. Девяносто девять процентов за  то,  что
это обычная отговорка, но он предпочитал верить в остающийся  один  про-
цент.
   Элефантов опустился в кресло. В квартире был полумрак,  сильно  пахло
сигаретами. Галина не разрешала курить в доме. Четко высвечивались зеле-
ные цифры на циферблате электронных часов. Нервно прыгали  точки,  отме-
чавшие ход секунд. Они уходили быстро. И впустую. Раньше Элефантов  счи-
тал себя рационалистом и не допускал непроизводительных затрат  времени.
"Надо спешить, - считал он, - только так можно  успеть  что-то  сделать,
чего-то достигнуть". У него  была  четкая,  последовательно  продуманная
программа, ясная, реально достижимая цель. Как давно это было!
   Сколько времени потрачено на бесплодные раздумья и нерациональные пе-
реживания! И цель теперь у него какая-то туманная  и  временами  малоре-
альная, как мираж. Интересно, какая цель в жизни у Марии?
   Элефантов распечатал очередную пачку,  щелкнула  зажигалка,  неверное
газовое пламя выхватило из темноты стеллажи с  книгами"  стол,  платяной
шкаф.
   Вопрос, который он задавал себе и раньше, но мимоходом, вскользь,  не
стремясь ответить. Красивое лицо Марии не было  замутнено  раздумьями  о
своем месте в жизни. Она производила впечатление женщины, которая знает,
чего хочет. Но предпочитает не распространяться об этом. Даже  становясь
свидетельницей споров: что главное для человека, как нужно  жить  и  для
чего вообще живем мы на земле, споров, в которых люди часто против  воли
обнажают свое существо, - она отмалчивалась,  не  определяя  собственной
позиции. О чем думала Мария, чем жила? Что волнует ее, что радует и  что
огорчает? Этого Элефантов не знал, хотя был знаком с ней несколько  лет,
и не просто знаком...
   Раньше он не задумывался, что Мария очень скрытная по натуре. О  себе
она практически не рассказывала. Хотя оброненные невзначай фразы -  даже
очень осторожный человек иногда проговаривается, редко: раз-два  в  год,
но он хорошо помнил все, связанное с Марией, - так  вот,  эти  случайные
фразы, выстраиваясь одна за другой, могли дать представление о  внутрен-
нем мире Нежинской. И хотя Элефантов противился этому,  давние,  однажды
произнесенные и уже забытые ею слова стали вспыхивать у него  в  памяти,
как яркие цифры электронных часов, складываясь в цепочку, отражающую ло-
гику характера женщины, которая все эти годы оставалась для него  загад-
кой.
   "Знаешь, как  женщина  становится  другом?  Знакомая  -  любовница  -
друг... У меня много друзей... Без денег ты не человек... Я немного сар-
тистировала... Они говорят, что я  гуляла  от  мужа  направо  и  налево.
Представляешь? Направо и налево!.. Ну я же не грубиянка. Я не  могу  ры-
чать на людей... Ведь семья - это самое главное, что есть у  человека!..
Я - женщина свободная... Я живу одна, и мне это нравится!.. Знать ты  ни
о чем не можешь! Ты можешь только догадываться!.. Браслет ни  о  чем  не
говорит! По крайней мере, о том, на что ты намекаешь... Да, я  могу  вы-
пить с мужчиной в номере гостиницы. И что из этого следует?"
   Цепочка получилась скверная, от нее за версту несло  ложью,  изощрен-
ностью и пороком. Эти сорвавшиеся с языка фразы, соединенные друг с дру-
гом, приобретали совершенно иное звучание. И никак не могли принадлежать
Прекрасной Даме. За ними крылась логика хищницы - недалекой, но  хитрой,
жадной, расчетливой и распутной.
   Элефантов так вдавил сигарету в пепельницу, что  обжег  себе  пальцы.
Однажды они с Марией заспорили: что есть хитрость. Он  считал,  что  это
способ компенсировать недостаток ума, она  же  горячо  отстаивала  прямо
противоположное.
   Элефантов с горечью усмехнулся. Он не раз говорил ей, что  она  умная
женщина. Да и другие говорили. Лесть? Отчасти, но не только.  Она  умела
производить такое впечатление. Интеллигентное  лицо,  задумчивые  глаза,
немногословность, за которой должно скрываться нечто значительное, опре-
деленный житейский опыт. Вот, пожалуй, и все. Маска, прикрывающая пусто-
ту. Широтой кругозора и глубиной мышления  она,  конечно,  не  обладала.
Умение "подать себя" - другое дело. Например, когда нечего сказать, сде-
лать вид, будто есть о чем промолчать...
   Стемнело, но свет включать не хотелось. Элефантов встал, на ощупь на-
шел диван, растянулся, не забыв поставить на пол, чтобы были под  рукой,
пепельницу и сигареты. Курил он обычно немного и сегодня втрое  перекрыл
норму, во рту было горько, в горле першило. В открытую  балконную  дверь
тянуло свежим ветерком.
   На душе тоже было горько. По всем канонам сейчас следовало  напиться,
но для него такой рецепт не годился: будет еще хуже.
   Конечно, Марию не назовешь умной женщиной - вернулся он к  прерванной
мысли. Или хотя бы последовательной.
   Сквозь разрывы в облаках просматривались звезды.  Дул  ветер,  облака
двигались, и казалось, что светящиеся точки летят по  небу,  как  армада
ночных бомбардировщиков. Хотя ночные бомбардировщики наверняка не  имеют
сигнальных огней. Вот что значит стереотип мышления!
   Она мыслила стереотипами, подходящими для данной конкретной ситуации.
В отрыве от нее безупречно правильные стереотипы вступали  в  противоре-
чие. Вот, например, как в разные моменты времени она оценивала их  отно-
шения. Снова в телетайпной ленте памяти отчетливо пропечатывались  давно
умершие фразы.
   "Это оправдано, если есть чувства. А если их нет... Я  не  могу  быть
только с тобой! Мне надо выйти замуж, у ребенка должен быть отец!.. Нет"
не выйду, все это глупости... А о Галине и Кирилле ты подумал?.."
   Элефантов глубоко затянулся и, ощутив прилив дурноты, погасил сигаре-
ту.
   Кто же такая Мария Нежинская?
   Если быть объективным и придерживаться логики фактов, получить  ответ
нетрудно. Как называется женщина, постоянно изменяющая мужу?  Да  еще  с
несколькими любовниками? Идущая на связь без любви  вопреки  объявляемым
вслух принципам? Привыкшая изощряться, выкручиваться, лгать и предавать?
Ничего не стесняющаяся и до бесстыдства раскованная в постели? И, конеч-
но, научившаяся всем своим постельным штучкам не в супружестве? Не поща-
дившая мужа ради сомнительной "свободы" и откровенно упивающаяся ею?
   Ответ так и вертелся на языке, - короткое, хлесткое и  оскорбительное
бранное слово. Если бы кто-нибудь посмел так назвать Нежинскую,  Элефан-
тов сцепился бы с ним насмерть, бил, кусал, царапал, грыз, пока не  при-
кончил или пока сам оставался жив. Но сейчас к страшному ответу он  при-
шел сам! На основе бесстрастного анализа неопровержимых фактов!
   Но ведь Мария, чистоплотная и аккуратная  Мария,  с  нежным  лицом  и
прекрасными глазами, с милой привычкой добавлять уменьшительные суффиксы
в слова, с синей жилкой на левой щиколотке, которую он так  любил  цело-
вать, не могла, никак не могла быть!.. На этот раз он даже  мысленно  не
произнес грязного, обжигающего, как позорное клеймо, слова.
   Элефантов вскочил и щелкнул выключателем. Как вообще можно было доду-
маться до такого! Он стоял посредине комнаты, щурясь от яркого света,  и
постепенно приходил в себя.
   Виноваты темнота, одиночество, ударная доза никотина, гипнотизирующие
мерцающие часы.
   Человек, который несколько минут назад в темноте  с  холодной  безжа-
лостностью патологоанатома препарировал светлый облик  Прекрасной  Дамы,
не был Сергеем Элефантовым!
   "Как раз он им и был! Нормальный человек - спокойный, трезвый, с цеп-
ким аналитическим умом! А не слепой сентиментальный олух, в которого  ты
превратился за последние месяцы!"
   Такое с Элефантовым случилось  впервые:  его  "я"  раздвоилось,  одна
часть управлялась разумом, вторая - чувствами, и эти части спорили между
собой. Расщепление сознания - признак шизофрении.  Он  вспомнил  рассказ
Марии, как ее муж лечился у психиатра.
   "Да ее просто нельзя любить, если не хочешь сойти  с  ума.  Нежинский
испытал это на себе, теперь ты почувствовал то же самое. Так всегда  бы-
вает, когда любимая женщина оказывается дрянью".
   Элефантов привык спорить аргументирование, даже  с  самим  собой.  Но
сейчас у него был только один, весьма шаткий, чтобы  не  сказать  более,
аргумент - Мария не может быть такой. Почему? Да нипочему. Не может -  и
все тут. И хотя он понимал, что  голословное  утверждение  и  доводом-то
считать нельзя, но ухватился за него обеими руками. Что еще ему  остава-
лось делать, если чувства вступили в непримиримое противоречие  с  разу-
мом?
   "Все это чушь, - обратился он к своей разумной половине. - Ряд небла-
гополучных жизненных обстоятельств может, конечно, представить ее в  не-
верном свете. Но это если пользоваться только двумя красками - черной  и
белой. А разве можно все упрощать там, где речь идет о  сложной  челове-
ческой натуре? Легче всего свести ее слова, действия и поступки  к  при-
вычным шаблонам: хорошо и плохо. Попробуй понять  ее  до  конца,  разоб-
раться во всех нюансах, руководивших ею побуждениях!  Может,  она  стоит
выше тех предрассудков, которые называют  моралью?  Ведь  есть  вольные,
свободолюбивые лошади, на которых нельзя накинуть узду!"
   Там, где касалось Марии, быть объективным он не мог, а придерживаться
логики не хотел. И все же, несмотря на все хитрости и уловки, избавиться
от терзающего его смятения, тягостных, на грани уверенности подозрений и
острой тоски не удалось.
   Вдруг ему показалось, что виновник всего - Хлыстунов, вот кто  вытес-
няет его из сердца Марии! Но за счет чего? Чем он лучше? Подходящего от-
вета не было. Так внезапно оказавшийся в цивилизованном мире  папуас  не
смог бы понять, отчего все его огромное богатство  -  дюжина  консервных
банок, десяток разноцветных осколков и даже целая бутылка с  яркой  эти-
кеткой - ровным счетом ничего не стоит.
   Что же делать? Что? Что?!
   Нет, надо отвлечься, так недолго и сойти с ума! Он не  глядя  взял  с
полки книгу и усмехнулся подсознательной целенаправленности  немотивиро-
ванного внешне движения. Тот самый томик Грина. Принадлежащий ей. Помня-
щий прикосновение Ее рук...
   Он перелистнул несколько страниц.
   "Черняк слушал, недоумевая, что могло так мучить контрабандиста.  Ло-
гика его была совершенно ясна и непоколебима: если что-нибудь отнимают -
нужно бороться, а в крайнем случае - отнять самому.
   - Вас это мучает? - спросил он, посмотрев на Шмыгуна немного  разоча-
рованно, как будто ожидал от него твердости и инициативы. - А есть ли  у
вас револьвер?.."
   Это место, да и весь рассказ производили на него сильное впечатление.
Группка нагло обманутых, застывших в беспомощной растерянности  людей  и
их случайный знакомый, бродяга и авантюрист, мимоходом решивший  все  их
проблемы. С помощью твердой натуры, крепкой руки и револьвера.
   Сюжет не новый, постоянно повторяющийся: герой-одиночка, восстанавли-
вающий справедливость мощным ударом и метким  выстрелом.  Но  гриновский
Черняк вовсе не супермен, у него обычные, а не пудовые кулаки и даже ре-
вольвер - только атрибут, не столько решающий довод, сколько необходимый
довесок к спокойному умению отчетливо видеть цель и с непреклонной реши-
тельностью ее добиваться.
   Сам Элефантов, привыкший действовать только в рамках дозволенного, не
представлял, как можно без колебаний и сомнений идти напролом через  все
преграды и запреты, и всегда немного завидовал тем, кто на это способен.
   Он положил книгу на стол.
   А ты, Серега, можешь стремиться к заветному рубежу  без  оглядки,  не
считаясь ни с чем? Ведь ты не трус и если раньше не делал ничего такого,
то только потому, что не было значительной цели. Сейчас она есть...
   Он прислушался к себе. Та  же  тоска,  растерянность,  горечь.  "Если
что-то отнимают, надо бороться, а в крайнем случае отнять  самому".  Уже
давно он не испытывал душевного покоя, метался,  ревновал,  переживал...
"Вас это мучает? А есть ли у вас револьвер?"
   Сергей открыл платяной шкаф и, пошарив среди изрядно  поредевших  ве-
щей, вытащил из дальнего угла тяжелый, глухо лязгнувший  чехол  зеленого
брезента. Пальцы привычно расстегнули два ремешка, присоединили стволы к
ложу, защелкнули цевье. В руках у него  был  короткий  японский  штуцер.
Верхний ствол гладкий, двенадцатого калибра, под дробовой патрон, нижний
- нарезной. Из любого он легко попадал с пятидесяти метров в  консервную
банку.
   Двадцать два тридцать семь. Самое время. Элефантов  читал  достаточно
детективных романов, чтобы знать, что делают в подобных случаях. Он  по-
ложил в карман два - хватит и одного, но всегда должен быть запас - хищ-
но вытянутых остроконечных патрона, связку ключей,  накопившихся  в  хо-
зяйстве за долгие годы, фонарик. В футляр для чертежей  поставил  разоб-
ранный штуцер, завернутый в старую болонью. Готово. В двадцать два сорок
пять он вышел на улицу, на такси подъехал  к  нужному  месту,  последний
квартал прошел пешком. В темном углу двора,  надетской  площадке,  надел
плащ и дождевую кепочку, спрятал в песочницу футляр, накинул на шею  ру-
жейный ремень и, придерживая через карманы части оружия, чтобы не звене-
ли, зашел в подъезд и поднялся наверх.
   Вопреки опасениям, подобрать ключ к чердачной двери удалось  довольно
быстро. Здесь было душно и темно, фонарик пришелся как раз кстати. Осто-
рожно ступая, Элефантов подошел к слуховому окну. Нужные ему окна распо-
лагались как раз напротив и чуть ниже - очень удобно. Лампа под  старин-
ным оранжевым абажуром освещала обеденный стол, за которым  ужинал  Эдик
Хлыстунов.
   "Какие-то тридцать пять - сорок метров", - прикинул Элефантов,  соби-
рая штуцер. Патрон мягко скользнул в патронник, четко щелкнул замок. От-
личная машина.
   В оранжевой комнате появилась мама Эдика со  стаканом  чая  в  руках.
Элефантов прицелился. Он охотился на кабана, лося и волка, но в человека
целил впервые. Как всегда, перед выстрелом он  сросся  с  оружием,  стал
продолжением непомерно удлинившегося ствола и перенесся в миг, следующий
за спуском курка. Резкий,  усиленный  замкнутым  пространством  звуковой
удар, красно-желтая вспышка, слабо тренькнувшее в комнате со старомодным
абажуром стекло, опрокинувшийся навзничь вместе со стулом Хлыстунов, бе-
зумное лицо и истошный, душераздирающий крик его матери...
   Отраженное от цели воображение вернулось на захламленный чердак,  где
остро пахло бездымным порохом, и убийца лихорадочно  разбирал  сделавший
свое дело штуцер.
   Элефантов вернулся из будущего мгновения, которому так и  не  суждено
было стать настоящим. Нажать на спуск и хладнокровно влепить пулю в  лоб
Хлыстунову он, конечно, не мог.
   Собственно, он с самого начала знал, что не выстрелит.  Сделанное  до
сих пор - только попытка доказать самому себе нечто весьма существенное,
но настолько неуловимое, что точно сформулировать это словами было  зат-
руднительно. А приблизительно, огрубленно... Что ж, можно  сказать  так:
способность бороться за свою возлюбленную методами, свойственными насто-
ящему, не знающему сомнений мужчине. И тем, что он уже  выполнил,  а  на
юридическом языке это называлось приготовлением к убийству,  он  доказал
требуемое.
   Ведь от научного сотрудника Сергея Элефантова - начинающего  ученого,
соискателя степени кандидата технических наук, законопослушного  гражда-
нина и члена профсоюза, все совершенное за последний час потребовало  не
меньшего напряжения воли, смелости и решительности, чем расправа с  шай-
кой бандитов от лихого ковбоя из заокеанского вестерна. А стрелять в лю-
дей он, естественно, не умел. Эта способность, наверное,  требовала  ка-
ких-то особых качеств, которыми он не обладал.
   Элефантов переломил ружье. С отрывистым щелчком вылетел  и  шлепнулся
где-то позади неиспользованный патрон. "Черт, забыл  выключить  эжектор!
Теперь не найдешь! Ну да хрен с ним!"
   Все. Игра в гриновского героя кончилась. В реальной сегодняшней жизни
пуля козырем не является. Элефантов снова повесил разобранное  ружье  на
шею, под плащ.
   Хлыстунов допил чай и смотрел телевизор - гладенький, самодовольный и
благополучный. У него не было серьезных проблем и мучительных  пережива-
ний, он не умел жить страстями и, уж конечно, не был способен  на  аван-
тюрные, экстраординарные поступки. Даже из-за Марии.
   Элефантов ощутимо почувствовал свое превосходство, и у  него  улучши-
лось настроение. Что Мария в таком нашла? Нет, это не соперник!
   "Все равно обойду я любого, в порошок разгрызу удила, лишь бы  выдер-
жали подковы и печенка не подвела!" - насвистывая, он направился к выхо-
ду, не зажигая фонарика, так как прекрасно ориентировался в темноте.
   Но по дороге домой настроение снова стало портиться от  мысли,  отог-
нать которую не удавалось. Элефантов постарался думать о  чем-либо  дру-
гом, но она упорно выплывала на первый план, настолько короткая  и  чет-
кая, что не воспринять ее однозначно было невозможно при всем желании.
   Дело вовсе не в Хлыстунове!
   Когда Элефантов прятал штуцер обратно в шкаф, его второе  "я"  ехидно
прошептало: "Тебе пришлось бы перестрелять полгорода. Патронов  не  хва-
тит. Лучше уж выстрели один раз в нее - и дело с концом!"
   Элефантов выругался и сильно хлопнул дверцей.
   Утром он позвонил Орехову.
   - Скажи своему купчику, что, если он не передумал, я  готов.  Да,  по
тому делу. И чем скорее он раскошелится, тем лучше.
   Орех поощряюще закудахтал в ответ, но Элефантов не стал слушать.
   "Попробуем по-другому, - с тяжелой злостью думал он, захватив ладонью
нижнюю часть лица. - Всей этой свистобратии до меня  далеко.  И  если  я
возьмусь за крапленые карты и сяду играть по их же правилам - все  равно
буду первым!"
   Под пальцами скрипнула щетина, Элефантов достал бритву. Из зеркала на
него смотрело незнакомое лицо: запавшие щеки, туго обтянутые кожей  ску-
лы, мешки под глазами, лихорадочный недобрый взгляд.
   - Ну, здравствуй, - сказал Элефантов. - Только имей в виду: ты не по-
бедил меня, а я поддался тебе.
   "А это имеет значение?" - глазами спросил тот, новый.
   И Элефантов должен был признать, что никакого.


   Глава пятнадцатая
   РАССЛЕДОВАНИЕ

   Ответ с Сахалина пришел раньше, чем можно было ожидать.  Крепкий  па-
рень с обветренным лицом уверенно распахнул дверь кабинета, резко протя-
нул руку, и еще до того, как представился, стало ясно: свой.
   - Палатов, начальник Холмского уголовного розыска.
   Он дружелюбно улыбнулся.
   - Исполнял запрос, а тут появилась необходимость  проскочить  в  ваши
края: интересующий нас человек здесь объявился.  Вот,  думаю,  два  дела
сразу и сделаю.
   Палатов положил на стол несколько бумаг.
   - Посмотрите вначале это, а потом о моих нуждах потолкуем.
   Протоколы допросов нескольких сотрудников метеостанции, знавших  Эле-
фантова.
   "... Хороший, дельный человек, знающий специалист, в общем,  надежный
парень. Увлекался охотой, хорошо стрелял. Своего оружия не было, пользо-
вался ружьями товарищей..."
   Во втором протоколе то же самое, в третьем... Вот оно! "... Несколько
раз охотился с двуствольным карабином иностранного производства, который
одалживал у кого-то из местных жителей. Собирался купить его,  но  купил
или нет - я сказать не могу..."
   Справка Холмского РОВД: "За Элефантовым С. Н. огнестрельного либо хо-
лодного оружия не зарегистрировано".
   - Что у вас там за карабины иностранного производства?
   - Японские двустволки. Верхний ствол под дробовой  патрон,  нижний  -
пулевой. Хорошая штука. Откидной  диоптрический  прицел,  автоматический
выбрасыватель гильз. У местного населения их много, да  и  в  экспедици-
ях...
   Я порылся в сейфе, поставил на стол патрон.
   - От нижнего ствола?
   - Точно!
   Палатов подбросил патрон на ладони и вернул на место.
   - Этот парень, которым вы интересовались, стрелял  классно.  На  пари
вешал на палку консервную банку, отходил и метров с  пятидесяти  -  бах!
Вся в пробоинах! Ну дробовой сноп - понятно, многие попадали, а потом он
пулей - бац! И опять в цель. Вот этого почти  никто  по