.
   - Очень смешно.
   Колпаков попытался представить Лену идущей с инвалидом в кино, пьющей
чай на скромной кухне...
   - А где он живет?
   - Господи, какая разница! Он много раз звонил, звал в кино, в  гости,
куда он еще, бедняга, может пригласить. С трудом удалось отговориться!
   - Причины-то придумывала правдоподобные?
   - Обижаешь.
   - Ну-ну.
   - Что с тобой, Генчик? Ты чем-то расстроен?
   Действительно, что с ним?  Вроде  и  ничего.  Просто  накатила  волна
раздражения, стерла, как мокрой шершавой губкой, теплые чувства к  яркой
беззаботной хозяйке, осталось лишь недоумение: зачем  он  здесь,  почему
ведет  пустой  бессмысленный  разговор  то  ли  с   дорогой   фарфоровой
статуэткой, то ли с роскошной ангорской  кошкой,  заведомо  непонимающей
человеческую речь, но умело реагирующей на интонации  и  прищуром  глаз,
мягким мурлыканьем, подергиванием хвоста создающей иллюзию диалога.
   Через мгновение он пришел в себя,  отчуждение  исчезло,  мягкая  рука
гладила его шею, душистые волосы щекотали лицо,  под  грубыми  железными
пальцами кожа казалась еще нежнее, и он боялся причинить  Лене  боль.  А
все остальное не имело значения.
   Когда они прощались, Лена вдруг спохватилась:
   - Ты знаешь,  у  Тамары  Евгеньевны  несчастье!  Сыну  на  тренировке
сломали ногу.
   - Этого еще не хватало!
   - Хорошо,  что  у  них  в  секции  занимается  врач,  такой  крепкий,
представительный, с бородой - интересный мужчина.  Он  отвез  Виктора  в
больницу, сделал все, что надо, и привез домой. Я как раз у нее гостила,
они и заявляются, а Витька на костыле, нога  в  гипсе...  Представляешь?
Хомутова чуть в обморок не упала, но врач ее  успокоил.  Очень  любезный
доктор...
   Колпакову стало ясно, чем вызвана такая  любезность,  -  Кулаков  сам
сломал Витьке ногу. И это бы еще полбеды, но  он  совмещал  и  шинировал
перелом - любезность могла  выйти  боком...  Плохо  дело!  Куда  смотрел
Николай - он оставался за тренера!
   - ...И Тамара Евгеньевна  к  нему  расположилась.  А  вначале  хотела
жаловаться самому Габаеву!
   - Кому?
   - Габаеву! Разве ты его не знаешь?
   - А кто он такой, этот "сам Габаев"?
   - Ну, ты даешь! Это же главный по карате!
   Колпаков недоумевающе смотрел на Лену.
   - Откуда ты взяла?
   - Да все это знают, Генчик!
   Лена широко раскрыла удивленные глаза.
   - У Зверевой есть список,  ну...  людей,  которые  решают  вопросы  в
разных сферах. Так по карате на первом месте Габаев. Ты тоже  там  есть,
но идешь после него... Он вроде председатель.
   Колпаков с трудом сдержал ругательство.
   - Гришка Габаев - рядовой тренер. Он не председатель федерации,  даже
не заместитель. Кстати, заместитель - я, хотя хвастаться этим и в голову
никогда не приходило. Как спортсмен он тоже мне  уступает.  Я  тебе  это
говорю, чтобы ты не верила слепо всякой Зверевой и ей подобным.
   Лена простодушно захлопала ресницами и потупилась.
   - Генчик, ты  такой  непрактичный...  Неважно,  кто  там  официальный
председатель, важно, что Габаев решает любой  вопрос,  для  людей  этого
достаточно.
   - Да ничего он не решает и решать не может!
   - Ты просто не в курсе,  Генчик.  Зверева  выходила  на  него,  чтобы
выделили зал одной группе, - он все сделал!
   - Ясно, - нехорошим голосом сказал Колпаков и повернулся к двери,  но
задержался. - А какое отношение имеет  косметичка  Зверева  к  выделению
спортивных залов?
   - О-о-о! Хозяйка модного салона, клиентки тщательно отобраны, она  ко
всему на свете  имеет  отношение!  В  прошлом  году  одного  мальчика  в
институт международных  отношений  устраивала...  У  красивых  ухоженных
женщин если не муж начальник, так влиятельные  друзья.  А  она  массажик
делает  не-еежно,  ла-а-асково  и  шепчет:  "Марья   Сергеевна,   милая,
родственница сына в институт определяет,  мне,  конечно,  неудобно,  но,
может, ваш супруг подстрахует..." Кто откажет?
   - Ну, ладно! - Колпаков не дослушал.
   Габаева дома не оказалось, а к утру злость прошла. Люди  все  разные,
каждый живет, как считает правильным. Черт с ним!
   Зашел к Колодину  узнать  новости.  Он  редко  бывал  у  председателя
федерации  на   работе   и   каждый   раз   удивлялся   бешеному   ритму
производственной жизни главного инженера.
   Разбросав посетителей и отключив  телефон,  Сергей  Павлович  перевел
дух.
   - Наверное, скоро сойду с ума, - сообщил он. - И здесь голова  кругом
идет, и там добавляют. Впору бросить к черту это  председательство!  Чем
дальше - тем хуже!
   - А что случилось?
   Колодин с досадой махнул рукой.
   - Хомутову ногу сломали, в группе  Зимина  два  перелома  пальцев,  у
Слямина еще похлеще... - Он сокрушенно покрутил  головой.  -  Изготовили
нунчаки, стали отрабатывать с ними упражнения, один сам  себе  попал  по
затылку, сейчас в больнице с тяжелым сотрясением мозга. А нунчаки, между
прочим, признаются холодным оружием, за изготовление и ношение можно под
суд угодить!
   - Мы же предупреждали, объясняли про  всякие  орудия  и  про  технику
безопасности...
   - Что толку от объяснений? Результаты-то налицо!  Я  часто  вспоминаю
Стукалова - стихия действительно выходит из-под контроля! "Дикие" секции
плодятся как грибы...
   - Да, с этим надо кончать.
   - Как? Сейчас обстановка прояснилась, официальных тренеров двое -  ты
и Габаев.  Всем  остальным  надо  запретить  проводить  занятия,  группы
распустить. Но принять такое решение легче, чем исполнить.
   Колодин вздохнул.
   - И все же это частности, главное в другом... Не  туда  идет  карате,
совсем не туда... Иногда я даже думаю, что зря  мы  бросили  зерна,  зря
пестовали, лелеяли - всходы получились  чужими,  страшненькими.  Того  и
гляди задушат.
   То же самое говорил Зимин, а раньше - Гончаров.
   - Не надо  сгущать  краски,  Сергей  Павлович.  Временные  трудности,
сложности  становления  -  где  их  нет?  Усилим   контроль,   ужесточим
требования, все войдет в норму!
   - Будем надеяться. В четверг соберемся, обсудим, примем решение, а до
тех пор подумай, как обеспечить его выполнение.
   Колпаков не стал ждать четверга и вечером отправился  в  "Колос".  Он
уже все обдумал и имел четкий план действий.
   В секции Котова как раз случился принципиальный спор между новичком -
округло-крепким, как голыш, коротко стриженным боксером-перворазрядником
и пластичным резким парнем по прозвищу Никодимус.
   Закрепощенный мышцами боксер не мог сделать шпагат, поднять  ногу  до
уровня головы или, согнувшись, прижаться лицом к коленям. Он считал, что
это и не очень-то важно, оглушительно бил по мешку  и  ждал,  когда  ему
откроют секреты непобедимости.
   Котов  заставил  заниматься  растяжками,  упражнения  не  получались,
боксер  раздражался.  Когда  Никодимус   показал,   как   надо   делать,
раздражение прорвалось.
   - Балерун, ножка влево, ручка вправо! Ты когда-нибудь был на ринге?
   Никодимус спокойно вернулся к своим занятиям.
   - Там эти твои танцы ничего не стоят!
   Никодимус, не обращая внимания,  продолжал  выпрыгивать  с  ударом  в
уровень головы.  Зрелище  было  впечатляющим,  но  лишенный  воображения
крепыш сказал, что уложит его за три минуты, никакие фортели не спасут и
выкрики тоже не помогут.
   - Ты сколько классов кончил? - спросил Никодимус, приводя  в  порядок
дыхание. - Учился, наверное, неважно?
   Судя по невыразительным глазкам крепыша-голыша, вопрос попал в точку.
   - А вот давай попробуем в спарринге, узнаешь! - недобро  засопел  он,
придвигаясь.
   Никодимус пожал плечами и отвернулся.
   - Боишься, умник? Сам небось отличником был?  Привык  за  словами  от
дела прятаться?
   Все перестали  тренироваться  и  собрались  полукругом,  ожидая,  чем
закончится спор. В зале установилась напряженная тишина.
   - Ну так как,  Никодимус?  -  спросил  Котов.  Дерзость  новичка  его
задела, хотелось, чтобы ученик проучил наглеца и отстоял честь секции.
   Никодимус снова пожал плечами. Ему все было  ясно:  нравится  бокс  -
занимайся боксом, пришел сюда -  осваивай  новое  дело.  При  чем  здесь
спарринг, который  будет  напоминать  выяснение  детского  вопроса:  кто
сильнее - слон или кит?
   По его мнению, тренер должен  поставить  на  место  задиру,  а  то  и
выставить вон, чтобы неповадно было затевать глупые ссоры.
   Но тренер смотрел выжидающе, да и остальные тоже, похоже, у них такой
ясности нет и они, чего доброго, подозревают его в трусости, как и  этот
крепыш с лицом дебила.
   - Так  как,  выйдешь  на  спарринг?  -  В  голосе  Котова  проявилось
нетерпение.
   Никодимус третий раз  пожал  плечами  и  начал  надевать  протекторы.
Новичок, ухмыляясь, достал боксерские перчатки.
   Они  стали  друг  против  друга,  Котов  подал   команду,   Никодимус
поклонился, боксер - нет.  Котов  скомандовал  отставить,  грубо  сделал
замечание и вновь приказал начать бой.
   Боксер ринулся в атаку,  бешено  меся  воздух,  Никодимус  отпрыгнул,
обозначил удар  ногой  в  бок,  отпрыгнул  еще,  спасаясь  от  неумолимо
надвигающихся шатунов, взмахнул ногой второй раз и  снова  был  вынужден
отскочить. Он привык к бесконтактному  ведению  боя,  боксер,  напротив,
наносить сокрушительные удары и принимать такие же  -  на  руки,  плечи,
если надо - держать их корпусом, головой. Нереальные отмашки  противника
могли бы его насторожить, если бы у него было чуть  больше  ума,  но  он
просто не обращал  внимания,  подумаешь,  укус  комара,  и  пер  вперед,
стремясь достать жалкого беспомощного умника хоть один раз. Он очень  не
любил умников и знал, что одного раза тому вполне хватит.
   Никодимус не мог остановить шквал ударов, он только отпрыгивал от них
и еще пытался что-то сделать, возможно, правильно,  и  на  соревнованиях
судьи присудили бы ему высокие баллы, а может, и победу, но зрителям  он
казался железнодорожным рабочим, который условными  знаками  заводит  на
нужную  ветку  маневровый  паровоз,  но  паровоз  почему-то  не  снижает
скорости и через секунду расплющит его о возникшую за спиной преграду.
   Никодимус отпрыгнул очередной раз и, оказавшись у стены,  понял,  что
проиграл, опустил руки, но стриженый не обращал внимания на  мелочи,  он
любил полную, ощущаемую мышцами наглядную  ясность,  голова  Никодимуса,
отброшенная мощным ударом, громко стукнулась о стену, глаза  закатились,
из носа брызнула кровь, и он кулем упал на пол, неловко отбросив руку  с
неиспользованным протектором.
   - Зачем ты это сделал? - бросил  в  пространство  Котов,  глядя,  как
ребята переворачивают пострадавшего на спину и обтирают с лица кровь.
   - Да в азарт вошел, увлекся...
   Ни голос, ни выражение лица не говорили о  раскаянии,  сожалении  или
хотя бы простом сочувствии к распростертому без сознания партнеру.
   Котов сжал губы.
   - Ну-ка, дайте мне. - Он отстранил суетившихся  ребят,  распахнул  на
Никодимусе кимоно,  внимательно  осмотрел  грудную  клетку  и  суставами
согнутых указательных пальцев надавил в найденные или  показавшиеся  ему
найденными точки.
   - Сейчас сразу очнется, - сказали за спиной.
   Но Никодимус не пришел в  себя.  Котов  нажал  где-то  у  ключицы,  у
основания шеи - безрезультатно.  Сзади  просунулась  рука  с  пузырьком,
резко разнесся запах нашатыря.
   Никодимус  открыл  глаза  и  застонал.  Ему  терли  уши,   обмахивали
полотенцем, на лоб положили мокрый компресс, а Котов  стоял  в  стороне,
неподвижным взглядом продавливал стену.
   - Поеду с ним в больницу, - сказал боксер,  пытаясь  прорвать  кольцо
осуждающего молчания.
   - Ничего, другие отвезут, вот у Сопина  машина,  -  ровно  проговорил
Котов, не поворачиваясь. - А мы с тобой немного поработаем.
   -  Да  я  уже  вроде  наработал.  -  Новичок  кивнул  на  Никодимуса,
ощупывающего неверными руками голову и лицо. - Больше и охоты нет. Вы  и
так, вижу, обиделись.
   - Ничего, ничего, - не слушая, повторял Котов. - Становись.
   Снова воцарилась напряженная тишина, снова собрался ожидающий зрелища
полукруг, только теперь нетерпеливые  взгляды  устремлены  на  зачинщика
спора.
   - Могу и стать. - Тот вызывающе передернул округлыми плечами.  -  Все
равно, видать, мне искать другую секцию...
   На этот раз не забыл поклониться и, верный прежней  тактике,  ринулся
вперед, но Котов сделал подсечку, а когда стриженый потерял  равновесие,
той же ногой гулко ударил в грудь, сбив дыхание и остановив  атаку.  Сам
он не изменил позы, застыв в левосторонней стойке с ничего не выражающим
лицом и остекленевшим взглядом.
   Переведя  дух,  крепыш  вновь   устремился   на   противника.   Котов
развернулся на триста шестьдесят градусов,  ушел  от  шквала,  обозначил
рубящий удар в основание затылка, ногой пнул под коленный сустав и замер
в прежней позиции.
   Прихрамывающий  боксер  потерял  интерес  к  продолжению  схватки   и
попытался дотянуться до  Котова  с  дальней  дистанции,  однако  получил
короткий, но очень болезненный тычок в грудину, после чего ушел в глухую
защиту.
   Он был бы рад прекратить бой, но не знал, как это сделать, потому что
Котов  превратился  в  механическую   статую,   и   его   неодушевленная
целеустремленность вызывала страх.
   - Ну, все, хватит...
   Котов  подпрыгнул,  обозначил  толчок   в   грудь,   одновременно   с
приземлением выбросил  раскрытую  ладонь  в  лицо,  ошеломленный  крепыш
потерял ориентировку и получил основанием кулака за ухо, после чего, как
оглушенный бык, повалился на колени.
   Котов поклонился, лицо стало живым, он улыбнулся ученикам.
   - Главное - работать хладнокровно. Руки  и  ноги  действуют  сами  по
себе,  бой  контролируется  внешним  взглядом,  со  стороны.  Дайте  ему
нашатыря.
   В это время в  зал  вошел  Колпаков.  Он  посмотрел  на  бледного,  с
заткнутыми  окровавленной  ватой  ноздрями   Никодимуса   и   беспомощно
трясущего головой боксера, недобро взглянул на  Котова,  обвел  взглядом
остальных.
   - Отправить пострадавших в травмпункт!
   - Да ничего, я в норме, - слабо улыбаясь, проговорил Никодимус.
   - Вижу. Перелом носа и сотрясение мозга. Если это у вас норма...
   Недавних партнеров повели в машину. Колпаков построил группу.
   - С этого дня секция распущена. Котов дисквалифицирован  как  тренер,
проводить занятия ему запрещено. Разойдитесь!
   Затем подозвал Котова, протянул руку.
   - Ключ от зала!
   Тот ошеломленно протянул ключ.
   - Круто берешь... Подумаешь, один другому нос разбил...
   - Видел, все видел!
   - Подумаешь, поучил слегка...
   - Подумаешь,  сломал  руку,  подумаешь,  устроили  драку,  подумаешь,
превратили спорт в кормушку, подумаешь, через косметичек устраиваем себе
залы... Все, хватит!
   - Раскомандовался! Ну и что дальше?
   - А то! Теперь  тренировать  имеют  право  только  те,  у  кого  есть
квалификационное  удостоверение.  Остальных  -  вон  из  залов,  вон  из
соревнований, разряды "диким" тоже присваиваться не будут!
   Котов ошарашенно замолчал, заметно растерявшись. В следующую  секунду
он сам это понял и озлился - на себя за  то,  что  потерял  лицо,  и  на
Колпакова.
   - И мы наведем порядок, отучим драться, отобьем охоту делать  нунчаки
и тому подобные штучки, выбросим из секций контактное  карате,  заставим
соблюдать правила!
   - Черта с два! Поздно! Джинн выпущен из  бутылки,  к  этому,  кстати,
приложил руку и ты со своими друзьями, а загнать его обратно не в  вашей
власти! - Котов вызывающе оскалился. - Нужны мне,  Слямину  и  остальным
твои разряды! Или места для тренировок не найдем? Раньше  находили,  сам
небось помнишь! А тренировать не запретишь...
   Он со сладостной злостью покачал ладонью.
   - ...Никак не запретишь, хоть лопни. Руки же ты мне не свяжешь? И  не
оштрафуешь - нет такого закона! Хочу - в футбол с ребятами гоняю, хочу -
карате занимаюсь. Вот так-то!
   - Слушай, Петька,  а  кем  у  тебя  мать  работает?  Отец,  я  помню,
востоковед, сейчас, наверное, уже профессор, а мать?
   Котов недоуменно запнулся.
   - Ты что, того? При чем одно и другое?
   - Сейчас узнаешь. Так кем?
   - В управлении бытового обслуживания, замначальника. И что с того?
   - Сходится, - усмехнулся Колпаков. - Пусть передает привет Зверевой -
есть у нее такая подчиненная. Она вполне может выхлопотать для тебя зал,
да что зал - целую школу... где-нибудь  на  Окинаве.  Или  монастырь  на
Тибете. Представляешь: монастырь  имени  Петра  Котова!  Звучит?  Только
помни. - Усмешка стала  еще  язвительней.  -  Пусть  не  хлопочет  через
Габаева, иначе дело обречено на  провал!  Габаев  нынче  на  Окинаве  не
котируется.
   Колпаков  отсутствовал  чуть  больше  месяца,  но,  когда  пришел   в
институт, показалось, что не  был  здесь  давным-давно.  Потому  что  не
вспомнил - центр тяжести интересов переместился в другую сферу.
   За это время прошла  зональная  научно-практическая  конференция,  на
которой он  должен  был  выступить  с  докладом  -  упущена  возможность
апробировать результаты части разработок. Жаль. Но  нельзя  одновременно
находиться в двух местах.
   - Как съездил? - поинтересовался Гончаров. - Все испытания  выдержал,
экзамены сдал? Так я и думал. - Похоже, шеф был  не  в  духе.  -  Только
нельзя  одновременно  заниматься  разными  делами.  Одинаково   успешно,
имеется в виду. У тебя же достижения  отмечаются  только  на  спортивном
поприще.
   Гончаров действительно недоволен. Незапланированная отлучка Колпакова
поставила кафедру в сложное положение, заведующий должен  был  выполнять
ассистентскую работу -  проводить  практикумы:  других  специалистов  по
узкой специальности не имелось.
   -  Представленная  статья  требует  доработки  -   мал   эмпирический
материал, выводы поверхностны. Редакция  "Вестника"  тоже  вернула  твою
статью - аналогичные недостатки! Даже в студенческие годы ты не допускал
подобных ошибок! - Гончаров отвернулся к окну и забарабанил пальцами  по
столу. - Я уже говорил с тобой на эту тему. Ты изменился,  стал  другим.
Отчужденным, что ли... Раньше мы часто общались, к  Дронову  ты  заходил
пять раз на день. Сейчас впечатление такое, что тебе никто не нужен.
   "А ведь верно, - подумал Колпаков. - Нити, связывавшие с окружающими,
ослабели,   перезамкнулись   на   самого    себя.    Плохо?    Повышение
жизнеспособности объекта обеспечивает его автономность -  что  же  здесь
плохого?"
   - Ты даже сейчас уходишь куда-то, отключаешься, сразу заметно - глаза
становятся  стеклянными.   И   вообще   отгородился   от   мира   стеной
самосозерцания...
   "Все-таки шеф дьявольски наблюдателен".
   - ...Как твои монахи.
   - Да при чем здесь...
   - Кстати, кто их кормил? Если восемнадцать часов  в  сутки  созерцать
пуп, когда работать? Или на это есть монастырские крестьяне?
   Раньше, когда  Колпаков,  пытаясь  заинтересовать  товарища,  излагал
постулаты  Системы,  между  ними  вспыхивали  ожесточенные  споры,  и  в
дальнейшем Гончаров не упускал возможности  при  каждом  удобном  случае
обрушиться на использованные им аргументы.
   - Разделение людей на две категории: высших и  низших!  Одни  думают,
развивают свой мозг и исследуют других - тех, кто убирает  навоз,  рубит
дрова, готовит пищу.
   Очевидно, Дронов пересказал его ответ на кандидатском экзамене.
   - Ты, безусловно, относишь себя к посвященным, так,  может,  заведешь
служку: чтобы писал за тебя статьи? Только пусть делает это качественно!
   Колпаков едва не вспылил, и неизвестно,  чем  бы  кончился  разговор,
если бы в кабинет не зашел Писаревский.
   - Вы заняты,  Вениамин  Борисович?  У  меня  небольшое  поручение  от
месткома, ну да ладно, зайду попозже.
   Он подождал Колпакова  под  дверью,  любезно  поздоровался,  оттеснил
мягким животом за угол.
   -  Кто  старое  помянет...  Погорячились,  понервничали...  Забыто  и
похоронено! Что это за обращение? - Картинный жест  в  сторону  кабинета
завкафедрой. - Я все слышал и негодовал. Есть же предел неблагодарности,
черной неблагодарности, о которой я пр