шую. Да они у  всех
одинаковые, -  Валек  хмыкнул.  -  Порасспрашивал  про  Вершикову,  одни
говорят - нормальная  девчонка,  главное  -  не  скандальная,  другие  -
деревенской выскочкой называют, воображалой.
   И наконец отправился к Марочниковой... -  Валек  встал,  прошелся  по
кабинету. - Что удивительно:  живет  она  на  Маяковского,  в  "золотом"
кооперативе - высотный дом, улучшенная планировка и все такое... Снимает
по  договору,  цена  соответствующая.  Да  и  попробуй  отыщи  в  центре
изолированную квартиру для найма.
   Ведь не так просто.
   Валек глянул вопросительно, я пожал  плечами,  но  зарубка  в  памяти
осталась.
   - ...Звоню, открывает, глаза заплаканные, болею, говорит, да не в том
дело: спиртным слегка попахивает и вообще... Вручил повестку,  напомнил,
что стихи вам передать обещала.
   - Какие стихи? - удивился Петр, не знавший о деталях поручения.
   - Вот эти, - Валек снова развязал тесемочки  и,  вытащив  лист  синей
бумаги со столбиком машинописных строчек, протянул мне.
   "Валерий Золотов. Моей лошади". Фамилия и название набраны  заглавным
шрифтом  и  заключены  в  жирную  красную  рамку.   У   этого   псевдоса
гипертрофированное и  явно  неудовлетворенное  честолюбие  -  почва  для
комплекса неполноценности. Вот и разъяснение  многих  несуразностей  его
поведения.
   - Она пока искала этот листок, ругала своего  приятеля  на  чем  свет
стоит. Видно, обозлена на него крепко. - Перемерив шагами кабинет  вдоль
и поперек, Валек подошел к чинно сидящему  Петру  и  кошачьим  движением
положил ему ладонь на плечо.
   - А когда я выходил  из  подъезда,  то  лицом  к  лицу  столкнулся  с
вышеупомянутым!
   Валек резко дернул Петра за руку, заломил кисть  и  взял  на  болевой
прием. Тот слабо и безуспешно отбивался.
   - Перестань дурака валять... Вечно одно и  то  же...  Нашел  место...
Отпусти!
   - Отставить! - скомандовал я. - Объясни толком, с кем ты столкнулся?
   Валек разжал хватку.
   - Это я так, засиделись, пора и размяться...
   - Здесь  тебе  не  спортзал,  -  недовольно  бурчал  покрасневший  от
напряжения Петр, заправляя выбившуюся рубашку.
   - Выхожу из подъезда - Золотов, нос в нос! Он отвернулся и  проскочил
мимо...
   - Может,  к  кому  другому  шел,  -  по-прежнему  недовольно  бурчала
побежденная сторона. - Тоже мне сыщик выискался!
   - Да нет, не к другому, - засмеялся Валек. - Пока он ехал в лифте,  я
мотнул  по  лестнице  и  постоял  между  этажами.   Золотев   пришел   к
Марочниковой! Та дверь открыла и  говорит:  "Что,  адмиральский  внучек,
опять надо анкеты заново заполнять? Пошел к чертям собачьим!" А  он  так
смиренно, с печалью: "Не сердись, девочка, я тебе все объясню... Пусти в
дом, поговорить нужно, у Мэри  дела  плохие,  не  выпускают,  хотя  я  и
стараюсь..." И все, замок защелкнулся. -  Валек  похлопал  напарника  по
спине. - Вот так. Петрушка,  надо  работать!  Это  тебе  не  в  кабинете
сидеть, дела подшивать...
   Тот досадливо отстранился и подошел ближе ко мне.
   - А что там за стихи?
   - Сейчас прочтем, - я повернул листок, чтобы он тоже видел текст.
   Крикливая, бурлящая толпа.
   Копыта, высекающие гром.
   Таким был этот жаркий день, когда Я взял тебя с собой на ипподром.
   Споткнулся конь или ошибся всадник, Победа  будет  равно  далека,  Но
одному выигрыш - это праздник, Другому - только горсточка овса.
   Обидно за неравенство партнеров, Вдвойне обиднее,  когда  глядишь  На
лошадей красивых и здоровых И всадников невзрачных и худых.
   И у тебя мелькнет сама собой Мыслишка, затаенная слегка:
   Когда была бы я вон той гнедой, Не выбрала б такого ездока!
   Но скажет вам, не подбирая слов, И самый завалящийся жокей:
   Не лошадь выбирает ездоков, А всадник выбирает лошадей!
   Нет выбора и некуда деваться, И не тебе, и не гнедой решать, В  какой
конюшне вам тренироваться, Когда, куда, под кем и как скакать.
   Я положил синий лист на серые шершавые бланки протоколов.
   - Ну и что это значит? - спросил Петр. - И какое имеет  значение  для
дела?
   - А то значит, что он ходил на ипподром, играл  на  тотализаторе,  на
какие, спрашивается,  деньги?  -  пояснил  Валек,  поглядывая  на  меня:
правильно ли сделаны выводы?
   - Нет, ребятки...
   Когда формулируешь мысли вслух, они становятся четче и определенней.
   - Здесь заключены  интересные  штрихи  личности  Золото  па,  которые
никогда  не  отражаются  в  характеристиках,  даже  самых  подробных   и
объективных. Если хотите, его  философия...  Лошади,  женщины,  жокей  и
прочая толпа, без выделения  индивидуальностей,  -  серая  плесень  гам,
внизу... Копошится себе, бежит, напрягается, переживает - и  плевать  на
нее! А  он,  Золотев,  высоко  на  трибуне,  над  всей  этой  биомассой,
бесстрастный  и  хладнокровный   наблюдатель.   А   может,   не   просто
наблюдатель, может, вершитель судеб,  сверхсущество,  держащее  в  руках
сотни уходящих вниз ниточек...
   - Ну и что? - повторил Петр. - Стишки-то к делу не пришьешь!
   - Конечно. Это не официальный документ, не характеристика и в  данном
конкретном случае - не доказательство. Просто ориентирующая  информация,
представляющая интерес для изучения личности.
   - А чего его изучать? - не унимался Петр. - Он же не  обвиняемый,  не
потерпевший, просто свидетель.
   Резонный вопрос. Ведь мальчик не догадывается о существовании  версии
"Инсценировка".
   - Давайте по домам, ребята, спасибо за помощь. Завтра ознакомлю вас с
делом, тогда все и обсудим.
   Практиканты, оживленно обсуждая открывающиеся перспективы, выкатились
из кабинета.
   Я несколько минут посидел,  расслабленно  глядя  перед  собой,  затем
перечитал характеристики  всех  участников  трагической  вечеринки.  Они
действительно были одинаковыми, хотя и написаны разными словами.
   Вершикова "боролась за  дальнейшее  повышение  культуры  обслуживания
клиентов, внедряла новые  виды  долговременного  маникюра",  Марочникова
"вносила вклад в перевыполнение плана товарооборота, занимала  передовые
места в  месячниках  вежливости",  Золотов  "добросовестно  относился  к
работе   по   благоустройству   парков   и   микрорайонов,   использовал
прогрессивные формы вертикального  озеленения".  Все  трое,  безусловно,
"активно  участвовали  в  общественной  жизни",   проявляли   "моральную
устойчивость" и "политическую зрелость".
   Если бы эти документы заложили в компьютер с заданием выдать портреты
охарактеризованных лиц, мы бы получили расплывчатые фотографии  безликих
близнецов среднего пола.
   Характеристика потерпевшего  была  более  сдержанной,  даже  суровой:
"Работал на судах загранплавания матросом второго, затем первого класса,
после  окончания  курсов  назначен  мотористом,  с  работой  справлялся,
дисциплинарных взысканий не имел. Вместе с тем допускал безответственные
высказывания в адрес лиц  командного  состава,  проявлял  пассивность  в
общественной жизни судна".
   Да-а... Если сравнить характеристики, то получалось,  что  Вершикова,
Марочникова  и  Золотов  были  куда  достойней  представлять  советского
человека за границей, чем погибший Петренко.
   Но я в этом сомневался и в план расследования по новой версии включил
пункты, позволяющие подтвердить или опровергнуть свои сомнения.
   Можно много пакостить тайком, скрываясь от посторонних взглядов, а на
людях прятать свинячье мурло  под  маской  благопристойности:  улыбаться
соседям, оказывать услуги знакомым, поддакивать начальству,  участвовать
в собраниях, голосуя как большинство, вовремя платить членские взносы  -
и считаться вполне приличным, достойным членом нашего общества.
   Только та, вторая, тайная жизнь обязательно  оставляет  следы.  И  их
можно найти, если поставить такую цель и знать, где искать.
   Я набрал номер  Крылова,  затем  переговорил  с  Азаровым.  Не  успел
положить трубку - звонок, подумал - ответный: ребята что-то вспомнили.
   - Товарищ Зайцев? На  проводе  Чугунцов  Борис  Иванович,  заведующий
общим отделом горисполкома.
   - Слушаю вас, Борис Иванович!
   Голос был солидный, ответственный, вполне мог принадлежать Чугунцову,
который действительно заведовал отделом горисполкома. Я не ожидал  этого
звонка и в  первую  секунду  растерялся,  но  мой  постоянного  действия
компьютер сработал мгновенно, определил линию поведения и  даже  внес  в
тональность ответа  нотки  взволнованной  готовности,  присущей  реакции
некоторых людей на обращения начальства.
   - Вы не могли бы проинформировать меня об обстоятельствах, в связи  с
которыми ведется расследование в отношении Валерия Золотова?  Он  у  нас
активный общественник, а сейчас ходит сам  не  свой,  волнуется...  Его,
конечно, понять можно - история неприятная, что и говорить... Но к  нему
лично разве у вас есть претензии?
   Будь я не подготовлен, испытал бы недоумение: какое отношение имеет к
нему Золотев? Но сейчас ответил с долей доверительности:
   - К сожалению, Борис Иванович, Золотов оказался изрядным проходимцем.
И я думаю, что претензии к нему будут весьма серьезными.
   Трубка настороженно молчала.
   - Весьма и весьма серьезными, - усилил я напряжение.
   - Ну, гм, может быть, ошибка, мы  его  знаем  с  очень  положительной
стороны...
   -  Я  вас  буду  держать   в   курсе.   Продиктуйте   свой   телефон.
Продолжительность паузы была почти  неуловимой  и  все  же  достаточной,
чтобы ощутить замешательство собеседника.  Раздайся  в  трубке  короткие
гудки, обман сразу стал бы очевидным. Но он назвал номер  и  авторитетно
попрощался, я даже на миг подумал, что  ошибся.  Заглянул  в  календарь,
отвернув несколько листиков назад, нашел телефон  Чугунцова.  Номера  не
совпадали.  Может,  действительно  вернулся  из  отпуска  и   звонил   с
домашнего? Но почему эти цифры так знакомы? Медленно набрал их  одну  за
другой...
   - Аварийная "Водоканала"!
   Все стало на свои места. Сразу после разговора с Пшеничкиным я  навел
справки и выяснил, что Чугунцов уже полмесяца находится в санатории.  Но
два раза использовать один трюк  -  это  крайний  примитив!  Сплоховали,
Валерий  Федорович!  А  думаете,   что,   наоборот,   схитрили,   обвели
следователя вокруг пальца, выведали следственную тайну.
   А какой  переполох  сейчас  начнется!  Затрясется  паутина,  забегает
бульдогообразный псевдос, потерявший контроль над  событиями,  задергает
все веревочки, которые окажутся под рукой.
   Омшком сильно он суетится!  Возможное  объяснение  этого  заложено  в
версии "Инсценировка", но она пока выстроена исключительно на  интуиции,
предположениях и повисает в воздухе у не имея ни одного факта, ни одного
камня для опоры.
   Я не знал, что первый камень для фундамента новой версии появится уже
завтра.
   Допросы девочек из "Фиалки" дали немногое:  Вершикова  в  магазин  не
приходила, а Марочникова была довольно скрытной и  мало  рассказывала  о
своих делах, знакомых, времяпрепровождении. Но если для  других  молодых
продавщиц парфюмерный магазин представлялся конечной  целью  в  жизни  -
чисто, тепло, тяжестей не таскать, пахнет приятно и дефицит  под  рукой,
то она считала свою работу временной, бесцветной и скучной  обязанностью
в ожидании лучшего.
   Устраивалась в Аэрофлот, но подвел  вестибулярный  аппарат,  пыталась
стать стюардессой на туристских теплоходах, тоже что-то  не  заладилось,
но потом влиятельный человек  пообещал  помочь  и  определить  сразу  на
заграничные  круизы  -  верой  в  такое  счастье  Марочникова  жила  уже
несколько лет.
   Девочки  были  одеты  по  одинаковому  стандарту,  пахли   одинаковой
парфюмерией, говорили одинаковыми словами, одинаковым жестом  закидывали
ногу на ногу и  доставали  из  сумочек  одинаковые  сигареты.  Их  очень
занимало, почему прокуратура интересуется Марочниковой, и они  одинаково
нехитрыми способами пытались это выяснить. Когда они  ушли,  я  подумал,
что, встретив на улице, вряд ли узнаю одну или другую.
   Девочка  из  парикмахерского  салона  "Комфорт"  на   первый   взгляд
отличалась  от  продавщиц  только  необычным,  с  блестками,  маникюром,
большей  информированностью  о  личной  жизни   Вершиковой   да   бойкой
скороговоркой.
   - ...Наши встретили ее подружку - Галку из парфюмерного, та наплела с
три короба: будто Машку кто-то изнасиловать хотел, а  она  его  случайно
ножиком пырнула... Надо же придумать такое! Нашли недотрогу! Мы тоже  не
святые, но чтобы каждую неделю новый кобель - это  слишком!  На  машинах
увозят, привозят, сигналят под окнами... Да поглядите, как она одета  на
свои восемьдесят рэ?
   Я выразительно осмотрел свидетельницу, однако она не смутилась.
   - Ну ладно, чаевые, это понятно, но когда каждый день новая шмотка  -
никаких чаевых не хватит! Ловко устроилась, сразу и не скажешь,  что  из
деревни... Только не все коту масленица, пусть теперь подумает.
   - Вы ее не любили?
   -  Ха,  а  чего  ее  любить?  Кто  она  мне?  Сестра,   родственница?
Заглаженное  косметикой  личико  излучало  нескрываемую  злобу   и   тем
запомнилось: если встречу - не ошибусь.  Когда  свидетельница  вышла,  я
почувствовал облегчение.
   Марочникова в назначенное время  не  явилась,  зато  Кобульян  пришел
минута в минуту.
   Это был  полный  крепкий  мужчина  с  близко  посаженными  глазами  и
мясистым носом.
   Лицо его постоянно имело недовольное выражение  -  неудивительно  при
такой профессии. Сейчас его недовольству была еще одна причина.
   - Не понимаю, что  за  моду  взяли  следователи  -  по  каждому  делу
допрашивать! - брюзжал он. - Мало того, что в суд вызывают... Вам  разве
что-то  непонятно  в  акте?  Или  есть  какие-то  сомнения?  Нет,   надо
перестраховаться и еще допросить Кобульяна! Ну что я скажу нового, кроме
того, что написал в заключении? Скажите, что?
   Он обличающе наставил указательный палец.
   - Может, что-нибудь и скажете, Гаригин  Оганесович.  Сами  понимаете,
читать бумагу - одно, а разговаривать с живым человеком - совсем другое,
- миролюбиво  произнес  я.  Характер  у  Кобульяна  тяжелый,  и  излишне
раздражать его не следовало. Впрочем,  предугадать  заранее,  что  может
вызвать его раздражение, было невозможно.
   - С живым человеком! - передразнил он меня. - Если  бы  мы  требовали
для работы живых людей, то как бы вы расследовали убийство?
   Это уже был черный юмор.
   - Распишитесь, что  будете  говорить  правду,  -  холодно  сказал  я,
переходя на официальный тон. - И расскажите о результатах исследования.
   Кобульян тяжело вздохнул и, смирившись, начал рассказывать. Он  почти
слово в слово повторил все то, что написал в акте,  и  замолчал,  ожидая
вопросов.
   - Скажите, вы ни на что не обратили внимания? Может, какая-то  мелкая
деталь, которой обычно не придают значения?
   - Что увидел, то написал, все детали в акте!
   Очевидно, по выражению  моего  лица  эксперт  понял,  что  перегибает
палку, и продолжил более мягко:
   - То, что убийца - здоровенный лоб, вы  и  так  знаете,  преступление
раскрыто и он арестован, насколько мне известно.
   - Подождите, подождите, Гаригин Оганесович, что  значит  "здоровенный
лоб"?
   - То и значит, что пробил грудную кость. Не из пушки же он стрелял! А
средний мужчина так не ударит.
   - А женщина? - подчеркнуто безразлично обронил я.
   - Что женщина? - хмуро переспросил Кобульян.
   - Женщина может так ударить?
   - А у вас разве подозревается женщина? - оживился он.
   Я промолчал.
   - Определять, кто нанес удар, - не в компетенции эксперта, это задача
следствия, - нравоучительно произнес Кобульян. - Но могу высказать  свое
неофициальное мнение: за двадцать лет работы я повидал всякого, но чтобы
женщина могла так ударить - сильно сомневаюсь!
   Эксперт понял, что вызван не  зря,  и  настроение  у  него  несколько
улучшилось.
   - И еще одно, - Кобульян взял со стола линейку и зажал ее в кулаке. -
Обычно нож держат от себя, в сторону большого пальца, или  к  себе  -  в
сторону мизинца.
   Соответственно  раневой  канал  идет  снизу  вверх,  -  он   взмахнул
линейкой, - или сверху вниз, - он опять показал. -  А  в  данном  случае
клинок  вошел  под  прямым  углом!  Если  потерпевший  лежал,   то   это
объяснимо...
   Кобульян замолчал, выжидающе глядя на меня.
   - А если налетел с разбега?
   - Тогда надо, чтобы его толкали паровозом, а оружие зажали в тисках!
   - Каков же механизм причинения травмы?
   - Чего не знаю, того не знаю, - развел руками  эксперт.  -  Я  же  не
ясновидец. Что мог - сказал, а разобраться  во  всех  тонкостях  -  ваша
задача!
   Проводив Кобульяна, я зашел  в  пустующий  кабинет,  где  практиканты
изучали дело Вершиковой и составляли собственные планы расследования.
   - Дайте-ка мне акт вскрытия!
   - Валек чуть в обморок не хлопнулся, когда его читал,  по-моему,  так
до конца и не добрался! - довольно отыгрывался Петр, и по  унылому  виду
напарника было видно, что не преувеличил.
   - Так что не выйдет из тебя следователя!
   Мне было не до того, чтобы обсуждать  эти  проблемы,  взяв  документ,
вернулся к себе, перечитал допрос Кобульяна, нашел соответствующие места
в акте экспертизы:
   "... в грудной кости щелевидное отверстие размерами семнадцать на три
миллиметра... направление канала перпендикулярно передней стенке грудной
клетки..."
   Эксперт оказался прав - он описал все, отразил мельчайшие  детали.  И
слабое оправдание, что я не врач и не знаю, какова толщина грудной кости
и как обычно располагается раневой канал... Это детский  лепет.  Должен,
обязан был обратить внимание и зацепиться! Нет, торопился избавиться  от
неприятного  текста,   запахи   всякие   мерещились.   Вот   и   проявил
непрофессионализм! Стыдно, Юра! Это урок на будущее.
   Раздался резкий зуммер внутреннего телефона.
   - Слушаю, Павел Порфирьевич.
   - Зайдите ко мне! - Голос прокурора не предвещал ничего хорошего.
   Выражение лица - тоже.
   - Вы знаете Галину Марочникову?
   - Конечно. Подруга Вершиковой, свидетельница по делу.
   Я понял, что вопрос задан неспроста, вряд ли  шеф  выборочно  утратил
феноменальную память.
   - И в ресторане вы с ней находились по служебной надобности?
   - В ресторане я был с...
   Вовремя осекся. Не  хватало  начать  оправдываться,  как  нашкодивший
мальчишка. Я уже догадался, в  чем  дело.  Не  разобрал  только  одного:
устраивает  ли  шеф  небольшой  спектакль  в  воспитательных  целях  или
действительно подозревает во всех грехах, описанных, а может, сообщенных
по телефону неизвестным "доброжелателем".
   - И танцевали-выпивали, конечно, тоже по служебной  необходимости,  -
эту фразу прокурор произнес без вопросительной интонации. -  И  домой  к
ней пошли исключительно  со  служебными  целями,  -  Белов  сочувственно
склонил голову набок.
   Теперь стало очевидно - шеф не верит анонимке,  но  делает  вид,  что
готов поверить, значит, надо  разубеждать  его  изо  всех  сил,  получая
наглядный  урок,  что  процессуальная   независимость   следователя   от
прокурора вовсе не равнозначна независимости подчиненного от начальника.
   Властный по натуре, Белов любил держать в кулаке свое  хозяйство,  не
терпел   возражений,   "излишней"   самостоятельности   сотрудников    и
использовал  каждый  удобный  случай,  чтобы  доказать  кто  есть   кто.
"Строптивые" дежурили в выходные и праздники, уходили  в  отпуск  зимой,
получали больший объем работы и уроки, подобные этому. Лагин  и  я  вели
себя независимо и потому относились к категории "строптивых".
   -  Вы  же  следователь,  представитель  государственной  власти,  ваш
моральный облик должен быть безупречным.
   Письмо? По почте дойти не успело бы... Можно подбросить  в  приемную,
но почерк, даже чужой - улика,  к  тому  же  всегда  остается  опасность
оставить отпечатки пальцев. А вот телефонный звонок отработан.
   - Что, по-вашему, я, как руководитель, должен сделать?
   Вопрос не требовал ответа, но я ответил:
   -  Получив  по  телефону  анонимное   сообщение,   поро