, чтобы "все было как у людей".
   Лет двадцать назад хорошим тоном считалось развлекать гостей  детским
пением, и Сергею предстояло, нарядившись в новенькую матроску и взобрав-
шись на табурет, исполнить "Катюшу". Он рос застенчивым, закомплексован-
ным ребенком, сама мысль о подобном выступлении приводила его в ужас,  и
он пытался объяснить свое состояние родителям, но те были неумолимы. Пе-
ред приходом гостей отец устроил репетицию: водрузил Сергея  на  табурет
и, угрожая ремнем, заставлял петь.  Дело  кончилось  истерикой,  концерт
сорвался, и Сергей еще раз выслушал, насколько он хуже других детей.
   Сейчас собравшиеся поднимали тосты за семью Элефантовых и дружно схо-
дились в одном: у хороших родителей и сын хороший. Ася Петровна, соглас-
но улыбаясь, снисходительно давала понять, чьими усилиями выращен и пос-
тавлен на ноги герой торжества.
   Потом начались будни. Отвыкший от напряженной атмосферы отчего  дома,
Сергей заново удивлялся беспочвенности родительских ссор  и  ничтожности
существующих у них проблем. Правда, перемена в расстановке сил,  которую
Элефантов наблюдал вторую половину своей жизни, уже окончательно  завер-
шилась. Теперь скандал, устроенный мужу Асей Петровной  из-за  непровет-
ренной после разведения химикатов квартиры, ничуть не уступал скандалам,
учиняемым двадцать лет назад Николаем Сергеевичем по поводу пропажи  во-
ронки для переливания фиксажа.
   Несостоявшийся глава семьи, не сопротивляясь, прятался  в  чулан  или
убегал разносите заказы. Ася Петровна сломала его  окончательно  и  пол-
ностью подчинила себе, но, не довольствуясь достигнутым,  постоянно  ут-
верждала свое превосходство и делала это мстительно,  изощренно  и  зло.
Успехи, которых она достигла в подавлении личности супруга,  несомненно,
могли заинтересовать психологов. И дрессировщиков.
   Николай Сергеевич полностью разучился воспринимать окружающий мир са-
мостоятельно. Его мнение о людях, оценка кинофильма, текущие планы опре-
деляла Ася Петровна, причем сам он этого не осознавал, напротив, воззре-
ния жены немедленно становились его собственными убеждениями, которые он
был готов яростно, не щадя живота, защищать, свято веря, что  отстаивает
собственную точку зрения.
   Его образ жизни определялся дешевыми записными  книжками,  в  которые
он, не полагаясь на память, записывал указания Аси Петровны. Записи  вы-
полнялись неукоснительно и строго в назначенные сроки. Сергей  был  уве-
рен, что если вписать в книжку, например, "быть у  входа  в  театральный
парк - 19.00", то отец в назначенное время прибежит к парку и будет тер-
пеливо ждать неизвестно чего, растерянно топчась  на  месте  и  вопроси-
тельно поглядывая по сторонам.
   Собственных интересов у Николая Сергеевича не было, не было друзей  и
даже приятелей, не было увлечений. Его сотоварищи по ремеслу - Краснянс-
кий и Иваныч - баловались рыбалкой, устраивали  веселые  междусобойчики,
выезжали на пикники со своими или чужими женами,  а  иногда  и  с  моло-
денькими девочками, годными по возрасту им в дочери.  Солидный  Наполеон
увлекался автомобилями, парусным спортом, в отпуске путешествовал, часто
выезжал за границу.  К  Николаю  Сергеевичу  коллеги  относились  как  к
мальчишке: работал по старинке, цветную печать не освоил, новейшую  тех-
нику не признавал, компании не поддерживал. "Пойдем, Николай, посидим  в
ресторане, молодость вспомним!" - звал Краснянский  -  заводила  в  зас-
тольных, да и других развеселых делах.
   "А-а! - махал рукой Элефантов - старший. - Меня это не интересует. Да
и некогда, надо бежать, спешу..."
   "Брось, Колька, - вмешивался Наполеон. -  Всех  дел  не  переделаешь,
всех денег не заработаешь! Да и хватит тебе бегать, пора ездить  начать!
Хочешь "тройку" устрою? Всего сорок тысяч пробежала, и  отдадут  недоро-
го..."
   "А-а! - снова махал рукой Николай Сергеевич. -  Ерунда  все  это".  И
убегал как-то бочком, вприпрыжку, под насмешливыми взглядами коллег.
   Он спешил домой, где проводил целые дни в фотолаборатории  или,  лежа
на диване, смотрел телевизор. По представлению Сергея, так  и  надлежало
поступать семейному человеку, он  считал  отца  выше  разгульных,  часто
хмельных, склонных к сомнительным развлечениям фотографов  и  досадовал,
что мать не оценивает по достоинству его склонности к домашнему очагу.
   За время отсутствия Сергея Ася Петровна вжилась в амплуа больной жен-
щины. В немалой степени этому способствовало ее знакомство с Музой Апол-
лоновной - дородной рыхлой матроной, наряды и убранство квартиры которой
были не менее претенциозны, чем ее имя и отчество.
   Муза Аполлоновна болела всю жизнь, что позволяло ей целыми днями  ле-
жать на кровати, капризничать, ничего не делать по дому  и  пользоваться
услугами домработниц, которые менялись одна  за  другой,  ибо  выдержать
бесконечные придирки хозяйки нормальная женщина не могла.
   Болезнь Музы Аполлоновны была таинственной: диагностированию и  лече-
нию не поддавалась, во многом это объяснялось тем, что врачей больная не
жаловала, считая их неучами, неспособными разобраться в столь сложной  и
тонкой организации, как ее девяностокилограммовый организм.  Лечила  она
себя сама: прописывала редкие заграничные лекарства, на добывание  кото-
рых мобилизовывалось все ее окружение, в первую очередь мужья, - несмот-
ря на болезнь, Муза Аполлоновна пережила троих.
   Мужья располагали обширными возможностями - все они были руководящими
торговыми работниками, злые языки утверждали, что Муза переходит по нас-
ледству вместе с должностью, сама она считала себя очень  красивой  -  и
когда-то это соответствовало действительности, умной - в этом тоже  име-
лась доля истины, а самое главное - знающей скрытые потайные  ходы-выхо-
ды, хитрые пружинки, нужные ниточки, без которых в торговом мире сущест-
вовать ох как непросто - и здесь она была права на  все  сто  процентов,
именно это и делало ее идеальной женой руководящего торгового работника.
Так вот, возможности мужей позволяли достать в конце концов  недоступный
простому смертному заморский препарат. Муза Аполлоновна оживала, хваста-
ла яркой упаковкой, а когда радость от приобретения проходила,  оказыва-
лось, что есть еще более эффективное и менее доступное лекарство, на до-
бывание которого следует бросить все силы.
   Красивые упаковки накапливались в ящике секретера, их содержимое ста-
рело и по мере истечения срока годности тихо выбрасывалось, а по неведо-
мым каналам из самых дальних уголков мира поступали к  Музе  Аполлоновне
новые дефицитнейшие ампулы, порошки, таблетки, драже,  которые  тоже  не
могли поднять ее на ноги.
   Правда, деверь Музы Аполлоновны по второму мужу, человек от  медицины
далекий, по-житейски мудрый, в задушевной беседе с  братом  за  бутылкой
двадцатилетнего коньяка, взялся вылечить больную в двадцать четыре  часа
без всяких импортных, приобретаемых за  валюту  лекарств,  а  с  помощью
простой бамбуковой палки, которая раньше служила для выколачивания  ков-
ров, а теперь без дела валялась в прихожей.
   Но Муза Аполлоновна, к достоинствам которой относилась и высокая бди-
тельность, сумела услышать высказанное полушепотом предложение  и  мгно-
венно выставила самозваного лекаря за дверь, навсегда отказав ему от до-
ма.
   В Асе Петровне она нашла заинтересованную и почтительную слушательни-
цу, готовую стать последовательницей, помогла той отыскать у себя  имею-
щиеся болезни и даже стала снабжать красочными конволютами из того само-
го ящика. Ася Петровна с благодарностью брала чудодейственные лекарства,
охотно показывала их знакомым. Но имеющихся медицинских познаний ей хва-
тало для того, чтобы не принимать неизвестных препаратов. Выбрасывать их
было жалко, и, чтобы добро не пропадало, она прописывала их мужу. Высоко
оценивший врачебные способности супруги, Николай Сергеевич исправно гло-
тал разноцветные пилюли и хвастал мнительному Наполеону, будто после них
чувствует себя совсем другим  человеком.  Тот  завидовал  и  переписывал
иностранные слова, бурча, что во время очередной поездки за рубеж обяза-
тельно найдет себе точно такое лекарство.
   Ася Петровна оказалась достойной ученицей. Она шила шляпки и  платья,
как у Музы Аполлоновны, рассматривала с ней модные журналы, сопровождала
к портнихам и в комиссионные магазины, до которых та была большой  охот-
ницей. Роль больной тоже удалось освоить  довольно  быстро,  правда,  на
первых порах случались накладки: однажды она переиграла, и  перепуганный
Николай Сергеевич вызвал "Скорую помощь". Врач прослушал ей сердце,  по-
мерил давление и, уходя, сказал: "Ничего страшного.  Возрастные  измене-
ния, гиподинамия и элемент агравации".
   Ася Петровна чуть не провалилась сквозь кроватную сетку,  но  Николай
Сергеевич мудреных слов не понял, уяснив только, что раз в ходу  латынь,
то дело плохо. Так что визит врача сыграл больной на руку, впрочем, что-
бы избежать неприятностей, Ася Петровна наотрез отказалась от услуг этих
"коновалов", заявив, что сама будет себя лечить.
   Преимущественно лечение заключалось в том, что Ася Петровна, лежа  на
кровати, часами напролет болтала по телефону с приятельницами, в  основ-
ном с Музой Аполлоновной.  Поскольку  набрать  полезной  информации  для
столь длительных бесед было невозможно,  предметом  разговоров  являлись
ничего не значащие вещи, которые обычно никому не придет в голову обсуж-
дать, например, как прошла у Музы Аполлоновны прогулка с любимой  болон-
кой Чапой, какой мозоль натерла новыми туфлями Ася Петровна и какие меры
приняла для его ликвидации, как лучше травить тараканов, что сказала про
платье Музы Аполлоновны эта нахалка Светка и т, д.
   Сергея раздражало безделье матери, никчемность ее подружек, их пусто-
порожние разговоры, злила ее высокомерность и безапелляционность по  от-
ношению к отцу, безвылазно ковавшему в темном закутке фундамент ее  без-
бедного существования. Он пытался изменить отношения в семье,  порывался
рассказывать про большие проблемы жизни, вспоминал масштаб работы на Са-
халине, ругал бездельницу Музу, заступался за отца и  тем  самым  вызвал
громкие скандалы, в которых отец примыкал к Асе Петровне, и оба родителя
высказывали свое мнение о нем в тех же выражениях, что  и  двадцать  лет
назад.
   Когда Сергей женился, обстановка в семье  вообще  стала  невыносимой.
Вначале Ася Петровна стала опекать Галину, исходя из того, что  та,  ко-
нечно, хозяйка никудышная, но под руководством свекрови когда-нибудь на-
учится хоть как-то вести дом. Все это говорилось  вслух,  без  обиняков,
молодой жене ясно давали понять, где ее место, и как само собой подразу-
мевалось, что с Асей Петровной она никогда сравниться не сможет.
   Но Галина оказалась старательной,  способной,  умела  шить,  стирать,
убирать, готовить и, самое главное, любила Сергея. Жили  они  хорошо,  и
Асе Петровне, внушающей невестке, что семейные скандалы неизбежны, и ли-
цемерно утверждающей, что при этом женщина должна во всем уступать мужу,
хотя и добавлявшей осмотрительно: "Если он, конечно, прав", такая  идил-
лия не нравилась. Не нравилось ей и то, что Галина быстро и умело управ-
лялась по хозяйству, все у нее получалось ловко и весело, в то время как
Ася Петровна всю жизнь жаловалась на тяжелый воз домашнего  хозяйства  и
волокла его медленней с каждым годом, а в последнее время и вовсе перес-
тала заниматься домом.
   Когда Галина пришила пуговицы Николаю Сергеевичу и заштопала ему кар-
маны, это было расценено как подрыв авторитета хозяйки домашнего  очага,
демонстрация своего превосходства и Бог знает что еще.  И  Ася  Петровна
объявила невестке войну, не открытую, конечно, а тайную, в  которой  не-
посредственным исполнителем военных действий являлся  послушный  Николай
Сергеевич. Галина не понимала, чем вызвано недовольство свекра, и  обра-
щалась за советом к Асе Петровне, та ругала тяжелый характер мужа, загу-
бившего ее лучшие годы, а потом передавала ему  содержание  разговора  с
определенными коррективами: чуть изменена интонация, ослаблено одно мес-
то и усилено другое, слово пропущено, фраза добавлена - она была большой
мастерицей в такого рода делишках, - в результате Николай Сергеевич  ки-
пел от негодования на неблагодарную невестку, посмевшую жаловаться, и  с
удвоенной энергией искал поводы к придиркам.
   Сергей расценивал все эти конфликты как естественный результат прити-
рания нового человека к сложившейся в семье обстановке, успокаивал жену,
утихомиривал отца, призывал мать на роль миротворицы и удивлялся,  когда
та расписывалась в полной своей неспособности повлиять  на  мужа.  После
рождения Кирилла у него открылись глаза. Когда мать  сварливо  требовала
делать ребенку клизмы, потому что маленьким это  полезно,  когда  давала
совершенно невежественные советы, как  лечить  мальчика,  когда  издали,
спрятав руки за спину, кричала, что Галина неправильно пеленает  малыша,
он отчетливо понимал, что она заботится не о крохотном  беспомощном  су-
ществе, а о своем авторитете самой умной и знающей в  семье,  отстаивает
свое право давать обязательные указания и подавлять волю ближайшего  ок-
ружения. Давая безапелляционным тоном глупые советы, она вовсе не  дума-
ла, как это скажется на здоровье внука, - важно было показать, кто в до-
ме настоящий хозяин.
   Сергей понял, что и раньше поведение матери в семье диктовалось  теми
же соображениями, просто он не придавал этому значения и никогда  бы  не
стал отыскивать истинные мотивы ее поступков, если бы не новое чувство -
безраздельной ответственности за сына. Он решительно выступил против Аси
Петровны, такого домашнего бунта она перенести не смогла, и  в  квартире
началась настоящая вражда.
   Ася Петровна устраивала безобразные сцены, истерики, Николай  Сергее-
вич в унисон вторил своей повелительнице, но, когда  она  начинала  кри-
чать: "Вон из моего дома! ", он смущался и прятался в свой чулан. Иногда
Ася Петровна, театрально схватившись за сердце, валилась на кровать,  не
забыв пресечь естественный порыв мужа вызвать "Скорую", и тогда  Николай
Сергеевич, суетливо заламывая руки и  вытаращив  глаза,  шепотом  кричал
Сергею:  "Видишь,  что  вы  наделали!"  -  и  возмущался   бездушием   и
черствостью сына, которого разыгрываемые Асей Петровной трагедии начисто
перестали трогать.
   Так продолжалось около трех лет, но затем  в  квартале  началась  ре-
конструкция, дом снесли, и Элефантовы расселились  не  только  в  разные
квартиры, но и в разные здания. Некоторое время  они  вообще  не  ходили
друг к другу, потом отношения восстановились, но оставались  натянутыми,
мать в своем доме Элефантов видел только по семейным праздникам,  и  сам
без крайней необходимости к ним не заходил.
   Возвратившись на материк, Элефантов поступил инженером в  научно-исс-
ледовательский институт средств автоматики и связи. Здесь он быстро  по-
шел в рост: стал старшим инженером, потом заведующим  сектором.  Оформил
соискательство, хотя с утверждением темы сразу возникли сложности:  воп-
росы внечувственной передачи информации еще  не  были  объектом  научных
исследований и, как выразился ученый секретарь совета, "это не тема дис-
сертации, а заголовок сенсационной статьи в газете".
   Элефантов настаивал, и тему за ним закрепили: умудренные опытом члены
совета знали, что начинающие быстро  утрачивают  желание  ниспровергнуть
основы, спускаются с небес мечтаний на житейскую твердь и, бывает,  пре-
восходят своих наставников в практичности и осторожности. А сменить тему
никогда не поздно.
   - Напрасно ты, Сергей, ерундой занялся, - поприятельски, но уже  нес-
колько свысока сказал бывший однокашник Кабаргин. -  Всякими  глупостями
настроишь людей против себя, прослывешь выскочкой - какой в  этом  толк?
Тебе же надо защититься? Иди в аспирантуру к Палтусову, его конек - сис-
темы автоматического пожаротушения, все ясно и понятно, к тому же у него
вес, а значит, сила продавливания... Через три года - кандидат  наук,  а
тогда, пожалуйста, - можешь оригинальничать.
   Кабаргин прошел такой путь, защитился и потому говорил веско и значи-
тельно, чувствуя свое моральное право поучать. Конечно  же,  он  начисто
забыл, как списывал у Сергея задачи по радиотехнике, как просил  сделать
расчетную часть дипломного проекта, как ждал  на  экзамене  спасительной
шпаргалки.
   - А ты уже начал оригинальничать?
   - Не понял, - поднял брови Кабаргин.
   - Ну, после защиты вернулся к смелым и интересным идеям?
   Элефантов хотел сбить спесь с Кабаргина, у которого никогда не возни-
кало самой завалящейся идеи, но это не удалось.
   - Зря ты так! - надменно бросил он. - Я по-хорошему... Мне твои  дела
не нужны, у меня порядок...
   Действительно, Кабаргин уверенно двигался по административной  линии,
и перспективы у него были самые радужные. Ходили даже слухи о  предстоя-
щем головокружительном взлете, никто не знал, насколько  они  оправданы,
но ссориться с ним избегали.
   Элефантов подумал, что последняя фраза имеет целью  напомнить  ему  о
могуществе собеседника, и если он смолчит, Кабаргин решит, что сумел его
запугать.
   Поэтому он сдержанно улыбнулся и кивнул головой.
   - Знаю, как же, читаю твои статьи. Только почему у тебя столько соав-
торов, да еще все аспиранты?
   Вопрос был лишним, к тому же Элефантов не собирался  его  задавать  и
сделал это по въевшейся привычке не допустить, чтобы кто-нибудь заподоз-
рил его в трусости. Но впоследствии, когда слухи подтвердились и  Кабар-
гин, став заместителем директора, при каждом удобном случае  ставил  ему
палки в колеса, Сергей понял, что тот не забыл дерзости. Но не пожалел о
проявленной независимости, считая, что гнуть себя  для  достижения  бла-
госклонности начальства - последнее дело.
   Элефантов с головой окунулся в работу, за обилием дел стало казаться,
что он никуда из города не уезжал и вообще только-только окончил  инсти-
тут. Но когда он возвращался в реконструированный двор со снесенными са-
раями, выпрямленными закоулками, пропавшими проходняками,  приметы  про-
шедших лет били в глаза со всех сторон.
   Моисей сидел в тюрьме, а Васька Сыроваров уже освободился и, встречая
под хмельком Сергея, любил рассказывать, как его ценит начальник и  ува-
жает участковый.
   Григорий растолстел, здорово сдал, жаловался на сердце и пересказывал
публикации в журнале "Здоровье". Элефантову стало жаль его, но  Григорий
вдруг отвлекся от болезней и развеселился: "Помнишь, Серый, как ты  цып-
лят с куницей сдруживал? Ну и смехота была!"  Сергей  вспомнил  и  вновь
ощутил к Григорию глухую неприязнь.
   Пример детских лет - Вова Зотов - стал телемастером, женился на  кас-
сирше телеателье, такой же бледной и пресной, как макароны, которые  она
готовила мужу с удивительным постоянством.
   Тучный, рыхлый, с мучнистым лицом и ранней одышкой, он ухитрился сох-
ранить детский оптимизм и жизнерадостность, для которой, по мнению  Эле-
фантова, не было никаких оснований. Чему, спрашивается, радоваться, если
имеешь унылую жену, отвадившую от дома всех твоих  друзей  и  считающую,
тебя своей собственностью, чем-то вроде домашнего животного,  обязанного
за скармливаемые макароны  выполнять  все  хозяйственные  работы,  какие
только можно придумать, если изо дня в день приходится  выполнять  моно-
тонную, не приносящую удовлетворения работу, если к тридцати годам у те-
бя живот до колен и редкие, обильно выпадающие волосы? Да тут впору  по-
веситься с тоски!
   Но Зотов, очевидно, считал по-другому. Общительный, не в меру  говор-
ливый, он относился к категории людей, знающих все  обо  всем.  Не  было
вопроса, на который он не взялся бы ответить. Пожелай кто-нибудь узнать,
как ликвидировать пожар в реактивном истребителе  на  высоте  двенадцать
тысяч метров при отказавшей системе пожаротушения, Вова тут  же  дал  бы
подробный совет. Правда, с его помощью вряд ли удалось бы погасить тлею-
щую в мусорном ведре тряпку, но это уже