й группы  должен  иметь  официальный  вид.  Озабоченно
похлопал себя по карманам, проверяя,  на  месте  ли  сигареты  и  зажигалка.
Теперь он курил понастоящему и мудохаться с трубкой времени не было.
   - Ладно, поехали...
   Хорошо если бы трупа не оказалось. Перематерил бы всех, вернулся, дописал
обвиниловку, утром отвез дело в контору - и домой, отдыхать. А если окажется
- пока осмотр, пока схемы, направление на вскрытие: часа два провозится,  не
меньше. А то и больше. Вернется поздно, усталый, будет  не  до  обвиниловки,
тогда придется завтра выходить работать, и законный  отгул  улетит  псу  под
хвост. Как часто и бывает.
   Паршнов из уголовного розыска и эксперт-криминалист Савицкий уже  готовы,
для них нервный ритм дежурства вещь привычная, выезжать  им  надо  на  любое
происшествие, независимо от того, чья это  подследственность.  По  дороге  к
желто-синему "РАФу" опергруппы Савицкий привычно  засмолил  свою  неизменную
"беломорину".
   Опер привычно сел рядом  с  сержантом-водителем,  следователь  и  эксперт
забрались назад. Микроавтобус понесся сквозь  ночь,  ритмично  вспыхивал  на
крыше проблесковый  маячок,  отбрасывая  призрачно-синие  отсветы  на  стены
мелькающих мимо домов. На Таганской увидели "Скорую",  она  обогнала  "РАФ",
мигнула подфарниками и помчалась дальше, в сторону четырнадцатой линии.
   - Как раз откачают, - мрачно пошутил Савицкий, выпуская облако  ядовитого
дыма.
   - У меня дружок есть, - кашлянул водитель и, переключив передачу,  поддал
газу. - Тоже баранку крутил, гонял машины из Голландии. Раз его остановили в
Польше, деньги вытрясли до копейки - так он после  этого  стал  ракетницу  с
собой возить: вроде как неподсудное это дело, в худшем случае полиция просто
отберет, и все.
   - Толку-то, - буркнул Паршнов. - Когда бы бандита можно  было  ракетницей
напугать - на дорогах давно бы уже чисто стало.
   - Да ты слушай, слушай, - продолжал водитель. - Почти на  том  же  месте,
под  Щецином,  его  тормознули  снова.  Те   же   самые   ребятки.   Узнали,
поздоровались даже. Но деньги требуют. Попробовал он с ними по-хорошему,  не
понимают. Начал права качать - на асфальт уложили, ногами топтать стали.  Он
кое-как вырвался, поднялся, в машину вскочил - и по газам. У него  таратайка
малолитражная, "Гольф" там какой-то, а  у  них  -  "БМВ",  грамотно,  как  и
положено. Видит мой друг: догоняют, а через опущенное стекло стволом  машут.
Тогда он из этой ракетницы пальнул...
   - Надо было из стартового пистолета, - хмыкнул Паршнов.
   - ...а ракета влетела в кабину и хрен уже вылетела. И все внутри  выжгло,
как в печке. Никто не вышел. Друг мой после этого выбросил ракетницу свою  к
едреней бабке, сказал: все, отъездился, кажись, не хочу больше ни денег,  ни
приключений.
   - Брехня, - сказал Паршнов.
   - Ну почему? - сказал Савицкий, прожевывая свою  "беломорину".  -  Вполне
возможно, чего. Только попасть на ходу в опущенное стекло  -  это  лет  пять
тренироваться нужно.
   - Зато мастурбировать удобно, - сказал Паршнов.
   - Что?.. - не понял Савицкий.
   - У ракетницы ствол как раз... под твой патрон.
   Эксперт Савицкий сплюнул в  окно.  Паршнов  откинулся  на  подголовник  и
громко рассмеялся.
   - Очень остроумно, - сказал Савицкий.
   Водитель притормозил, развернулся, освещая фарами номера на домах.
   - Приехали, - сказал он. - Вот за этим углом.
   У узких ворот, за желтым "уазиком"  Центрального  райотдела,  стояли  два
красных "Урала", в колодцеобразный  двор  тянулись  брезентовые  шланги.  Не
включая поворотника, отъехала от тротуара "Скорая".
   - Не откачали, значит, - хмыкнул Савицкий.
   - Ты тоже остроумный парень, - не остался в долгу  Паршнов.  -  Ракетницу
дать? Или мой "пээм" попробуешь?
   Они вошли во двор.
   Два окна на третьем этаже были похожи на размалеванные тушью  заплаканные
глаза. Мокрые потеки гребенкой спускались вниз по фасаду. В  одном  из  окон
показалась фигура пожарного, он выломал  обгоревшую,  тлеющую  еще  раму  и,
охнув, швырнул ее вниз. Рама тяжело грохнулась на асфальт,  брызнули  искры.
Кучка по-домашнему одетых переполошенных жильцов шарахнулась в сторону.
   - Осторожней там! - метнулся вверх визгливый женский голос. - Не  сожгли,
так поубиваете, сволочи!
   Судмедэксперт с местным опером и участковым  курили  на  скамейке.  Перед
ними стояли носилки; в первую очередь Денис заметил торчащие вверх  руки  со
сжатыми обуглившимися кулаками.
   - Ну что там? - спросил он.
   - Кончено, - сказал участковый. - Спекся...
   Тело лежало на  спине,  ноги  были  присогнуты,  руки  будто  метились  в
кого-то. Из одежды остался только закопченный, пропитавшийся жиром  воротник
на шее и резинки носков на ногах. Кожа  блестела,  как  блин,  в  нескольких
местах ее пересекали трещины, наполненные ярко-красной свернувшейся  кровью.
Одна  сторона  лица  сморщилась,  другая,  наоборот,  -  вспухла,   налилась
сине-фиолетовым.
   Денис заметил, что  дышит  носом,  крепко  сжав  зубы.  Чиркнула  спичка,
Савицкий молча закурил. Паршнов откашлялся и уставился на полную молодуху  в
цветастом, наподобие узбекского, халате; она теребила пальцами короткий  нос
и бормотала: "Это все мы  могли  так  погореть...  Повезло,  что  не  успели
заснуть..." Между полами халата вздрагивали обтянутые тонким шелком груди.
   - Дежурному сообщили, что кто-то ракетницей баловался, - сказал Денис.  -
Это правда?
   - Вроде бы, - кивнул участковый. - Вроде  как  Димирчян  сегодня  дружков
своих поил, он тут через дом живет. Кто-то  говорит,  песни  слышал,  кто-то
говорит - стреляли, дрались, матерились на чем свет  стоит.  Кто-то  вспышку
видел... Люди пока еще в себя не пришли, говорят абы что.
   - А где этот Димирчян сейчас? К нему посылали когонибудь?
   - Я заходил. Дома нету. И машины его нет. Смотался куда-то.
   - Паршнов, поговори пока с жильцами, - сказал  Денис.  -  Мы  с  Савицким
осмотрим квартиру, потом с доктором - труп.
   А вы хорошенько осмотрите двор, - обратился он к местному оперу. - Если в
самом деле стреляли - должны быть гильзы.
   Оперуполномоченный Паршнов целенаправленно двинулся опрашивать  молодуху.
Савицкий приготовил фотоаппарат со вспышкой, включил  фонарь  и  двинулся  к
подъезду. Денис кивнул участковому, приглашая с собой.
   - Там по колено будет, бесполезно, - сказал участковый, но пошел  следом,
хотя и без особой охоты.
   Когда они поднимались по темной, скользкой и мокрой  лестнице,  навстречу
прогрохотали дюжие мужики в  перепачканных  сажей  негнущихся  комбинезонах.
Денис подумал, что с ними надо обязательно переговорить, крикнул вслед:
   - Кто там у вас главный - передайте, чтобы подождал меня внизу!
   - А ты что за член-корреспондент? - вяло поинтересовались пожарные.
   - Следователь городской прокуратуры Петровский, - Денис полез в карман за
удостоверением, но пожарные не стали  его  ждать,  сказали  "ладно-ладно"  и
погрохотали себе дальше.
   На лестничном марше витал тошнотворный запах  гари.  В  "предбаннике"  на
третьем этаже вода покрывала подошвы, плавали  черные  хлопья.  Две  пожилые
женщины со свечками в  руках  тихо  разговаривали,  стоя  на  порогах  своих
квартир; обгоревшая дверь с табличкой 12  была  снята  с  петель  и  стояла,
прислоненная к стене. Изнутри валил кислый дым.
   - Моя фамилия  Петровский,  я  следователь  прокуратуры,  -  представился
Денис. - Кто жил в этой квартире?
   Женщины переглянулись. Одна спросила у другой:
   - Как его... Гришук?
   - Нет, Горейчук. Володя, -  ответила  та.  -  Жена  с  дочкой  съехали  в
деревню, в Дятлово, там у них дом, а он здесь последние шмотки  пропивал.  И
книжки на рынок носил, пропивал тоже. Из-за него, из-за говнюка,  позаливало
весь дом... Слышь,  это,  Надька  со  второго  прибегала,  -  женщина  вновь
обратилась к соседке, - они только-только ремонт закончили, восемь миллионов
вколотили, целый месяц все хвост распускала: ой, какие у нас обои, ой, какие
у нас потолки!..
   - Зайдите с нами, будете понятыми, - попросил он женщин.
   - Ой нет, потом по судам затаскают,  -  обе  мгновенно  исчезли  в  своих
квартирах. Вот так всегда.
   - Найдите понятых! - скомандовал Денис участковому и осторожно, чтобы  не
запачкаться об обугленные стены, прошел по залитому пеной полу  в  квартиру.
Гостиная выгорела  дотла,  диван  походил  на  остов  потерпевшего  крушение
дирижабля, телевизор криво скалился трещиной в  обугленном  кинескопе.  Окно
было разбито, за пустым проемом стояла тихая звездная ночь.
   "И что теперь?.." - подумал Денис.
   Ослепительно вспыхнул блиц  -  раз,  другой,  третий...  Савицкий  сделал
несколько снимков: общий  вид  комнаты,  диван,  телевизор,  остатки  стола,
остатки кресла... Определить очаг возгорания сейчас невозможно, поэтому он и
снимает все подряд.
   На каблуках Денис подошел к окну, выглянул. Паршнова видно не было,  зато
местный опер руководил целой  группой  жильцов,  которые,  подсвечивая  себе
фонариками, старательно искали гильзы.
   - Поднимитесь сюда, товарищ! - крикнул  Денис,  испытывая  неловкость  от
такого безличного обращения.
   Но опер не обиделся и вскоре вошел  в  сгоревшую  квартиру.  В  руках  он
держал яркий, с узким лучом, фонарь.
   -  Уточните  к  завтрашнему  дню  фамилию  человека,  который  фактически
проживал здесь, - сказал Денис и на миг задумался.
   - Еще...  Да.  Наверное,  надо  сообщить  жене.  Свяжитесь  с  Дятловским
райотделом.
   - Хорошо, сделаем, - кивнул опер. Он и сам все прекрасно знал, но молодой
следак действовал по инструкции и командовал оперативной группой  на  полном
серьезе.
   Однако в инструкциях не написано, как в  темноте  осматривать  сплошняком
выгоревшую квартиру.
   - Так чего делать будем? - вроде советуясь сам с собой, произнес Денис. -
Проводка погорела, света нет...
   - А ничего не делать, - буднично пояснил опер.  Он  выглядел  не  намного
старше Дениса. - В таком бардаке все равно ничего не найдешь. Дверь  запрем,
а завтра наш районный следак со спецами из пожарки все подробно и  обглядит.
А твое дело нацарапать коротенький протокол для формы: квартира  на  третьем
этаже, номер такой-то, вся выгорела, тыры-пыры... Да выписать направление  в
морг...
   Денис облегченно перевел дух. Все сразу стало на свои  места  и  получило
предельную ясность. Он даже простил оперу непочтительное "твое".
   - Пошли, что ли? - предложил опер. -  Сейчас  Толик  мужиков  организует,
дверь навесит, опечатает до утра...
   - Сейчас, сейчас... Дайте-ка мне фонарь...
   Ему хотелось все-таки сделать что-то самому. Недаром его пять лет  учили,
недаром он старший группы...
   Яркое световое пятно обежало будто  затянутую  траурным  крепом  комнату,
прогладило закопченные углы.
   Стоп.
   На обугленных стенах и потолке в  нескольких  местах  продолжал  куриться
тонкий дымок. Пых-пых - как у  куклы  -  курилки".  Денис  зашел  на  кухню,
отыскал нож и жестяную банку из-под растворимого кофе. Вернулся в  гостиную,
отковырнул штукатурку в нескольких местах. Появился Паршиов, следом за  ним,
зашел участковый.
   - Там есть два мужика, они что хочешь подпишут, - доложил он.
   - Гильзу отыскали? - спросил Денис. - Или что-нибудь, похожее?..
   - Нет пока, - ответил местный опер.
   - А что жильцы говорят?
   - Все по-разному, - сказал Паршнов. - Двое слышали один выстрел,  двое  -
два, один - три... Два человека видели  зеленую  вспышку,  один  -  красную,
остальные - вообще ничего не видели.
   - Здесь часто по пьянке салюты устраивают, - подал  голос  участковый.  -
Сейчас же свободно это барахло продается: и ракеты, и петарды, и  фейерверки
всякие.
   - Жизнь превратилась в сплошной праздник, - сказал Паршнов. - Бывает.
   Денис показал ему на дымок, продолжающий выползать из крохотных выбоин.
   - Что это такое может быть? Видел когда-нибудь?
   Паршнов подошел к стене, осторожно провел пальцем, понюхал.
   - Фосфор. Это мы в девятом классе проходили.

   * * *

   Трехэтажное  здание  бюро   судмедэкспертизы   разбухало   изнутри,   как
переспевший кабачок на грядке - того и гляди лопнет. В 1987-м здесь успевали
обследовать восемьсот трупов в год, и прохлаждаться обслуге и экспертам было
некогда; в 96-м через секционный зал маршем прошли две  с  половиной  тысячи
мертвецов. Десять лет назад это  казалось  просто  невероятным,  легче  было
верблюда провести через игольное ушко. Но  -  справились,  ничего...  Работа
есть работа. В нынешнем году ее наверняка  прибавится,  "марш  мертвецов-97"
обещает быть еще более массовым. А судмедбюро стоит как стояло. Потрескивает
себе, осыпается потихоньку. Но стоит. Следователи, которые  давно  здесь  за
"своих", которые помнят в лицо  всех  Марь-Степанн  и  Варвар-Николанн,  что
сидели в окошке справочной со времен Брежнева, Андропова и Черненко, - они с
удивлением обнаруживают,  что  фойе  вроде  как  увеличивается  в  размерах,
растягивается,  и  расстояние  от  затертого  коврика  на  входе  до  дверей
секционного зала, которое они когда-то преодолевали, сами того  не  замечая,
вдруг стало отнимать время и силы. Искривление пространства, что ли?.. Никто
не знает. И не узнает никогда. Следователи, как правило, ни с  кем  подобные
вещи не обсуждают.
   Что же касается Дениса, то  он  только  радовался  бы,  когда  фойе  бюро
судмедэкспертизы оказалось бесконечным. Чтобы идти, идти и никогда не  дойти
до "разделочной".
   Он не хотел сюда. Что бы там ни было внутри у Николая  Горейчука,  заживо
сгоревшего в собственной квартире, - пусть оно там внутри и останется.  Даже
если это готовый обвинительный акт на Димирчяна, запаянный  в  пластик.  Или
ракета с  инициалами  владельца.  Или...  Только  спрашивать  его  никто  не
собирается - хочет он  или  не  хочет.  Ага.  Наверное,  правильно,  что  не
спрашивают. И по плечу никто не  хлопает:  держись,  мол,  парень.  Что  тут
такого? Обычная грязная работа.
   - Добрый день.
   В руку ему скользнуло что-то холодное. Безволосая  ладонь  с  обручальным
кольцом. Денис увидел перед собой грустное помятое  лицо  цвета  мартовского
снега. Грязнобелый халат,  наброшенный  на  футболку.  Двигающаяся  челюсть:
эксперт что-то дожевывал.
   - Добрый день, - Денис пожал руку. - Моя фамилия Петровский.
   - Гукалов. Начинаем?
   Денис сглотнул, стараясь, чтобы не было  слышно.  За  время  практики  он
неплохо поднатаскался в составлении  протоколов;  следователь  добросовестно
спихивал на него максимум дурной бумажной работы и пару раз  поручал  самому
допрашивать каких-то второстепенных свидетелей. Но при вскрытии трупа Денису
присутствовать еще не доводилось.
   - Да, конечно, - сказал он. - У вас курить можно?

   * * *

   - Бледно выглядишь, Петровский. Пьешь много? Или трахаешься?
   Курбатов нарисовал сигаретным дымом что-то вроде  вопросительного  знака.
Он полуприсел на подоконник, свесив ногу, и внимательно смотрел  на  Дениса,
будто решая какую-то важную логическую задачу.
   - Здравствуйте, Александр Петрович, - поздоровался Денис,  доставая  ключ
от кабинета. - Просто не выспался.
   - А ты  ложись  пораньше,  -  посоветовал  Курбатов,  трынькнув  кончиком
сигареты по краю жестяной банкипепельницы.
   Кабинет Дениса находится в самом  конце  коридора,  рядом  с  туалетом  и
курилкой. Каждый раз, когда он приходит сюда,  на  этом  подоконнике  кто-то
сидит (или стоит рядом, или ходит) и  трынькает  сигаретой.  Чаще  всех  это
почему-то оказывается Курбатов. Курбатов носит  неброские  стильные  костюмы
("... моей маме наверняка бы понравилось", - думал Денис)  и  выкуривает  по
две с половиной пачки "Кэмела" вдень. Он "важняк" и знает себе  цену.  Когда
прокурор хотел отдать Курбатову дело о водителях грузовиков, тот сказал:  "А
вот у нас молодой  появился,  как  его...  Петровский,  вот  он  пусть  зубы
поточит. У нас и так на каждого по  десять  папок  приходится".  И  прокурор
спихнул дело на Дениса - потому что с Курбатовым они друзья.
   - ...И с чего тебе  не  высыпаться,  Петровский?  Думаешь,  работы  шибко
много? Ерунда. Прошлым летом я четырнадцать дел вел, так они не чета  твоим.
И все в срок сдавал, между прочим. Причем ни одного оправдания или ДС...
   Денис   отпер   наконец   дверь.   Важняк   продолжал   внимательно   его
рассматривать; черный носок под задравшейся штаниной был ровным  и  гладким,
как  родная  кожа  -  без  единой   морщины.   Курбатов   не   придерживался
установленных для следователя рамок УПК2, он активно  занимался  оперативной
работой, имел свою агентуру, собирал компромат на всех, кого можно.  И  тех,
на кого нельзя, если подворачивалась такая возможность. Потому  его  боялись
гораздо больше, чем обычного кабинетного следака.
   Большую часть жизни он проработал  в  Узбекистане,  Туркмении,  Киргизии,
когда Союз  начал  агонизировать,  быстро  сориентировался  и  перебрался  в
Россию, почему-то в Тиходйнск. В азиатской биографии Курбатова  периодически
случались   неприятности,    связанные    с    обвинениями    в    корыстных
злоупотреблениях, несколько раз  его  отстраняли  от  должности,  возбуждали
уголовные дела, увольняли из органов прокуратуры.  Но  он  ездил  в  Москву,
пробивался в самые высокие кабинеты, даже у Руденко побывал, доказывая,  что
все дело в национальном вопросе, его  принципиальности  и  проведении  линии
Центра, которые не нравятся местным властям. И добивался  своего:  обвинения
снимались, его восстанавливали в органах, и он вновь занимался следствием.
   При переводе в Россию личное дело Курбатова  претерпело  облагораживающие
изменения, и о его бурной биографии в  Тиходонске  никто  не  знал.  Точнее,
Александр Петрович думал, что никто ничего не знает.
   - Нет, работы не много, - сказал Денис. - Просто в ритм еще не вошел.
   Он уже переступил через порог кабинета и только ждал паузы, чтобы вежливо
кивнуть и запереться.
   - Так надо входить, елки! - наставительно произнес Курбатов, будто  Денис
о чем-то спорил с ним. - Шевелиться надо, парень, - а ты думал?..
   - Буду шевелиться, - согласился Денис.
   - То-то же, - Курбатов примирительно  кивнул.  -  Через  полчаса  у  меня
интересная работка будет. Заходи, посмотришь, поучишься. Тебе полезно.
   - Спасибо, зайду.
   И закрыл за собой дверь.
   "Ничего  лишнего"  -  наиболее  удобный  эвфемизм  слова  "убожество".  В
кабинете стажера - следователя Петровского не было ничего  лишнего.  Дешевый
однотумбовый стол, сейф, разбитая пишущая машинка "Москва",  три  стула  (на
этикетке с обратной стороны сиденья написано:  стул  полужесткий),  накрытая
газетой  тумбочка,  где  между  электрочайником,  стопкой  чашек  и   банкой
растворимого кофе поблескивают желтоватые крупинки свекольного сахара.
   Узкая дверца за спиной ведет в небольшую комнату без окон. По замыслу это
фотолаборатория: там имеются бачок для проявки пленок, увеличитель,  кюветы,
окаменевшие от времени  химикалии:  проявитель,  закрепитель,  ослабитель...
Только прокурорские следователи уже лет двадцать пять не делают  фотографий:
для  этого  существуют  эксперты-криминалисты   в   райотделах   милиции   и
специальные техники-фотографы в областном УВД и облпрокуратуре.
   Поэтому темная комнатушка превращена в склад невостребованных вещдоков. В
глубокой нише на  грубо  оструганных  полках  стоят  запылившиеся  чемоданы,
наполненные всяким хламом,  туго  набитые  никому  не  известным  содержимым
мешки, валяются свернутые в комок окровавленные платья, прорезанные рубашки,
простреленные пиджаки. Много допотопной, закаменевшей от времени обуви.
   Однажды из-за  полок  раздался  требовательный  стук,  оторопевший  Денис
машинально спросил: "Кто там? ", нетрезвый старческий голос  стал  требовать
какую-то Петровну. Так выяснилось, что ниша - это не просто ниша, а  дверной
проем, за грудами вешдоков оказалась огромная деревянная  дверь,  в  которой
торчал большой бронзовый ключ с  фигурной  бородкой.  Ключ  поворачивался  и
п