Потому что еще в каменном веке  выслеживать,  убивать  и  свежевать
дичь считалось делом сугубо мужским и потому почетным, а вот там  звезды
рассматривать, огонь жечь, на стенах рисовать мог вроде бы  каждый  кому
не лень. И хотя охотники обеспечивали день сегодняшний, а созерцатели  и
рисовальщики - завтрашний, сейчас это всем ясно, в генах все равно  сох-
ранилось деление на мужское ремесло и всякое там разное.
   Но чтобы вылезло наружу это глубоко запрятанное, чтобы начали  сомне-
ния мучить, нужна какая-то встряска, взрыв какой-то нужен, да  чтобы  он
наложился на давний душевный надлом, неуверенность в себе, скрытую,  за-
леченную, похороненную как будто, а оказывается - живущую. И отгадку на-
до искать в прошлом твоем - юности, а может, в детстве...
   Интуитивная догадка Крылова была верной. Чтобы  понять  специфические
черты характера Элефантова, сыгравшие определяющую роль в рассказываемой
истории, следовало заглянуть на тридцать лет назад...


   Глава восьмая
   ЭЛЕФАНТОВ

   Сергей Элефантов рос единственным ребенком в семье, и, если  исходить
из стереотипных представлений, его должны были  безмерно  баловать.  Всю
жизнь ему внушали, что именно так оно и было, в качестве примеров приво-
дили необыкновенную, купленную на толкучке за  большие  деньги  коляску,
покупаемые на рынке апельсины и всегда наполненную вазочку  с  конфетами
на обеденном столе. Сам Сергей ничего этого не помнил.
   Семейная хроника сохранила факт прибытия новорожденного  к  домашнему
очагу - счастливая мать неловко захлопнула дверцу  такси,  прищемив  ему
руку. К счастью, резиновый уплотнитель смягчил удар, а компрессы и  при-
мочки привели распухшую и посиневшую кисть в норму. Сергей этого не пом-
нил, но случай многократно пересказывался как забавный курьез, и  только
много лет спустя, сжимая и разжимая кулак, он смог оценить истинную юмо-
ристичность давнего события.
   Помнить себя в окружающем мире Сергей стал с трех лет, хотя потом ро-
дители не верили этому, тем более что в его памяти  откладывались  собы-
тия, которые они,  конечно,  давно  забыли.  Например,  попытка  вызвать
большой снег. Отец сказал, что снег выпадает от дыхания людей, и Сергей,
лежа закутанный в одеяло на санках,  всю  прогулку  старательно  выдыхал
воздух ртом прямо в небо.
   На следующий день, проснувшись, он бросился к  окну,  ожидая  увидеть
сугробы вровень с подоконником, и испытал первое в жизни разочарование.
   Второе разочарование связано с отношением взрослых к правде,  которую
они учили его говорить всегда и везде. Был  праздник,  гости  сидели  за
столом, он вышел из спальни, где прихорашивалась перед зеркалом мать,  и
на шутливый вопрос, что там делает твоя мама, серьезно ответил:  "Красит
щеки губной помадой".
   Гости захохотали, появилась мать с натянутой улыбкой и румянцем,  за-
бивающим помаду, весело сказала, что он все перепутал, но потом на кухне
отвесила подзатыльник.
   Какое разочарование было третьим, Сергей не  помнил.  То  ли  старшие
мальчишки под предлогом испытания смелости и умения писать склонили  его
изобразить на цементном полу подъезда неприличное слово, а  потом,  пока
двое держали его под руки, чтобы не стер, третий позвал родителей: "Пос-
мотрите, что ваш Сережа написал", то  ли  Моисей,  поклявшись  страшными
клятвами, что вернет, взял посмотреть чудесный из  черной  пластмассы  -
большая редкость по тем временам - подаренный бабушкой пистолет и неожи-
данно убежал вместе с любимой игрушкой, то ли... Разочарований  приходи-
лось переживать все больше и больше, Сергей потерял им счет. Одни прохо-
дили безболезненно, другие наносили глубокие раны, повзрослев, он понял,
что самый верный способ избежать их вообще - не очаровываться,  и  зако-
вался в  броню  скепсиса  и  сарказма,  будто  предчувствуя,  что  самое
горькое, перевернувшее всю его жизнь разочарование еще впереди.
   До семи лет мир Элефантова делился на две неравные  половины.  Первая
ограничивалась высоченными, покрытыми золотым и серебряным накатом, пот-
рескавшимися стенами, стертым желтым паркетом  и  бурым,  с  громоздкими
лепными украшениями потолком. Двадцать восемь квадратов жилплощади неод-
нократно подвергались перестройке, и о прошлом квартиры можно  было  су-
дить по заложенным и вновь пробитым дверям,  неудобствам  планировки  да
неистребимому запаху коммуналки.
   Здесь негде было играть и прятаться: жили  тесно,  углы  и  простенки
плотно заставлены разномастной обшарпанной мебелью, в чулане размещалась
фотолаборатория, даже заглядывать в которую Сергею строгонастрого запре-
щалось. Запреты вообще пронизывали всю детскую жизнь Элефантова и мешали
развиваться и шалить в гораздо большей степени, чем скученность и тесно-
та. Запреты и постоянно царящая в семье атмосфера тревожной напряженнос-
ти.
   Мать Сергея закончила ветеринарный институт, его рождение  совпало  с
моментом распределения, и  много  лет  спустя,  сопоставив  эти  обстоя-
тельства, Сергей пришел к выводу, что обязан своим появлением на свет ее
отвращению к сельской глубинке и боязни любых  животных  крупнее  кошки.
Прав он был или нет - сказать трудно, но факт остается фактом: Ася  Пет-
ровна, благополучно избежав распределения, осталась на кафедре ассистен-
том, лелеяла мысли об аспирантуре, а когда выяснилось, что научную стезю
ей не одолеть, пристроилась в отраслевую лабораторию, здорово напоминаю-
щую эффективностью проводимых исследований контору "Рога и копыта",  где
всю жизнь составляла таблицы, чертила диаграммы эпизоотии крупного рога-
того скота и видела бодливых коров, кусачих баранов и лягающихся лошадей
только на цветных плакатах, где они преимущественно изображались в  раз-
резе.
   Однажды, правда. Асе Петровне пришлось две недели провести  в  непос-
редственной близости от настоящих животных, и еще два года она с  ужасом
вспоминала об этом.
   А было так: кафедра проводила исследование эффективности новой вакци-
ны и Асю Петровну послали в глубинку собирать материал. Она предусмотри-
тельно взяла с собой пятилетнего Сергея, и у того воспоминание о жизни в
деревне навсегда врезалось в память яркими красочными обрывками.
   ...Вечером с пастбища гонят коров, женщины выстраиваются вдоль улицы,
ожидая; скорее это дань традиции, а не необходимость: животные прекрасно
знают свои дома, безошибочно сворачивают к нужным воротам, лбом открыва-
ют калитку и сами заходят во двор.
   Оживленно, шум, гам, звяканье колокольчиков, мычанье... Солидно шест-
вует стайка гусей, вид у них грозный, и, чтобы они не подумали,  что  он
испугался, Сергей швыряет в вожака камнем. Гусак расставляет крылья, уг-
рожающе вытягивает шею, с шипением раскрывает клюв  и  гонится  за  ним.
Приходится бежать в спасительный двор, но гусак не прекращает  преследо-
вания, сердце уходит в пятки, Сергей вбегает в сени и  закрывает  нижнюю
половину двери, опасаясь, что метровое препятствие не остановит  рассер-
женную птицу. Но гусь удовлетворенно складывает крылья и вразвалку важно
удаляется.
   На двуколке подъезжает мать, прощается с тетей Клавой, та  взмахивает
вожжами. Ася Петровна видит, что Сергей ест цибулю - только что выдерну-
тую луковицу и круто посоленный хлеб - самый вкусный ужин на  свете,  но
это криминал, дома не миновать бы скандала, а здесь все по-другому, дети
тети Нюры, хозяйки, едят то же самое, и мать, улыбаясь, чмокает Сергея в
макушку...
   ...Жаркий полдень, слепни, матери нет, Сергей капризничает, тетя Нюра
отвлекает его: "Видишь, дедушка мимо пошел". Сергей решает, что  дедушку
зовут Мимо. Хочется с ним познакомиться, дедушка живет страшно далеко  -
через два дома, тетя Нюра разрешает: "Сходи, тут рядышком, дедушка хоро-
ший". Сергей, замирая, шагает по пыльной дороге, пугливо озирается,  по-
дойдя к дому, нерешительно заглядывает сквозь дырку  в  заборе,  дедушка
Мимо приглашает во двор, угощает помидорами с грядки, Сергей отказывает-
ся: немытое есть нельзя, заболеешь. Дедушка смеется и надкусывает  поми-
дор: "Видишь, не болею".
   Они подружились, дедушка Мимо удивлялся, что  Сергей  знает  наизусть
много стихов, умеет рассказывать сказки, что он ходит в сандалиях:  "Бо-
сиком надо, полезнее" - и в панамке от солнца. Как-то вышли в поле - зе-
леное, бескрайнее, деревня скрылась за косогором, кругом  только  ровная
колышущаяся зелень да яркое солнце. Сергей  ощутил  какое-то  незнакомое
волнение, потом, много времени спустя, понял - чувство привольного прос-
тора. Хотелось бежать плавными  огромными  скачками,  полубег-полуполет,
мчаться вперед, куда глаза глядят, долго бежать, до самого синего  гори-
зонта. Попробовал, но поле только казалось ровным: под  зеленью  скрыва-
лись ямки, рытвины, сусличьи норы, Сергей упал, ощущение приволья пропа-
ло, хотя потом возвращалось во снах, да и  наяву:  когда  на  душе  было
очень хорошо, Сергей стремительно несся по бесконечному  упругому  изум-
рудному покрывалу, приятно пружинящему под ногами. Как резвый,  сильный,
немного дурашливый молодой конь...
   И неприятное воспоминание оставила деревня:  Сергей  и  дедушка  Мимо
наткнулись на умирающего коня. Сергей сильно расстроился, а Мимо,  пого-
ворив с хозяином, сокрушенно качал головой: "Загнал по  пьянке,  печенка
лопнула у коняги. У них сердце крепкое, а печенка послабее, чуть  что  -
трах и пополам!"
   ...Сергею казалось, он живет в деревне очень долго. Муж тети Нюры со-
орудил ему в тени трактор из чурбака и разбитого ящика, и он твердо  ре-
шил стать трактористом, что веселило дедушку Мимо и тетю Нюру. Появились
друзья - несколько соседских пацанов, босоногих, исцарапанных,  чумазых,
не понимающих, почему Сергей не ест с земли яблоки и груши.
   Но однажды Ася Петровна привела Сергея в кабинет к строгой женщине  с
седыми волосами, посадила рядом с собой  на  жесткий,  обтянутый  черной
клеенкой стул, и он, безуспешно пытаясь вытащить  за  большие  блестящие
шляпки хоть один диковинный гвоздь, краем уха  слышал  слова:  городской
мальчик, другой рацион питания, постоянный уход, похудел на  два  килог-
рамма...
   Потом они с матерью шли к "пассажирке" - автобусу с выступающей  мор-
дой радиатора и одной дверью впереди, которую водитель открывал  длинной
блестящей ручкой, тетя Клава несла чемодан, жалела Сергея и обещала про-
вести все необходимые опыты и выслать результаты.
   - Главное - соблюдать методику, - озабоченно поучала Ася Петровна.
   На станции в ожидании поезда мать развеселилась, купила  мороженое  и
мечтательно сказала:
   - Сейчас сядем в вагон, ту-ту, и больше нас в эту дыру не загонишь.
   Сергей поинтересовался, кто и в какую дыру хочет их загнать,  мать  в
ответ рассказала сказку про теткупрофессоршу, которая  копает  в  разных
далеких местах глубокие ямы и  прячет  туда  непослушных  детей,  иногда
вместе с родителями.
   Сказка произвела на Сергея удручающее впечатление, когда состав  тро-
нулся, он тревожно выглядывал в окно: не бежит ли следом злая тетка-про-
фессорша.
   Но оказалось, что она поджидала мать в городе, пыталась-таки  загнать
ее в дыру, строила козни, решила зарубить, но Ася Петровна сумела  избе-
жать все опасности и переселилась в комнату с муляжами коровы и лошади в
одну шестую натуральной величины, к цифрам и графикам.
   Перемены не помешали Асе Петровне считать себя  высокообразованной  и
тесно причастной к большой науке, не сделавшей блестящей ученой  карьеры
только из-за происков менее талантливых, но более пронырливых  завистни-
ков.
   Муж это мнение разделял и полностью  поддерживал.  Николай  Сергеевич
Элефантов образования не имел, работал фотографом  по  договорам,  часто
выезжая в сельские районы, допоздна возился в лаборатории, иногда  прих-
ватывал "левые" работы или производил съемку на дому. Сергей не понимал,
чем "левые" работы отличаются от "правых", но  знал,  что  следует  опа-
саться каких-то финнов, которые могут обложить налогом, а потому  нельзя
разговаривать с незнакомыми людьми, рассказывать  кому-либо  о  занятиях
отца, приводить домой товарищей и даже возвращаться самому, когда у него
клиент.
   Последний запрет был самым неудобным. Сколько раз Сергей, разгорячен-
ный беготней, был вынужден переносить жажду в то время, как другим паца-
нам ничего не стоило забежать домой и напиться. А однажды, когда он не в
силах больше терпеть, справлял нужду за сараями, его застукала дворничи-
ха и подняла крик на весь двор. Он чуть не сгорел от  стыда  и  запомнил
свой позор на долгие годы, но по-прежнему соблюдал запрет,  нарушив  его
только один раз: когда распорол  ногу  осколком  бутылки  и,  истекающий
кровью, заколотил в родную дверь в неположенное время. Ему долго не отк-
рывали: отец прятал фотокамеру и снимал софиты, а он стучал все  сильнее
- инстинкт самосохранения оказался сильнее страха родительского гнева, к
тому же где-то в глубине сознания шевелилась мысль,  что  происшедшая  с
ним беда важнее, чем все "левые" и "правые" работы Элефантова-старшего.
   Наконец отец с перекошенным лицом и безумными глазами выскочил на по-
рог, оглядел заполненную детьми и вышедшими на  шум  соседями  площадку,
схватив Сергея за грудки, втянул в дом, изо всех сил захлопнул  дверь  и
принялся орать, вымещая на нем злость за пережитый испуг.  При  этом  он
оказывал сыну помощь: промывал рану, останавливал  кровь,  бинтовал,  но
Сергей плакал уже не от боли и страха, а от обиды и думал, что лучше  бы
он остался во дворе, забился за сараи и умер от потери крови.
   Отец всегда был нервным, взвинченным, очень мнительным и  многократно
преувеличивал опасность и рискованность своих  занятий.  Допускаемые  им
финансовые нарушения не шли ни в какое сравнение с  размахом  коллег  по
цеху: Иваныча, Краснянского, Наполеона, но боялся он больше, чем все они
вместе взятые. Двадцать пять лет спустя, разглядывая длинный белый  шрам
на ноге, Элефантов пожалел отца, посчитавшего, что его выследили и  нас-
тигли с поличным, и ожидавшего увидеть за дверью целую бригаду финнов  и
милиционеров. Но тогда отсутствие сострадания, на которое он имел  право
рассчитывать, повергло шестилетнего Сергея в бездну отчаяния. Вечером  в
постели он плакал, накрывшись одеялом, и ему казалось, что ничего  хоро-
шего, радостного и веселого в жизни у него не будет.
   Правда, утром это ощущение прошло, родители его пожалели, делая пере-
вязку, отец говорил ободряющие слова, и неприятный осадок в душе раство-
рился без остатка.
   Но детские переживания Элефантов не забыл и старался не доставлять их
своему сыну, а если случалось накричать на Кирилла под горячую руку, по-
том он обязательно извинялся.
   Перед ним в детстве не извинялись, и даже  мысль  об  этом  не  могла
прийти в голову отцу или матери. И друг перед другом они не  извинялись,
хотя поводов хватало: шел период притирки характеров,  процесс  проходил
болезненно, часто вспыхивали скандалы, отец, утверждаясь  в  роли  главы
семьи, орал так, что сотрясались стены и дребезжали стекла в  буфете,  и
не подозревал, что бросает бумеранг, который  через  несколько  десятков
лет ударит его самого.
   Мать плакала, Сергей успокаивал ее и выслушивал упреки и обвинения  в
адрес мужа, тот, в свою очередь, жаловался на жену,  иногда  в  конфликт
вовлекались обычно соблюдающие нейтралитет дедушка и бабушка со  стороны
отца, тогда ссора приобретала такие масштабы, что Сергей убегал во  вто-
рую половину своего мира.
   Двор с проходняками на сопредельные территории, прохладными, пахнущи-
ми сыростью подъездами, тенистым палисадником перед  окнами  тети  Вали,
длинным рядом сараев у задней стены, за которыми можно было жечь  костер
и заниматься другими столь же запретными делами, пугающе высокими пожар-
ными лестницами, деревьями, заборами, кошками и собаками,  полутора  де-
сятками пацанов различных возрастов засасывал Сергея, как омут.
   Здесь играли в казаков-разбойников, пиратов, в войну, делали  воздуш-
ных змеев - драночных и простых - "монахов", рассказывали в темных  под-
валах страшные истории, зажигали костры и жарили насаженные  на  прутики
куски колбасы.
   Здесь Сергей общался со сверстниками из так называемых  неблагополуч-
ных семей, которые хвастались друг перед другом, чей отец больше отсидел
или чей брат больше знает самых отпетых  уркаганов.  У  них  был  особый
язык, и, кроме ругательств, Сергей узнавал новые для себя слова, удивля-
ясь пробелам собственного образования. Васька Сыроваров  долго  смеялся,
обнаружив, что приятель не знает, что такое чекушка, а  Моисей  надрывал
живот, когда Сергей отвечал, что малина - это ягода, а пером пишут  бук-
вы.
   У них существовала своя система ценностей, по которой опрятно  одетые
и не знающие простых вещей Сергей, Юрка Рогов  да  еще  несколько  ребят
считались маменькиными сынками, негодными к сколь-нибудь серьезному  де-
лу. То, что Сергей  мог  рассказать  уйму  сказок.  Юрка  Рогов  говорил
по-английски, Павлик прекрасно рисовал и учился играть на скрипке, поло-
жения не меняло, эти достоинства во дворе не котировались, скорее напро-
тив - подтверждали неполноценность их обладателя.
   Пытаясь добиться расположения, Сергей скармливал вынесенные  из  дому
бутерброды вечно голодному Моисею, тот поощряюще хлопал его по  плечу  и
говорил, что теперь они навек кореша. Но когда Сыроваров и  пацаны  пос-
тарше, перемигиваясь, шли с соседской Веркой в подвал "смотреть курицу",
Моисей давал Сергею шелобан и прогонял, приговаривая: "Пойди  кошке  под
хвост загляни".
   Оскорбленный Сергей бродил по враз  опустевшему  двору,  ощущая  свое
одиночество и ущербность. Он догадывался:  то,  что  делается  сейчас  в
пыльном, пахнущем мочой подвале, связано  с  довольно  распространенной,
хотя и запретной игрой "в доктора", когда мальчик и девочка, уединившись
в укромном месте, делают щепочкой уколы друг дружке, но это вводная, для
приличия, часть игры, а главное, ради чего, собственно, нарушали  запрет
и прятались, происходило потом: снимали трусики и рассматривали стыдное,
трогая иногда палочкой, вроде как медицинским инструментом, и  испытывая
пугающее и приятное возбуждение. Но в подвале все, конечно,  было  инте-
ресней, и хотя представить подробностей Сергей не мог, он ощущал  то  же
острое запретное чувство, будто касался палочкой белого девчоночьего те-
ла.
   Время тянулось медленно, но наступал момент - и замызганная  деревян-
ная дверь распахивалась. Сергей жадно вглядывался в  щурящуюся  на  свет
ватагу, безуспешно выискивая следы  тайны.  Особое  внимание  привлекала
Верка. И что удивительно: неприметная, ничем не выделяющаяся среди  дру-
гих девчонок во время дворовых игр и вечерних посиделок, сейчас она  ка-
залась загадочной и красивой. Однако через  несколько  минут  очарование
пропадало. У Верки был резкий крикливый голос, она буднично  произносила
скверные ругательства и поминутно сплевывала сквозь зубы.
   И когда Моисей нарочито громко говорил: "А  что,  ребята,  давайте  в
следующий раз и Сергея возьмем, он парень что надо! ", Сергею уже не хо-
телось лезть в загаженный подвал с развинченной задрыгой Веркой, так как
ничего хорошего, интересного и приятного  там  происходить  заведомо  не
могло. Но он не отстранялся, когда Моисей обнимал его, называл корешом и
жарко шептал на ухо, чтобы вынес еще пожрать.
   Дворовые "авторитеты" были маловпечатлительны и  практичны,  обладали
неразвитым воображением и слабой эмоциональностью.  Как-то  Сергей  стал
свидетелем жуткой сцены: троллейбус сбил слепого побирушку, пострадавше-
го увезла "скорая", а на асфальте  осталась  лежать  запачканная  кровью
старая кепка, дно которой едва закрывалось собранными медяками.
   Под сильным впечатлением Элефантов пересказал увиденное во  дворе,  и
Васька Сыроваров, хищно блеснув глазами, тут же  убежал,  а  вернувшись,
долго сокрушался, что на месте наезда много  людей  и  милиции,  поэтому
взять деньги не удалось.
   Уже тогда у Сергея зародилась смутная, не оформившая