я  от  вопроса,
который хотел задать еще Марочниковой.
   - Ну, - Золотов задумчиво склонил голову, пощелкал пальцами, подбирая
нужные слова. - Это люди с одними  интересами,  сходными  наклонностями,
похожими привычками. Которым есть  о  чем  говорить,  приятно  общаться,
проводить время...
   - Друзья, что ли?  Но  почему  тогда  вы  так  мало  знаете  о  своих
друзьях?
   Золотов демонстративно поморщился.
   -  Ну  почему   обязательно   друзья?   Экипаж   баркентины   "Кейф".
Встретились, отошли от надоевшего берега, с его обязанностями, заботами,
хлопотами, работами... Видите, даже в рифму -  я  балуюсь  стишатами  на
досуге... И поплыли по морю развлечений, отдыха и  удовольствий.  Вот  и
все!
   Он обрадованно щелкнул пальцами, будто ухватил удачную мысль.
   - Вот у вас уйма знакомых милиционеров, следователей,  судей.  Но  не
все же они ваши друзья? И не о всех вы много знаете!
   -  Это  профессиональная  сфера.  А  что  общего  между  озеленителем
Золотовым, продавщицей парфюмерного  магазина  Марочниковой,  маникюршей
Вершиковой и моряком торгового флота Петренко?
   - Федун у нас человек случайный.
   Золотов запнулся, мне показалось, что фраза вырвалась непроизвольно и
сейчас он об этом жалеет.
   - Хорошо, остаетесь вы, Марочникова, Вершикова. Что  вас  объединяет?
Какие интересы, наклонности, привычки?
   Золотов улыбнулся, на этот раз не печально, а весело и добродушно.
   -  Так  сразу  разве  ответишь?  Отношения  между  людьми  -  материя
сложная... Но для меня интересная. Я люблю пофилософствовать,  заглянуть
в суть вещей. Как-нибудь можем  побеседовать,  но  не  в  такой  строгой
обстановке...
   Он улыбнулся еще шире, обнажив сильно выступающие клыки.
   - Когда все эти формальности закончатся, с  удовольствием  вернусь  к
нашему разговору. Помню, в институте...
   - Кстати, а почему вы по специальности не работаете? - перебил я  его
излияния.
   - Вечный вопрос! - Золотов стер с губ улыбку. - А  зачем?  Деньги  те
же, сам за  себя  ответчик,  за  тридцать  оболтусов  голова  не  болит.
Показателей глупых с тебя не спрашивают  -  успеваемость,  посещаемость,
дисциплина, план по макулатуре. И сам себе хозяин - не привязан к классу
целыми днями напролет.
   Подписав протокол, он направился к двери, но внезапно вернулся, будто
забыл что-то на моем столе.
   Оказалось - наоборот, хотел оставить.
   - Вы не могли бы передать это Вершиковой?
   На стекло легла яркая пачка сигарет "Мальборо". Такие окурки я  изъял
с места происшествия.
   - Фирменные, - пояснил Золотов. - Марина их очень  любит,  а  достать
почти невозможно.
   - Как же вам удается?
   В тоне вопроса отчетливо проявилась неприязнь к свидетелю. Плохо.
   Непрофессионально.
   Но добродушный рубаха-парень Валерий Золотов ничего не  заметил.  Или
сделал вид, что не заметил.
   - Только не подозревайте меня в связях с  заграницей,  -  он  шутливо
поднял растопыренные ладони. На безымянном пальце левой руки туго  сидел
массивный перстень. - Просто я знаю людей, через которых можно раздобыть
хорошие сигареты... Да и другую мелочь: очки, авторучки, зажигалки...
   - Спекулянтов?
   - Ну что вы! - обиделся оскорбленный  в  лучших  чувствах  порядочный
человек Валерий Федорович Золотов. - Нельзя же всех под  одну  гребенку?
Есть моряки, летчики, журналисты, выезжающие за рубеж... Да и дипломаты!
Мои друзья часто возглавляют делегации, туристские группы.  Естественно,
привозят сувениры, естественно, их дарят! Разве это противозаконно?  Или
аморально?
   - Успокойтесь, я не хотел вас обидеть.
   Пришлось сделать усилие над собой, чтобы произнести эту фразу, но она
подействовала: не помнящий обид Валерка Золотов мгновенно  успокоился  и
вновь разулыбался.
   - Да ничего, всяко бывает.  Отдайте,  пожалуйста,  Маринке,  покурит,
расслабится.
   Ей  сейчас  тяжело...  И  передайте,  если  можно,  привет.  Дескать,
спрашивал о здоровье, беспокоился. Девчонке будет приятно.  А  поддержка
ей сейчас нужна, ой как нужна...
   Скорбно склонив голову,  Золотев  вышел  из  кабинета.  Я  потянулся,
встал, размялся, похрустел пальцами, затекшими от  авторучки.  Несколько
минут поболтал по телефону с женой. Походил из угла в угол, от  сейфа  к
окну и обратно - шесть шагов в каждую сторону.
   Было тихо, только с улицы доносился детский гомон и стишки, которые я
уже давно выучил наизусть: "Гуси, гуси, га-га-га! Есть хотите? Да-да-да!
Ну летите. Серый волк под горой не пускает нас домой!"
   Под окном был детский сад, и если чуть подвинуть стул влево, то прямо
из-за стола можно увидеть песочницу, грибочки и маленьких, беспокойных и
шумливых обитателей этого малышиного царства.
   Работать не хотелось. Я вернулся  к  столу,  выдвинул  средний  ящик,
спрятал в него раскрытую книжку. Белов потерял  бы  дар  речи  от  столь
вопиющего нарушения трудовой дисциплины!
   "... Но  восемь  блокирующих  спутников  на  стационарных  орбитах  -
беспрецедентная  мера,  принятая  на  закрытом  заседании  Чрезвычайного
Совета, - красноречиво сообщали осведомленному человеку, что дело  не  в
радиации, а в более серьезной опасности, представляющей угрозу  разумной
жизни во всей Галактике, ни больше ни меньше! Горик, подобно  многим,  в
эту опасность не верил и чуть не  поплатился  -  я  вытащил  его,  можно
сказать, из-за черты..."
   Я захлопнул ящик. Интересно,  но  удовольствия  от  такого  чтения  -
никакого.
   Давая  отдых  зрению,  я  закрыл  глаза  и  увидел  кукольно-красивую
Марочникову,  опухшую  от  слез  растрепанную   Вершикову,   пытающегося
произвести впечатление респектабельного человека Валерия Золотова.
   Он мало похож на заботливого друга, еще  меньше  -  на  бескорыстного
утешителя. А если отбросить чушь про  дарящих  сувениры  дипломатов,  то
фирменная пачка "Мальборо" стоит у спекулянтов от пяти до семи рублей  -
в зависимости от насыщенности рынка. Таковы факты.
   Я открыл правый ящик, среди сломанных авторучек, линеек,  карандашей,
ластиков и целой кучи всякой ерунды, разобраться с которой смогу  только
в очередной субботник, нашел  черную  каплю  складывающейся  семикратной
лупы и только после этого взял оставленную Золотовым пачку.
   Резко прозвенел телефонный звонок. Сдержав нехорошие слова, я  поднял
трубку.
   - Зайцев!
   - Приветствую, Юрий Владимирович! Как живздоров?
   На проводе был майор Фролов - замнач райотдела, курирующий  уголовный
розыск.
   - Твоими молитвами, Степан  Сергеевич,  -  рассеянно  ответил  я,  не
отрываясь от линзы.
   - Опять без ножа режешь? Месяц ведь заканчивается!
   Жалобный тон у Фролова не получался, но старался он от души.
   - Вершиковой обвинение  не  предъявлено,  потому  карточку  на  лицо,
совершившее преступление, выставить не могу, -  монотонно  пробубнил  я,
ведя увеличительное стекло вдоль склейки целлофана.
   - Ну а в какое положение ты нас ставишь? Статкарточки нет, значит, на
районе висит нераскрытое убийство! Да с меня голову снимут!  А  за  что?
Подозреваемая-то у тебя в камере! К чему же бюрократизм разводить?
   Дальнейший разговор известен наперед: "Не бюрократизм,  а  соблюдение
соцзаконности... - Формализм - не законность... -  Процентомания  -  тем
более... - У нас общие цели... - Прокуратура не отстаивает ведомственные
интересы..." И т.д, и т.п.
   - Извини, Степан Сергеевич, потом поговорим: у меня люди.
   Линия склейки была ровная, без задиров... Ни  заусениц,  ни  царапин,
целлофан прилегает ровно, ни складочки, ни морщинки.
   Похоже, пачку не вскрывали. Я сложил лупу, бросил на место.  Повертел
сигареты, щелкнул ногтем, чуть было  не  понюхал.  Прошел  в  смежную  с
кабинетом  длинную,  кишкой,  изрядно  захламленную   комнату,   отыскал
ультрафиолетовую лампу, выключил верхний свет.
   Или вскрывали, но чрезвычайно искусно. Сейчас посмотрим...
   Поднес пачку "Мальборо"  к  тусклому  синему  пятну.  Синими,  как  у
утопленника, руками повертел ее так и этак,  снова  этак  и  опять  так.
Флюоресценция - признак свежести клея - не появлялась.
   Вышел из пропыленной комнатки, постоял, щурясь  на  дневной  свет,  у
окна, прогулялся из угла в угол, снова сел за  стол,  лезвием  аккуратно
вскрыл целлофановую склейку, осторожно освободил пачку, открыл,  высыпал
сигареты перед собой на стекло. Длинной тонкой иглой проколол каждую  от
среза до фильтра.
   Где-то на восьмой или девятой пришло ощущение, что занимаюсь ерундой,
но, как всегда, довел дело до конца.
   И ощутил стыд.
   Не  оттого,  что  добрых  тридцать  минут  провозился   с   невинными
сигаретами,   это,   в   конце   концов,   моя   обязанность:   передача
подследственному, да еще подозреваемому в убийстве, не шутка - вдруг там
записочка на папиросной бумаге, которая перевернет следствие  с  ног  на
голову,  или  пара-тройка  сильнодействующих  пилюль,  или  еще   что-то
подобное, в практике всякое бывало...
   А стыдно стало за ожидание, что обязательно найду нечто  запрещенное,
за уверенность, что не потратит Валерий Золотов пять рублей просто  так,
за здорово живешь, что не способен он заботиться  бескорыстно  о  другом
человеке.
   За плохие мысли стыдно  стало,  ибо  плохо  о  других  думают  только
скверные люди, и не оправдаешься,  что,  мол,  следователь  постоянно  в
дерьме копается, оттого ему всюду гадость мерещится...
   Ладно, самобичеванием тоже увлекаться нельзя, а то недолго  впасть  в
другую крайность, когда законченного подлеца под лакированной маской  не
распознаешь...
   А они маскироваться горазды, особенно если соберутся с себе подобными
и станут вкруговую, в свой круг, со своими нормами  и  правилами,  своей
моралью и своими законами.
   Свой круг... Марочникова,  Вершикова,  Золотов.  Что  же  между  ними
общего? И что произошло там, на загородной даче?
   Странное дело - допрошены все очевидцы  трагедии,  но  никаких  новых
обстоятельств по сравнению со вчерашним днем, когда я располагал  только
первичным материалом, не прибавилось. Факт убийства налицо,  есть  труп,
есть  признание  убийцы.  Но  обстоятельства  и   причины   преступления
по-прежнему непонятны. Неясно и многое другое в этой истории... Но путей
восполнить пробелы  уже  нет:  все,  кого  можно  допросить,  допрошены.
Впрочем, остался еще один свидетель...
   Кортик  был  устаревшего  образца  и  напоминал  католический  крест.
Чешуйчатые ножны, резные перекрестья и набалдашник.  В  свое  время  он,
сверкая бронзой,  висел  у  бедра  какого-нибудь  флотского  офицера  и,
болтаясь в такт ходьбе, придавал особый шик морской  форме.  Сейчас  все
металлические  детали  покрылись  слоем  патины,  витая  костяная  ручка
потускнела и подернулась сеткой мельчайших трещинок.  Проволочный  шнур,
повторяющий извивы рукояти, тоже  потемнел,  выцвела  перевязь.  И  этот
налет старины придавал кортику вид дорогой антикварной вещи.
   Я нажал едва заметную  в  рельефных  выпуклостях  перекрестья  кнопку
замка и потянул рукоятку, освобождая блестящую сталь, лишь в  нескольких
местах  тронутую  мелкими  точками  коррозии.  Обоюдоострый  ромбический
клинок  с  обеих  сторон  покрывал  тонкий  узор  травленого  рисунка  -
парусники, перевитый канатом якорь, затейливая вязь сложного  орнамента.
Кружево травления нанесено мастерски, так что даже продольные  выемки  -
долы  -  не  искажали  изображения.  Красивая  отделка,  изящная  форма,
продуманные пропорции клинка  и  рукояти,  искусная  резьба...  В  таком
сочетании  стали,  кости  и  бронзы   эстетическая   функция   вытеснила
утилитарную, эта привлекательная вещица  воспринималась  как  украшение,
произведение искусства, а не оружие...
   Хищные финские ножи, изогнутые с восточным коварством  клыки,  удалые
кинжалы, грубо-прямолинейные тесаки и  штыки  не  оставляют  сомнений  в
своем целевом назначении. Кортик  -  другое  дело.  Потомки  итальянских
стилетов,  тонких  и  острых,  как  иголки,  способные  проскользнуть  в
невидимую глазу щелочку доспехов, они превратились в оригинальную деталь
форменного костюма, в символ офицерской чести.  Честь  и  оружие  -  эти
понятия тесно переплетались во все времена. А вот оружие чести и  орудие
убийства - категории несовместимые.
   Через мой сейф прошло множество кухонных ножей с  нелепыми  округлыми
ручками и криво сточенными от длительного употребления лезвиями, десятки
тупых зазубренных топоров, ржавых молотков  и  других  привычных  и  как
будто  бы   безобидных   бытовых   предметов,   использованных   вопреки
изначальному предназначению для того,  чтобы  грубым  металлом  оборвать
чью-то жизнь.
   Но кортик при таких печальных обстоятельствах попал сюда впервые.  На
клинке не осталось криминальных следов:  благородная  сталь  отталкивает
жидкость,  и  она  скатывается  каплями,  но,  если   присмотреться,   в
углублениях рисунка увидишь бурые разводы.
   А вот почему эксперт не обнаружил пальцевых отпечатков?  Не  вытирала
же Вершикова рукоятку! При случайном убийстве следы не уничтожаются.
   Впрочем,   потожировые   паутинки   папиллярных   узоров    хотя    и
красноречивые,  но  весьма  непрочные  свидетели,  их  надо   специально
сохранять, закреплять, фиксировать. А в сумятице экстренной помощи  было
не до того, кортик вынули из раны, он лежал на ковре, следы вполне могли
стереться о ворс...
   Ладно. Когда придут практиканты, составлю протокол осмотра,  и  можно
будет считать, что допрошены все очевидцы преступления.
   С  начала  следующего  дня  я  занялся  текущими  делами.   Напечатал
обвинительное  заключение  по  делу  Тряпицына,  подшил  его,   заполнил
карточки статотчетности и пошел к прокурору.
   В  приемной  худая  и  томная  завканцелярией   Маргарита   с   густо
подведенными глазами и жгучим черным  локоном,  лежащим  полукольцом  на
меловой щеке, вручила мне свежую почту.
   У шефа сидел начальник райотдела, и я  воспользовался  паузой,  чтобы
просмотреть  полученные  бумаги.  Среди   них   был   акт   строительной
экспертизы, я не стал читать его, а сразу заглянул в заключение.
   Высокая двойная дверь резко распахнулась, и в приемную вышел  грузный
и шумный подполковник Молоков.
   - Кого я вижу! Здравствуй, Юра! - как всегда  радостно  удивился  он,
словно встретил вдруг близкого человека в самом неожиданном месте.
   Когда-то мне казалось, что столь бурное приветствие  есть  проявление
открытого дружелюбного характера, и  молодому  следователю  было  лестно
такое радушие. Узнав Молокова  поближе,  я  обнаружил,  что  он  человек
далеко не простой, отнюдь не восторженный, с довольно тяжелым  и  крутым
нравом. А роль компанейского,  душа  нараспашку,  парня  -  неустранимый
стереотип, выработанный  двадцатью  годами  оперативного  стажа:  умение
сходиться с людьми, располагая их  к  себе  с  первой  минуты,  является
обязательным качеством хорошего сыщика.
   Не выпуская моей руки  из  широченной  ладони  и  продолжая  радостно
улыбаться, Молоков отступал в угол, пока мы  не  оказались  скрытыми  от
посторонних глаз за огромным металлическим шкафом с вещдоками.
   Я знал, что Молоков хочет сказать, но он был профессионалом  и  начал
не с того.
   - По молкомбинату у  нас  появились  интересные  факты:  оказывается,
Игнатюк организовал в тарном цехе подпольный участок - штамповали крышки
для консервирования! Васильцов выбивал  жесть  сверх  фондов,  непонятно
пока, как списывали... В общем, свяжись с Грибовым.
   Грибов был начальником ОБХСС.
   - Хорошо, спасибо...
   Я отвечал механически, прокручивая  последствия  для  дела  от  новых
данных.
   Дополнительная документальная  ревизия,  очередное  продление  сроков
следствия, выход на  "левую"  жесть...  Это  только  то,  что  лежит  на
поверхности!
   - Да, кстати, совсем забыл!
   Выбрав  подходящий  момент,  Молоков  хлопнул  себя  по  высокому,  с
залысинами, лбу.
   - Там, видно, Фролов чего-то недопонял,  но  он  сказал,  что  ты  не
собираешься до конца месяца предъявлять обвинение Вершиковой...
   - Посмотрим. - Не  оценив  дипломатической  гибкости  собеседника,  я
толкнул высокую, обитую новеньким дерматином дверь и уже  в  затемненном
тамбуре сообразил, что даже не попрощался с  Молоковым  -  настолько  он
озаботил меня своим сообщением.
   Белов сидел, закопавшись в бумаги, и время от времени делал  какие-то
пометки большой синей ручкой.
   -  Дело  Тряпицына,  Павел  Порфирьевич,   -   ответил   я   на   его
вопросительный взгляд.
   - Хорошо, - Белов достал листок учета дел, находящихся в производстве
следователей, и поставил птичку. - А что у вас с другими делами?  Имейте
в виду, по молкомбинату вскрылись новые  факты,  объем  работы  большой,
надо расчищаться!
   - Акимов и Гоценко -  окончено,  подошью,  составлю  обвинительное...
Сейчас вот поступила экспертиза по Перову...
   - Ну-ну, - оживился Белов. - И что там? Помню, он ссылался на  плохой
цемент.
   - Причина  катастрофы  в  несоблюдении  технологии  кладки.  Качество
цемента нормальное...
   - Значит, его  доводы  опровергнуты...  -  Он  задумчиво  забарабанил
пальцами по столу.
   - Да, теперь надо решать...
   - А что решать? Арестуйте - и под суд! - В  голосе  Белова  появились
резкие нотки.
   - Арестовать?
   - А чему вы  удивляетесь?  Преступление  серьезное,  повлекло  тяжкие
последствия!
   - Да жалко... У него ребенок маленький. Нарушение правил строительных
работ - неосторожность...
   - Жа-а-лко, - протянул прокурор. - Вот эта наша жалость и приводит  к
уголовным делам. Его надо было давно с работы уволить, так нет,  жалели!
Старается, мол, и человек хороший. Так и взращивается безответственность
и некомпетентность.
   Хороший человек - это не профессия.  Расплодили  "хороших  людей"!  И
результаты налицо. А у погибшего, кстати, тоже дети,  двое!  Их  вам  не
жалко? - Белов  сделал  короткую  паузу  и  решительно  рубанул  ладонью
воздух.  -  Предъявляйте  обвинение  и  берите  под  стражу!  Письменное
указание давать нужно?
   - Нет. - Шеф опять был кругом прав.
   - Значит, с этим решено, до конца месяца пойдет в суд. - Белов сделал
еще одну пометку. - А что с делом Вершиковой? Молоков  жаловался,  будто
мудрите, отчетность им портите, раскрываемость снижаете...
   Я знал, что Молоков не жалуется, но шеф любил обострять ситуации.
   - ...Разве мало оснований для предъявления обвинения?
   - Да вроде достаточно, - я пожал плечами. - Но  с  другой  стороны  -
свидетели ничего не видели, прямых улик нет, сама Вершикова дает путаные
показания. Иногда мне кажется... В общем, не похоже,  чтобы  она  просто
так, без причины совершила убийство.
   - Э, Юрий Владимирович, признаться, такого от  вас  не  ожидал,  -  с
укором проговорил прокурор и усмехнулся.
   - Чего "такого"?
   -  Такого  мальчишества,  даже,  извините,  дилетантства.   "Кажется,
наверное, не похоже..." Да  разве  это  следственные  категории?  Вы  же
профессионал и  должны  оперировать  только  фактами.  Фактами!  Сколько
преступлений совершается практически безмотивно,  по  пьянке,  когда  не
только причины нет, но и повод-то  пустяковый!  Или  вы  первый  год  на
следствии?
   Он был прав.
   - Где вы видели убийство при свидетелях,  с  изобилием  прямых  улик?
Неочевидные преступления доказываются всегда на косвенных, и они  ничуть
не хуже, даже  прочнее,  вы  это  знаете  из  теории,  но  с  косвенными
доказательствами труднее работать!
   - Убедили, - попытался я прервать аутодафе, но не тут-то было.
   - Искусство следователя,  я  имею  в  виду  хорошего  следователя,  -
нравоучительно продолжал прокурор,  -  в  том  и  состоит,  чтобы  уметь
интуитивные  догадки  превращать  в  доказательства.  А  все  эти  голые
сомнения... - Он махнул рукой. - Грош им цена.
   Белов хлопнул ладонью по столу, как бы вбивая беспочвенные сомнения в
полированную столешницу.
   - Предъявите Вершиковой  обвинение,  допросите  тщательно,  подробно,
постарайтесь установить  психологический  контакт,  пусть  она  вспомни