ача-венеролога Канарейкина,  фамилия  которого  была
нарицательной среди молодежи и рифмовалась с наиболее распространенной в
те годы венболезнью.
   И снова гудок, цех, раскаленный паяльник, запах канифоли, щупы ампер-
вольтметра, поиск "хомутов", перепайка, проверка характеристик,  доводка
до нормы, сдача блока в ОТК, гудок... Довольно монотонный жизненный ритм
от получки до получки.
   "13 октября 1982 года уволен в связи с призывом на действительную во-
инскую службу".
   Проводы на заводе, трогательные речи партгрупорга и  члена  профкома,
торжественный обед, материальная помощь, неустроенность и тревожное ожи-
дание на сборном пункте, офицеры  -  покупатели",  пестрая,  похожая  на
группу арестантов "команда", жесткое прокуренное нутро плацкартного  ва-
гона...
   "15 октября 1982 - 22 декабря 1985 года - служба  в  рядах  Советской
Армии".
   Он хорошо помнил, как начиналась эта служба: зеленые ворота с красны-
ми звездами, холодная душевая, обмундирование не по размеру, первые  ме-
сяцы карантина и учебки, одуряющая монотонность  курса  молодого  бойца,
прибытие в часть, дежурство "на тумбочке",  первый  караул,  бесконечные
обходы спрятанных под землю кабелей, остронаправленные  антенны  дальней
связи, боевое разворачивание станций - тех же "Цветочков",  которые  вы-
пускал "триста первый", установка мачт, особенно сложная и опасная в ве-
тер и дождь, шифровка - дешифровка, автомат со складным прикладом "АКМС"
- обычная для войск связи работа, без просветов и ярких  пятен,  которые
могли бы остаться в памяти.
   Разве что как бегали с полигона в самоволку на  молочную  ферму,  где
доярки кормили их жаренной на смальце картошкой и  поили  самогонкой,  а
потом они должны были отрабатывать угощение и драть  изголодавшихся  баб
не глядя на возраст, внешность, манеры и чистоплотность. Здесь он поймал
лобковых вшей - зловредных и цепучих тварей, победить которых удалось по
совету "старика" только чистым керосином. После процедуры санации он не-
делю вонял, как керосиновая бочка, и по этой причине был отселен из  ка-
зармы в фанерный кузов станции... Больше он не помнил ничего, что удиви-
тельно, не помнил конца службы, долгожданного дембеля:  какой-то  строй,
оглашение приказа, вот и все. Как радовались, как отмечали,  кто  и  как
нажрался, что учудили - все подробности остались за кадром.
   "2 февраля 1986 года зачислен на должность регулировщика пятого  раз-
ряда на завод "Радиосвязь".
   Почему регулировщиком, а не техником? Почему именно на  "Радиосвязь"?
Почему его вообще занесло в Зеленодольск? Ничего этого Лапин не  помнил.
Не сохранились и подробности шести лет работы, только общие  планы:  ка-
кие-то станки, стенды, жгуты, паяльник, безликие люди... Была там какая-
то девушка, смутно проглядывало сквозь время когда-то знакомое лицо,  но
он чувствовал - между ними все кончено.
   "30 августа 1991 года уволен по собственному желанию".
   А какого черта он увольнялся? Что заставило бросить худо-бедно  наси-
женное место? Почему решил вернуться в Тиходонск? В памяти  тоже  ничего
не осталось. Врачи объяснили, как это называется: ретроградная  амнезия.
Если сильно стукнуть по башке, то забываешь, что было раньше.  Неизвест-
но, почему он уволился и приехал сюда, но 2 сентября 1991 года  его  по-
добрали на привокзальной площади и доставили в психиатрическую  лечебни-
цу, там он пролежал полтора месяца и до Нового года долечивался в невро-
логическом санатории.
   "10 января 1992 года зачислен на должность регулировщика пятого  раз-
ряда в цех N 2 ПО "Электроника".
   "7 февраля 1997 года уволен по собственному желанию".
   Лапин захлопнул книжку, одним глотком допил  остывший  кофе.  Никаких
тайн он для себя не открыл. И все же... Никогда раньше он не задумывался
о прошлом и не пытался ничего вспомнить. Как будто тяжело контуженный  и
заторможенный  бедолага,  живущий  одним  сегодняшним  днем.  Интерес  к
собственной жизни - верный признак выздоровления!
   Заплатив за обед двести пятьдесят тысяч, Сергей вышел  на  улицу.  Не
торопясь прогулялся по центральному проспекту, уверенно вошел в сверкаю-
щий огнями магазинчик "Европа А", предлагающий посетителям  лучшие  про-
дукты из европейских стран, где оставил еще две сотни взамен  увесистого
фирменного кулька с придирчиво выбранными отборными деликатесами. На уг-
лу Богатого спуска купил в цветочном киоске красиво упакованную в короб-
ку орхидею за пятьдесят тысяч - последний штрих к сегодняшнему  праздни-
ку.
   Он тратил деньги легко, не считая, сколько осталось, как  будто  имел
давнюю привычку жить на широкую ногу. На самом деле он знал, что  завтра
получит еще три миллиона, а дальше пойдет  постоянная  высокая  зарплата
"Тихпромбанка", следовательно, нечего жаться и считать  каждую  копейку.
Среди его приятелей и знакомых не было ни одного, кто  согласился  бы  с
таким подходом к проблеме. Походя истратить два "лимона" за день на вся-
кую ерунду - по  богатяновским  меркам,  не  просто  недопустимое  тран-
жирство, но тягчайшее семейное преступление.
   Одно дело - купить на эти деньги машину-развалюху,  подлатать  и  ис-
пользовать для повседневного заработка: таксовать в утренние и  вечерние
часы, доставлять с автовокзала на рынок селян с тяжелыми мешками картош-
ки, клеенчатыми сумками с куриными и утиными тушками и огромными  корзи-
нами, набитыми доверху фруктами, или, сняв сиденья, возить с бахчи  дыни
и арбузы, которые жинка может продавать на набережной пассажирам больших
круизных теплоходов... Или завезти дрова и уголь на  зиму,  восстановить
обрушившийся угол дома, провести в квартиру воду или газ... Это полезное
вложение капитала, которое заслуживает всякого одобрения. А совсем  дру-
гое - выкинуть нежданно свалившееся богатство на шмотки и  жратву...  Да
еще совершенно непривычную и неправдоподобно дорогую жратву... Не говоря
уже об орхидее за полтинник. На такое способен только Чокнутый.
   Но сам Лапин не испытывал ни сомнений, ни угрызений совести.  У  него
были деньги, и он считал, что истратил их наилучшим образом. В приподня-
том настроении он спускался в чрево Богатяновки, надеясь устроить празд-
ник своей озлобленной жизнью семье.
   Чебуречная Акопа уже закрылась, что показалось  странным:  обычно  он
работал допоздна. По трамвайной линии с  противным  лязгом  прогрохотали
вагоны, и ряска на пробитой вчера жесткой корке  на  эмоциональном  слое
сознания чуть всколыхнулась. Значит, пробоина не  затянулась  наглухо...
Сейчас Сергею казалось, что в секунды смертельного страха он  рассмотрел
что-то в открывшейся бреши, но вот что именно, вспомнить не мог.
   Из темного проулка выплеснулся визгливый  гогот,  Лапин  вгляделся  в
смутно  вырисовывающиеся  раскоряченные  фигуры,  окруженные   вишневыми
огоньками цигарок, вслушался в молодые голоса, виртуозно вплетающие  ма-
терщину в самые обыденные фразы.
   - Димка, иди сюда! - властно позвал он. Наступила настороженная тиши-
на.
   - Кто это там... - Раскачивающаяся тень с маленькой, как у динозаври-
ка, головой неохотно двинулась ему навстречу.
   - Ты-ы-ы?! - изумился пацан, подойдя поближе, и, обернувшись, крикнул
своим: - Все нормаль, это пахан!
   Напряжение мгновенно разрядилось, раздалось веселое шушуканье.
   - Привет, Чокнутый! - звонко выкрикнул ктото,  и  остальные  довольно
зареготали.
   - Ничего себе, прикинулся! - изумился Димка. - Магазин бомбанул?
   - Держи, - Лапин сунул ему тяжелый пакет с красочной надписью "Европа
А" и, роясь в карманах, направился к единственному фонарю на углу  Ману-
фактурного.
   - Что здесь? - Пацан бесцеремонно засунул руку внутрь, перебирая  ко-
робки, баночки, пакеты. Единственное, что оказалось ему знакомым, -  уз-
кое горлышко бутылки. - О, бухло и хавка! Ну ты даешь! Где ж ты так  на-
косил?
   - Пойдем домой. За ужином расскажу...
   Лапин вынул деньги - чуть больше миллиона пятидесятитысячными купюра-
ми - двадцать пять новеньких хрустящих бумажек, сложенных вдвое и  обер-
нутых двумя стодолларовыми билетами.
   - Ого... - У пацана отвисла челюсть.
   Небрежно отделив кредитку с  портретом  Бенджамина  Франклина,  Лапин
протянул пасынку:
   - Держи. Мы в расчете.
   - Так это ты с Рубеном был? - прошептал Димка и быстро  огляделся.  -
Ух ты... Ну крутизна! Весь город на ушах стоит!
   - Хватит болтать. Пошли домой.
   Димка протянул пакет обратно.
   - Я сейчас, ладно? Ну через часик, пока вы все соберете? Хорошо?
   Сейчас он являлся образцом послушного и почтительного сына.
   - Ладно. И скажи своим приятелям - за Чокнутого буду яйца отрывать!
   Кивнув, Димка исчез в темноте. Лапин пошел к дому, держась посередине
проулка: здесь лед был посыпан печной золой. Свет в окне горел, он  нес-
колько раз стукнул в стекло, скрипнула щеколда. Обновленный Лапин,  выс-
тавив перед собой коробку с орхидеей, зашел в квартиру, в которой прожил
почти пять лет. Предвкушая произведенный эффект, он чуть заметно улыбал-
ся.
   - Где ты шлялся, бездельник! - Это был не вопрос,  а  вводная  фраза.
Антонина стояла в характерной позе - уперев руки в бока  и  наклонившись
вперед. Короткий домашний халатик с выцветшим  рисунком  давно  стал  ей
мал, сквозь прорехи между пуговицами проглядывало розовое, будто  распа-
ренное, тело. Мощные ноги расставлены, босые ступни стоят в  луже  воды,
рядом ведро с тряпкой. Значит, в очередной раз прорвало трубу... Выстав-
ленная вперед орхидея и приготовленная улыбка показались сейчас до край-
ности глупыми и неуместными.
   - Все равно не работаешь, сидел бы дома, хоть аварийку бы вызвал... -
по инерции продолжала она, но с каждым словом сбавляла обороты, понемно-
гу осознавая картину произошедших с Лапиным превращений. - Откуда у тебя
это?
   Усиливая эффект, Сергей поставил на пол коробку с цветком, приткнул в
угол пакет и разделся. Антонина смотрела  гипнотизирующим  взглядом,  на
потном лице медленно проступала ужасная догадка.
   - Так ты получил деньги?! - свистящим шепотом спросила она. - Ах ско-
тина!!!
   Широкая ступня  расплющила  красивую  коробочку  вместе  с  орхидеей,
взметнувшаяся тряпка, плюясь грязными брызгами, как кистень, описала по-
лукруг и смачно шлепнула по светящейся физиономии  обновленного  Лапина,
обвилась вокруг затылка, мазнула по другой щеке, обдирая ухо,  рванулась
назад.
   - Мы каждый рубль считаем, я на этом  долбаном  рынке  как  проклятая
горбатюсь, а эта чокнутая скотина миллионы на  себя  изводит!  Со  своей
кислой рожей хочет красавчиком стать!
   Ругань не затрагивала чувств Сергея, он ошеломленно смотрел на  заля-
панный костюм и сорочку,  чувствуя,  как  накатывает  волна  неукротимой
ярости. На Богатяновке разбитый в драке нос  считается  гораздо  меньшим
грехом, чем разорванная рубашка, а  испорченный  новый  костюм  является
достаточным поводом для ножевого удара...
   - Я тебе покажу, гад проклятый!
   Тряпка описала второй полукруг, но Лапин подставил левую руку, шагнул
вперед и основанием напряженной  ладони  ткнул  Тоньку  под  подбородок.
Растрепанная голова откинулась, орудие расправы выпало из бессильно раз-
жавшегося кулака, женщину поволокло назад, и, если бы Лапин  не  схватил
ее за ворот халата, она бы опрокинулась навзничь. Старая ткань треснула,
запрыгали по некрашеным доскам отлетевшие пуговицы, полы халата  распах-
нулись, вывалились наружу конические, шестого размера, груди,  открылись
массивные бедра, перехваченные  грубыми  трикотажными  трусами  линялого
бледно-синего цвета. На упругих еще молочных железах отчетливо виднелись
багровые пятна.
   - Что это, сука?! - страшным голосом спросил Лапин. В памяти  всплыли
слова Мелешина, на которые утром он не обратил внимания. - Значит, ты  и
вправду блядуешь по-черному?!
   Антонина была побеждена. Только что святое право избить  транжиру-со-
жителя придавало ей силы, но  уличение  в  блядстве  -  наиболее  тяжком
бабьем грехе - полностью изменяло ситуацию, делало ее  совершенно  бесп-
равной и обрекало на самые страшные кары. За это вполне можно было  поп-
латиться жизнью.
   Вывернувшись и оставив разорванный халат в руках Сергея, она  стремг-
лав бросилась в комнату. Вид полуголой, в страхе убегающей и не  имеющей
шансов убежать бабы затронул глубоко скрытые в сознании темные  инстинк-
ты, машинально сунув руку в карман, Сергей бросился следом, перед глаза-
ми маячили крупные, обтянутые линялым синим треугольником ягодицы,  око-
рока, "корма", жопа - как выразился Мелешин. Он драл ее в подсобке,  там
можно только раком, вся корма - как на ладони... Под руку попался  свер-
нутый отрезок КЭО-3, Лапин взмахнул им как хлыстом - я-я-сь! В восемнад-
цатиметровой квартирке не разбегаешься,  Тонька  наскочила  на  кровать,
шумно упала, звякнув, выкатилась откуда-то бутылка  из-под  шампанского.
Серебряный шнурок с оттяжкой врезал по мокрой спине, казалось, пот брыз-
нул по обе стороны от вмиг набухшей красным полоски.
   - Расскажи, сука, как тебя Мелешин в подсобке е... как директор рынка
засовывал, с кем шампанское пила да что потом делала!
   - Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! - Тонькина  спина  покрыва-
лась то скрещивающимися, то пересекающимися рубцами, Лапин сместил  при-
цел на более виноватую часть тела, но ту защищали трусы, и он  свободной
рукой дернул толстый трикотаж вниз, стянув почти до колен.
   - Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! Я-я-я-сь! - Теперь  рубцами  покрыва-
лись могучие окорока, сжимающиеся при каждом взмахе шнурка.
   - Пусти, не надо, хватит, - стала подвывать Тонька, сначала тихо, по-
том все громче и громче. - Я не по своей воле, жизнь заставляет...
   - Ах ты сука! - Оправдания только разъярили Сергея. - Заставляют  те-
бя!!
   Серебряная змейка замелькала еще чаще. Тонька замолчала и только  мо-
нотонно скулила, дергаясь всем телом в такт ударам.
   Между тем беспомощность  распластавшейся  поперек  кровати  бабы,  ее
собственные признания в грязном распутстве, мозолящая глаза нещадно  ис-
полосованная, но соблазнительно-чувствительная голая жопа и цинично спу-
щенные до колен трусы, окончательно выпустили темные инстинкты из глубин
подсознания. Бросив универсальный КЭО-3 на пол, Лапин расстегнул  ремень
и снял брюки вместе с трусами и ботинками. Он постился уже несколько не-
дель, и сейчас соответствующий орган твердостью и расположением  напоми-
нал тактическую ракету на позиции перед запуском. Затихшая Тонька насто-
роженно прислушивалась и, судя по всему, понимала, куда  клонится  дело,
потому что, когда Сергей скомандовал: "Перевернись! ", она,  постанывая,
не просто перекатилась на спину, но и развела согнутые в  коленях  ноги,
так что большие волосатые складки разомкнулись, приглашающе открывая ро-
зоватое, мягкое и влажное нутро. На внутренней  поверхности  бедер  тоже
выделялись пятна засосов и отчетливо виднелись несколько царапин.
   - Ну и дерут тебя, сука! - изумился Лапин. Ему вдруг стало неприятно,
как когда-то давно, когда он залез в трусы к чернявой монтажнице Верке.
   Ракета ждала команды "пуск", еще пару дней назад  он  бы  не  обратил
внимания на подобные детали и нажал кнопку, но сейчас что-то  удерживало
от этого. Внезапно кто-то подсказал иное решение, Сергей поднял  с  пола
восьмисотграммовую бутылку, сорвал с горлышка плохо приклеенную  этикет-
ку, приставил закругленный стеклянный срез к нежной плоти, поискал  нуж-
ное место и осторожно нажал на  вогнутое  полусферой  донышко.  Горлышко
мягко погрузилось в Тонькино тело, та ворохнулась, но не издала ни  зву-
ка, а Сергей принялся совершать ладонью  колебательные  движения,  будто
закачивал в сожительницу пропахший сыростью воздух убогой комнатенки.
   Почти сразу Тонька стала двигать тазом, подаваясь навстречу входящему
стеклу и отстраняясь от  выходящего,  а  через  минуту  начала  стонать,
биться и кусать губы - она очень быстро заводилась... Бесстыдная  проце-
дура возбуждала Сергея, он ритмично двигал  рукой,  то  загоняя  бутылку
почти до половины конусообразного расширения, утапливая  внутрь  большие
губы по линию волос, то вытаскивая обратно, так что показывалось  покры-
тое слизью горлышко до самой кромки, грозящей выскочить совсем и натяги-
вающей за собой податливую плоть.
   Когда Тонька принялась изгибаться, биться в конвульсиях и громко кри-
чать, Лапину вновь стало противно, и он, резко вытащив  бутылку,  катнул
ее под кровать. Раздался чмокающий звук, женщина застонала, но продолжа-
ла подмахивать, как будто соитие с бутылкой еще продолжалось.
   "Сука!" - в который уже раз  подумал  Лапин  и,  нагнувшись,  схватил
Тоньку за волосы, заставив сесть на кровати, так что  готовая  к  старту
ракета оказалась прямо напротив распаренного лица. Обычно она уклонялась
от минета, считая, что оральный вариант унижает женское  достоинство,  а
если и удавалось подбить на это дело, то с долгими уговорами,  просьбами
и обязательно на основе взаимности. Но  сейчас  разгоряченная  баба  без
звука заглотила напряженную плоть и принялась двигать  головой  взадвпе-
ред, поджимая снизу языком, чтобы усилить ощущения. На этот раз и  Лапин
не деликатничал, всаживал свою ракету в самую гортань,  так  что  Тонька
подавалась назад и кхекала, но своего занятия  не  прекращала,  из  чего
стало ясно: она прекрасно знает, что процесс  должен  быть  непрерывным,
значит, ученая, а то, что раньше выплевывала в самый  ответственный  мо-
мент, так это была издевка над ним, дурачком Чокнутым. Лохов учат!
   Прилив спермы заставил его закрыть глаза и застонать, руками он  зах-
ватил Тоньку за уши, чтобы не дать отпрянуть, как обычно, однако на  сей
раз она все делала добросовестно и не только  не  попыталась  выплюнуть,
но, наоборот, удвоила усилия, торопя миг последних  содроганий,  и  этой
готовностью усилила остроту ощущений. Мощными толчками белковая жидкость
выплеснулась в ротовую полость, за время вынужденного воздержания ее на-
копилось немало, но Тонька отлично  справилась  с  конечной,  самой  от-
ветственной фазой: не кашляла и не давилась, спокойно в несколько  прие-
мов сглотнула и продолжала успокаивающие движения, пока партнер  не  от-
пустил уши и сам не вытащил то, что осталось от боевого органа, утратив-
шего ныне и стремительность, и твердость.
   В тишине оба тяжело дышали, и кто-то должен был первым нарушить  мол-
чание.
   - Ух ты, мне даже понравилось, - Тонька облизнула пересохшие губы.  -
Но зачем ты мне жопу набил, сказал бы - и все,  я  понятливая...  Хорошо
плетка легкая, а то бы всю кожу посек... Ты какой-то другой,  бешеный...
Мне показалось, и убить мог...
   - Твоего дружка Мелешина за малым не придушил, - тоже  хрипло  сказал
Сергей. - Потому и отдал половину долга.
   - Какой он мне дружок... Ну было пару раз, так это еще до тебя. Поду-
маешь...
   Взгляд Лапина все время натыкался на следы засосов, Тонька полезла  в
шкаф и надела новый халат.
   "Не помылась, сука, не подмылась, - подумал  Лапин.  -  Потная,  ноги
грязные..."
   Раньше он не обращал внимания на такие  вещи,  хотя  Тонька  действи-
тельно редко купалась: когда колонка не работает, греть воду целая моро-
ка. Сам он разделся догола, прошел в моечный отсек и обмылся стылой  во-
дой, причем убогость обстановки угнетала больше, чем холод.
   - Ужинать будешь? - Антонина держалась как ни в чем не бывало.  Обыч-
ная семейная разборка, оба погорячились, бывает.
   - Там целый пакет для праздничного стола, - тоже миролюбиво отозвался
он. - Я нашел хорошую работу, есть что отметить... Только  ты  одежду  в
порядок приведи - мне завтра идти оформляться.
   - И куда же это? - проявила интерес Антонина.
   - В банк. Зарплата - пятьсот долларов в месяц,  -  сдержанно  сообщил
Лапин.
   - Ну ты даешь! Это вообще улет! - взвизгнула женщина, и  он  отметил,
что она очень вульгарна. Манеры, голос, словечки... Раньше этого не  бы-
ло. Или он просто не замечал? Но получать одобрение близких для человека
необходимо.
   - Кое-что и сейчас у меня