изнес слова, которых он не посмел бы  сказать  Прекрасной
Даме, ноги круто развернули туловище и понесли  прочь,  телом  управляли
рефлексы прежнего Элефантова, не сносившего оскорблений, а  новый  жалко
надеялся, что Мария догонит, извинится и разрыва, несмотря ни на что, не
произойдет, хотя прекрасно понимал тщетность этой надежды.
   Возмущенное цоканье каблучков растворилось в  шуме  начинающего  день
города, а для Элефантова все было уже кончено.
   Ничего не видя вокруг, он добрел домой, разбито провалялся три часа в
постели, уткнувшись лицом в мокрую подушку, потом,  следуя  въевшейся  в
плоть привычке к порядку, пошел в поликлинику и получил освобождение  от
работы. Диагноз: переутомление, нервное истощение.  Рекомендовано  полу-
чить консультацию у психоневролога.
   К психиатру Элефантов не  пошел.  Он  сидел  дома,  глотал  пригоршни
транквилизаторов и целые дни проводил в глухом оцепенении,  много  спал,
старательно вытеснял из памяти подробности и детали своей беседы и учил-
ся переносить не проходящую ни на минуту ноющую боль в душе.
   Когда ой вернулся на работу, то с удивлением обнаружил, что здесь ни-
чего не изменилось, и Мария была такой же, как прежде, разве что держала
себя с ним чуть суше, чем с остальными. Внешний, видимый всем слой жизни
оставался вполне пристойным, благополучным, а более глубокий  и  скрытый
от глаз окружающих струился теперь для него отдельно,  был  сумрачным  и
тоскливым, тем более что тайная жизнь Марии оставалась яркой,  красочной
и веселой. Он определял это по ее улыбке, по возбужденному  шушуканью  с
привлекательной блондинкой Мартой Ереминой,  которая  стала  заходить  к
подруге почти каждый день, по отрывкам телефонных переговоров с чрезмер-
но накрашенной Верой Угольниковой, по односложным, чтобы не поняли  пос-
торонние, ответам в плотно прижатую к уху трубку, по  понимающему  хихи-
канью в ответ на шутки невидимых собеседников.
   Стараясь уберечься, Элефантов выходил из лаборатории, как только  Не-
жинскую просили к телефону, медленно гулял по коридорам, иногда спускал-
ся вниз, во внутренний дворик, неспешным, прогулочным шагом  проходил  в
невидимый из окон закоулок и со всего размаха ввинчивал кулак в  кирпич-
ную стену. Но отвлечься удавалось только на миг, когда  в  мозг  ударяла
первая, самая острая волна боли, потом, когда он не торопясь шел  обрат-
но, рассеянно полизывая ссадины, боль в разбитых фалангах жила на равных
с той, другой, не заглушая ее, и облегчения не наступало.
   Потом он возвращался на место, органично вписывался в рабочую  обста-
новку, и никто ничего не замечал, кроме одного человека:  он  знал,  что
Мария чувствует его внутреннее состояние,  видит  его  полную  растерян-
ность, смятение и боль, понимает, что причиной этому - она  сама.  И  он
подсознательно ожидал, что Женщина-Праздник придет ему на  помощь,  ведь
от нее одной зависело его восприятие окружающего мира, и, конечно, ей об
этом было известно.
   Но Мария никак не проявляла свою осведомленность и, судя по всему, не
собиралась приходить к нему на помощь. И такое  бессердечие,  безжалост-
ность Прекрасной Дамы угнетали Элефантова еще больше, чем все ее  преды-
дущие поступки.
   Мир сузился, он загнанно выглядывал наружу  через  черную  с  острыми
рваными краями щель, пьянки с Ореховым не помогали ее расширить  -  даже
во время самого развеселого застолья щемящая боль в сердце не отпускала,
а утром похмелье добавляло к душевным мукам и физические страдания.
   Карпухин прислал письмо, торопя с обоснованием темы, он писал  также,
что Кабаргин развил активное наступление на  методологически  ошибочную,
чуждую нашей науке теорию внечувственной передачи информации,  пропаган-
дируемую безответственным выскочкой Элефантовым,  и  советовал  подгото-
виться к серьезным сражениям. В последнем абзаце профессор интересовался
успехами Нежинской и недоумевал, почему она не поддерживает связь с  на-
учным руководителем. Завершалось письмо выражением надежды на трудолюбие
и способности Сергея, которые только и могут обеспечить достижение  пос-
тавленной цели.
   Элефантов бросил конверт в ящик и больше о нем не вспоминал.
   Сияющий Орехов принес радостную весть: приехал Семен Федотович и  го-
тов "отгрузить хрусты", можно прямо сегодня.
   - К черту! - ответил Элефантов. - Я передумал продаваться.
   - Дурак, продаются все! Не обязательно за деньги: должность,  кварти-
ра, почести, женские ласки - что угодно может служить разменной монетой!
   Орех даже охрип.
   - Разница лишь в цене. Десять тысяч - достаточная сумма,  чтобы  тебя
стал уважать каждый, кто об этом узнает! Обычно продаются гораздо дешев-
ле!
   - А по-моему, женщина называется продажной  независимо  от  того,  за
сколько ее купили. И я не желаю уподобляться этим!..
   Орех поднял руку.
   - Подумай хорошо, Сергей! Десять штук тебе никогда не заработать.
   - Плевать мне на твои десять штук, - устало сказал Элефантов. - И  на
всех, кто продается, кто покупает и кто в этом посредничает.
   Орех побагровел.
   - Тогда какого черта ты морочишь голову солидным людям?! Из-за тебя и
я попал в глупое положение! С какими глазами я приду  к  Полковнику?!  В
общем, так, - он перевел дух. - Больше я с тобой никаких дел не имею!  А
ты сядь перед зеркалом и подумай, что у тебя есть и что ты потерял!
   Вряд ли Орехов предполагал, что Элефантов последует его совету.  Итог
коротких размышлений оказался убийственным: в активе не было ничего! Ни-
чего...
   Вспомнился давно прочитанный в фантастическом сборнике  необычный  по
сюжету рассказ: атомная война - нажата роковая кнопка, вспыхнул  ослепи-
тельный шар, и все кончено... Но в мертвой пустыне чудом уцелел  крохот-
ный кусочек жизни. Не атомное убежище -  обычная  вилла,  тонкие  стены,
зловещий мутный свет проникает сквозь покрытые радиоактивной пылью стек-
ла, но люди внутри живы. Смертоносное излучение не может  им  повредить,
потому что они защищены Светлым Кругом любви и счастья. Их воля и любовь
мешают невидимой неуловимой смерти проникнуть внутрь дома, поэтому опас-
ней жестокого излучения любое сомнение, недоверие, недостаток любви... У
Элефантова тоже был свой Светлый Круг, в котором он чувствовал себя  за-
щищенным и неуязвимым. Но любовь он предал, волю потерял...
   "Здесь нет моей вины: рок, судьба... И необыкновенно сильное  чувство
к Марии".
   "Найти себе оправдание проще всего, - возразила вторая  половина  его
"я". - Нежинская тоже легко объяснит себе бессердечие и  жестокость  от-
сутствием чувств к тебе, влечением к кому-нибудь другому, да мало ли чем
еще. А как ты оправдаешься перед Галиной? И Кириллом?"
   Предательство не имеет смягчающих обстоятельств, Элефантов это  прек-
расно понимал, и возразить ему было нечего. Мелькнула  мысль  о  зеленом
чехле в шкафу. Традиционный конец банкротов...
   Несколько раз звонили из головного института Калина и его зам, остав-
ляли и без того известные Элефантову телефоны, просили с ними связаться.
Он собирался сделать это со дня на день, но каждый  раз  откладывал:  не
знал, о чем говорить и на что соглашаться, в его жизни царила  полнейшая
неопределенность и еще жила надежда на восстановление отношений с  Мари-
ей.
   Как-то после работы Марию встретили Еремина и Угольникова,  оживленно
болтая, они пошли рядом - броские, яркие, нарядные. Элефантов с Дореевым
отставали шагов на пятнадцать, Сергей с болезненной чуткостью  улавливал
слова и фразы, обостренной интуицией восполнял пробелы, когда проехавший
автомобиль или громыхающий трамвай заглушал звонкие голоса.
   Марту и Веру пригласили в ресторан какие-то парни, но их трое, и  они
попросили прихватить подружку для комплекта. Марии  предлагалось  допол-
нить компанию, чтобы развлечение было полноценным.
   Предложение знакомиться с посторонними мужчинами для ресторанного ве-
селья должно было оскорбить Марию. К тому  же  она  до  предела  занята,
страдает от головных болей и каждую свободную минуту спешит  провести  с
сыном. Элефантов был уверен: откажется, дав понять, что такое времяпреп-
ровождение не для нее.
   Но Мария соглашалась идти в ресторан, ее интересовал только один воп-
рос: что собой представляют предполагаемые спутники  и  можно  ли  будет
"убежать в случае чего".
   Еремина и Угольникова в один голос заверили: "Ребята хорошие, убегать
не захочешь..." Мария засмеялась и сказала, что доверяет мнению подруг.
   Подслушанный разговор просветил Нежинскую как рентген. Знание  правил
постыдных игр, в которых уход из ресторана  домой  является  запрещенным
ходом, готовность следовать этим правилам, делить красиво  сервированный
столик с незнакомыми мужчинами, получающими право требовать ответных ус-
луг, - все это не оставляло места иллюзиям.
   Спирька был прав. С ней действительно может переспать каждый.  Почему
бы и нет? Если отсутствует фильтр чувств, разборчивости,  взыскательнос-
ти... Каждый. Кто захочет. И кто может оказаться полезным.  Или  вызовет
ответное желание. Или просто будет достаточно  настойчив.  Почему  бы  и
нет? С ее пониманием "свободы", взглядами  на  "друзей",  со  свободными
подружками, считающими семью помехой и имеющими отдельные квартиры.
   От боли в душе Элефантов скрежетал зубами.
   Между делом лечь в постель с новым "другом" для нее так же  привычно,
как сходить в кино. Ни бури эмоций, ни трепетного волнения, ничего.  Она
не сохранит привязанности, не строит планы на будущее, не  договаривался
о свиданиях. Спарились и разбежались. Но в пухлой,  исписанной  записной
книжке остаются координаты партнера. Так хороший хозяин прячет в кладов-
ку найденный гвоздь, гайку, шайбу - когда-нибудь пригодится.
   Она чрезвычайно практична, тут Спирька тоже прав. "Друзья" подобраны,
как инструменты в мастерской, разложены по возможностям: продукты, пром-
товары, стройматериалы, железнодорожные билеты, "фирменные" вещи, транс-
порт, индпошив - и так далее, на все случаи жизни. Не беда, что они  за-
были про нее, позвонит - вспомнят, охотно окажут требуемую услугу и  пе-
респят с ней еще разок. Она для них такой же инструмент, как и  они  для
нее, а когда обе стороны придерживаются одинаковых правил,  нет  поводов
для разногласий и обид.
   Правда, некоторые, имеющие такую же склонность к слюнтяйству,  как  и
он сам, не могут или не хотят забыть ее и зачисляются в действующий  ре-
зерв: постоянно крутятся вокруг, оказывают услуги, из  кожи  вон  лезут,
чтобы угодить... И получают иногда то, что для них так много  значит,  а
для нее ничего не стоит. И радуются объедкам с чужого стола, хотя выгля-
дят смешными и жалкими.
   Элефантов вспомнил Васю Горяева, визиты которого к Марии  представля-
лись теперь совершенно в ином свете. Был ли он в  действительности  нес-
частным влюбленным? И так ли уж  безуспешно  добивался  взаимности?  Они
посмеивались над ним, и Мария смеялась тоже, но были дни, когда она отп-
рашивалась с работы на несколько часов - к врачу, портнихе  или  куда-то
еще...
   Тогда Элефантов еще не подозревал, что может стоять за подобными  от-
лучками, и потешался над Нежинским, который, не заставая жену на  месте,
с явным беспокойством расспрашивал, где она и когда придет. Н-да...  Как
он теперь понимал это волнение!
   Да и многое стало понятным. Как пелена с глаз! Элефантов прозрел.
   Он приписывал ей мысли, которые никогда ее не  посещали,  и  чувства,
которых она никогда не испытывала, находил сложность в  натуре  простой,
как кафельная плитка.
   Прекрасная Дама... Гордая, честная, бескорыстная...  Идиот,  Господи,
какой идиот! Но как можно было не видеть очевидного? Ну понятно: в люби-
мой женщине легко отыскать те черты, которые хочется. И все-таки... Ведь
он до определенного времени сомневался, но потом поверил ей  во  всем  и
сразу. Элефантов вспомнил их первое объяснение в больнице, и  забытый  с
детства спазм обиды бессовестно обманутого, верящего в  идеалы  мальчика
перехватил горло. Слова, жесты, слезы - все было ложью. Тебе нужна  тон-
кая ранимая натура? Пожалуйста, получай! Хочется иметь  единомышленницу,
думающую так, как ты? Бери, не жалко! Рецепт прост: правильные слова  да
немного артистизма...
   Она не особенно старалась, решающую роль играло его собственное вооб-
ражение. И все же фальшь ощущалась, расхождения между словами Марии и ее
поступками накапливались и приводили его в смятение,  а  каждая  попытка
выяснить  отношения  натыкалась  на  явное  раздражение  и  неподдельную
злость. Еще бы! Ведь своими глупыми притязаниями на любовь, верность  он
посягал на весь ее уклад! Хотел лишить многочисленных нужных  инструмен-
тов, лишить права знакомиться с кем и где она хочет, права с  кем  хочет
кататься на машине и ложиться в постель...
   А что предлагал взамен? Себя! Ха-ха-ха! Не имеющего ни денег, ни  по-
лезных знакомых, ни широких возможностей! Не умеющего  облегчать  жизнь,
доставать красивую одежду, вывозить на шикарные курорты!
   С точки зрения практичной деловой женщины, предлагаемая  сделка  была
полностью проигрышной. Хотя... Сделать для  нее  диссертацию  не  сможет
больше никто. Но это слишком далекая перспектива, такая же абстрактная и
малореальная, как какие-то там марсианские каналы. Для  игр,  к  которым
она привыкла, он предлагал слишком крупную ставку.
   И потом - канитель с диссертацией, даже при условии, что основную ра-
боту он возьмет на себя, требовала от нее значительных  усилий.  А  надо
признать, как ни неприятно, но никуда от этого факта  не  денешься,  что
очаровательная, интеллигентного вида Мария относилась к людям со страте-
гией поведения низшего типа, которые приносят более значимые,  но  отда-
ленные цели в жертву ближайшему удовлетворению своих потребностей.
   Так что, с ее точки зрения, сделка была проигрышной по всем статьям.
   Но он не предлагал сделку! Он признавался в любви,  писал  ей  стихи,
дарил цветы - обращался к ее душе, не сомневаясь, что она  способна  по-
нять и правильно оценить его порывы! И от этого она, наверное,  начинала
ощущать себя дрянью и, чтобы избавиться от  неприятного  ощущения,  била
наотмашь в самые уязвимые места, передергивала факты, подтасовывала сло-
ва, искажала события, и в результате виноватым оказывался он. Но сама-то
она знала, что он ни совсем не виноват, и ненавидела  его  за  это,  как
предатели ненавидят предаваемых ими людей.
   Внезапно мелькнула догадка настолько ужасная, что у него ослабели но-
ги и вспотел лоб. Новый облик Нежинской предсказывал  другое  объяснение
недомоганию, которое Элефантов посчитал последствием купания в  холодном
озере и заглушил антибиотиками! Он вспомнил слова Орехова в ресторане  и
ощутил прилив дурноты: во всем, что касалось теневых сторон  жизни,  тот
был ясновидцем!
   На другой день он пошел в поликлинику, усатый врач  поздравил  его  с
"боевым крещением" и посоветовал не унывать.
   - Ничего страшного,  вроде  насморка.  Через  неделю  будешь  здоров!
Только в следующий раз не затягивай, бывают варианты похуже!
   Как большинство медиков этой специальности, он был циником.
   Неделю Элефантов сидел в унизительных очередях,  получал  болезненные
уколы, сдавал анализы, белый кафель процедурной напоминал  мертвецкую  -
наверное, потому, что внутри у него было холодно и мертво.
   Когда усатый весельчак поздравил его вторично, на этот раз с  оконча-
нием процедур и "возвращением в большую жизнь", он не испытал ни  радос-
ти, ни облегчения. Мир рухнул, все летело в тартарары, ничего хорошего и
чистого больше не существовало.
   Прекрасная Дама умерла, придя к Нежинской, он попросил вернуть  адре-
сованные покойной письма и стихи. Объясняться  Элефантов  не  собирался,
но, когда Мария удивленно-озабоченно начала  расспрашивать,  что  случи-
лось, он не удержался. Она разыграла изумление, попыталась убедить,  что
произошло недоразумение, какая-то нелепая ошибка, игра была безупречной,
но с обычными неувязками концов и фальшивыми нотками. Элефантов сорвался
и высказал все, что накопилось на душе. Ему  сделалось  страшно  от  тех
слов, которые он бросал в красивое лицо Марии, но еще страшнее было  от-
того, что он говорил чистую правду. Мария разыгрывала ярость,  а  скорее
всего ярость была подлинной, потому что вина, свежо ощущаемая  во  время
напугавшего ее внезапного визита Элефантова месяц назад, успела бесслед-
но выветриться, начисто забыться, и она, пожалуй, действительно чувство-
вала себя безгрешной.
   Последовала  безобразная  сцена,  в  которой  перегоревший  Элефантов
участвовал как зритель. Оглушенный разум плохо воспринимал происходящее,
он только отметил: даже искаженное злостью лицо Марии оставалось  краси-
вым - еще одна несправедливость в длинной цепи связанных с  ней  неспра-
ведливостей, унижений и обид, испытанных им в последнее время.
   Ему хотелось, чтобы все кончилось как можно  быстрей,  и  наконец  он
дождался. Мария сунула ему пакет с письмами и какой-то  сверток,  сказав
напоследок почти спокойно:
   - Так меня еще никто не оскорблял. И  я  никого...  Ты  испортил  мне
настроение. И это все, что ты мог. Ведь набольшее тебя не хватит?
   В голосе слышалась издевка, но уже потом Элефантов понял, она  хотела
узнать, не собирается ли он рассказать кому-нибудь о случившемся и прик-
леить ей позорящий ярлык, как полагалось по правилам известных ей игр.
   Он отрицательно покачал головой.
   - Прощай.
   Мария распахнула дверь.
   - Я и тогда, три года назад, жалела, что была близка с тобой" и  сей-
час жалею.
   - Наверное, потому, что я хуже всех этих твоих...
   Дверь захлопнулась прежде, чем Элефантов закончил фразу.
   Механически он спустился на несколько пролетов, вдруг понял, что дер-
жит в руках мешающий газетный сверток, заглянув, обнаружил бельевой гар-
нитур - единственный подарок, сделанный им Марии, и бросил  яркий  комок
душистого шелка в черную лязгающую пасть мусоропровода.
   На строительной площадке Элефантов сжег  письма,  глядя  воспаленными
глазами, как корежатся стихи, превращаются в пепел ласковые, нежные сло-
ва. На душе было пусто, затхло и страшно, словно в разграбленном и  оск-
верненном склепе.
   Мир поблек, краски выцвели, силы иссякли.
   Вдруг судьба обожгла, как крапивою,
   И, не веря, трясу головой,
   Что кобылка, до боли любимая,
   Оказалась распутной и злой...
   Маленький Сергей стоял рядом с дедушкой Мимо, жалея умирающего жереб-
ца. И немного - себя!
   "Хватит, Серый! Все ясно, точки над "и" расставлены, надо брать  себя
в руки. Черт с ней, жизнь продолжается!"
   Но по-прежнему солнце сияет,
   Зеленеет трава на лугах,
   И другие кобылки играют
   На высоких и стройных ногах!
   Он пытался взбодрить себя, но это  не  удавалось.  Перебираясь  через
рельсы башенного крана, посмотрел вверх. Кабина находилась напротив окна
Марии. Интересно, что она сейчас делает? Он испытал болезненное  желание
заглянуть в квартиру Нежинской и тут же понял, что произошло самое  худ-
шее: даже после всего случившегося Мария не перестала для него существо-
вать!
   В правильных и поучительных книгах, прочитанных Элефантовым, на  пос-
ледних страницах обязательно торжествовала  справедливость:  добродетель
побеждала, а порок примерно наказывался - ударом шпаги, приговором  суда
или, по крайней мере, всеобщим презрением. Закрывая книгу, он  был  уве-
рен, что разоблаченному злодею нет места в жизни и, даже избегнув  физи-
ческой гибели, тот неизбежно обречен на моральную смерть.
   Но, в отличие от художественного вымысла,  реальная  действительность
не обрывается на сцене развязки, а течет дальше, буднично  пробегая  тот
момент, на котором любой писатель обязательно поставил бы точку. И  ока-
зывается, что закоренелый преступник не сгинул навечно в ледяных просто-
рах севера, а, отбыв свой срок, возвратился в привычные места,  приодел-
ся, набриолинил остатки волос, вставил вместо выпавших золотые и  фарфо-
ровые зубы, прикатил к морю и посиживает на веранде