хнулся. Действительно, надо раскрывать за месяц. А если  не
будет раскрываться?
   - Что здесь смешного, Игнат Филиппович?
   - Да это я так... К началу учебного года можем и не успеть...
   Мишуев помолчал, потом ехидно улыбнулся.
   - Лишь бы до пенсии успели.
   Сизов отметил, что за последние годы  подполковник  научился  владеть
собой. А когда пятнадцать лет назад желторотый лейтенант Мишуев проходил
у него стажировку, то багровел и срывался на крик от любого пустяка.  Да
и потом невыдержанность вписывалась ему в аттестацию неоднократно.
   -  Переходим  к  распределению  обязанностей.  -  Голос  Мишуева  был
спокоен. -  Веселовский  занимается  брошенным  автомобилем  -  судя  по
номерам, он из Краснодарского края, и  следами  на  месте  происшествия.
Фоменко работает по розыску угнанной машины ГАИ. Сизов отрабатывает труп
в багажнике.
   Установить личность, проверить образ жизни,  круг  занятий,  выяснить
привычки...
   Наверное,  ему   доставляло   удовольствие   растолковывать   бывшему
наставнику элементарные вещи, но Сизов не выдержал:
   - Товарищ подполковник, вы так подробно инструктируете  меня,  потому
что я самый молодой? Или наименее опытный?
   Мишуев изобразил удивление.
   - Помилуйте, Игнат Филиппович! Мы уважаем ваш опыт, но  речь  идет  о
серьезной работе. Зачем же демонстрировать амбиции? Но раз  вы  считаете
себя самым умным...
   Мишуев обиженно пожал плечами.
   - Губарев ищет очевидцев - может,  кто-то  проезжал  в  то  время  по
трассе, стоял на обочине, ремонтировался... Понимаю,  надежды  мало,  но
надо использовать все шансы!
   Подполковник оглядел сотрудников еще раз.
   - Вопросы есть? Нет. Через час представить планы работы.  Сейчас  все
свободны. Веселовский, вы задержитесь...
   Фоменко первым выскочил в  двойную  полированную  дверь,  лихорадочно
закурил и медленно, поджидая  остальных,  побрел  по  обшитому  под  дуб
коридору.
   - Кто же  так  останавливает  подозреваемых?  -  на  ходу  возмущался
Губарев. - Надо было приготовить оружие, один вышел к машине,  а  второй
прикрывает...
   - Ты думаешь, они за преступниками гнались? -  обычной  скороговоркой
спросил Фоменко, с силой выпуская табачный дым из угла искривленных губ.
   - Они за червонцем гнались! Правильно, Игнат Филиппович?
   Дерганый, нервный, Фоменко был знаменит  тем,  что  за  двадцать  лет
работы в розыске самостоятельно не раскрыл ни  одного  преступления.  Он
объяснял это невезением и давней травмой  черепа.  Травма  действительно
имела место,  причем  в  связи  со  службой,  соответствующая  запись  в
послужном списке выполняла роль индульгенции. Впрочем, и для  начальства
он был удобен.
   - Не  знаю,  -  ответил  Сизов  и  ловко  завладел  большим  отрывным
блокнотом. - Лучше покажи, что ты так старательно записывал?
   На заложенном карандашом листе были коряво нарисованы машина, автомат
и две фигурки, пересеченные точками. Кроме того, раз  двадцать  написано
слово "ду-ра-ля".
   - Да это я так, - привычно скривив губы, пояснил Фоменко. - Чтоб  шеф
не пристебался. Чего писать - дело ясное! Если б он сказал,  где  искать
эту машину!
   - Через пару часов спустись в дежурку и узнаешь.
   -  Думаете,  найдут?  Ну  вы  даете,  Игнат  Филиппович!  Если  опять
угадаете, с меня бутылка! Распишу план - и все!
   "Задушевные" разговоры Фоменко вел особым, с  хрипотцой  и  надсадой,
"блатным" шепотом, приближая лицо вплотную к собеседнику.
   Губарев отпер полированную дверь. За ней дубовопанельное  великолепие
заканчивалось:  предполагалось,  что  марафет  в  кабинетах  оперсостава
наведут во вторую очередь, в  неопределенно-ближайшем  будущем.  Тусклые
панели,  растрескавшиеся   потолки,   унылая   канцелярская   мебель   с
инвентаризационными бирками из белой жести, непременные сейфы и  решетка
на окне.
   Таких одинаково безликих комнат насчитывалось в  Тиходонской  области
около трехсот,  по  стране  -  тысячи.  Они  образовывали  единую  сеть,
процеживающую через себя горе и боль одних людей, коварство и жестокость
других. Истории, которые приходилось здесь выслушивать, не располагали к
мечтательности и сантиментам, поэтому обитатели их отличались резкостью,
решительностью, жесткостью и грубоватой прямолинейностью. Эти  качества,
старательно ретушируемые в книгах и фильмах про  сыщиков,  позволяли  им
успешно противостоять тем,  кто  затевал  примитивно-кровавые  "дела"  в
заплеванных притонах или на тюремных нарах, тем,  кто  строил  хитроумно
обдуманные планы в  купленных  на  общак  особняках,  словом,  всему  не
признаваемому пока официально, но от того не менее опасному  преступному
миру - от мелкой уголовной шелупени до авторитетных воров в законе.
   Сизов прошел к своему столу, сел, вытащил  из  календарной  подставки
лист бумаги.
   - Сразу за план? - с  уважением  спросил  Фоменко,  пристраиваясь  на
подоконнике. - Я докурю и тоже пойду...
   Но идти работать ему не хотелось, и он озабоченно  поинтересовался  у
задумавшегося Сизова:
   - Как же вы его будете устанавливать? По пальцам? А если в  картотеке
ничего нет?
   "Они ничего не поняли, - подумал Сизов.  -  Губарев  по  неопытности,
Фоменко по глупости. Разве что Веселовский... Тоже вряд  ли.  Но  ему-то
шеф растолкует, что к чему..."
   - Чего его устанавливать,  -  вслух  произнес  Сизов.  -  Это  хозяин
машины... - Он взялся за телефон.
   Губарев перестал перекладывать в сейфе  картонные  папки  оперативных
материалов.
   - Почему? Может, хозяин сидел за рулем? А  может,  машина  угнана,  а
труп случайный?
   - Если бы хозяин сидел за рулем, они не подняли  бы  сразу  стрельбу,
вначале попытались бы договориться. И  потом  -  труп  голый,  уложен  в
специальный мешок, к ногам привязан камень - значит, готовились убить  -
и концы в воду!
   - А чего, правильно, - горячо зашептал Фоменко. - Все сходится...
   Губарев пожал плечами.
   - Если так, то почему начальник поручил такую простую линию вам?
   "Молодец, парень, в самую  точку,  -  подумал  Сизов.  -  Потому  что
настала пора показать: Сизов выработался и ни на что больше не годен".
   - Не знаю, - ответил он, набирая код Красногорска.
   Когда Веселовский остался с Мишуевым наедине,  тот  жестом  предложил
садиться поближе, тяжело вздохнул, ослабил узел галстука.
   - Александр Павлович, в этом розыске я целиком полагаюсь на вас.
   Веселовский смешался.
   - На меня? Я, конечно... Но почему?
   - Объясню. Фоменко  не  хватает  цепкости  и  настойчивости.  Губарев
молод, работает в областном аппарате без году неделя.  Кто  остается?  -
Мишуев смотрел выжидающе, и чувствовалось, что  он  знает,  каким  будет
ответ.
   - Как - кто? А Сизов?
   Мишуев опять тяжело вздохнул и развел руками.
   - Да, Сизов...  Громкие  дела,  блестящие  результаты,  феноменальная
способность прогнозировать развитие событий, неумение допускать  ошибки.
В управлении  его  прозвали  "сыскной  машиной",  его  имя  так  обросло
легендами, что разглядеть за ними реальность довольно трудно.
   Мишуев поднялся, обошел стол и сел  напротив  Веселовского,  создавая
непринужденную обстановку товарищеской беседы.
   - А реальность эта весьма печальна. Сизову пятьдесят три,  пенсия  на
носу, и все, что было, в прошлом. Он хорошо работал, он  взял  Великана,
ликвидировал группу Шебалина, но это уже история. Да, я  стажировался  у
него зеленым юнцом пятнадцать лет назад, но сейчас я - начальник отдела,
подполковник, а он так и остался старшим оперуполномоченным, майором.  А
почему? Отсутствие гибкости, неумение строить отношения с  руководством,
неумное ерничество. И вот результат -  поезд  ушел.  Кстати,  и  прежних
результатов в последние годы уже нет.
   - А ровеньковская сберкасса?
   Мишуев небрежно взмахнул рукой.
   - Там  больше  сделали  ребята  из  райотдела.  Одним  словом,  Сизов
выработал свой ресурс. Поэтому я и определил ему легкую  линию  розыска,
пусть  спокойно  проводит  время  до  пенсии.  Мы  же  должны  оберегать
ветеранов!
   Мишуев снова встал и возвратился на свое место.
   - Самая перспективная  линия  работы  -  у  вас.  Если  постараетесь,
обязательно получите хороший результат. А успех  поднимет  на  ступеньку
выше других. В связи с моим  отъездом  в  академию  ожидаются  некоторые
перестановки. Я думаю рекомендовать вас начальником отдела.
   Мишуев наклонился вперед и перешел на доверительный тон.
   - Так что вы, как и я, заинтересованы в  скорейшем  завершении  этого
дела. И в том, что наши личные интересы совпадают со служебными,  ничего
плохого нет, скорее наоборот. Вы со мной согласны?
   Веселовский ошарашенно молчал, потом, опомнившись, кивнул.
   - Согласен. Постараюсь оправдать доверие.
   Голос у него был несколько растерянным, но Мишуев не обратил  на  это
внимания.
   -  Ну  и  отлично.  А  теперь  запишите  про  запас  секретный   ход.
Записывайте,  записывайте,  -  доброжелательно  поторопил   подполковник
замешкавшегося сотрудника. Он видел, что  сделанное  предложение  выбило
Веселовского из колеи, и  был  рад  этому:  значит,  заглотнул  наживку,
теперь будет землю рыть...
   Веселовский приготовил записную книжку.
   - Сивухин Алексей Иванович, - неторопливо, со значением,  продиктовал
Мишуев. - Рабочий "Эмальпосуды". На днях грозил расстрелять из  автомата
оркестрантов в ресторане "Рыба". По пьянке, конечно. Но что  у  трезвого
на уме... Может, у него есть из чего стрелять?
   Веселовский записал, но на лице его отчетливо отразилось сомнение.
   - Я поручил Центральному райотделу собрать материал и оформить его по
двести шестой, второй. Проследите за этим. А потом мы с  ним  поработаем
по автомату "сицилийцев"...
   Сомнение на лице Веселовского не исчезло. Неужели шефу не  ясно,  что
это заведомо дурная работа? Мало ли кто что болтает, когда напьется! Но,
с другой стороны, Мишуев ничего не делает зря...  Значит,  у  него  свои
резоны. Что ж, начальству видней!
   - Понял, - медленно произнес он и громко, уже без колебаний повторил:
   - Все понятно, товарищ подполковник!
   - Имей в виду, что для райотдела это  мелочевка,  могут  не  захотеть
возиться, а карты им раскрывать я не хочу.  Поэтому  контролируй  лично,
если надо - сам подключись, но добей до конца.  Проверь,  как  ведет  по
месту  жительства,  да  и  в  ресторане  он  наверняка  не  первый   раз
скандалит... В общем, надо собрать все что можно! Но это  запасной  ход.
Главное, конечно, машина и место  происшествия.  Работай  в  контакте  с
Трембицким, если надо - давай поручения Фоменко.  Сумеешь  отличиться  -
назначу старшим группы. Ясно?
   Веселовский встал и принял стойку "смирно". Раньше он  никогда  этого
не делал.
   - Все ясно, товарищ подполковник! Разрешите идти?
   - Идите.
   Веселовский четко, как на строевом  смотре,  повернулся  через  левое
плечо и почти строевым шагом пошел к двери.
   Мишуев проводил его внимательным взглядом.
 
Глава третья 
 
   Предположения Сизова подтвердились: машину ГАИ обнаружили  в  тот  же
день  брошенной  в  районе  узловой  железнодорожной  станции   за   сто
километров от Тиходонска. А в багажнике "шестерки" находился ее владелец
Сероштанов - официант одного из красногорских ресторанов.
   - Ну дает, Игнат Филиппович! Как загадает, так и выходит!  -  блатным
шепотом выразил свое восхищение Фоменко. - В получку ставлю бутылку, как
обещано!
   Сизов съездил в  Красногорск,  побывал  в  расположенном  на  острове
некогда модном, а ныне впавшем в запустение  ресторане,  где  количество
ежедневных драк превосходило число блюд в меню, опросил коллег  убитого,
потом переговорил с его  соседями,  родственниками,  зашел  в  горотдел.
Перед отъездом купил две палки копченой колбасы - снабжение  здесь  было
получше.
   Тиходонск встретил обычными для лета пыльными  бурями  и  отсутствием
новостей. Тонкая пачечка протоколов, привезенная Сизовым в видавшей виды
кожаной папке, тоже не содержала ничего интересного. И хотя это  обычная
ситуация для первого этапа розыска, факт оставался фактом: выполнив  все
что положено, старший опер Сизов доказательственной информации не добыл,
а значит, оказался в тунике. Никого не интересует, что  место  в  тупике
предопределено с самого начала  отведенной  ему  линией  розыска,  да  и
оправдываться, ссылаясь на это, глупо - получится, что "плохому  танцору
всегда что-то мешает". Но Сизов никогда не оправдывался.  И  никогда  не
оставался в положении, в которое его ставила чужая воля.
   Сидя  за  своим  столом,  Старик  меланхолично  жевал   бутерброд   с
привезенной  колбасой  и  сквозь  решетку  смотрел  во  внутренний  двор
управления,  где  стоял  серебристый  "Мерседес",  изъятый  у   крупного
деловика, возглавлявшего подпольный пушной цех.  Губарев,  который  лихо
расправлялся с бутербродами и одновременно нагревал  кипятильником  воду
для чая  прямо  в  стаканах,  считал,  что  старший  товарищ  обдумывает
хитроумные планы поимки "сицилийцев".
   На  самом  деле  Старик  думал,  что  какая-то  сволочь  ободрала   с
арестованного "Мерседеса" никелированные фирменные  цацки,  а  поскольку
посторонние здесь не бывают, значит, это дело  рук  своей,  милицейской,
сволочи, точнее, твари, маскирующейся милицейским мундиром  под  своего.
Скорее всего кого-то из сержантов дежурной смены.
   Хорошо бы подловить пакостника и набить морду и, конечно, из  органов
- с треском. Но за это не уволят: мол, мелочь... А  какая  мелочь,  если
душа гнилая?
   Допив чай, Сизов написал на  листке  календаря  несколько  адресов  и
фамилий, протянул Губареву.
   - Поговори с ними аккуратно. Аккуратно, понял? Вначале от меня привет
передай, это обязательно: так, мол, и так, Игнат Филиппович, Старик, про
жизнь да здоровье интересуется... А потом про автоматы поспрашивай: где,
что, у кого, разговоры там, слухи, предположения... И без всяких записей
- люди этого не любят. А листок потом мне вернешь. Понял?
   Губарев кивнул, похвалив себя за недавнюю проницательность.
   - Что же ты понял? - с некоторой брюзгливостью спросил Сизов.
   - Что надо сработать очень аккуратно,  -  смиренно,  как  и  подобает
старательному ученику, ответил Губарев, заглаживая развязную небрежность
молчаливого кивка.
   Сизов хмыкнул:
   - Ну ладно, пошли.
   Сбежав по широкой мраморной лестнице и  отдавив  тяжелую,  украшенную
бронзовыми щитами с мечами дверь, они окунулись в плотный разноцветный и
шумный поток прохожих. В разгар рабочего дня  по  улицам  города  всегда
катились толпы никуда не спешащих людей, стояли очереди  у  кинотеатров,
не  было  свободных  мест  в  кафе  и  ресторанах.  Жители   Тиходонска,
служившего воротами Северного Кавказа и  Закавказья,  привыкли  к  такой
особенности городской жизни, приезжие неизменно ей удивлялись.
   Сизов и Губарев прошли по главной улице два квартала до  перекрестка,
где людская воронка засосала их под землю в длинный  кафельный  коридор,
стены которого украшали мозаичные панно  на  исторические  темы.  Богато
отделанные подземные переходы были еще одной особенностью Тиходонска.
   Здесь Сизов,  постоянно  контролировавший  обстановку  вокруг,  резко
направился к сидевшему на  холодном  полу  перед  кепкой  с  несколькими
медяками грузному человеку в клетчатой  ковбойке,  рукава  которой  были
закатаны, чтобы обнажить розовые клешнеобразные культи.
   Из щелок опухшего лица выглядывали безразличные ко всему  глаза,  но,
когда Сизов подошел вплотную и, расставив ноги, сунул  руки  в  карманы,
взгляд инвалида приобрел осмысленность и колючесть.
   - Подайте,  Христа  ради,  начальничек,  -  привычно  забубнил  он  и
пошевелил клешнями.
   Губарев пытался вспомнить  статью,  карающую  за  попрошайничество  в
общественных местах, и прикидывал, как сподручней  выносить  нарушителя,
но Сизов, покопавшись в карманах, бросил  в  кепку  несколько  монет  и,
круто развернувшись, двинулся к выходу из перехода.
   - Спаси  вас  Бог  от  ножа,  пули,  лихого  человека,  -  облегченно
заголосил инвалид.
   Лейтенант догнал Сизова уже на лестнице.
   - Он вас знает, что ли?
   Сизов мотнул головой.
   - Чувствует. Нахлебался...
   Возле универмага сыщики расстались. Губарев направился  к  трамвайной
остановке, а Сизов сел в троллейбус  и  через  десять  минут  шел  через
небольшой сквер, неофициально называемый "клиникой", потому что вплотную
примыкал к медицинскому институту.
   Когда-то  сквер  был  совсем  другим  -  сплошь  заросший   бурьяном,
лопухами, кустарником, вьющимся  между  деревьями  диким  виноградом,  с
замусоренными  до  непроходимости  аллеями   и   старательно   разбитыми
фонарями. Под высокий кирпичный забор, огораживающий  мединститут,  были
стащены скамейки со всей "клиники". Вечерами в непроглядной темноте, под
тоскливый вой собак из вивария  и  бодрые  ритмы  джаза  с  танцплощадки
соседнего парка имени Первого мая, именуемого всеми попросту  "Майский",
на этих скамейках шла насыщенная жизнь, ради которой их и тянули, сопя и
чертыхаясь, в самое глухое и труднодоступное место.
   Тогда  не  было  баров  и  дискотек,  плавучего   буфета   "Скиф"   и
видеосалонов, шальные деньги водились у немногих и тратились с опаской в
специальных местах, нравы еще не успели испортиться  и  старая  сотенная
бумажка размером с носовой платок не могла служить универсальным ключом,
открывающим любые двери. Развлечения были  попроще  и  крутились  вокруг
"зверинца" - круглого бетонного пятачка, окруженного  высокой  решеткой,
на которой, заплатив смехотворную по  нынешним  меркам  сумму  -  трешку
"старыми",  можно  было  отплясывать  шикарное  танго   и   "развратный"
фокстрот, а если франтоватые, держащие марку лабухи снизойдут к просьбам
наиболее отчаянных голов и выдадут  на  свой  страх  и  риск  что-нибудь
"ихнее", можно было подергаться  под  запрещенные  ритмы,  остро  ощущая
изумленные взгляды плотно обступившей решетку публики.
   А на тех скамейках под глухим забором  за  густыми  кустами  выпивали
перед танцами для смелости вермута или портвейна, реже - водки, туда  же
ходили  добавлять,  когда  хмель  начинал  проходить.   Туда   же   вели
разгоряченную  танцами  и  объятиями  партнершу,   с   которой   удалось
столковаться, и на "разборы" тоже выходили туда. Здесь же  при  неверном
свете свечного огарка дулись в "очко" и "буру", здесь же ширялись редкие
тогда морфинисты - слово "наркоман" в лексиконе тех лет отсутствовало.
   "Зверинец"  в  Майском  и  "клиника"  считались  в   районе   очагами
преступности, хотя ножевые ранения случались не  чаще  двух-трех  раз  в
год, а о жестоких беспричинных убийствах и слыхом не  слыхивали.  Потому
почти каждый вечер трещали в "клинике" мотоциклы, шарили по кустам  лучи
тяжелых аккумуляторных фонарей, заливались условными трелями милицейские
свистки.
   Сизов - молодой, с упругими мышцами и несбиваемым дыханием -  начинал
службу  именно  здесь,  и  ностальгический   характер   охвативших   его
воспоминаний объяснялся тоской по безвозвратно ушедшим  временам,  когда
ничего нигде не болело, впереди была вся жизнь с находками,  взлетами  и
победами...
   Пятидесятилетний Сизов, жизнь которого была почти прожита, а находок,
взлетов и побед оказалось в ней гораздо меньше, чем  ожидалось,  усилием
воли оборвал ленту воспоминаний.
   "Клинику"  давно   расчистили,   заасфальтировали   аллеи,   осветили
оригинальными, "под старину", фонарями. Не стало глухого забора -  прямо
в  сквер  выходил  фасад  нового  административного  корпуса  института,
украшенный  металлическими  фигурами  выдающихся  лекарей  всех  эпох  и
народов. Пытающийся переключиться на приятные ощущения,  Сизов  некстати
вспомнил, что, когда административный корпус строился,  в  подвале  было
совершено убийство. Правда, раскрыть его удалось за два дня.
   Кафедра судебной медицины располагалась в старом, но  крепком  здании
из красного кирпича с высокими узкими окнами.  Дорогу  заступил  молодой
длинноволос