ередить противника? Откуда узнал, что только
мгновенный болевой шок автоматчика спасет мне жизнь?
   Халдеи уже позвонили.  Японская  полиция  прибывает  на  место  через
три-пять минут, американская через пять-семь, московская милиция добира-
ется пятнадцать-двадцать, местные приедут через столько же:  организация
ниже, зато город меньше. Если у них хватит ума, то сразу  начнут  стяги-
вать кольцо: оцепят район и пойдут  к  центру,  фильтруя  подозрительных
лиц. Я похож на подозрительное лицо? Похож. Работал без маски  и  засве-
тился полностью. Но приметы появятся после опроса свидетелей, да и  опо-
вещать станут неуклюже и долго, значит, на два часа я  не  отличаюсь  от
других прохожих. Это как минимум. И вообще, что есть против меня,  кроме
показаний? Словесный портрет мало что стоит, потому что он может в  рав-
ной мере касаться того, который лежит на паркетном полу с пулей  в  моз-
гах. А вот нагар на руках... Если снимут парафиновый слепок, потом обра-
ботают в лаборатории и выявят частицы распада пороха... Надо купить вод-
ки и вымыть руки. Но "пальцы" на пистолете... Как я бросил его, не  про-
терев! Хотя чего бояться? Я обезвредил  налетчиков,  убивших  нескольких
человек. По законам любой страны я действовал правомерно...
   Что там получилось, почему возникла стрельба? Кого убили и что  угро-
жало лично мне? Я не расплатился за завтрак... Хотя, кажется, меня  уго-
щали. И вкусно пахло раками. Куда идти? В гостиницу, лечь  отоспаться...
Я ничего не сделал, да меня и невозможно найти... Ашот с Самвелом  хоро-
шие ребята, они меня не выдадут. Я же им помог: ведь  свидетелей  всегда
убивают... Я спас им жизнь! Неужели все-таки выдадут? А что  они  знают?
Даже имени не спросили... Что накатило на меня? Ведь можно было спокойно
сидеть в кабинке, может, и не заметили бы... Но что-то прорвалось сквозь
пленку, разделяющую мозг на два уровня, теперь я  точно  знаю,  что  эта
пленка есть и что она разделяет. Будто безликий человек вынырнул из глу-
бины и стал управлять моим телом... Я будто бы  на  время  отключился...
Безликий! А на кого был похож тот, который снял  маску?  Он  сказал,  мы
вместе учились... В техникуме? Или в детдомовской школе?  Нет,  там  его
точно не было. Да и в техникуме я его не  помню...  Или...  Он  сидел  в
третьем ряду у окна! Точно! Но это не он там сидел, а  я...  Он  называл
какую-то школу! Ко-ми-тет-ская... Что это за школа? А что за фамилии  он
выкрикнул? Куракин? Анатоль? Из "Войны и мира"? Странно,  я  никогда  не
был знатоком классики...
   Как лучше уходить? Здесь прямолинейно-квадратная застройка. Классика.
И уйма проходных дворов. Вниз и влево, по проходнякам. Там что?  Латинс-
кий квартал? Нет, Лысая гора. Прекрасное место, чтобы отсидеться  и  все
обдумать. Но особо сидеть некогда, скоро закроют город. Нужны документы.
Какая здесь явка? Черт, в голове ни одного адреса! Придется выходить  на
нелегальную сеть, хотя это и рискованно...  Кто  здесь  резидент?  Снова
проклятая пустота!  Попробовать  легальную  резидентуру...  Телефон  по-
сольства... Опять нет! Какое посольство? В какой я стране? В каком горо-
де?
   Старушка, кормившая голубей в большом дворе, окруженном разваливающи-
мися гнидниками коммунальных пятиэтажек с железными наружными лестницами
и едким духом длинного дощатого сортира в углу, неодобрительно  смотрела
на покачивающегося человека, вошедшего в давно пустующий, с ржавыми пет-
лями, проем ворот. Пьяный? Непохоже. Его вроде  дергало  то  вправо,  то
влево, бросало из стороны в сторону, но это не было шаткой походкой  пе-
ребравшего алкаша. И одет прилично. Может, ищет кого?
   Человек подошел ближе. У него было белое, покрытое испариной и совер-
шенно неподвижное лицо. Гипсовая маска. В войну она работала в  санитар-
ном поезде и видела такие лица у тяжело контуженных,  потерявших  память
людей. Но у тех были пустые глаза, а глаза незнакомца переполняло  нече-
ловеческое напряжение и отчаяние.
   - What is this country? What is this city? - с трудом  выговорил  он.
Лоб сморщился, причем только правая половина, в то время как левая оста-
валась безмятежно гладкой.
   В другое время она бы приняла его за сумасшедшего, но в представлении
простого советского, а ныне  российского  человека,  сумасшедшими  могут
быть только свои, а среди иностранцев таковые не водятся.
   Старушка беспомощно развела руками и оглянулась по сторонам в поисках
переводчика, хотя с переводчиками во дворе было негусто. И  точно,  лишь
Сережка Воронов, по кличке Фонарь, выглядывал из своего подвала, но  тот
способен переводить только с тюремного жаргона на нормальный язык и нао-
борот, а поскольку с самого утра бухает с дружками, то сейчас, наверное,
и этого не сделает.
   Человек повторил вопрос на другом, тоже незнакомом  языке,  потом  на
третьем. Диалог проваливался.
   - Не понимаю, милок, - виновато  сказала  старушка,  но  "иностранец"
сразу перешел на доступную речь.
   - Где я? В какой стране? В каком городе? - теперь морщилась и щека, и
подбородок, причем только на правой стороне лица.
   - Ой-ей-ей, милок, да ты, видать,  заболел?  -  озабоченно  протянула
она, и тот согласно кивнул.
   - В Россию ты приехал, в Россию. В город Тиходонск...
   Незнакомец перестал морщиться.
   - Извините, бабушка, я не то хотел спросить. Мне к "Интуристу" нужно.
   Теперь он говорил по-другому, не так как минуту назад,  хотя,  в  чем
состоит отличие, старушка объяснить бы не сумела.
   - Так это туда. - Она указала рукой в старой,  многократно  штопанной
варежке. - Насквозь наш Диор пройдете, через пустырь,  и  вверх.  А  там
увидите.
   - Спасибо.
   "Иностранец" той же дергающейся походкой направился в глубину двора.
   - Чего он хотел? - откуда ни возьмись подскочил Фонарь. Телогрейку он
набросил прямо на тельняшку с прорехой, в которую проглядывала волосатая
татуированная грудь.
   - Тебе-то чего? Иностранец дорогу спросил. "Интурист" ищет...
   - Пьяный? - жадно выдохнул Фонарь.
   - Нет, не пахнет... Болеет человек...
   - Значит, обкуренный! - пояснил Сережка сам себе и поспешно воротился
в подвал. Через несколько минут он вышел уже с  двумя  дружками,  и  они
хищно, будто принюхиваясь к следам, потрусили  следом  за  бросаемым  из
стороны в сторону человеком.
   - Эй, эй, вы чего удумали? - тревожно закричала вслед старушка, но на
нее никакого внимания никто не обратил.
   Они нагнали незнакомца на пустыре. Когда-то городская архитектура вы-
делила "пятно"  под  строительство  стодвадцатиквартирной  девятиэтажки,
старые халупы снесли, поставили забор, начали рыть котлован, да  на  том
все и застопорилось. Летом здесь рос высокий густой  бурьян,  в  котором
можно было пить вино, играть в карты, курить анашу, трахаться,  колоться
морфином, проверять украденные кошельки, сводить счеты и выяснять  отно-
шения, прятать "горячие", только с "дела" шмотки и делать еще массу  ве-
щей, требующих уединения и безлюдья, причем местные босяки  использовали
эти возможности на все сто процентов. Зимой, конечно, пустырь простаивал
зря, но вполне позволял спокойно ошмонать ненароком забредшего сюда глу-
пого обкуренного бобра.
   - Стой, мужик! - приказал Фонарь. Дружки обступили  будущего  терпилу
сбоку и сзади.
   - Поделись деньгами, на бутылек не хватает...
   - Что? Кто вы такие? И что вам нужно?
   Глаза у терпилы были мутными и бессмысленными, но не испуганными, ка-
залось, он просто не понимает, что происходит.
   - Щас объясню, - Фонарь махнул рукой, Длинный схватил бобра за  руки,
а Сашок поймал локтевым сгибом шею и оттянул голову,  так  что  тот  еле
удерживался на ногах. Схема была отработана хорошо. Фонарь быстро  обша-
рил карманы.
   - Ого! - Когда в руках оказались две пачки  пятидесятидолларовых  ку-
пюр, у Фонаря отвалилась челюсть. - Видать, и правда иностранец!
   Длинный и Сашок отпустили  фраера.  У  них  был  уговор:  если  нашли
деньги, вещи не брать.
   - Отдайте, ребята! Я вам сейчас все объясню...
   - Никакой он не иностранец! - догадался Длинный. - Чего  б  он  такие
бабки по пустырям таскал. Это наш...
   Если бы они вытащили триста-четыреста тысяч рублей или  сотню  долла-
ров, все было бы нормально: "сделали ноги" и запустили куш  в  привычный
оборот. Но такая сумма испугала. Обычный человек не носит пачками баксы,
а с необычными лучше не связываться: найдут и вывернут прямую кишку  на-
изнанку... Это не менты, которые в последнее время тыкаются  как  слепые
кутята, не добрые адвокаты и сговорчивые судьи...
   Богатый человек, избранный объектом кражи (блатной жаргон).
   - Ты кто? - тихо спросил Фонарь, и друзья взволнованно притихли. - На
кого работаешь?
   Если бы бобер назвал Битка или Лакировщика, не говоря уже  о  Тахире,
он бы немедленно получил деньги обратно вместе с корявыми, но искренними
извинениями. Но он ответил как самый распоследний лох, не представляющий
ни малейшей опасности.
   - Я сейчас не работаю... Временно... С завода уволился, в другое мес-
то не взяли...
   - Ах, не работаешь! - Голос Фонаря набрал былую крепость. - А  откуда
же у тебя такие бабки?
   - Я их нашел...
   Глумливый визгливый гогот вырвался из трех глоток.
   - А теперь мы их нашли! - Компания развернулась и неторопливо  напра-
вилась восвояси. - Ну и жук! Нашел! Где, интересно, такие пачки  валяют-
ся?
   - Стоять! - хлестко и страшно раздалось за спиной, смех оборвался. Но
это был все тот же лох. Фонарь никогда бы не поверил, что он  может  так
окрикнуть, будто борзой мент из уголовного розыска.
   - Быстро возврат, а то яйца поотрываю! - такими словами не бросаются,
хотя они и соответствуют сложившейся ситуации. Если бы бобер держал пуш-
ку, все стало бы на места. Но пушки у него не было...
   - Чего?! Решил повыступать?! - угрожающе процедил Фонарь  и  двинулся
навстречу. Ему показалось, что терпила как-то изменился: поза, движения,
взгляд... Но пока он еще ничего не понимал.
   Длинный приблизился первым, привычно обходя справа  сзади,  но  вдруг
раздался вязкий, как в тесто, удар, и он,  дернув  головой,  опрокинулся
назад, не издав ни звука и не подавая признаков жизни. Самого  удара  ни
Фонарь, ни Сашок не видели, но пример товарища - самое впечатляющее, что
есть на свете. Оба остановились, будто наткнулись на кирпичную стену. Но
лох надвинулся на них, звук повторился, и на обледенелый снег опрокинул-
ся Сашок. По позам подельников Фонарь понял, что без  реанимации  им  не
обойтись.
   - Отдаю все, забирай! - Дрожащая рука вытянулась вперед  и  выпустила
деньги. Терпила небрежно сунул их в карман и как ни в чем не бывало  по-
шел своей дорогой. Впрочем, нет, он изменил маршрут и вместо "Интуриста"
направился вниз, к набережной.
   Фонарь провожал его взглядом, пока тот не пролез сквозь щель в  забо-
ре, потом наклонился к дружкам. Ни тот, ни другой не подавали  признаков
жизни. Громко икая. Фонарь, не разгибаясь, почти на  четвереньках,  бро-
сился прочь от страшного места.
   Осмотр места происшествия вначале шел как обычно. Обилием трупов  те-
перь никого не удивишь, так же как убитым майором милиции. Просто увели-
чивается объем работы. В зале работали два следователя и два  судмедэкс-
перта, морщились в стороне затащенные с улицы понятые. На место  приехал
начальник РУОПа Нырков, по прозвищу Колорадский Жук, или просто Жук.  Он
озабоченно потоптался вокруг безжизненного тела Шипулина,  осмотрел  ва-
ляющийся "ПМ", а потом выдал смелую версию:
   - Похоже, это он застрелил бандитов!
   Симаков деликатно промолчал, но вернувшийся из неудачной  засады  Са-
вушкин не стал церемониться.
   - Есть два свидетеля, бармен и официант. Оба говорят, что стрелял по-
сетитель из третьей кабинки. Они могут его опознать.
   Жук насупился. Одно дело - подчиненный вступил в схватку с  киллерами
и геройски погиб в бою. Совсем другое, если он неизвестно зачем  якшался
с криминальными элементами и стал жертвой преступной междуусобицы.
   - Это еще надо проверить! - напористо сказал он.
   Но начальника РУОПа никто не слушал, все занимались своими делами.
   - В переносице пулевое отверстие диаметром... диаметром восемь милли-
метров, - диктовал судмедэксперт, откладывая складную линейку с  выдвиж-
ным щупом. - Раневой канал слепой, в затылочной  части  головы  выходное
отверстие отсутствует, глубина канала будет  определена  при  секционном
исследовании...
   - В переносице пулевое отверстие диаметром восемь миллиметров, - вто-
рил коллеге другой судмедэксперт.
   - Это от "Макарова", кожа растягивается, и диаметр раны  чуть  меньше
пули, - блеснул знаниями Нырков, обращаясь к Симакову,  как  бы  склоняя
того на свою сторону. - А у кого тут второй "Макаров"?  Только  один,  у
Шипулина...
   - Где ж он так стрелять навострился? - поинтересовался начальник РОВ-
Да, но Жук пропустил замечание мимо ушей.
   Во втором кабинете следователь прокуратуры допрашивал  Ашота.  Самвел
уже дал показания и стоял, безвольно облокотившись на стойку  и  дожида-
ясь, пока все закончится. Он еще не пришел в себя, но понимал, что ниче-
го хорошего ему не светит. Криминалисты собирали гильзы,  фотографирова-
ли, снимали на клейкие светлые и темные пленки окрашенные порошком отпе-
чатки пальцев. Словом, шла обычная рутинная и крайне неприятная работа.
   Жук заглянул в первую кабинку. Блюда с раками здесь уже не было,  по-
тому что Макаров и сержантводитель доедали остывший деликатес в  подсоб-
ке. Трупы двух мужчин ждали, пока настанет черед их  осмотра.  Кто  они?
Для Ныркова ответ на этот вопрос был очень важен. От того, в чьей компа-
нии трапезничал последний раз в своей жизни майор Шипулин, многое  зави-
село и для него лично. Потому что, кроме официального следствия,  предс-
тоит служебное расследование, способное оказать существенное влияние  на
карьеру полковника.
   Лица убитых покрывала запекшаяся кровь. Жук осторожно обшарил  карма-
ны, вынул документы, прочел... И ощутил легкое головокружение.
   Тяжело ступая, он вернулся в зал.
   - Там Тахиров со своим телохранителем!
   С этого момента картина осмотра резко изменилась, будто включили  ус-
коренную перемотку. Вскинулся Савушкин, бросился к телефону Симаков, за-
бился в истерике Самвел:
   - Все, теперь точно конец, скажут - армяне подстроили!!
   Через двадцать минут в ресторанчик прибыли генерал Крамской с  замес-
тителями и прокурор области. Тахиров был куда более крупной фигурой, чем
майор Шипулин.
   Раздираемый двумя половинками сознания Лапин, или никому в Тиходонске
не известный Карданов, шел по Богатому спуску в сторону  Лысой  горы.  В
конце концов половинки притерлись друг к другу, хотя и  неплотно,  через
острые углы. Он испытывал очень странные ощущения: обыденные вещи  вдруг
открывались с совершенно неожиданной стороны, выбранная цель произвольно
менялась на другую, в привычные мысли и размышления неожиданно встревали
свежие и ранее неизвестные.
   В попавшемся навстречу изможденном  парне  он  безошибочно  распознал
наркомана, его тянуло в узкие улочки и проходные дворы,  потому  что  по
магистралям и проспектам патрулировали усиленные наряды милиции, он  по-
нимал, что необходимо срочно переделать паспорт, и знал, как  это  нужно
сделать. Когда из подворотни шумно выкатилась пьяная компания, он  мгно-
венно вычленил вожаков и понял, куда и как их ударит, если начнется  за-
варушка. Он интуитивно чувствовал стоявшего за деревом человека,  ощущал
исходящие от окружающих биополя: спокойно-доброжелательные, раздраженно-
озлобленные, мрачно-ненавидящие и откровенно опасные.  Вторая  и  третья
разновидности преобладали над остальными.
   Он помнил, как расправился с грабителями на пустыре,  и  был  уверен,
что это сделал именно он, а не кто-то другой. Он знал, что  двое  тяжело
искалечены или убиты, но не испытывал страха или  угрызений  совести.  И
застреленные в кафе киллеры не вызывали сожаления - они сами избрали та-
кой путь в жизни. Он почти вспомнил того, чье  лицо  было  знакомо,  они
действительно учились вместе в закрытой школе: большое желтое здание  за
высоким, из стальных прутьев с острыми наконечниками,  забором,  никакой
вывески, тихий московский район, который, наверное, сможет найти.
   В памяти появилось много нового, но все имело характер калейдоскопных
стеклышек. Чтобы сложить цельную картину, следовало набраться  терпения,
выбрать время и кропотливо вращать волшебную трубу, угадывая проявляющи-
еся закономерности. Но и осколки сами по себе, в отдельности, тоже  были
интересны. Мерно покачивающаяся спина  слона  далеко  внизу,  словно  он
смотрит с бреющего полета, раздвигаются шуршащие заросли сухого  желтого
камыша, приятно будоражащее волнение охоты,  придающая  уверенность  тя-
жесть штуцера, ожидание прыжка гибкого полосатого тела...
   Черный человек с выступающими надбровными дугами и ритуальными шрама-
ми на щеках кривит толстые лиловые губы, обнажая острые треугольники зу-
бов... Это прогрессивный общественный деятель, борец с  колониализмом  и
большой друг Советского Союза, но почему он так мучительно долго считает
деньги? Почему у него в руке кривой кинжал и что за сосиски он  с  таким
упоением обгладывает? И черная девушка с  точеной  фигурой,  исступленно
дергающая тазом...
   Тихий полумрак уютной комнаты, чуть слышная музыка, блестящая  палоч-
ка, и вкрадчивый шепот доктора Брониславского: "Я расслаблен,  я  совер-
шенно расслаблен и спокоен..." Он повторяет это за ним, хотя  не  совсем
спокоен, его волнует шприц с тягучей желто-коричневой жидкостью. Это все
Брониславский. Он знает, как сложить мозаику из  обрывков  воспоминаний,
как уничтожить остатки корки, покрывающей часть мозговых полушарий.
   Чебуречная Рубена была все еще закрыта. Что за глупости  плел  пацан?
Разве стал бы Рубен звать случайного знакомого на такое дело? Но  почему
у него закрыто с того дня?
   Он зашел во двор, оглядевшись, скользнул к сараю с углем  и  дровами,
толкнул хлипкую дверцу и проскочил в пахнущую пылью и паутиной  темноту.
Странно, Рубен всегда вешал навесной замок,  когда  уходил.  Значит,  он
внутри! - пришла неожиданная мысль, которая раньше никогда бы не  появи-
лась, но сейчас казалась вполне естественной и очевидной.
   Он протиснулся мимо ларя с углем к маленькому лазу  в  кухню,  и  тот
оказался открытым. Он пожалел, что выбросил "Макаров", а еще больше, что
не взял другой - "ПСС", в карманах киллера  наверняка  имелись  запасные
магазины. Он чувствовал, что здесь, кроме него,  кто-то  есть,  но  этот
"кто-то" не представляет опасности. На плите обычно лежали спички,  сей-
час они тоже оказались на месте, желтое пламя выхватило  стол  с  пустой
тарелкой, вилку и стакан. Здесь он ел шашлык с чебуреками и пил водку, с
того дня ничего не изменилось. И вдруг он понял,  что  увидит  сейчас  в
подсобке...
   Осторожно наступая на поскрипывающие половицы,  он  сделал  последние
шаги. Спичка погасла, он зажег следующую. Все они были здесь, вся  весе-
лая компания, так бурно развлекавшаяся в тот вечер. Но сейчас они не ве-
селились. Они были мертвы. Еще не удушливый, но вполне отчетливый  душок
был запахом тления.
   Навалился грудью на стол Рубен, откинулся к стене Сурен, скорчился  в
углу третий, безымянный. Нет, не все. Четвертого мужчины нигде  не  вид-
но... На полу, опрокинутая на спину, лежала рыжая девчонка  с  бесстыдно
раздвинутыми ногами, с которых кто-то снял жалкие разношенные сапоги. Из
того места, которым она зарабатывала на жизнь, торчал пестик от  ступки,
в которой Рубен толок чеснок. Сапоги валялись тут же, а посветив  вокруг
рыжей головы, он среди закопченных гильз нашел то, что искал, - две  из-
жеванные "беломорины".
   - Точно в "Тихпромбанк"? - нарочито громко переспросил  Нырков.  Ашот
испуганно кивал.
   - Так говорил, да. Хорошая работа, много денег... Нет, про деньги  он
не говорил, я сам подумал...
   - И ты подтверждаешь?
   Теперь кивал Самвел.
   - Похвалился: дело плохо было, совс