в этом рапорте.
   Мишуев  бегло  просмотрел  документ,  потом  прочел  еще   раз,   уже
внимательней, растерянно провел ладонью по лбу.
   - Ничего не понимаю. Вы что, ревизуете судебные дела? И  зачем  ехать
за тысячи километров? Проверять правильность приговора?
   - Это не моя задача, - равнодушно ответил Сизов. - Хотя проверка  тут
бы не помешала.
   - Что вы имеете в виду? - Отхлынувшее на миг раздражение  накатило  с
новой силой.
   -  То,  что  сказал.  Дело  слеплено  на  соплях.   Кроме   признания
обвиняемого, ничего и нет. Да и признание странное: дачу он едва  нашел,
мотив убийства толком не объяснил, нож описал смутно,  куда  выбросил  -
показать не смог. Вот я и хочу узнать, держал ли он  вообще  тот  нож  в
руках...
   - Кем вы себя воображаете? Членом Верховного  Суда?!  Ваша  задача  -
отыскать "сицилийцев"! - Не сдержавшись, Мишуев сорвался на крик, но тут
же взял себя в руки и продолжил более спокойно:
   - Выбросьте из головы беспочвенные фантазии и присоединяйтесь  к  той
работе, которую успешно ведет Веселовский.  Вы  должны  подавать  пример
молодым и менее опытным товарищам. Нельзя подчинять  общее  дело  личным
амбициям.
   - Вы  отказываете  мне  в  командировке?  -  по-прежнему  невозмутимо
спросил Сизов.
   -  Безусловно!  Незачем   впустую   тратить   время   и   расходовать
государственные деньги! -  Подполковник  пристукнул  по  столу  кулаком,
давая понять, что говорить больше не о чем.
   - Наложите резолюцию  на  рапорт.  Я  буду  обжаловать  ваше  решение
руководству. Заодно доложу о причинах,  заставивших  меня  обратиться  к
архивным делам.
   Сизов говорил строго официально, и Мишуеву стало ясно:  прямо  сейчас
он отправится к Крутилину или Павлицкому и  наболтает  там  такого,  что
начальнику отдела будет трудно объяснить, почему он пресекает похвальную
инициативу сотрудника. А если Крутилин уцепится за эту старую историю...
   Мишуев придвинул рапорт, выдернул из настольного календаря  шариковую
ручку, занес над бумагой.
   - Хорошо, сделаем эксперимент.  Решили  допросить  давно  осужденного
Батняцкого? Полагаете это полезным для дела? Действуйте.
   Мишуев написал на рапорте: "Считаю  целесообразным"  -  и  размашисто
подписался.
   - Только я думаю, что эта поездка ничего не даст. Кроме вреда. Потому
что вы оголяете свой участок работы и перекладываете ее на коллег. Кроме
того, зря тратите время и деньги. Посмотрим, кто окажется прав:  вы  или
я. Кстати, доложите, чем вы занимались сегодня весь день.
   Выслушав  доклад,  подполковник  отпустил  Сизова.  Когда  дверь   за
оперативником закрылась, Мишуев обмяк, подпер  голову  руками  и  тяжело
задумался.  Он  вышел  из  сложившейся  ситуации  единственно  возможным
способом и даже оставил за собой последнее слово. Но что дальше?
   В  семьдесят  восьмом-кабинете  раскрасневшийся  Фоменко  учил  жизни
Губарева:
   - Да гори она огнем, эта ментовка! Ты что, не  заработаешь  свои  две
сотни на гражданке? Беги, пока молодой! Потом  затягивает:  надбавки  за
выслугу, стаж для пенсии... А чуть  оступился,  уволили  до  срока,  вот
пенсия и накрылась.
   Он достал из-за тумбы стола на три четверти опустошенную  бутылку,  с
сожалением взболтнул содержимое.
   - Надо бы две взять... Давай стакан.
   - У меня есть. - Губарев показал, что не выпил до конца.
   - Как хочешь. - Фоменко вылил остатки водки себе, придвинул графин  с
водой поближе, приготовил кружок колбасы.
   - Давай за то, чтоб я дослужил до полной выслуги!  А  ты...  чтоб  не
уродовался на этой проклятой службе. А то дадут по башке, как мне...
   Ладно, будь!
   Он залпом выпил  водку,  лихорадочно  плеснул  из  графина,  запил  и
принялся жевать колбасу.
   - До сих пор башка раскалывается, особенно осенью  и  весной.  Так  и
боюсь, что еще схлопочу по ней, тогда каюк... Как дотяну  до  выслуги  -
сразу уйду. Так еще хрен получится:  видишь,  какая  каша  заваривается?
Крутилин с генералом тягается, Мишуев чего-то на Старика взъелся... А  я
ничего не хочу, только чтоб не трогали. И на Старика удивляюсь:  у  него
давно выслуга есть, а уходить и не думает... Хотя  он  настоящий  сыщик,
ему жизни нет, если по следу не бежать, комбинации не разыгрывать...
   На площадке второго этажа Сизов снял и перебросил через плечо пиджак,
ослабил и сбил на сторону  галстук  и  развинченной  походкой  пошел  по
лест-нице вниз.
   В вестибюле стоял длинный болезненно худой Бусыгин - самый  противный
сотрудник инспекции по личному составу, рядом - Шаров из политотдела,  в
дверях дежурной части напряженно застыл ответственный - майор Семенов.
   - Товарищ майор, можно вас на минуту? - обратился Бусыгин к Сизову.
   И, когда тот подошел, спросил:
   - Почему вы в таком странном виде?
   - Жарко, - невнятно буркнул  Старик,  отвернув  лицо  в  сторону.  Он
видел, как Семенов досадливо махнул рукой и скрылся за  дверью.  Бусыгин
оживился:
   - Жарко? А чем от вас пахнет?
   - Не знаю, - так же невнятно ответил Старик. - Капли выпил от сердца.
   - Ах капли! - Бусыгин совсем  расцвел.  -  Тогда  попрошу  пройти  на
секундочку в дежурную часть.
   Он показал рукой, будто Старик не знал, куда надо идти.
   - Прошу! - Сизов на ходу надел пиджак, привел  галстук  в  нормальное
положение и первым вошел в дежурку. Семенов уже сидел за  пультом,  а  в
углу, под схемой расстановки патрульно-постовых нарядов,  приткнулся  на
табуретке фельдшер из медпункта.
   - Здравствуй, Андрей. - Сизов протянул Семенову руку. - У  тебя  есть
акт на опьянение? Тут Бусыгин какой-то цирк устроил, надо его проверить.
   Как раз удачно - и доктор  здесь,  и  индикатор  трезвости  наверняка
поблизости. Давай оформляй.
   Семенов захохотал и от полноты чувств врезал кулаком по  подлокотнику
кресла.
   - Надумал щенок поймать матерого волка... Ну, давайте попробуем,  кто
из вас того...
   Шаров тоже не смог сдержать улыбку, а до Бусыгина дошло не сразу:  он
всматривался в Сизова, и лицо его постепенно  принимало  обычное  кислое
выражение.
   - Чего смешного? Был сигнал, мы обязаны проверить, - угрюмо выговорил
он.
   - Сигнал, говоришь? - продолжал веселиться Семенов. - Какая же это...
такие сигналы дает? Вы теперь с того сигнальщика спросите!
   - По телефону... Как тут спросишь...
   Бусыгин резко повернулся и почти выбежал из дежурной части.
   Придя домой, Сизов позвонил Губареву.
   - Как дела, Валентин?
   - Ничего,  обошлось,  -  крякнул  Губарев.  -  Фоменко  рвался  через
центральный  подъезд  выйти,  еле  оттащил.  А  там   инспекция   пьяных
отлавливала... Откуда узнали-то, Игнат Филиппыч?
   - Узнал... Значит, рвался? Ну ладно, будь!
   Не кладя трубку. Старик набрал номер Веселовского.
   - Как жив-здоров, Александр Павлович?
   - Кто это? - быстро спросил тот.
   - Неужто не узнал? Несколько секунд телефон молчал.
   - А-а-а, здравствуйте, Игнат Филиппыч! Преувеличенно  бодрый  тон  не
мог скрыть напряжения в голосе.
   - Бусыгин передал тебе привет.
   Снова пауза.
   - А я-то при чем? Я ничего... Что Бусыгин?
   Сизов опустил трубку на рычаг.
 
Глава восьмая 
 
   До Москвы Сизов долетел за полтора часа, затем сутки провел в  вагоне
поезда Москва-Воркута. Вынужденное безделье вопреки ожиданию не тяготило
его, привыкшего к каждодневной круговерти  срочных  заданий,  неотложных
дел и всевозможных забот. Половину дороги он проспал, а  потом  бездумно
смотрел  в  окно,  отказавшись  играть  в  карты  и  выпивать  с   тремя
хозяйственниками средней руки, успешно решившими в столице какой-то свой
вопрос. Он не любил случайных знакомств и  избегал  досужих  расспросов,
обычных при дорожном общении.
   В Микуни  он  вышел  из  вагона,  провожаемый  любопытными  взглядами
попутчиков: режимная зона, здесь царствовало управление лесных колоний и
высаживались, как правило, только  люди  в  форме  внутренней  службы  -
гражданские объекты поблизости отсутствовали.
   По однопутке допотопный  паровоз  потащил  короткий  состав  в  глубь
тайги, и через несколько часов Сизов шагнул на перрон маленькой станции,
которая,  казалось,  выплыла  из  начала  сороковых  годов:   игрушечный
вокзальчик  красного  кирпича,  бревенчатая  пристройка  "Буфет",  давно
забытые медные краны и указатель "Кипяток".
   И патруль, безошибочно подошедший к нему  -  единственному  штатскому
среди пассажиров вагона.
   - Гражданин, ваши  документы  и  цель  приезда,  -  козырнул  старший
лейтенант с заношенной красной нарукавной повязкой, на которой  когда-то
белые  буквы  составляли  непонятную  непосвященным  аббревиатуру   ДПНК
(дежурный помощник начальника колонии). У двух подтянутых  настороженных
прапорщиков  на  повязках  были  другие  надписи:  Кон.  ВН   (контролер
войскового наряда).
   Сизов предъявил удостоверение и расспросил, как пройти в "Комилес".
   Управление располагалось рядом со станцией в новой  четырехэтажке  из
красного кирпича. Любому приезжему бросалась в глаза скрытая связь между
вокзалом и управлением: во всем  поселке  только  эти  два  здания  были
выстроены из  нетипичного  для  лесного  края  стройматериала.  Но  лишь
человеку,  знающему  о  соотношении  бюджетов  "Комилеса"   и   местного
исполкома, было ясно, кто кому оказал похозяйски "шефскую помощь".
   Начальник оперативно-режимного  отдела  -  шустрый  молодой  капитан,
привыкший схватывать вопрос на  лету  и  тут  же  с  ним  разделываться,
затратил на Сизова пять минут.
   - Батняцкий? Фамилия ничего не говорит. Значит, не  отличался.  Какое
учреждение? Тройка? Тогда быстро...
   Он нажал клавишу селектора, вызывая дежурного.
   - Лезвин еще не уехал? У тебя? Быстренько ко мне.
   И пояснил:
   - Начальник "стройки". Его как раз только сейчас выдрали,  по  дороге
обязательно  будет   вам   жаловаться,   приготовьтесь.   Зато   вечером
наверняка...
 
*** 
 
   Он звонко щелкнул себя по горлу и подмигнул.
   - Так что можно и потерпеть. Верно?
   Сизов Промолчал. Он не любил фамильярности.
   - А вот и Лезвин, знакомьтесь! В кабинет вошел пожилой майор с  лицом
неудачника. Впрочем, Сизов подумал, что  если  бы  на  его  плечах  были
полковничьи погоны, он бы не выглядел пожилым и не казался неудачником -
просто хмурый усталый мужик лет под пятьдесят.
   Почти всю дорогу он молчал. "УАЗ" ходко углублялся в  тайгу.  С  двух
сторон выложенную  из  бетонных  плит  дорогу  обступала  глухо  шумящая
зеленая стена. Из леса  сильно  тянуло  сыростью.  С  каждым  километром
пляшущее над бетонкой облако гнуса уплотнялось.
   Сизов представил эти места зимой. Мороз, жесткий, как  наждак,  снег,
безлюдье...
   - Снега много наметает? - спросил он, чтобы завязать разговор.
   Лезвин уверенно вел машину. Сизова вначале удивило, что он  обходится
без водителя, но, судя по манере езды, начальник колонии  часто  садится
за руль.
   - Снега? - отозвался он. - Скоро покажу...
   Сизов не понял, что ему собираются показать: было тепло и  невозможно
представить, что где-то, даже в самой чащобе, сохранился снег.
   Бетонные плиты кончились, машину затрясло по бревенчатой лежневке.
   Лезвин сбавил скорость.
   - Вон, справа, видите? Сквозь поредевшую стену  леса  просматривалась
обширная вырубка. Бросалась в  глаза  одна  странность:  высоченные,  до
полутора метров, пни.
   - Вот столько наметает. - Лезвин выругался. - За это я в прошлом году
выговор схлопотал.
   - За снег? - снова не понял Сизов.
   - Да не за снег, - досадливо сказал Лезвин. - За своих  долбо...  Они
перед тем, как пилить, должны утоптать до земли, чтобы от корня оставить
не больше десяти сантиметров. А это работа нелегкая и в план не идет.
   Вот и срезают там, где снег заканчивается!
   - Есть же бригадир, мастер...
   - Такие же долбо... - повторил Лезвин с прежней досадой. - И  так  же
заинтересованы в кубометрах. К тому же сразу в  глаза  не  бросается,  а
когда  растает,  лесная  инспекция  и   поднимает   тарарам...   Штрафы,
предписания,  протоколы.  Кто  виноват?  Зэков-то  пайки  не  лишишь,  а
начальнику в самый раз строгача закатать.
   Лезвии притормозил, мягко перекатившись через прогнившее бревно.
   - А лесовики не отстают: проведите санитарную расчистку леса - и все!
   Поспиливайте до положенного уровня - и баста! А кто будет из-за  этих
огрызков человеко-часы затрачивать?
   - Так вас сегодня из-за этого? - поинтересовался Сизов.
   - Да нет. Дважды за одно не бьют. Два офицера рапорта  на  увольнение
подали...
   Лезвин тяжело вздохнул.
   - Их тоже понять можно. Службу закончили,  хотят  отдыхать,  а  я  их
посылаю лежневку чинить. Конечно, не нравится. А кто меня поймет? Бревна
то гниют, то расходятся на болоте, без ремонта  за  сезон  можно  дорогу
потерять. На пятый ЛЗУ сейчас только на вездеходе проедешь.
   - А почему офицеров? Бригаду осужденных поставить - и все дела!
   - А кто будет кубики давать? У нас каждый день в пять часов селектор,
и знаешь, что генерал спрашивает? Не про оперативную обстановку, не  про
политиковоспитательную работу, не про подготовку к освобождению.  Вопрос
один: выполнен план? И не дай Бог сказать "нет". Так что  зэков  на  это
дело отвлекать нельзя. Что остается? Обстоятельства на меня давят,  а  я
на офицеров. В  результате  "неумение  работать  с  личным  составом"  и
очередной выговорешник!
   Лезвин снова выругался.
   -  Я  уже  двадцать  лет  майор,  десять  -  здесь,  на  полковничьей
должности. Видно, майором и сдохну.
   Впереди показались сторожевые вышки.
   - Приехали, - утомленно сказал Лезвин.  -  Сейчас  попаримся,  банька
должна быть готова - и на ужин.  Заночуете  у  меня,  жена  полгода  как
уехала.
   После бани Лезвин немного размяк.  Чувствовалось,  что  владевшее  им
внутреннее  напряжение  прошло.  Сноровистый  сержант  накрыл   стол   в
небольшой кухне типовой квартиры - если не  выглядывать  в  окно,  можно
было легко представить, что находишься в новом микрорайоне  Свердловска,
Москвы  или  Тиходонска.  Только  обилие  на  столе  грибов  -  жареных,
маринованных, соленых, банка моченой брусники и мясо  тетерева  выдавали
месторасположение жилого  блока  лесной  исправительно-трудовой  колонии
строгого режима.
   Лезвин отпустил сержанта, оценивающе глянул на Старика и поставил  на
стол две бутылки водки и граненые стаканы.
   Притомившийся с дороги и не евший целый день, Сизов сразу  охмелел  и
усиленно принялся  за  закуску.  Лезвин  лишь  цеплял  вилкой  скользкие
маринованные грибы.
   - Через два года пенсия - уеду в Ташкент. Не бывали? Жаль, расспросил
бы... Правда, говорят, нельзя резко климат менять. С минус пятидесяти до
плюс пятидесяти - даже чугунный  котелок  растрескается.  А  организм-то
привык за десять лет...
   Лезвин хлопнул ладонью по столу.
   - Десять лет! Срок! Они там, - он показал рукой в стену, - мы здесь.
   Вот и вся разница. А  мороз,  глушь,  лес  кругом  -  это  общее.  Не
задумывались?
   - Преувеличиваете, устали, наверное, - с набитым ртом ответил Сизов.
   - Устал, точно... Не обращай внимания. Со свежим человеком всегда  на
болтовню тянет, дело-то к старости. А тут как? Сижу один, даже выпить не
с кем. С подчиненными невозможно -  надо  дистанцию  держать.  Одному  -
страшно... Раз, два - и готово. Сам не заметишь, как сойдешь с катушек.
   Но в последнее время позволяю.
   Лезвин с силой провел рукой по лицу, снова наполнил стаканы.
   - Жена, правда, пообещала вернуться,  дотерпит  два  года.  А  одному
здесь труба. Давай.
   Глухо звякнуло толстое стекло.
   - Брусникой попробуй закуси, - переведя дух,  посоветовал  Лезвин.  И
без всякого перехода сказал:
   - А ты такой же... - Он замялся, подбирая слово, но так  и  не  нашел
подходящего. - С какого года? Постарше меня, значит... А тоже  майор.  И
жены, видно, нет.
   - Откуда знаешь? - удивился Старик.
   - Вижу. Я ведь тоже сыскарь. Начинал  инспектором  оперчасти,  так  и
прошел всю лестницу - до начальника.
   Лезвин хитро улыбнулся.
   - Скажешь, в огороженной зоне легче преступника ловить, чем  по  всей
стране? И за банку сгущенки мне любое преступление раскроют?
   Сизов промолчал. Все аргументы в вечном  споре  оперативников  ИТК  и
сыщиков уголовного  розыска  были  ему  хорошо  известны  и  собственная
позиция определена предельно четко. Но обижать хлебосольного хозяина  не
хотелось.
   - Но это только на первый взгляд все просто, -  запальчиво  продолжал
Лезвин. - Ты с нормальными людьми работаешь  -  свидетели,  потерпевшие,
вообще все вокруг. А здесь какой контингент? Светлых пятен нету!
   Лезвин открыл вторую бутылку.
   - Развелся? - неожиданно вернулся он к прежней теме.
   -  Ага...  -  Сизов  придвинул  стакан.  -  Бес  попутал  на  молодой
жениться...
   Они снова выпили. Лезвин заметно опьянел  и  начал  рассказывать  про
свою жизнь. Старик этого не любил, но сейчас раздражения не испытывал. В
черноте за окном шумела невидимая тайга, сзади,  со  стороны  охраняемой
зоны, изредка  доносились  резкие  выкрики  часовых.  Тиходонск  остался
где-то далеко-далеко, и все заботы куда-то бесследно исчезли. Он  ощущал
приятную истому и умиротворенность, которой не испытывал уже давно.
   Лезвин разбудил его в шесть утра. Он был бодр, подтянут и официален.
   Гладко выбритые щеки, запах хорошего одеколона, выглаженная форма.
   Через сорок минут, позавтракав остатками  вчерашнего  ужина  и  выпив
крепчайшего,  приготовленного  Лезвиным  чая,  они   были   в   кабинете
начальника колонии.
   - Хотелось бы вначале получить ориентирующую информацию о  Батняцком,
- усевшись на жесткий стул у приставного столика, сказал  Сизов.  -  Кто
он, чем дышит, как ведет и так далее.
   - Знаем такого... - сказал Лезвин, подходя  к  картотеке  и  выдвигая
ящичек с наклеенной буквой Б. - Я их всех знаю. Сейчас найдем...
   Через несколько минут Лезвин извлек прямоугольную карточку из плотной
бумаги.
   - Так, вот он. Судим за хулиганство к двум годам, отбыл  год.  Второй
раз  -  причинение  тяжких  телесных   повреждений,   повлекших   смерть
потерпевшего, - двенадцать лет. Осталось ему, сейчас скажу...  Пять  лет
шесть месяцев и семнадцать дней. Поощрения, взыскания...
   Лезвин протянул карточку Сизову -  тот  быстро  просмотрел  убористый
текст.
   - Благодарность  за  опрятный  внешний  вид,  выговор  за  курение  в
неположенном месте... Мелковат масштаб.
   - Правильно подметили, - кивнул Лезвин. - А поначалу  записного  урку
изображал: жаргон, рассказы про громкие дела... Только  птицу  видно  по
полету - здесь его быстро раскусили, поутих. Отрицаловка не признала,  в
актив не пошел, так и болтается  посередке.  Статья  у  него  серьезная,
гордится ею, по их ублюдочным порядкам это вроде институтского  диплома.
Хозяйственники,  мужики,  бытовики  приходят  -  он  перед  ними   хвост
распускает, воровскому "закону"  учит.  И  с  начальством  старается  не
ссориться. В общем - и нашим, и вашим.
   Как-то записался на прием, спрашивает: если на следствии и в суде  не
правду сказал, что делать? У них  у  всех  это  бывает:  психологический
кризис - невмоготу больше сидеть, и все! Тут глаз да глаз нужен: может в
петлю влезть, или на запретку под пулю сунуться, или в побег пойти, хотя
куда здесь бежать... Чаще начинают биографию выправлять, писать  во  все
концы: мол, чужую вину взял или враги оговорили... Пишут,  ответа  ждут,
получают, читают, снова  пишут,  а  время  катится,  глядишь,  кризис  и
прошел. Так и с Батняцким - объяснил ему порядок пересмотра дела, только
он, кажется, и не подавал.
   Лезвин посмотрел на часы.
   - Через полчаса их выводят на лесоучасток. Хотите  поговорить  с  ним
сейчас - я дам команду. А  если  еще  что-то  надо  подработать,  может,
приговор почитать, тогда до вечера, когда вернутся.
   - Приговор я читал. Давайте сразу к делу.  -  Сизов  приготовил  свои
бумаги.
   Лезвин набрал две цифры на диске старого телефонного аппарата,  резко
бросил в трубку:
   - Батняцкого