очей, и  обрушится  праведный
гнев на голову обманщика и проходимца!
   Нет, тот настоящий страх, с кошмарными снами еще  не  появился  -  ну
раскроется и раскроется, что с того? Выгонят со сторублевой ставки  -  и
черт с ними, не велика потеря! Но все же опасение было неприятным: слиш-
ком удачно все складывалось и достаточно много - он уже просчитал - обе-
щано в дальнейшем.
   Решил подстраховаться, присмотрелся к  своему  непосредственному  на-
чальнику - завсектором Собакину, вечно унылое лицо которого  оправдывало
фамилию - старый усталый пес, чувствующий, что со дня на день его пустят
на шапку.
   Подходил, показывал проекты справок и отчетов, советовался,  расспра-
шивал о тонкостях работы. И вообще у Харитона Федоровича  такой  опыт  -
десять лет вращался в "инстанциях",  интересно  услышать  его  мнение  о
том-то, том-то и том-то, да и о жизни товарища Собакина  было  бы  очень
поучительно узнать молодому, начинающему трудовой путь человеку.
   Но Собакин глаза прятал, в разговоры не вступал, отвечал  односложно,
а намек на собственное мнение воспринял как провокацию.
   Золотов чуть ослабил хватку, но из клыков не выпустил,  держал  осто-
рожненько Харитона Федоровича за безвольную складку между шеей и  затыл-
ком. Почему ты утром хмурый, как родственника схоронил,  а  притрусил  к
кабинету, закрылся - и через пять минут другой человек? Рожа-то,  конеч-
но, кислая, но озабоченность мрачную как рукой сняло!
   А когда перехватили тебя как-то в коридоре -  бумагу  срочную  подпи-
сать, так не подписал ведь: руки дрожали, ручка выпадала! А зашел к себе
пальто снять - дрожь и прошла...
   Да, кстати, а почему тебя из "инстанций" поперли?
   Короче, как-то под праздник скользнул к Собакину, бормотнул  поздрав-
ления, булькнул круглым газетным свертком, аккуратно вложил в приоткрыв-
шийся кстати ящик стола, тот, как обычно, глаз не поднял,  но  прохрюкал
нечто одобрительное. Так и сошлись.
   А через год с блестящей характеристикой да с направлением гороно пое-
хал за тридевять земель в пединститут, поступил вне конкурса  на  физвос
да сразу окунулся в общественную работу: то на собрании выступает, то  в
общежитии дежурит, то буфет по профсоюзной линии проверяет, Золотов тут,
Золотов там, у всех на виду. Преподаватели им довольны, деканат, комитет
комсомола... Ба, да он и не комсомолец, как так?  Потупился,  объясняет:
формализму противился, меня на аркане тянули,  для  "галочки",  а  я  из
принципа, может, конечно, и не прав был, да молодой, горячий...  Повери-
ли, приняли.
   Тогда и стал расти страшок, а вдруг да выплывет все, вдруг  раскроет-
ся? Успокаивал себя: мол, далеко забрался, кто тебя здесь знает, а  при-
дет время возвращаться - придумаем что-нибудь...
   Он уже с самого начала определился: назад не возвращаться, здесь кор-
ни пустить! И способ придумал: в аспирантуру пролезть да  зацепиться  на
кафедре... Новое место, новая страница биографии, новая жизнь. А  старой
вроде и не было!
   Да только странное дело - так хорошо все начиналось, а потом не зала-
дилось, забуксовало. С учебой не клеилось: науки  вроде  немудреные,  не
физика с математикой, шпарил на  экзаменах  правильные  слова  газетными
фразами, а преподаватели скучали и выводили серенькие "уды".
   И в общественной деятельности не преуспел: суетился, гоношился, делал
волну, а интерес к нему вроде пропал - поручений  не  давали,  почетными
местами обходили, из одних комиссий вывели, в другие комитеты не  избра-
ли, к третьему курсу только и осталась одна нагрузка - член комиссии  по
общественному питанию студенческого профкома.
   Буфетчицы, правда,  уважали,  колбаску  сухую  оставляли,  помидорчи-
ки-огурчики парниковые среди зимы, в столовой кормили сносно, не  обсчи-
тывали - и то хорошо!
   Хорошо, да мало. С преподавателями пытался сойтись поближе - на  кон-
сультации приходил, расспрашивал о том о сем, пытливого студента  разыг-
рывал - бесполезно. Выпросил однажды тему - сообщение на научной  конфе-
ренции сделать, подготовил докладик - неделю в библиотеке сидел,  высту-
пил, отбарабанил гладко правильные вещи, которые в учебниках, статьях  и
монографиях вычитал, а ему стали дурацкие вопросы задавать, и  выходило,
что ничего правильного он не сказал. Так и остался с носом, зря себе го-
лову морочил! И главное, что обидно: другие отсебятину несли, а им апло-
дировали, и преподаватели приглашали на кафедру, заинтересованно беседо-
вали, обсуждали что-то...
   Нет, не везло Золотову, определенно не везло.
   С кем хотел дружить - не получалось, липли всякие серые  посредствен-
ности, одному скучно, так и сложилась у них своя компания. В  ней-то  он
верховодил, истории всякие рассказывал, в основном про дедушку-адмирала,
аж рты раскрывали. Правда, радости мало, иногда напоминал себе Ермолая и
осекался на полуслове - до того тошно становилось!
   Да и с деньгами было туговато: стипендию не получал, отец и дед  при-
сылали сотню-полторы в месяц, должно бы хватать, ан нет - у  серых  дру-
зейприятелей "капуста" водилась в изобилии, в преферанс резались, по ка-
бакам таскались, и он пыжился, тянулся, чтобы  не  отстать,  потому  еле
сводил концы с концами. Несколько знакомцев "крутились", делали  деньги:
один джинсами приторговывал, другой заочникам  курсовые  изготавливал...
Но с явной уголовщиной Золотов связываться не хотел, а писать - не полу-
чалось, так и страдал, давая зарок, что в будущем еще возьмет свое.
   К выпускному курсу мечты об аспирантуре развеялись сами собой,  расп-
ределение получил по месту выдачи направления, и  наступил  день,  когда
новоиспеченный учитель физвоспитания возвращался в родной город, и страх
уже прочно поселился внутри, глодал, жевал внутренности.
   Теперь не отсидеться в методическом кабинете да в полупустых  классах
вечерних школ, учитель с учителем не разминется, рано или поздно  сведет
его судьба с Фаиной или еще с кем, и тогда...
   Кинулся на старое место - там большие перемены: заведующий на пенсии,
а друг-покровитель Собакин Харитон Федорович в очередной раз шагнул вниз
и заседал теперь в горкоммунхозе на скромной должности рядового  клерка.
Накачивая его в третьесортной забегаловке дешевым  портвейном  и  слушая
сбивчивые сетования на несправедливость судьбы - раньше спроси, кто  та-
кой Собакин, - ого-го! - Золотов тяжело размышлял над собственным  неве-
зением: ступени лестницы, по которой  он  рассчитывал  подняться  вверх,
оказывались трухлявыми и подламывались одна за другой.
   Но Собакин свою роль сыграл - позвонил новому завгороно,  видно,  его
имя еще связывали с авторитетом "инстанций",  сделал  открепление  да  в
горкоммунхоз устроил, по иронии судьбы на собственное  место,  ибо  путь
вниз продолжался, и пересадили Харитона Федоровича ниже, казалось, неку-
да - заведовать захудалым парком, так что Золотов успел сделать ему нес-
колько нахлобучек за некачественные засевы клумб и неиспользование прог-
рессивных форм вертикального озеленения, пока Собакин не умер от внезап-
но приключившейся прободной язвы.
   Золотов прекрасно прижился в горкоммунхозе - если бы все декоративные
посадки, которыми он заведовал, с такой же легкостью и быстротой пускали
обширные корни на новом месте, город давно  бы  превратился  в  цветущий
сад. Он пытался было подобрать ключик к своему начальнику, но  тот  ока-
зался строгим и непьющим, попытки к сближению пресек, и Золотов мгновен-
но трансформировался: стал четким, кратким и деловым. Столь явное  прев-
ращение начальник отнес на счет своего умения работать с людьми,  а  так
как наблюдать плоды собственных способностей приятно любому, он  заметно
смягчился и начал относиться к  инженеру-озеленителю  отечески-снисходи-
тельно.
   Но окончательный перелом произошел позднее,  ибо  начальник  оказался
совершенно неприспособленным решать мелкие житейские проблемы,  которые,
оставшись нерешенными, перерастают в серьезные трудности.
   Летняя сушь, изнурительная жара, декоративные культуры желтеют и под-
сыхают, начальника вызывают на ковер, а  он  начинает  лепетать  какието
глупости про выбранные фонды на бензин, из-за  чего  поливальные  машины
простаивают в гараже.
   Что за чушь! Вы нам здесь голову не морочьте! Неспособны организовать
работу, так и скажите, а мы сделаем соответствующие выводы!
   И приходит, бедняга, сам не свой, таблетки глотает, телефон  накручи-
вает, красный весь - давление подскочило... А всего-то и делов - достать
двести литров бензина! Смех да и только...
   Но с почтением, без фамильярности, Боже упаси, осведомиться:  мол,  я
могу повлиять через горисполком, так что если  распорядитесь...  Тот  на
Валерия Федоровича как на волшебника - неужто удастся такое  дело  сдви-
нуть с мертвой точки? Трудно, но попытаюсь - опять-таки  скромно,  но  с
достоинством.
   А через час-полтора поливалки поливают, травка  зеленеет,  начальники
довольны: подтолкнули, подсказали, разъяснили,  резервы  изыскал,  фонды
мобилизовал - значит, умеем воспитывать подчиненных!
   И начальник как на свет народился - голос звонкий прорезался,  рапор-
тует: да, указание выполнено, решили вопрос, полный порядок! Да к  Вале-
рию Федоровичу исполнительнейшему с расспросами, а тот, скромняга,  сму-
щается, плечиками пожимает: мол, я же не для себя, для  дела,  потому  и
пошли навстречу, руководители еще дедушку помнят, да и меня Харитон  Фе-
дорович многим рекомендовал.
   Тут главное не переборщить, не перегнуть палку, остальное сам додума-
ет: про дедушку-адмирала слыхивал краем уха, что с  Собакиным  в  гороно
работал - знает, вот и выходит: не такая уж простая фигура скромный  ин-
женер-озеленитель! Скрыта за ним сила немалая, да  не  пользуется  поче-
му-то, может, по простоте, а может, до времени приберегает...
   Так и создается авторитет, складывается репутация, мнение  формирует-
ся. Разве не стоит оно тридцатника, что заплатил  Фимке-заправщице?  Тем
более что водилы - мошенники все на крючке, за графиком он следит  жест-
ко, и если хочет кто подкалымить - отвезти цистерну-другую воды частнику
в сад, - вынь да положь пятерку за каждую ездку! А машин - восемь, и ка-
лымят каждый день, так что в летний сезон "капуста" водится...
   И рабочий день теперь у уважаемого Валерия Федоровича жесткими рамка-
ми не стиснут, поспать утром можно и днем фактически свободен, позвонишь
пару раз, доложишься: я по паркам, и дуй на все четыре!
   Золотова вольный режим устраивает, начальник доволен и спокоен:  если
вдруг приедут коллеги иногородние по обмену опытом, незаменимейший Вале-
рий Федорович в мгновение ока в гостиницу определит, а случится проверя-
ющий, комиссия какая, начальство столичное - так и на дачке адмиральской
обустроит, и шашлычок организует, и баньку, все сделает, все  придумает,
не о чем волноваться...
   Дачей Золотов в последнее время свободно распоряжался. Пока дед  был,
он там почти круглый год жил. Квартира двухкомнатная, которую сразу  да-
ли, как отставнику, пустая простаивала. Но у отца дальний прицел: давай,
говорит, съезжаться, захочешь - будешь с нами вместе жить, все  веселей,
да и внуку для воспитания, надоест - отселишься  на  дачу,  отдохнешь  в
одиночестве.
   Дед как овдовел да ушел со службы, помягче стал, посговорчивей.  Сог-
ласился сразу: у вас две комнаты тесные, да двор колодцем, умру -  оста-
нетесь в хорошей квартире...
   Папахен подобрал вариант: старое поколение с молодым не ужились,  дом
профессорский, в самом центре, потолки высокие, по коридору  -  хоть  на
велосипеде катайся. Привел деда - то что надо! Ну и  провернул  обмен  в
полмесяца.
   Жили все вместе, не тужили, дед смирился, что кончилась  морская  ди-
настия, иногда только с тоской спрашивал внука: "А помнишь, как  тебя  в
детстве море тянуло? Матроску и бескозырку носил, стихи  любил  морские,
на корабль тебя повез - танцевал от счастья. Значит,  правда  гены  свою
роль играют!"
   Так и шло все хорошо до тех пор, пока дед не встретил случайно  мены-
цика-профессора, а тот ему и высказал: не ожидал, мол, морской офицер, а
три тысячи доплаты взяли, стыдно, батенька!
   Дед как полотно домой заявился, дрожит весь, хорошо,  отца  не  было,
мог и убить стулом или чем под руку попадется, бегал по  квартире,  кри-
чал: "Посажу подлеца! Опозорил, чести лишил!"
   А потом захрипел, повалился на бок, "скорая" его в  больницу  увезла,
да оттуда уже капитан первого ранга Иван Прохорович Золотев не вышел.
   Отец вроде переживал, а может, для людей прикидывался. Младший  Золо-
тов, шагая в похоронной процессии, вспоминал,  как  боялся  разоблачения
перед добрым дедушкой, который  верил,  что  он  хороший,  неиспорченный
мальчик, не замечал угнездившейся в маленькой душе червоточинки,  и  ему
было жаль деда. Хотя три тысячи - нормальная доплата при таком обмене.
   Возможность разоблачения детских грехов умерла  вместе  с  дедом,  но
большой страх поселился внутри навсегда,  подремывал,  дожидаясь  своего
часа, и следователь прокуратуры Зайцев  разбудил  его,  не  то  слово  -
разъярил до предела, и теперь он буйствовал, выедал внутренности, не да-
вал спать, заставлял глушить его ударными дозами спиртного,  подталкивал
к действиям. Лучшая оборона - это наступление!
   Когда Зайцев читал ночной порой про  инопланетных  упырей,  не  кровь
пьющих, а саму сущность человеческую высасывающих, нетрезвый псевдочело-
век Золотов старательно вписывал фамилию следователя в  аккуратно  разг-
рафленную тетрадку с зеленым переплетом.
   Надо же, попался такой на мою голову! Будто без него мало неприятнос-
тей... Ну ладно, получилось, Федьку не вернешь, Мэри тоже жалко, хорошая
девочка, да она скоро выпрыгнет, адвокат сказал - в самом худшем  случае
- "химия", но чего он копает? И глядит с затаенным презрением - как Фаи-
на, словно насквозь видит и нутро его, золотовское, настоящее,  от  всех
скрытое, рассматривает... Может, действительно раскусил, работа  у  него
такая - раскалывать, раскусывать, раскапывать... Если просто разгадал  и
презирает - черт с ним, а если надумает всем показать? Тогда плохо.
   "... ведет разгульный образ жизни, посещает  рестораны,  танцевал  со
свидетельницей Марочниковой, - почерк у Золотова был никудышный, как ку-
рица лапой, но в заветной тетради писал разборчиво, буковку за  буковкой
вырисовывал, аж язык высовывал от напряжения. - После совместного  упот-
ребления спиртных напитков, к которому принудил Марочникову, злоупотреб-
ляя служебным положением..."
   Хмыкнул: ничего, - пусть оправдывается, но ощущение, что события раз-
виваются не по закрученному им сценарию, усиливалось.  Галка  уже  давно
должна была позвонить! Не остался же он ночевать... Если бы так! Но вряд
ли, ой вряд ли... Скорей всего и в дом не зашел, хотя Галка артистка еще
та - вцепится в рукав: умоляю, сердце схватило, доведите, там в  аптечке
валидол, капли.
   "Напоив Марочникову допьяна, он, под предлогом  проводить,  проник  к
ней в квартиру, где находился до глубокой ночи..."
   И вдруг сквозь завесу опьянения пробилось воспоминание,  подтверждаю-
щее его подозрения: откуда у Галки слова издевательские про адмиральско-
го внука и про круизный теплоход? И смотрела она по-настоящему зло,  это
не игра в ссору, как задумано, тут что-то другое.
   Он медленно закрыл тетрадь.
   Ясно что! Крючок прокурорский раскрутил все насчет деда  и  ей  выло-
жил... Прости-прощай хрустальная мечта про белый теплоход, разные  стра-
ны, инвалютный оклад. Мечты про новую жизнь -  псу  под  хвост!  А  ведь
только этими мечтами он ее и держал.
   Золотов выругался.
   Значит, Галка сейчас на него не играет! В лучшем случае. В  худшем  -
играет против. Очень даже просто - заманила этого  хмыря  и  закладывает
своего благодетеля Валерия Федоровича с потрохами. Что она знает? Доста-
точно, чтобы грязью обмазать. А главное? Не должна. Но догадываться  мо-
жет, а иногда достаточно только подсказать, идею подбросить, дальше само
пойдет разматываться.
   Нет, так не годится, надо восстанавливать контроль за развитием собы-
тий! И крючка прокурорского прибирать к рукам не мытьем,  так  катаньем.
Подумаешь, страшный зверь заяц! Не таких видали!
   Золотов хорохорился, взбадривая сам себя, ему казалось, что и  теперь
удастся удержать в тени свое  настоящее  нутро,  сущность  свою  омерзи-
тельную, что все утрясется, образуется, как обходилось уже много раз ра-
нее.


   ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ

   Утром следующего дня я ставил задачи практикантам. Собственно,  задач
было две: заполнять статистические карточки по оканчиваемым делам, отве-
чая на возможные телефонные звонки, и бегать по адресам с длинным  спис-
ком поручений.
   Петр выбрал первое, Валек - второе. Мы вместе вышли  из  прокуратуры,
по пути я повторил инструктаж, потом он свернул к троллейбусной останов-
ке, а я пошел прямо тихими улочками старой части города.
   Через несколько кварталов начинался запущенный сквер, за ним вставало
массивное безрадостное здание следственного изолятора. В ИВС до трех су-
ток содержались задержанные по подозрению в совершении преступлений, ес-
ли подозрения подтверждались, их перевозили  сюда  дожидаться  судебного
процесса, но мало кто разбирался в таких тонкостях, и в народе  оба  уч-
реждения называли тюрьмой, что было неправильно, ибо в тюрьмах  отбывают
наказание уже осужденные опасные преступники.
   На углу, у входа в комнату передач оцепенело застыла  унылая  очередь
со свертками, узлами, посылочными ящиками, в основном  женщины.  Тротуар
узкий - я проходил совсем близко: вдоль блеклых неопределенных одежек  и
ярких платьев, спутанных посеченных волос и элегантных причесок, запахов
кухни, помойки, похмельного перегара, неожиданно  перемежавшихся  фанта-
зийными волнами французской парфюмерии... Череда контрастов!
   - Не толкайся, ослепла, что ли!
   - Подумаешь, цаца какая! Расфуфырилась и воображает!
   - Хамка, лучше бы умывалась как следует!
   В какой очереди, за каким товаром могли оказаться  рядом  здоровенная
бабища с бледным пористым лицом, в застиранной коричневой  хламиде,  ма-
терчатых треснувших по шву тапочках на  растоптанных  ступнях  и  тонкая
изысканная дама, возраст которой умело скрыт  гримом,  лиловый  шелковый
комбинезон расчетливо обнажает грудь и плечи, а изящные золоченые  босо-
ножки позволяют демонстрировать безукоризненный педикюр? Но общее у  них
есть - в грубом запачканном мешке и раскрывающейся из  кошелечка  сереб-
ристой японской сумочке лежит одно и то же: сало, масло, сухая колбаса и
табак, даже вес одинаковый - по пять килограммов.
   - Ничо, привыкай, ты теперя не лучше меня, - злорадно щуря  заплывшие
глаза, выговаривала одна, а другая, не успевшая свыкнуться с  новым  для
себя положением, изумленно переспрашивала:
   - Ты что, чокнутая? Посмотри на себя в зеркало!
   - Ничо, зеркала тут ни при чем. Мой по пьяному делу  морду  набил,  а
твой небось мильены воровал. Вот и сама смотри, кто лучше, кто хуже! Мо-
ему трешник - само много, а твоему? Небось пятнадцать привесят, а  то  и
под вышку подведут!
   Я прошел мимо, но успел услышать торжествующее:
   - Заткнулась? Вот то-то! Брильянты из ушей вынула, а дырок не  зарас-
тишь! Правда себя кажет...
   У каждого своя правда, свое представление о том, как надо жить на бе-
лом свете, и что самое интересное - каждый считает: уж кто-кто, а он жи-
вет правильно!
   Квартал вдоль высокого - метров восемь - забора, свернуть за угол,  в
глухой желтой стене бронированная плита,  запрещающе  раскалена  красная
лампочка, вдавить кнопку звонка, приглушенный зуммер, лязг  втягиваемого
электромагнитом засова, одновременная вспышка зеленого сигнала, с усили-
ем поддается тяжеленная дверь, войти в тамбур, подождать лязгающего зву-
ка за спиной, предъявить отгороженному решеткой дежурному удостоверение,
выслушать традиционный вопрос: "Оружие есть?" - ответить, лязг следующе-
го замка, открыть решетчатую  дверь,  войти  туда,  лестницы,  кор