали нарядно одетые пары.
   - Как видишь, жизнь бьет ключом! -  Да-а-а,  -  скептически  произнес
Федор. - Кабаки, машины, девочки... На все это нужны деньги, и немалые!
   - Ну уж тебе грех жаловаться!
   - Имеешь в виду инвалютный оклад и импортные  шмотки?  Это,  конечно,
кое-что, но особенно не разгуляешься!
   - Пожалуй. Есть у меня один знакомый,  так  он  завез  себе  на  дачу
грузовик шампанского...
   Такую байку Шах рассказывал про Полковника, насколько она достоверна,
Золотов не знал, но говорил уверенно, как человек вполне осведомленный.
   - ...Однажды собралась у его  веселая  компания,  шашлычки  пожарили,
коньячку выпили, все как полагается.  А  потом  хозяин  послал  четверых
ребят в погреб, и они вытаскивают ящиков  десять  шампанского.  Гости  в
хохот: "Зачем столько?"  А  они  -  в  дом,  выносят  ванну,  на  клумбу
ставят... Хлоп, хлоп, хлоп - целый час  бутылки  откупоривали...  Хозяин
своей даме - прошу! А та  была  красавица,  избалованная,  неприступная,
надменная... Но тут не  устояла  -  разделась  и  бултых!  Ну  как!  Что
скажешь?
   - Наверное, этот парень большой жулик!
   - Да уж не маленький. И все?
   - И девка, конечно, шлюха. Порядочная на  виду  у  всех  купаться  не
станет. Даже в шампанском.
   Что же, тоже верно.
   - Может быть, ты и прав.  Но  согласись  -  красиво!  Кипение  жизни,
бурлеск! Будет что вспомнить в старости!
   - Это да. Но нам так не жить.
   - Почему? Все зависит от тебя!
   Петренко засмеялся.
   - Даже наш капитан, если будет всю жизнь инвалюту копить,  и  то  так
шиковать не сможет!
   - Э, Федя, да ты узко мыслишь! Систематическое  пересечение  границы,
разная конъюнктура рынков, перепады цен - да это же золотое дно!
   - Контрабанду вертеть, что ли? На это намекаешь?
   - А почему бы и нет? Это же не грабеж, не разбой и даже  не  кража  -
использование экономических законов!
   - Знаю, - презрительно сплюнул Петренко. - Недавно на одном сухогрузе
за такие штучки... пересажали.
   - Потому что дураки. Если все хорошо продумать, риска практически  не
будет.
   - А ты все хорошо продумал?
   Золотов насторожился, почувствовал подвох.
   - Чего я буду за тебя думать? У тебя своя  голова  на  плечах.  -  Он
протянул Петренко распечатанную пачку сигарет.  -  Но  на  добрый  совет
всегда можешь рассчитывать. Жизнь-то я знаю получше.
   Они закурили.
   - Корабль большой?
   - Не корабль, а судно, - перебил Федор. - А говоришь - что-то знаешь!
   - Какая разница! - удивился Золотов. - Разве это не одно и то же?
   - Конечно, нет. Военный корабль, но  торговое  судно.  Каждому  видна
разница!
   "Ах ты умник! - зло подумал Золотов. - Послать  бы  тебя  к  чертовой
матери!"
   А вслух сказал:
   - Пусть будет так. Судно большое, ты в  рейсе  посмотри  внимательно,
может, и найдешь какоенибудь укромное местечко. Обязательно  найдешь.  И
подумай на досуге между вахтами, что жизнь человеческая  проходит  очень
быстро.
   Они шли по  центральной  улице  -  оживленной,  нарядной,  шумной.  С
Золотовым многие здоровались, он отвечал - сухим кивком, широкой улыбкой
или почтительным  полупоклоном,  в  зависимости  от  каких-то  неведомых
посторонним критериев оценки значимости того или иного лица.
   Федор по-прежнему был мрачен.
   - Да хватит страдать! - Золотов хлопнул его по плечу. - Самое  лучшее
для тебя - выбросить  Зойку  из  головы!  Все  равно  у  вас  ничего  не
получится! И сам ты в этом виноват!
   - Это еще почему?
   - Потому, что кончается на "у"! Она привыкла к достатку, а что ты  ей
можешь предложить? Ну привез бельишко,  пару  платьев,  это  хорошо,  но
мало! Надо было ее на море свозить, развлечь  как  следует,  встряхнуть.
Тогда другой разговор. Ну да не жалей! Маринка ничем не хуже. Если ты  с
ней поладишь, живо Зойку забудешь.
   Только не повторяй прежних ошибок!
   Посмотрев в задумчивое лицо Федора,