", - мелькнула невероятная мысль.
   Но Баркас задрал парню рукав.
   - Не тот, левый, - приказал Шаман.
   Баркас повернулся.
   - Он же в правой пику держал...
   - Вот именно. На рукоятке пальцы остались. Зачем ментам работу услож-
нять!
   Чужак вдруг завыл, дернулся.
   Баркас лениво ударил в живот - словно футбольный мяч врезался в  кир-
пичную стену. Тот обмяк.
   Баркас поискал глазами Рынду, кивнул:
   - Иди, помоги!
   Плохо соображая, Рында подошел, придавил тело к колоде. Баркас  выта-
щил из-за пазухи резиновый жгут и перетянул оголенную  левую  руку  чуть
выше локтя. Потом с усилием выдернул тяжелый топор.
   - Разверни поудобней...
   Рында повиновался.
   Топор описал полукруг. Хряп!
   Крепкая кисть с синей татуировкой - солнце, восходящее над чуть  вол-
нистым морем, - отлетела в сторону и упала на каменный пол,  пачкая  все
вокруг обильно хлынувшей кровью. Человеческая кровь впервые оросила  ко-
лоду, на которой было разделано бесчисленное множество говяжьих,  свиных
и бараньих туш.
   Шаман подумал, что такого здесь еще не происходило, хотя  мясной  па-
вильон видывал виды.
   Несколько лет назад старшина мясного цеха Гришка Лукин справлял  свое
пятидесятилетие. Столы накрыли прямо между прилавками, а  когда  большая
часть спиртного была выпита, начались развлечения:  раздели  девчонок  и
запустили танцевать на мраморный овал.
   Танцев особых не получилось: некоторые  старались,  вскидывали  ноги,
изображая канкан, но большинство девчонок бестолково бегали по  кругу  и
визжали, когда их обливали шампанским.
   Потом Гришка взгромоздил свою постоянную покупательницу  -  двадцати-
летнюю Катьку, голой жопой на разделочную колоду и объявил,  что  желает
доказать всем свою мужскую силу. Катька подставилась, и он действительно
доказал, только использовал не собственный рабочий орган,  а  специально
припасенный бычий. Пьяная Катька разницы не чувствовала, зато гости уми-
рали со смеху.
   Но и этим не кончилось: девок разложили  на  прилавке,  развернутыми,
как куриные тушки, а мужики передвигались вдоль, пробуя каждую, по  оче-
реди...
   Грубое развлечение, но забавное, и сейчас его Шаман вспомнил  не  без
удовольствия, хотя ситуация не располагала: Баркас замотал тряпкой  кро-
вящую культю, а Рыба вместе с Рындой и Кентом тащили бесчувственное тело
на улицу.
   Отрубленная кисть теперь белела на черной колоде,  причем  татуировка
выделялась особенно ярко.
   Начался новый этап не только в жизни мясного павильона, но и  в  его.
Шамана, жизни. А может быть, и в жизни всего "теневого" Тиходонска.  Ша-
ман это понимал, но не испытывал ни особой тревоги, ни жалости, ни  сом-
нений. Даже тошноты не было. Наоборот: он с удовольствием выпил  бы  сто
пятьдесят хорошей водки под прожаренный толстый бифштекс. Но сначала на-
до закончить дело.
   - Ведите остальных! - громко  скомандовал  он,  незаметно  осматривая
группировщиков, на которых происшедшее явно произвело сильное  впечатле-
ние.
   Трое донецких и без того имели жалкий вид, а увидев кусок  человечес-
кого тела со знакомой татуировкой, и вовсе впали в панику.
   - Вас рубить никто не будет, - холодно успокоил Шаман. - Пока... -  И
резко сказал: - Семье убитого - двадцать лимонов. Один останется у  нас,
пока не привезете деньги. И передайте вашим: в Тиходонск больше  не  со-
ваться. Если что - пришлем в Донецк бригаду: адреса известны...
   Он сделал паузу.
   - И чтоб все знали: за "супермаркет" отвечает... - Шаман повернулся к
ленгородцам: - Кто отвечает, Паровоз?
   - Ты, - после короткой заминки отозвался тот.
   - ...отвечает Шаман.
   Дело было сделано. В Тиходонске образовалась единая группировка.
   Когда Шаман собирался уходить, к нему подбежал озабоченный Толстяк:
   - Только сообщили: у "Сапфира" Быка забрали. Сам Литвинов закрутил...
   - За что?
   Толстяк пожал плечами.
   - Выясни за что. И Начинай отмазывать.

                                 * * *

   Гражданин Плотников по кличке Бык сидел в камере номер три  изолятора
временного содержания. Он был здесь впервые.  Хватали  его  многократно,
доставляли в ближайший райотдел, какое-то время мурыжили - и отпускали.
   Бык ошарашено осматривался. Три метра в ширину и пять в длину. Справа
вдоль стены сплошные деревянные нары, отполированные до лакового  блеска
телами его многочисленных  предшественников.  Постельные  принадлежности
здесь не выдавались. Сзади толстая, обитая железом дверь, впереди  заре-
шеченное, закрытое "намордником" и густо  заплетенное  проволокой  окно,
почти не пропускающее ни света, ни воздуха. Бетонные стены покрыты  гру-
быми ноздреватыми наплывами. Все. Он шагнул вперед, в  углу  нар  что-то
шевельнулось. Нет, не все. Тщедушный замызганный  мужичонка  лет  сорока
пяти. Сокамерник. Возможно, "наседка".
   Бык еще раз осмотрелся.
   - А хезать куда?
   - Так выводят три раза в день, - пояснил сосед. -  Приспичит,  посту-
чишь, может, лишний раз выведут.
   - А могут не вывести?
   - Могут. Лишний раз не положено.
   - Куда ж тогда?
   Сокамерник вздохнул.
   - Тогда, милок,  только  в  штаны.  Потому  как  в  хате  оправляться
нельзя...
   Мужичонка подполз поближе, вгляделся.
   - А у тебя с животом неладно?
   - Нормально...
   - Чего ж этим интересуешься? Главнее всего, что ль?
   И правда! Бык повалился на нары.
   "Вот суки! Чего ж это они так осмелели? И мартышка белобрысая, и уха-
жер, и халдеи... И Ленка с этажа... На очняках внаглую идут, не собьешь,
на испуг не возьмешь... Что-то здесь не то", - лихорадочно размышлял он.
   - Слышь, мужик! А сколько здесь держат?
   - Когда как, - охотно объяснял сосед. - Когда три, когда десять.
   - А потом что?
   - Ясное дело - в изолятор везут. В тюрьму.
   - Как в тюрьму? - взвился Семка. - А выпускают когда?
   - Ну даешь! Отсадишь срок - тогда и выпустят.
   "А ведь действительно, этот мент, Крылов, так и сказал: на  этот  раз
не выкрутишься, под суд пойдешь и на всю катушку получишь..."
   Бык заколотил громадным кулаком по нарам. Раздался глухой гул.
   - Суки! Неужели из-за этой бляди срок мотать! И зачем  она  мне  сда-
лась!
   - Ты что, снасильничал кого? - строго спросил сосед.
   - Прошмандовку одну трахнул во все дырки! А она заявила!
   - Это плохо.
   - Еще бы не плохо! Ну да ей пасть заткнут...
   - Насильничать плохо, - с осуждением сказал сокамерник и  отполз  об-
ратно в угол.
   От неожиданности Бык даже осекся.
   - Чего? Ты что, прокурор? Почему "плохо"?
   - Да потому, что в дому люди таких не любят, - неохотно отозвался му-
жичонка.
   - А если я тебе сейчас башку расшибу? - угрожающе прогудел Бык.
   - Здесь мы вдвоем, твоя сила, - смиренно произнес мужичонка. - А ког-
да в дом придем, люди нас рассудят...
   - Трекнутый какой-то! Какой дом, какие люди?
   - Попал, а не знаешь. Тюрьма - дом, а живут в нем  люди,  -  объяснил
курьер Гангрены. Он нес малевку, напрямую касающуюся Быка и определяющую
его дальнейшую судьбу. - Тяжело тебе придется...
   - Ты за меня не беспокойся! Меня дружбаны отсюда вытащат!  А  если  и
попаду в тюрьму - что мне кто сделает? Срал я  на  твоих  "людей"!  Всем
кости поломаю!
   Сосед тяжело, с осуждением, вздохнул и ничего не сказал. Бык  бушевал
еще долго, но мужичонка не обращал  на  него  никакого  внимания.  И  за
семьдесят два часа, что они просидели бок о бок, не произнес  больше  ни
единого слова.
   Бык не зря надеялся на помощь друзей-приятелей. Известие о  том,  что
его задержали за изнасилование, вызвало в бригаде бурю возмущения.  Если
бы он замочил кого-то попьянке, лопухнулся с "пушкой" - тогда  хоть  по-
нять можно... Но за бабу, которая для того и предназначена! Мало ли  что
у нее не спросили! Если каждую спрашивать... И эта рука  имела  наглость
заявить!
   - За это проучивать надо! - негодовал Пинтос - правая рука бригадира.
- Я ей всю рожу порежу!
   - Давай лучше ее "на хор" поставим, - предложил Голяк. - Отдерем всей
бригадой и бутылку в манду забьем!
   Идея понравилась.
   - И эту, этажную, Ленку - тоже!
   - Годится!
   Адреса потерпевшей и свидетелей были известны. Их вычислили без  осо-
бых ухищрений - простым наблюдением за зданием РУРПа, куда привезли  Бы-
ка. Смотришь, кто зашелвышел из гражданских, а когда рожи знакомые,  еще
проще, "глаз" следом пустил - тот и довел до самого дома.
   Начать решили с заявительницы - она, как-никак, главная фигура, да  и
посимпатичней Ленки.
   Подогнали к дому тачку, стали ждать. Пинтос за рулем, Голяк на заднем
сиденье, Слон гуляет у подъезда.
   Вдруг подкатывает обшарпанный "жигуль", выходит двухметровый, коротко
стриженный мордоворот с ментовскими глазами, осматривается - и  прямиком
к ним.
   - По Семке соскучились? - спрашивает с издевкой и улыбается. - Что-то
быстро. Ему лет пять париться...
   И вдруг, перестав улыбаться, гавкает:
   - Пошли на хер! Еще раз увижу - всех продырявлю!
   А у самого "пушка" в кармане прыгает.
   Делать нечего, отъехали, издали смотрят.
   - Зверь! - Слон поежился. - Видно, из литвиновских...
   - Ничего, - успокоил Пинтос. - Просто так он  шмалять  не  станет.  И
круглые сутки с ней не будет. У них людей не хватает.
   Через несколько минут охранник вывел Ковалеву, посадил в машину и от-
вез в больницу - она врачом работает. А сам сел в коридоре и смотрит  по
сторонам.
   - Чего ему на глаза попадаться, только морду набьет, - Говорит Голяк.
- Давай лучше за Ленкой сгоняем.
   Приехали в гостиницу, а ее нет! Уволилась. Куда пошла - не знают. До-
мой - нету! Спрятали, суки.
   - Поехали пообедаем, - предложил Пинтос. - А вечером к врачихе домой.
   СОБР, как и предполагал Литвинов, оказался не в состоянии  обеспечить
круглосуточное прикрытие всем объектам. И территориалы отказались,  мол,
мы не можем просто так пост держать. Людей не хватает  улицы  патрулиро-
вать. Пусть звонит, если что...
   После работы охранник привез Ковалеву домой, проводил в подъезд,  за-
вел в квартиру.
   - Дверь лучше бы железную поставить, - посоветовал он. -  Ну  ничего,
запритесь на все замки, если что - звоните. Не будут же  они  дверь  ло-
мать! Наши быстро приедут... - И попрощался: - До завтра без меня не вы-
ходите...
   Пинтос с друзьями все это отследил.
   - Подождем часок, чтоб меньше ходили, и возьмем сучонку за сиськи...
   Они собирались именно взломать дверь и приготовили для этой цели  лом
и кувалду. А кого бояться? Вывалили колоду, стащили сучку  в  машину,  и
ищи-свищи!
   Татьяна наскоро перекусила, нырнула в ванную и после  душа  принялась
простирывать трусики с бюстгальтером. Вода льется, телевизор шумит - ни-
чего не слышно. Дверь на два замка, телефон под рукой - все как научили!
   А по лестнице поднимается Пинтос с кувалдой на длинной ручке,  следом
Слон с ломом, последним Голяк электрошокер баюкает.
   Татьяна достирала, отжала, развесила бельишко, собралась к телевизору
на очередную серию, тут чайник засвистел. Побежала на кухню.
   - Спорим, я ее без лома двумя ударами высажу, - предложил Пинтос.
   - Давай, - согласился Слон. - На кабак.
   Выключила Таня чайник, заварку кипятком залила, пена коричневая  под-
нялась, теперь пусть настоится, а сама бегом к экрану - музыка  знакомая
уже играет, начинается. Одета по-домашнему - халатик на голое тело, тап-
ки, волосы мокрые... Из кухни в комнату надо по коридору мимо двери про-
бежать, а Пинтос уже занес кувалду, к замкам примеряется...
   Он бы действительно с одного удара высадил, но Гангрена сзади за  ку-
валду как дернет!
   Пинтос назад опрокинулся, а кувалда в руках у Гангрены  осталась,  он
ею Слона по плечу - трах! Плечо всмятку.  Лом  загремел  по  ступенькам,
Слон заорал благим матом - и вниз, чуть Голяка не сбил,  тот  следом  за
другом понесся.
   А внизу, на площадке, Черт с Фомой поджидают с  арматурным  прутом  и
трубой. Гангрена сказал: мокряков не надо, но проучить хорошо. Черт Сло-
на прутом поперек лба перетянул, тот кровью залился и с копыт. Фома тру-
бой Голяку руку с электрошокером перешиб, а Черт и  его  арматуриной  по
шее - трах! И тот рядом улегся.
   А Гангрена с Пинтосом задушевный разговор ведет:
   - Что же ты, фуфло позорное, к моей сеструхе вяжешься!  Неужель  жить
не хочешь?
   С Пинтосом много раз по душам  беседовали:  и  учителя,  и  инспектор
детской комнаты, и участковый, и опера угрозыска, и сыщики из  РУОПа,  и
сам начальник оперотдела Крылов однажды пытался до души его достучаться.
Ни у кого не получалось.
   А сейчас - проняло Пинтоса до печенки и душа полностью для  убеждения
раскрылась. Может, тому лицо Гангрены способствовало, может, взгляд  или
кувалда, которая вот-вот мозги вышибет... Только пожалел Пинтос, что  не
слушал учителей и участкового, и проклял тот день и час, когда  связался
с группировкой, а особенно тот момент, когда подписался Быка выручать.
   Гангрена долго не разговаривал - понял, что убедил  человека,  провел
ладошкой по щекам и ушел вместе с кувалдой. А поскольку между пальцев  у
него была половинка бритовки зажата, какой и карандаша толком не  подто-
чишь, то щеки Пинтоса обвисли, кровянка двумя потоками хлынула и завере-
щал он, как закалываемая свинья.
   Татьяна крики и шум услышала, позвонила. Через полчаса приехали  -  и
милиция, и "скорая". Но милиции-то особо работы не нашлось,  а  докторам
возни много: Слона и Голяка в реанимацию, Пинтосу в хирургии щеки  заши-
ли, лежит печальный, на бульдога похожий, о жизни думает.
   Охранник утром за Татьяной пришел:
   - А что весь подъезд кровью забрызган?
   - Да хулиганы подрались...
   - А-а-а... Ну вам-то бояться нечего, до вас никто не доберется...
   Крылову после селектора доложили: мол, дружки Быка к Ковалевой стуча-
ли, а ее брат их вдребодан разделал...
   - А у нее есть брат? - поинтересовался Крылов.
   Королев плечами пожал.
   - Да вроде не говорила...
   Тоже небольшая странность, потому значения не придали.
   А в команде Быка всему, что шкуры касалось, большое значение придава-
ли. Зашли бойцы к Пинтосу, поговорили - Слон-то с Голяком пока не разго-
варивают и смогут ли - неизвестно, узнали про охрану СОБРа да про страш-
ного брата и решили в это дело не вязаться. Нечистое тут что-то, гнилое.
Для здоровья полезней в стороне постоять...
   А потому надежды Быка не оправдались и через трое суток  отвезли  его
плановым автозаком в следственный изолятор, попросту говоря, в тюрьму.
   Попал он в камеру сто четыре - большая хата, на сорок человек, а  си-
дят почти шестьдесят. Железные шконки в два  яруса,  духота,  влажность,
воздуха не хватает, полуголые зэки в татуировках - преисподняя!
   Подвели его "шестерки" к местному  пахану  -  здоровый,  мускулистый,
вокруг сосков синие звезды, на груди собор о семи куполах, оскал  желез-
ный. Сидит на почетном месте у окна, на койке, ноги поджал, курит.
   Осмотрел он Семку внимательно, хмыкнул.
   - Какой же ты могучий да красивый!
   Вроде восхитился, хотя Быку показалось, что издевается.
   - А расскажи-ка ты нам, за что сюда попал?
   Вспомнил Бык своего сокамерника и хотел что-нибудь соврать, но  глядь
- мужичонка тот - вот он! Предыдущим автозаком его отправили - а вот  он
уже сидит рядом с паханом, на почетном месте и сейчас не кажется ни  за-
мызганным, ни тщедушным, вроде напитался силой в этом аду.
   "Дом, люди, - вспомнил Бык. - Видно, и вправду  ему  здесь  дом  род-
ной..."
   А вслух грубо сказал:
   - За бабу попал!
   Вот так! Понимайте: клал я на вас с прибором! Если надо - и  постоять
за себя смогу!
   Знай Бык, что его ждет, он, пока при силах, разбежался бы и виском об
угол стола. Но привыкнув другим зло делать, на себя его он  не  примерял
никогда.
   - Неужто изнасиловал? - притворно удивился пахан.
   - Точно, - вызывающе глянул Бык.
   - Хвастал: во все дырки, - сообщил недавний сокамерник. -  На  людей,
говорит, срал. Кости обещал поломать.
   Со всех сторон раздался ропот, будто ожил пчелиный рой. Быку стало не
по себе.
   - Это плохо. Очень плохо.
   Пахан покачал головой.
   - У нее родинка тут была? За ушком?
   Бык сглотнул.
   - Не знаю никакой родинки...
   Пахан сузил глаза.
   - Так ты, петух, мою сестренку изнасиловал! - голос его был страшен.
   Из рассказов о зоне Бык запомнил одно: "петух" - тягчайшее  оскорбле-
ние, оно смывается только кровью. Сейчас эта мысль проскользнула в  глу-
бине сознания, наполняемого предчувствием чего-то ужасного.
   - И его дочку! - пахан показал на бывшего соседа. - И его жену!
   Кольцо горячих тел вокруг смыкалось.
   - Так что с тобой делать?! Давай людей спросим, которых  ты  обосрал!
Что с ним делать, люди?
   - То, что он сделал! Потушить! Во все дырки! - понеслось со всех сто-
рон.
   - Слышал? Вот что люди говорят. Значит, так тому и быть...
   Бригадира схватили за руки, он рванулся и, наверное,  сумел  бы  выр-
ваться, но сзади ударили по голове, на миг свет померк, а  когда  зрение
вернулось, локти были крепко связаны за спиной, а штаны спущены.  Чей-то
скользкий палец нырял в задний проход.
   - Дай еще масла...
   - Хватит, перегибай через шконку...
   - Подождите, - раздался голос пахана, и Бык решил,  что  сейчас  весь
кошмар закончится. Но он только начинался.
   - Ему же надо пасть подготовить, чтоб не укусил... Дайте мне кость!
   В руку пахану сунули костяшку домино.
   - Переворачивай!
   Опрокинутому навзничь Быку оттянули губу, пахан приставил -  кость  к
переднему зубу и чем-то сильно ударил сверху. Голова  дернулась,  молния
вонзилась в мозг, сломанный под корень зуб влетел в гортань,  Семка  за-
бился в кашле. Еще удар - и хрустнул второй зуб.
   - Теперь нижние...
   Рот наполнился обломками зубов и кровью, сознание мутилось от боли  и
ужаса, происходящего.
   - Теперь порядок, - донеслось откуда-то издалека. - Мы так на  Сезере
собачек готовили...
   Быка положили поперек шконки.
   - Начинайте двойной тягой, потом поменяетесь. И по кругу...
   Семку схватили за волосы и запрокинули голову. Рядом с лицом он  уви-
дел толстую, раздваивающуюся на конце сардельку. Она приближалась...
   Бык закрыл глаза. Это было все, что он мог сделать.
   Узнав, что Быка вытащить не удалось, Шаман позвонил Черномору и  поп-
росил поддержать группировщика в тюрьме.
   - Воры людей поддерживают, - отозвался  Черномор.  -  Беспредельщикам
нет нашей защиты.
   Встревоженный Шаман соединился с начальником  тюрьмы.  Как  городские
руководители, они были знакомы,  неоднократно  встречались  в  кабинетах
власти.
   - Иван Иваныч, там к тебе попал спортсмен, Семен Плотников.  Присмот-
ри, чтоб не обижали...
   - Плотников... Вот как раз рапорт... В санчасти он.  Изнасиловали  со
всех сторон, зубы выбили. Зверье! А что мы можем? Лимит - тысяча  зэков,
а сидит почти две...
   Через две недели полностью  деморализованный  следственно-заключенный
Плотников, бывший бригадир по кличке Бык, а отныне и навсегда  пассивный
камерный педераст по прозвищу Света, полностью признался в изнасиловании
Ковалевой. Крылов расколол его и на кладбищенский эпизод.
   Плотников показал могилу, в которой под гробом с официальным покойни-
ком находился труп девушки, убитой тремя ударами ножа. Назвал и соучаст-
ников, всех арестовали.
   Крылов и Королев получили по благодарности и окладу за  раскрытие  по
оперативным материалам тяжкого преступления.
   Плотников получил двенадцать лет и навсегда сгинул в петушиных  углах
камерных бараков.
   Размышляя об этом деле, Крылов удивился  еще  одному  обстоятельству:
криминальные "законы" смягчились, насильники уже не загоняются под нары,
живут как все, бывает и авторитетами становятся... Почему же столь  неп-
римиримым оказался преступный мир к Быку?
   Он не мог найти ответ на этот вопрос, пока не сопоставил  все  стран-
ности дела в одну цепочку. И понял: с Быком расправились  воры.  Но  ис-
пользовали для этого не финку или удавку, а сыщиков РУОПа, суд и закон.
   Эта догадка здорово испортила