ое это дело - ожидать, как тебе судьбу  определят  -  орлом  или
решкой. Когда привезли на суд в автозаке, тут, по крайней мере,  ясно  -
не выпустят. Не потому, что нельзя - нынче все можно, а потому что  про-
курор со следователем уже как могли перестраховались, и, если бы сущест-
вовала хоть крохотная такая возможность, они бы и не подумали с  арестом
затеваться. Так что сиди спокойно и жди, тем более оно примерно  извест-
но, сколько отвесят.
   Другое дело приговор областного суда или, скажем, Верховного. Тут ме-
лочевкой не занимаются, и здания поприличней, и конвой другой - не  при-
вычные милиционеры, а сторожкие солдаты из внутренних войск. Но  главное
в другом - здесь могут произнести слова, от которых  у  самого  бывалого
зэка желудок опускается: "К смертной казни". И в зале - тишина, и наруч-
ники на завернутых назад руках, и раскаленный или перемороженный автозак
под мигалкой и сиреной, а вокруг кругами: "к расстрелу",  "вышака",  "на
луну отправили"... Вот тут уж равнодушных не остается. И дело не в конк-
ретном приговоренном, не о нем спорят профессора, не  его  защищают  из-
вестные писатели, лауреаты госпремий и активисты общества "Международная
амнистия". Дело в самом принципе: имеет ли право государство лишать жиз-
ни своего гражданина? Этично ли это? Гуманно ли? Цивилизованно ли, нако-
нец?
   Может ли один человек на законном основании  пролить  кровь  другого?
Или писаные законы не должны нарушать естественных  человеческих  запре-
тов?
   Пожизненное заключение - альтернатива или более мучительный вариант?
   Споры ведутся давно, в пользу каждой позиции высказано  много  убеди-
тельных аргументов. А между тем...
   "... учитывая исключительную опасность содеянного..."
   "... приговорил..."
   "... к исключительной мере наказания..."
   "... смертной казни!"
   Жестко обкатанные, с многократным запасом прочности сконструированные
формулировки последнего обвинения, как нож  гильотины,  обрубают  тысячи
социальных связей осужденного, беспощадно и навсегда отделяя его от все-
го хорошего или плохого мира людей.
   И если бы суровые слова,  облеченные  в  строго  определенную  форму,
скрепленные подписями и гербовой печатью,  могли  не  только  определить
юридическое положение приговоренного, но и воздействовать на  физиологи-
ческие процессы его организма: остановить сердце, нарушить  кровообраще-
ние, парализовать мозг, - писать далее было бы не о чем. Но ни одна  бу-
мага - самая весомая и авторитетная - не способна сама по себе произвес-
ти какие-либо изменения в окружающем мире, тем более выполнить работу, с
которой легко справляется падающий с двухметровой высоты кусок косо сто-
ченного металла.


   Глава вторая

   По пустынной, далеко просматривающейся улице с мигающими,  как  глаза
зверей, желтыми сигналами светофоров, на определенной  инструкцией  ско-
рости - восемьдесят километров в час - неслась  машина-фургон  с  косыми
надписями "Хлеб" на обеих сторонах стального кузова.
   Любой инспектор дорнадзора ГАИ обязательно остановил бы ее и  спросил
у водителя, какого черта он гонит как на пожар... Но поздней ночью гаиш-
ники обычно не встречаются и вопросов не задают. А если бы вдруг и  слу-
чился какой на дороге, он бы получил соответствующий ответ, тоже предус-
мотренный инструкцией, хотя вряд ли этот ответ разъяснил бы все его сом-
нения - скорее наоборот: добавил бы новые.


   Глава третья

   Валера Попов перешел в областной аппарат как раз тогда, когда Фаридов
оформлялся на пенсию. Это совпадение  во  многом  определило  дальнейшую
судьбу капитана, хотя Фаридова он знал только в лицо и, встречая в кори-
доре угрюмого коллегу из другой службы, даже не раскланивался с ним.
   Пока Фаридов лежал в госпитале,  произошло  еще  одно  событие,  спо-
собствовавшее развитию простого совпадения кадровых перемещений в  нечто
большее.
   Воскресным вечером гражданин Козлов повесил в ванной на бельевой  ве-
ревке жену, а потом из охотничьего полуавтомата "МЦ 21-12" открыл  огонь
по автомобилям и прохожим. С шестого  этажа  открывался  широкий  сектор
обстрела, мишеней было много, и то, что обошлось всего  тремя  ранеными,
можно отнести только на счет счастливой случайности.
   Улицу перекрыли, послали за снайпером, но Козлов стал молотить по ок-
нам магазинов и жилых домов. Тогда Попов по пожарной  лестнице  влез  на
балкон, проник в квартиру и, как написали в вечерней газете, "обезвредил
преступника". "Обезвредил" он его выстрелом с трех метров в левый бок  с
ранением сердца, повлекшим мгновенную смерть.
   Через час, когда Попов дрожащей рукой писал объяснение прокурору, еще
не зная, как обычно в подобных случаях, - наградят его, уволят со службы
или отдадут под суд, в дежурку заглянул низкорослый  плотный  человек  с
незапоминающимся лицом, в тщательно подогнанном и отглаженном мундире  -
подполковник Викентьев, который с интересом осмотрел героя дня. На  сле-
дующий день Викентьев внимательнейшим образом изучил личное дело капита-
на Попова. И что интересно: занудливый кадровик  без  звука  выдал  этот
секретный документ подполковнику, хотя Викентьев начальником  Попова  не
являлся и, следовательно, никакого отношения к его личному делу не имел.
   Еще через день прокурор дал  заключение  о  правомерности  применения
оружия. С учетом того, что Козлов был  обычным  психопатом,  руководство
решило не представлять Попова к награде, а  поощрить  деньгами  в  сумме
шестидесяти рублей.
   Вечером, когда коридоры управления опустели, Викентьев зашел к  заси-
живающемуся допоздна генералу. Звание и должность не позволяли ему  зап-
росто заходить к начальнику управления, тем не менее он это сделал. Если
бы в приемной находился внимательный наблюдатель, он бы отметил, что тя-
желую дверь генеральского кабинета начальник второстепенного отдела рас-
пахивает уверенней, чем иной  полковник,  возглавляющий  самостоятельную
службу.
   - Заходи, Владимир Михайлович. - Грузный краснолицый генерал оторвал-
ся от бумаг и, глядя на вошедшего поверх массивных, в щегольской  оправе
очков, вытряхнул ему навстречу из рукава форменного кителя  пухлую,  по-
росшую рыжеватыми волосами ладошку.
   Викентьев пожал начальнику руку и, не ожидая приглашения, сел у длин-
ного приставного стола.
   - Лесухину кассацию отклонили, - как будто продолжая разговор о хоро-
шо знакомых собеседникам вещах, сказал генерал.
   - Знаю. Вчера подал помиловку, - так же обыденно отозвался Викентьев.
- Думаю, ничего ему не светит.
   - С бензином вопрос решили? Я давал указание.
   Викентьев кивнул.
   - Теперь с перекраской тянут резину. Уже два литра спирта отдал - од-
ни обещания.
   Генерал пристально посмотрел на подчиненного.
   - Все-таки по-своему делаешь? У Солженицына - фургон "Мясо", у  Евту-
шенко - "Хлеб", и у тебя то же самое! Ни шагу в сторону от шаблона!
   Подполковник отвел взгляд и упрямо молчал.
   - Ну-ну, тебе видней, - примирительным тоном продолжил генерал.  -  С
чем пришел?
   - Надо готовить человека вместо Фаридова. Хочу попробовать Попова.
   - Кто такой? - удивился генерал. - Ах, новенький  из  розыска...  Да,
подписывал на него приказ, парень шустрый. Думаешь? Молодой ведь...  Хо-
тя...
   Генерал снял очки, массирующим движением провел по лицу, будто  желая
сорвать постаревшую морщинистую кожу, задумался.
   - Может быть, может быть... - повторил он как бы про себя, помолчал с
полминуты и принял решение. - Ладно, пробуй Попова!
   Последняя фраза прозвучала резко, отметая все сомнения. То, что гене-
рал не стал давать напутствий и указаний, свидетельствовало о полном до-
верии Викентьеву. Полковник это понял и оценил.
   - Разрешите идти? - сугубо официально спросил он.
   Не поднимая глаз, генерал кивнул. Он опять с головой был  погружен  в
работу.
   В четверг перед перерывом Викентьев  набрал  четыре  цифры  на  диске
внутреннего телефона и, не здороваясь, сказал:
   - Саша, зайди ко мне в обед.
   Таким тоном демократичный начальник  вызывает  подчиненного.  И  хотя
старший оперуполномоченный уголовного розыска Сергеев не был подчиненным
Викентьева, он ответил коротким: "Вас понял"  -  традиционным  оборотом,
принятым для общения с начальством.
   Ровно в четверть второго  двухметровый  майор,  в  скрывающей  фигуру
культуриста мешковатой гражданской одежде, свернул в не  просматриваемый
из длинного коридора "аппендикс", ведущий к лестнице черного хода, и без
стука распахнул дверь единственного здесь кабинета. Это не было проявле-
нием невоспитанности - просто Сергеев последние семь лет входил в группу
захвата особо опасных преступников и по-другому открывать двери не умел.
   - Что за парень Попов? - в лоб спросил Викентьев, не тратя времени на
предисловия.
   - Хороший парень, - не удивляясь, ответил Сергеев. - Смелый,  цепкий,
надежный.
   - Ну а вообще? - настаивал подполковник. - Чем увлекается, с кем дру-
жит, пьет - не пьет...
   Всю жизнь Сергеев занимался боевыми единоборствами - от  традиционных
самбо и бокса до экзотических карате и кунг-фу. Эти увлечения и регуляр-
ные задержания вооруженных бандитов не могли не сказаться на  его  внеш-
ности. Даже в минуты благодушия суровое лицо  майора  -  со  сплющенными
ушами, перебитым носом, плохо и хорошо заметными шрамами, холодным  нас-
тороженным взглядом, не располагало к доверительным  расспросам.  Сейчас
боевая маска закаменела окончательно.
   - Я что, когда-нибудь давал компру на товарищей? - будто бы  спокойно
процедил Сергеев, но казалось - чуть разомкни он сжатые губы, и выглянут
клыки. "Волкодав" есть "волкодав". В такие минуты от него исходила волна
ледяной решимости, парализующая глубоко-глубоко, на животном уровне, са-
мого дерзкого блатаря.
   Но на аккуратного, в подогнанной и отглаженной  форме,  подполковника
Викентьева происшедшая с Сергеевым метаморфоза никакого  впечатления  не
произвела.
   - Да ты что, Саша, совсем плохой? -  небрежно-снисходительно  спросил
Викентьев. - Разве я когда-нибудь компру на ребят сдаивал?
   Боевая маска едва заметно расслабилась.
   - Вместо Фаридова нам человек нужен, - продолжал подполковник. -  Вот
я и присматриваюсь к Попову.
   - Вот оно что...
   Сергеев опустил глаза на разбитые туфли сорок шестого размера.
   - Молодой парень... Что, больше некого?
   - Предложи!
   Аккуратный Викентьев буравил "волкодава" пронизывающим колючим взгля-
дом, и тот заметно сник.
   - То-то же! - отрубил подполковник. - Знаешь, с кем он дружил в Цент-
ральном райотделе?
   - С Петровым, Свиридовым, - нахмурясь, ответил майор.
   - Правильно. Но это все знают. А на Олимпиаду он ездил с  Куприным  и
Васильевым. Вот у них четверых и поинтересуйся - как да  что.  Если  все
нормально - в - выходные вывези его на природу и присмотрись сам...
   Сергеев, опустив голову, молчал.
   - Понял? - резко спросил Викентьев.
   Словно отходя от нокдауна, майор потряс головой.
   - Чего ж непонятного...
   Внутреннее сопротивление отступило, и он настраивался на  предстоящую
работу.
   - На природу с нашими ехать?
   - Зачем? - Викентьев неодобрительно пожал плечами. - Собери  компанию
из своих ребят, хочешь - возьми Наполеона. Даже  обязательно  возьми,  -
поправился подполковник. - У него глаз - как рентген!
   - Больно мутный рентген-то, - буркнул Сергеев, чтобы оставить за  со-
бой последнее слово.
   - Не беспокойся, все, что надо, высветит. Старый конь борозды не  ис-
портит. Нам у него многому можно поучиться... Конечно,  с  поправкой  на
современность.
   Викентьев внимательно разглядывал  собеседника,  постукивая  упругими
сильными пальцами по крышке стола.
   Сергеев встал.
   - Тебе все ясно, Саша?
   - Ясно, - хмуро ответил майор.
   - Вот и хорошо. Сейчас иди пообедай и - вперед!
   Викентьев любил, чтобы последнее слово оставалось за ним, любил, что-
бы его слушались, и умел этого добиваться, хотя Сергеева повел в  столо-
вую не наказ подполковника, а элементарный голод.
   У стойки раздачи  Сергеев  встретил  Куприна  и,  хотя  они  не  были
друзьями, заговорил с ним и сел за один столик. Как-то сам собой  разго-
вор зашел об участии в охране порядка  на  Олимпиаде,  и  Куприн  охотно
рассказал, как они с Васильевым и Поповым провели полтора месяца в  сто-
лице.
   Вечером Сергеев проскочил в Центральный райотдел,  решил  ряд  мелких
вопросов и поболтал со старыми приятелями Петровым  и  Свиридовым.  Хотя
разговаривал он с ними порознь, каждый раз речь случайно заходила о  По-
пове, и Сергеев внимательно, не перебивая, выслушивал  собеседника,  что
бывало с ним нечасто.
   Васильева майор не знал, но зато Женя Гальский учился с ним в  Высшей
школе, и когда однокашники встретились на улице у райотдела, то  обрадо-
вались и решили вместе провести вечер.  Зашли  к  Гальскому,  поужинали,
немного выпили; углубились в воспоминания, Васильев подробно  рассказал,
как он с замечательными парнями Куприным и Поповым работал на Олимпиаде,
и пожалел, что Гальский до сих пор незнаком с такими отличными ребятами.
   По субботам, как правило, в УУРе работали, поэтому  Сергеев  назначил
выезд на восемнадцать тридцать. Гальский и Тимохин ушли раньше, а Серге-
ев с Поповым покинули здание УВД, когда стрелки часов на проходной  сло-
жились в вертикальную линию. Они неспешно прошли по широкому  неприбран-
ному проспекту мимо шумного, даже перед закрытием, базара -  Попов  дер-
нулся было в пеструю толпу, но майор легко удержал его за плечо: "Не на-
до, все есть".
   На площади перед рынком промышляли карманники, наперсточники, дешевые
проститутки и мошенники, специализирующиеся на приезжающих с товаром се-
лянах. Вся эта публика либо знала оперативников в лицо,  либо  вычисляла
по коротким прическам, достаточно строгой одежде, а главное - по  манере
держаться, уверенной походке и "рисующим" взглядам.
   - Менты, сдуваемся! - Кто-то прятался за киоск, кто-то сворачивал  за
угол, кто-то просто отворачивался, закрываясь растопыренной пятерней, но
без особого страха, скорее по привычке - чувствовалось, что в данный мо-
мент опасности опера не представляют.
   - Гля, кто это с Сергеевым? Наверное, новый... Тоже хороший бес!
   Попов хотя и доставал только до плеча своему спутнику, но шел упруго,
колко смотрел по сторонам, резко поворачивался, и чувствовалось,  что  в
драке он - не подарок.
   Пройдя рыночную площадь, они спустились  на  набережную,  постояли  у
узорчатой чугунной, проломанной в двух местах решетки и ровно  в  восем-
надцать тридцать подошли к четвертому причалу.
   На черной чугунной тумбе, исправно простоявшей здесь  девяносто  лет,
сидел улыбающийся старичок с выцветшими зеленоватыми глазами, большим, в
красных прожилках носом и седым венчиком волос, обрамлявшим гладкую, ро-
зово отблескивающую лысину. В руках  он  держал  старомодную  клеенчатую
сумку и соломенную шляпу.
   - Привет рыболовам! - весело крикнул он, взгромоздил шляпу на  голову
и, довольно бодро вскочив с разогревшейся за день тумбы, поздоровался за
руку вначале с Сергеевым, потом с Поповым. - А где же остальные? Неужели
опаздывают? Водка-то небось скисает!
   Это был ветеран МВД, отставной полковник Ромов по прозвищу  Наполеон,
которое относилось не к внешности или чертам характера, а к  излюбленной
истории о том, как в сорок седьмом году он чуть  не  насмерть  отравился
пирожным, съеденным в буфете наркомата. Наверное,  отравление  и  впрямь
было сильным, раз происшествие так врезалось в память. К тому же оно да-
ло побочный эффект: заядлый курильщик Ромов на всю жизнь получил  отвра-
щение к табаку. "Ты бы запатентовал этот способ и лечил от курения, стал
бы миллионером", - подначивал Викентьев, когда Наполеон с  увлечением  в
очередной раз начинал про присыпанное подрумяненными крошками  пирожное,
которое он съел почти через силу, можно сказать, из жадности.  Но  пере-
бить мысль рассказчика удавалось редко и только одним  способом  -  надо
было спросить: "А что, в буфете в те годы пирожные продавались?"
   Тогда Наполеон входил в раж: "Все там было - и икра, и крабы, и  вод-
ка, и коньячок... Хочешь - прими сто пятьдесят в обед, или звание обмой,
или приехал кто с периферии - пожалуйста! Но пьяных не было! И дисципли-
на - с нынешней не сравнить..."
   - А как с нарушениями соцзаконности? - подмигивал Викентьев, и благо-
душно-ностальгическое настроение Ромова исчезало без следа.
   - Не было никаких нарушений, - побагровев, кричал он,  яростно  грозя
пальцем, - сейчас у вас нарушений в сто раз больше! На улицу не выйдешь!
   Впрочем, в последние годы, когда волна разоблачений захлестнула стра-
ницы газет и журналов, Наполеон старался обходить острые темы и не  при-
нимал участия в подобных разговорах. Только пару раз сорвался:  зашел  с
газетой, шмякнул ею по столу и пустил непечатную тираду.
   - Вот она, ваша законность, почитайте! Завезли  на  элеватор  элитное
зерно, зараженное долгоносиком, и весь урожай псу под хвост!  Разве  это
не вредительство?! А директору выговор за халатность! - Он махнул  рукой
и, ругаясь самыми черными словами, чего обычно за ним не водилось, вышел
из кабинета, громко хлопнув дверью.
   Да когда зимой выпал большой снег, остановился транспорт, стали  про-
валиваться крыши домов, порвались электропровода,  вышли  из  строя  ко-
тельные, полопались трубы и несколько микрорайонов  остались  без  воды,
света и тепла, Ромов тоже пришел в неистовство.
   - Сталина ругаете! Да в сорок первом немцы под самой  Москвой,  мороз
сорок градусов, бомбежки, а город жил нормальной жизнью! А сейчас  захо-
лодало до двадцати, и все разваливается! А если минус сорок ударит? Тог-
да без всяких артобстрелов люди начнут прямо на улицах замерзать! И  пе-
карни остановятся, с голоду будете пухнуть! Хозяева, мать вашу!
   Когда Наполеон гневался, он весь трясся, покрывался красными пятнами,
во рту прыгал зубной протез и во все стороны летели капельки слюны.  Ка-
залось, вот-вот его хватит апоплексический удар. Но было в  этой  ослаб-
ленной возрастной немощью ярости нечто такое, что не располагало к снис-
ходительной усмешке: вот, дескать, разошелся старый мухомор! Многие кол-
леги помнили фотографию на  безнадежно  просроченном  удостоверении  на-
чальника отдела центрального аппарата НКВД Ивана Алексеевича Ромова: мо-
гучая, распирающая стоячий воротник мундира  шея,  тяжелый,  исподлобья,
взгляд, мощная, с бульдожьим прикусом челюсть. Тогда  он  не  был  таким
улыбчивым симпатягой, как вышедший десять лет назад в отставку, но  каж-
дый день приходящий в управление Наполеон.
   Именно в образе доброго веселого дедушки, любителя рыболовных походов
и не дурака выпить предстал перед Валерой Поповым наставник молодых Иван
Алексеевич Ромов, который тщательно скрывал жесточайший геморрой и  рев-
матизм, а потому никому бы не признался,  что  с  трудом  заставил  себя
оторваться от приятно греющего чугуна причального кнехта и с ужасом  ду-
мает о предстоящей ночевке на холодной земле.
   - Ну это у них пусть скисает, а мы можем и сами начать. - Ромов трях-
нул сумкой: внутри звякнуло стекло.
   - Не надо было, аксакал, сказали же - все сами подготовим, -  буркнул
Сергеев и огляделся. - Да вот и ребята.
   С опозданием в три минуты к причалу подошел катер  Эда  Тимохина.  На
корме стоял по стойке "смирно" Гальский в цветастых, до колен, трусах  и
салютовал надкусанной палкой полукопченой колбасы. Ноги у него были  бе-
лые и тонкие, как макаронины.
   - По машинам! - дурашливо закричал он и  дал  колбасой  повелительную
отмашку.
   Сергеев и Попов спрыгнули первыми,  потом  сгрузили  Ромова,  который
изобразил, будто спустился сам и ему только слегка помогли.
   В катере немного хлюпала вода, все разулись. Иван Алексеевич снял до-
потопные босоножки, кряхтя, стащил клетчатые носки с болтающимися носко-
держателями.
   - Видали, что выдают заслуженным чекистам, - подмигнул коллегам  Сер-
геев. - Чтобы было куда пистолеты цепля