т
мельчайшие детали происшедшего. И все  станет  понятно  и  бесспорно.  И
кончайте дело, нечего тут мудрить.
   Все было ясно. Я вел себя как неопытный стажер, еще не распрощавшийся
со студенческой инфантильностью, и Белов недвусмысленно указал  на  это.
Хорошо еще, что он не знает, как я потрошил сигареты!
   Я  достал  план  расследования.  Почти  против  всех  пунктов  стояли
"птички"  -   выполнено.   Что   еще   остается?   Получить   документы,
характеризующие  участников   дела,   -   запросы   посланы,   подождем.
Истребовать акт судебно-медицинской экспертизы - это нужно  срочно.  Сел
за машинку, отпечатал запрос, вручил практикантам.  Ничего  неожиданного
от заключения врачей я не ожидал - иначе мне бы уже позвонили. Но  когда
ребята принесли бумагу с чуть расплывчатой лиловой  печатью,  напряженно
вчитывался в неровный из-за разболтанности литер текст.
   Смерть наступила  около  полуночи  от  проникающего  ранения  сердца,
других повреждений не обнаружено. Легкая степень опьянения, ядов в крови
нет.
   Да и откуда им быть, ядам? Страховочный контрольный вопрос, на всякий
случай. Из того же ряда, что проколотые сигареты.
   Я бросил злополучную пачку в  "дипломат".  Если  сейчас  осветить  ее
ультрафиолетом,  свежий  клей  обязательно  выдаст   проделанные   неким
сверхподозрительным субъектом страховочные манипуляции.
   У Вершиковой не было ни ультрафиолетового осветителя, ни лупы, но она
так  пристально  рассматривала  яркую  сигаретную  пачку,  что  у   меня
мелькнула глупая мысль, будто она видит все невооруженным взглядом.
   - Откуда это?
   Бледная, с отеками под глазами, равнодушная ко всему окружающему, она
вдруг оживилась, в голосе появился неподдельный интерес.
   - Золотов передал для вас.
   - Золотов?!
   Здесь приятные пустячки имеют другую цену, чем на свободе.  Фирменные
сигареты, переданные с воли в знак внимания, - все равно что  в  обычных
условиях ультрамодное платье, специально привезенное  из-за  границы.  А
может, и ценнее! Ну кого бы Вершикова  удивила  в  своей  парикмахерской
новым платьем?  А  тут  в  камере  -  фурор:  охи,  вздохи,  завистливые
восклицания.  "Счастливица"  окажется   в   центре   внимания,   событие
запомнится.
   - Молодец, Валера. Не говорил ничего?
   Вершикова распечатала сигареты. Руки у нее были некрасивые -  широкая
кисть, короткие пальцы с мелкими, будто обгрызенными ногтями.
   - Привет  передал,  о  здоровье  справлялся.  Поддержать  вас  хотел,
ободрить.
   Вершикова улыбнулась.
   - Молодец, свое дело туго знает!
   - Какое "свое дело"?
   - Спички найдутся? - проигнорировала она мой недоуменный вопрос.
   Я полез в  портфель.  Тусклый  свет  слабой  лампочки  рассеивался  в
крохотном, без окон, кабинете. Стол прибит к полу, стул и табурет по обе
стороны от него тоже прихвачены  металлическими  уголками.  Под  высоким
потолком лениво вращались лопасти вентилятора,  натужно  гудел  мотор  в
черном отверстии вытяжной системы.
   Они   включились   автоматически,   одновременно   с    электрическим
освещением.
   Не помогало. Воздух оставался душным, накрепко пропитанным застарелым
запахом дыма тысяч папирос и сигарет. Их курили взвинченные, издерганные
опера и усталые следователи, угощали  людей,  сидящих  напротив,  -  без
этого устоявшегося ритуала не обходится почти ни  один  допрос.  Глубоко
затягивались подозреваемые, облегчившие душу признанием, нервно  глотали
дым те, кто был "в отказе" и надеялся выйти отсюда "под расписку".  Хотя
это и шаблонно, но  маленький,  начиненный  табаком  бумажный  цилиндрик
очень  часто  оказывал   растормаживающее   действие   и   способствовал
установлению взаимопонимания.
   И  Вершикова  заметно  расслабилась,  успокоилась,  повеселела.  Пора
переходить к делу.
   Я достал заранее приготовленное постановление, разложил на  неудобном
столе бланк протокола допроса.
   -  Вам  предъявляется  обвинение  в  умышленном  убийстве  гражданина
Петренко, то есть в преступлении, предусмотренном  статьей  сто  третьей
Уголовного кодекса РСФСР...
   Привычно  выстреливая  казенные   обороты,   я   завершил   процедуру
установленным вопросом.
   - Признаете ли вы себя виновной и что  можете  показать  по  существу
обвинения?
   Вершикова цинично скривила губы.
   - Показать-то кое-что могу, а вот  сто  третью  брать  не  собираюсь!
Дело-то как было:  посидели,  потрепались,  выпили,  музыка  там  и  все
дела... Валерка с Галкой наверх поднялись, а Федун ко мне полез...  Я  и
так, и этак: нет, не хочу, отстань, вырываюсь - куда там!
   С Вершиковой произошла удивительная метаморфоза. То же отекшее, голое
без  косметики  лицо  с  рубцами   от   жесткой   свалявшейся   подушки,
мятый-перемятый  вельветовый  сарафан,  двойник   того,   что   был   на
Марочниковой, но она сама неуловимо изменилась, разительно отличаясь  от
Вершиковой на первом допросе и  даже  от  самой  себя  пятнадцать  минут
назад, когда ее только ввели в следственный кабинет.  Хотя  я  не  сразу
определил, в чем же состоит эта перемена.
   - Вижу -  плохо  дело:  хватает  за  разные  места,  платье  срывает,
выдралась кое-как, отскочила к стенке, там этот ножик висит... Схватила,
выставила - не подходи! А он налетел с разбегу...
   Составляя протокол, я незаметно наблюдал  за  обвиняемой.  Она  снова
закурила, на этот раз не спросив разрешения, и, раздумчиво выпуская  дым
сквозь  плотно  сжатые   губы,   остановившимся   взглядом   словно   бы
продавливала неровную шероховатую стену.
   Внимательно    прочитала    протокол,    спокойно,     с     заметной
удовлетворенностью подписала, по-хозяйски убрала сигареты в крохотный, с
кнопочкой, нагрудный карман и, подчиняясь короткому  жесту  возникшей  в
дверях женщины в зеленой форме, вышла не попрощавшись.
   Я наконец понял, что изменилось: она держалась  очень  уверенно,  как
человек, принявший трудное решение и готовый  следовать  ему  при  любых
обстоятельствах.
   Возвращаясь в прокуратуру, я обдумывал результаты допроса.  Многое  в
нем мне не понравилось.
   Не понравилось запоздавшее на два дня расчетливое признание.
   Не понравилось, как Вершикова  говорила:  слишком  напористо  и  зло,
будто была не обвиняемой, а обвинителем.
   Не понравилась резкая смена настроения.
   И самое главное,  не  понравилось,  что  названный  ею  мотив,  такой
убедительный и подходящий к  ситуации,  Золотов  уже  пытался  исподволь
подсунуть следствию.
   А постоянно действующий где-то в  затылочной  части  мозга  компьютер
каждую секунду, независимо от моей воли решающий различные  ситуационные
задачи,  разбирающийся  в  переплетении  причинно-следственных   связей,
ищущий логическое  обоснование  всем  действиям  и  поступкам  людей,  с
которыми  приходилось  иметь  дело,  проверяющий   достоверность   слов,
взглядов,   жестов,   неторопливо   отбирал   неувязки   и   несуразицы,
подтверждающие обоснованность интуитивных сомнений.
   При  задержании  Вершикову  по  общему  порядку   освидетельствовали,
осмотрели одежду - никаких царапин, кровоподтеков, ссадин, разрывов швов
и тому подобных следов борьбы обнаружено не было.
   Ни дежурному следователю, ни мне  на  первом  допросе  она  не  могла
внятно объяснить причин происшедшего. Не помню, не знаю... А  сегодня  -
полная ясность, четкая картина, уверенные  показания.  И  все  на  голом
месте! Нет, так  не  бывает...  Обычно  случается  наоборот:  в  горячке
преступник выкладывает такое, о чем впоследствии стремится "забыть"... А
в данном деле и  вовсе  чепуха  -  получается,  что  Вершикова  скрывала
оправдывающий ее мотив!
   Погруженный в размышления, я поднялся  по  ступенькам,  не  заходя  к
себе, прошел в канцелярию.
   - Шеф на месте?
   Маргарита, не отрываясь от бумаг, покачала головой.
   - Вам Фролов звонил раза четыре. И еще будет.
   И точно - не успел я войти в кабинет, раздался звонок.
   - Как жив-здоров, Юрий Владимирович?
   - Твоими молитвами, Степан Сергеевич. Обвинение Вершиковой предъявил,
статкарточку сейчас заполню. Еще вопросы есть?
   - Какой-то ты сердитый, - огорчился майор. - Я  же  не  только  из-за
карточки... И потом - отчетность есть отчетность!
   - Ладно, не обращай внимания, это я так - от усталости...
   Закончив  разговор,  занялся  текущей  работой,   стараясь   рассеять
неудовлетворенность и раздражение, оставшиеся после допроса  Вершиковой.
Зажал  в  специальный  станок   пухлую   кипу   документов:   протоколы,
фототаблицы,  справки,  характеристики,  ходатайства,  постановления   -
проколол их длинным толстым  шилом,  прошил  суровой  ниткой.  Получился
аккуратный том толщиной в  несколько  сантиметров.  На  обложке  написал
фамилии обвиняемых: "Акимов, Гоценко" и статью:
   "144, ч. 111".
   За этим занятием и застал меня модный  в  городе  адвокат  Пшеничкин,
которого  молва  включила  в  так  называемую  "золотую  пятерку"  самых
сильных, выигрывающих безнадежные дела защитников.
   Подтянутый, дорого, но неброско одетый, он  выглядел  гораздо  моложе
своих пятидесяти трех. Разве  что  седина  и  морщина  на  лбу  выдавали
возраст.
   - Я принял поручение на защиту Марины Вершиковой, - Пшеничкин положил
на  краешек  стола  небольшой   синий   квадратик:   ордер   юридической
консультации, подтверждающий  его  полномочия  по  данному  делу.  -  Вы
разрешите немного поинтересоваться ходом следствия?
   Держался он всегда учтиво, корректно, чем выгодно отличался от многих
адвокатов,  подчеркивающих  свою  принадлежность   к   лицам   свободной
профессии вольным поведением, переходящим, если вовремя не  одернуть,  в
фамильярность и панибратство.
   - Пожалуйста, в пределах дозволенного...
   Визит Пшеничкина меня удивил. Его буквально осаждали верящие в чудеса
клиенты, и он сам выбирал для себя процессы, как правило,  неординарные,
сложные, представляющие профессиональный  интерес  и  приносящие  шумную
известность. Дело же Вершиковой было рядовым, ничем  не  примечательным,
явно не подходящим для мэтра его ранга.
   - Когда планируете закончить расследование?
   - Пока трудно сказать.
   - Странно, - Пшеничкин потер переносицу.  -  Меня  в  таком  пожарном
порядке просили заняться защитой, что я думал - это вопрос дней...
   - Кто просил? - поинтересовался я.
   Пшеничкин замешкался с ответом.
   - Надеюсь, никаких тайн я не выпытываю? Просто  удивительно,  что  вы
взялись за столь обычное дело!
   Оценив  намек  на  высокий  профессиональный  уровень,  адвокат  чуть
заметно улыбнулся.
   - Самое заурядное дело может оказаться необычным.  А  здесь  необычно
уже то, что мне позвонил завотделом  горисполкома  Чугунцов  и  попросил
подключиться. Иначе, честно говоря, я бы не взялся. Работы очень много и
вообще...
   При  чем  здесь  горисполком?  Какое  отношение  Вершикова  имеет   к
Чугунцову? Или он к ней? Полная чепуха... Ладно,  потом,  нельзя  ломать
строй "светской" беседы.
   - А кто заключал соглашение, оплачивал защиту?
   -  Сразу  после  звонка  пришел  сотрудник  горисполкома  -   Валерий
Федорович. Сказал, что  друг  Вершиковой.  Но  скорей  всего  там  нечто
большее,  чем  дружба.  -  Пшеничкин  засмеялся.  -   Следователь   есть
следователь. Я  пришел  задать  вам  несколько  вопросов,  а  получается
наоборот.
   - Это случайность, - я сделал сконфуженный вид. - Не собирался у  вас
ничего выяснять.
   - Но выяснили, - многозначительно сказал адвокат. - Что дело не такое
простое, как  кажется  на  первый  взгляд.  Впрочем,  эти  сложности  не
относятся к юридическим, а потому меня  не  интересуют.  Скажите  лучше,
почему вы тянете  с  окончанием  следствия?  Преступление  налицо,  надо
только  выяснить  мотивы  и  дать  оценку...  По  какой  статье  вы   ее
привлекаете?
   - По сто третьей.
   Пшеничкин поморщился.
   - Вечная  следовательская  перестраховка.  Там  возможны  только  два
варианта: неосторожность или превышение  пределов  необходимой  обороны.
Статья сто пятая - до двух  лет,  сто  шестая  -  до  трех.  Обе  статьи
предусматривают возможность и менее  строгих  наказаний:  исправительных
работ, условного осуждения. Когда я изучу дело, станет ясным,  какой  из
них придерживаться. Но то, что в действиях Вершиковой нет состава такого
тяжкого преступления, как  умышленное  убийство,  -  очевидный  факт!  -
Адвокат расстегнул  толстую  папку  из  натуральной  кожи,  извлек  лист
бумаги, осторожно положил на стол. -  Поэтому  прошу  приобщить  к  делу
ходатайство об изменении меры пресечения.
   Я  просмотрел  аккуратный  машинописный  текст:  "...  учитывая,  что
Вершикова имеет постоянное место жительства, работы,  ранее  не  судима,
характеризуется положительно... Освободить из-под стражи под подписку  о
невыезде".
   Внимательно наблюдавший за моим  лицом  Пшеничкин  слегка  наклонился
вперед.
   Насколько незаметно он перешел к официальному тону,  настолько  легко
вернулся к дружески-непринужденному.
   - Мой доверитель, Валерий Федорович, вообще настаивал на  прекращении
дела за отсутствием состава преступления. Вы же хорошо знаете - есть ряд
постановлений Верховного суда: защищая свою честь, женщина может  лишить
нападающего жизни!
   Но в данном случае обвинение заявит, что на даче находились еще люди,
можно было позвать на помощь и т.д, и т.п. Я не хочу выглядеть  дураком,
а потому выбрал безупречную позицию. И  советую  вам  прислушаться...  -
Адвокат понизил голос. - Дело непростое, в нем много  подводных  камней,
может повернуться так, что оно лопнет в суде как  мыльный  пузырь,  если
позиция следствия не станет более гибкой.
   В случае условного осуждения, скажем за неосторожное убийство, мы  не
будем подавать кассационную жалобу. И волки сыты, и овцы целы!
   - Ваше ходатайство приобщается к делу. О результатах рассмотрения  вы
будете уведомлены.
   Понятливый Пшеничкин встал, поклонился.
   - Не смею  отнимать  время.  Я  через  пару  дней  позвоню.  Если  вы
отклоните ходатайство, я обращусь к прокурору.
   - Да, конечно. Это ваше право.
   Мы вежливо распрощались.
   Значит,  Валерий  Федорович  не  ограничился   приветами   и   пачкой
"Мальборо".
   Пригласить адвоката из "золотой пятерки", оплатить ему гонорар и даже
подсказать линию защиты! Да, он настоящий друг...  И  очень  прозорливый
человек - так точно предугадать неожиданный даже для следователя поворот
событий! Похоже, он  заранее  знал,  что  Вершикова  изменит  показания.
Откуда?
 
ИСКУШЕНИЯ ДЛЯ ИЩУЩЕГО ИСТИНУ 
 
   "...  Мы  возвращались  из  Двуречья,   где   предприняли   последнюю
безуспешную попытку подтвердить доклад Карпецкого. Я  был  раздосадован:
проторчать здесь полгода -  и  впустую!  Горик,  напротив,  находился  в
прекрасном настроении, так как считал, что цель достигнута и вредный миф
развеян бесследно. Психологическую настроенность местные жители  ощущают
безошибочно, может быть, поэтому  ни  один  не  рассказал  ему  то,  что
приходилось выслушивать мне. Но вторичная звукозапись  без  материальных
подтверждений способна убедить только тех, кто  хочет  в  нее  поверить.
Скептики опровергали даже богатые видеоматериалы второй экспедиции!
   Горик весело  болтал  что-то  про  узколобых  противников  прогресса,
мрачных перестраховщиков, раздувающих собственные страхи и пугающих  ими
других, восхищался раскинувшейся  вокруг  красотой,  которую  сторонники
блокады хотели отгородить  от  человечества  вымышленными  радиационными
поясами.
   Я молчал - сколько можно говорить об одном и том же! Сказочно красиво
- тут он  прав.  Но  я,  узколобый  перестраховщик,  сделаю  все,  чтобы
оградить мир от этой красоты. Если решение о блокаде не пройдет,  я  сам
буду   болтаться   вокруг   Леды   на   патрульном   боте,   заворачивая
приближающиеся корабли! Или высажусь сюда и вместе с Трехпалым Охотником
найду  неопровержимые  подтверждения  отчету  первой  экспедиции.  Найду
обязательно, потому что смерть на Леде члена Содружества - не случайная,
при таинственных обстоятельствах, а предсказанная и объясненная им самим
заранее - явится неопровержимым доказательством.
   Поросшая  голубой  травой  пойма  перешла  в  синеватые  холмы,   мы,
очевидно, свернули не на ту тропинку, потому что  Мягкая  Ферма  слишком
долго не появлялась, и, когда из-за поворота  навстречу  вышел  человек,
Горик, забыв инструкцию, устремился к  нему  спросить  дорогу.  Выглядел
встречный  вполне  обычно  -  полусвободный  фермер  или   сезонник,   в
цельнотканом комбинезоне, грубом кожаном жилете, островерхой треугольной
шапке, распознать в нем псевдоса нельзя было и в семи шагах, мне удалось
это сделать с двенадцати; помогла интуиция,  ожидание  его  появления  и
постоянная готовность, приглушить которую не мог ни  яркий  свет  рыжего
солнца, ни умиротворяющий волшебный пейзаж.
   Горик приблизился к нему на решающий  все  радиус  абсорбации  и  уже
находился за чертой, потому что псевдос его зацепил в тот момент,  когда
я нажал  спусковую  кнопку.  Фиолетовая  вспышка  ослепила  незащищенные
глаза, треск разряда слился с треском грубой кожи  жилета,  лопнувшей  в
том месте, куда ударила невидимая игла..."
   Дежурство  по  городу  прошло  спокойно,  происшествий   прокурорской
подведомственности не произошло, поэтому я читал до  полуночи,  а  потом
спал в комнате отдыха городского управления, хотя эту  тревожную  чуткую
дремоту, когда слышишь каждый скрип двери, писк  рации  и  переговоры  с
дежурными нарядами за стеной, вряд ли можно назвать сном.
   Пройдя пешком по утреннему городу, я зашел домой, вымылся,  побрился,
перекусил - Ася всегда оставляла мне завтрак на плите - и собирался лечь
спать, даже лег, но сон не приходил, и жалко было бесцельно  колбаситься
в  постели,  и  притягивали  скопившиеся  в  сейфе  дела  необходимостью
"крутить  машину"  -  подчищать,   заканчивать,   чтобы   не   оказаться
погребенным под постоянно поступающей бумажной лавиной.
   Я решил идти на работу, записав положенный отгул себе в  актив,  хотя
знал, что рачительный Белов  неохотно  возвращает  неиспользованные  дни
отдыха.
   По дороге заглянул в райжилуправление,  протолкался  сквозь  плотную,
недовольную очередь, был одернут секретаршей, но потом узнан и обласкан,
получил характеристику на Рассадину Ларису Ивановну тридцати  трех  лет,
которая работала управляющей домами, разумеется, зарекомендовала себя  с
положительной  стороны,  активно  участвовала  в   общественной   жизни,
пользовалась уважением в коллективе, но не уделяла достаточного внимания
ремонту жилого фонда и проявляла "нетребовательность в самовоспитании".
   Очевидно, эта маловразумительная  формулировка,  призванная  показать
критическую  и  принципиальную  оценку  райжилуправлением  тех  действий
домоуправа, за которые она уже  больше  месяца  находится  под  стражей,
означала склонность Ларисы Ивановны  к  получению  взяток  и  совершению
массы мелких и средних злоупотреблений, которые она могла  позволить  на
своей скромной должности.
   Пройдя  еще  квартал,  я  свернул  на  узкую  старинную  улочку,  где
располагалась прокуратура, по  диагонали  пересек  тихий  перекресток  и
зашел в районный военкомат. Когда день не распланирован  заранее,  можно
позволить себе не спешить и по пути решить ряд мелких  вопросов,  обычно
по несколько раз откладываемых "на завтра".
   Собственно, вопрос у меня был один: "Имели ли право Золотовы  хранить
кортик после смерти адмирала или он подлежал обязательной сдаче?" Его  я
и задал молодому майору, с которым мы уже неоднократно  встречались  при
обстоятельствах, относящихся как к его, так и к моей компетенции.
   Хотя военный комиссариат занимается не  менее  важными  делами,  чем,
скажем,  районное  жилищное  управление  или  какая-нибудь   другая   из
коммунальных служб, здесь никогда не было очередей, любой факт выяснялся
за пять минут, необходимую справку можно получить за такое же время.
   Однако сейчас майор исчез надолго, и я