А вот выражения лица Ореха, когда тот узнает, что, вопреки его предс-
казаниям, Элефантов заработал фантастическую сумму честным трудом, он не
представлял. И очень хотел увидеть, как переживет тот крах твердых своих
убеждений, непоколебимой уверенности  в  невозможности  достичь  матери-
ального благополучия иначе как всякого рода уловками,  ухищрениями,  мо-
шенничеством. Потому и шел: наглядно подтвердить свою правоту теми аргу-
ментами, которые Орех чтил превыше всего. Порадовать себя напоследок.
   Не получилось. Крах своего мировоззрения Орехов уже пережил накануне,
во время ареста.
   Известие Элефантова не удивило, впрочем, сейчас его было трудно  уди-
вить чем-нибудь. Он тяжело брел сквозь плотный, вязкий воздух, по  щико-
лотки проваливаясь в асфальт. Толчок в спину он оставил без внимания, но
его трясли за плечо, и он повернулся к изрядно поношенному субъекту, об-
нажавшему широкой улыбкой плохие зубы с тускло блестящими "фиксами".
   - Серый, ты чего, пьяный? Или обкурился до одури? Я ору, ору.
   - Пойдем, Яша, чего к приличным людям  вязнешь,  опять  обознался,  -
плачущим голосом причитала невзрачная бледная женщина с плохо  запудрен-
ным синяком на скуле и тянула фиксатого за рукав в сторону.
   - Да отвяжись ты! Это же Сережа Слон, мы вместе в школе учились! Пом-
нишь?
   Элефантов посмотрел в маленькие бесцветные глазки, окруженные  теперь
густой сетью морщин.
   - Помню, Голубь.
   - Вот! - восторженно заорал тот. - А ты, дура, лезешь! Говорю тебе  -
кореш мой!
   Женщина заискивающе улыбнулась и стала счищать с плеча Голубя  засох-
шую грязь.
   - Помнишь, ты меня чуть не зарезал? Голубь хлопнул Элефантова по пле-
чу, его спутница бросила испуганный взгляд, но тут же недоверчиво  пока-
чала головой.
   - Я уже завязал, - гордо сообщил Голубь.  -  Надоело  сидеть,  четыре
ходки, сколько можно! По молодости два раза на квартирах рюхался,  потом
гоп-стоп пришили, а последний раз по-глупому - хулиганка. Вот  она  меня
посадила!
   - Яша, перестань, что человек про тебя подумает!
   - Отвяжись! - Он привычно ткнул ее локтем. - Серый сам  был  приблат-
ненный, да и сейчас за ним небось много чего есть! Точно, Серый?
   - Точно. Такое, что тебе и не снилось.
   - Неужто мокряк? Ну ты даешь! Пойдем, тут забегаловка рядом, потолку-
ем...
   Опасливо втянув голову в плечи, женщина снова потащила его в  сторону
и вновь получила толчок в бок.
   - Давай водки возьмем ради такой встречи, а то у меня от "чернил" же-
лудок болит - язва проклятая... Трояк найдется?
   - Можно разменять...
   Элефантов вытащил пачку сторублевок.
   - Спрячь!
   Голубь отскочил.
   - Ты что, сдурел? Так и сгореть недолго...
   - А ну домой иди, кровосос проклятый, - неожиданно фальцетом завопила
женщина и с отчаянной решимостью толкнула Яшку кулаком в шею. - Мало  по
тюрьмам мыкался? Хватит с бандитами якшаться!
   Она с ненавистью посмотрела на Элефантова.
   - Он, может, и правда людей убивает, мильены в кармане носит, а ты за
него сидеть будешь! За две сотни четыре чреда отмотал, а тут  всю  жизнь
просидишь!
   - Пока, Сергей! Я по натуре завязал... - извиняющимся тоном  прогово-
рил Голубь и скрылся за углом.
   - Вот люди! Напьются и хулиганят! -  сочувственно  сказал  Элефантову
какой-то прохожий. - Не расстраивайтесь. Чего обращать внимание на  вся-
кую пьянь!
   Элефантов побрел дальше. Симпатии прохожего были на его стороне. Хотя
мелкий уголовник и пьяница Голубь не идет в сравнение с  человеком,  со-
вершившим покушение на убийство. Он почувствовал себя оборотнем.
   Такое чувство уже возникло - сразу после выстрела, когда он,  спрятав
оружие, шел по оживленным вечерним улицам; ничем не отличаясь внешне  от
окружающих, и никто не показывал на него пальцем, не кричал  "держи!  ",
не бежал звонить в милицию. Встречные  люди  доброжелательно  улыбались,
знакомые здоровались, не зная, кто сидит в оболочке талантливого научно-
го сотрудника, кто испуганно и настороженно выглядывает наружу через его
глаза. Быть оборотнем оказалось легко, для этого не надо было делать ни-
каких усилий. И оттого особенно противно.
   Изгнать, выжить как-нибудь  того,  другого,  тщательно  спрятавшегося
глубоко внутри, было нельзя. Можно было смириться, взять его  сторону  и
превратиться в него полностью - это очень простой путь: ничего  не  надо
специально делать, живи себе спокойно, и все произойдет само собой. Мно-
гие так и поступают.
   Незаметно для себя Элефантов оказался у двери родительского дома, ус-
ловленным образом позвонил, долго ждал. Наконец дверь открылась.
   - Это наш сын, - сообщил Николай Сергеевич в глубину  квартиры,  и  в
голосе его явно чувствовался непонятный сарказм.
   Отец, как всегда, щурился,  как  всегда,  машинально  вытирал  желтые
пальцы о запачканный химикалиями черный халат, как всегда, спешил.
   - Я тебя слушаю, - он нетерпеливо повел головой. - Что ты хотел?
   Николай Сергеевич сумел найти самые добрые и задушевные слова обраще-
ния к сыну. Элефантов молча рассматривал отца.  Действительно,  чего  он
хотел? Исповедаться? Ощутить поддержку самых близких  людей?  Почувство-
вать их тепло и участие? Глупо! Если бы он голодал,  его  бы  накормили,
если бы Тонул - бросили спасательный круг. Атак...
   - Зачем ты пришел? - снова спросил Николай Сергеевич. - Что-то случи-
лось? - Он непонимающе хмурился.
   - Захотел в туалет. А как раз проходил мимо вас.
   - Ха-ха! - оживился отец. - Проходи!
   Его лицо прояснилось: неожиданный визит сына получил понятное  объяс-
нение.
   - Я вот вспоминаю, получил ли хоть раз в жизни от тебя дельный совет?
Кроме этих: надо хорошо кушать, не болеть, не попадать под машины...
   - При чем здесь это? - растерянно заморгал отец.
   - И еще вспоминаю: ты никогда не играл со мной, не ходил на  рыбалку,
в походы... Тебе всегда было некогда. А отец Юрки Рогова  находил  время
беседовать с нами, модель самолета делал, за город ездил. Я  думал,  что
ты больше его занят... Но он уже тогда был кандидатом наук, сейчас  про-
фессор, директор института...
   - Что ты говоришь? Асенька, что он говорит? - обратился отец в глуби-
ну комнаты. - Я ничего не могу понять...
   - Ерунду всякую мелет, - пояснила с кровати Ася Петровна. -  Переуто-
мился, видно, ум за разум заходит. Да он всегда был грубияном, не  обра-
щай внимания.
   - До свидания, дорогие родители. Как говорится, не поминайте лихом!
   - Уходишь? А в туалет не пойдешь? Странный какой-то парень, - услышал
за спиной Элефантов. - Зачем он приходил? Я так и не понял...
   Сергей подошел к троллейбусной остановке,  проехал  шесть  кварталов,
свернул за угол.
   "Надо было сразу, с утра идти к нему, - нервно подумал он.  -  Сейчас
Игната Филипповича может не быть дома".
   И точно, Старика дома не оказалось. Они разминулись буквально на пол-
часа.
   - Ну, расскажи, за сколько ты продался немцам?
   Несмотря на ужасающий смысл, вопрос был глупым. И  любой  ответ  тоже
оказался бы глупым. Впрочем, ответа не требовалось: обыденно произнесен-
ная фраза с легкой, для проформы, вопросительной интонацией просто  ста-
вила точку над "и".
   Вот, значит, ради чего этот непонятный срочный вызов, спешная дальняя
дорога... Все думали - особое задание, и он сам так считал. Оказывается,
нет. Старик слышал про подобные случаи, о  них  сообщали  шепотом  самым
близким друзьям и никогда не обсуждали, но он и представить не мог,  что
такое произойдет с ним самим.
   Яркий круг света падал на зеленое сукно, освещая  какие-то  бумаги  -
самые важные в жизни Старика, выше, в зеленом от абажура полумраке туск-
ло отблескивали четыре шпалы в петлицах - недавно Грызобоев получил  ка-
питана, что соответствовало общеармейскому званию полковника, а еще выше
начиналась густая тень, голос звучал из пустоты, лица видно не было.
   Но Старик его отчетливо представлял, потому что  видел  лицо  рослого
адъютанта, отобравшего пистолет в приемной, -  грубую  маску  с  презри-
тельным выражением торжествующей силы и особым отблеском беспощадной го-
товности в холодных глазах. Сизов не любил людей  с  такими  глазами.  И
когда ему приходилось подбирать исполнителей для жесткой, страшной, про-
тивной нормальному человеческому существу работы, он выбирал  тех,  кому
предстоящее так же неприятно, как и ему самому, кто выполнит  свой  долг
на нервах, преодолевая естественные чувства, не привыкнув к тому, к чему
человек привыкать не должен, если хочет  остаться  человеком.  В  первую
очередь он руководствовался моральными соображениями, но оказывался прав
и в практическом смысле: охотно готовые на все беспощадные молодчики бы-
ли крайне ненадежны, ибо, не имея внутреннего стержня, легко ломались  в
критических ситуациях, подтверждая, что мощный скелет и крепкие  мускулы
не могут заменить тех скрытых качеств, которые Сизов ценил  в  настоящих
людях.
   - Расскажи, за сколько они тебя купили со всеми потрохами?  Или  язык
проглотил от страха?
   Что бы он ни сказал, значения не имело, все уже решено. Опытный  Ста-
рик знал, что жить ему меньше, чем идти до проходной: первый поворот на-
лево, лестница в подвал - и все. И ему действительно было страшно, пожа-
луй, впервые в жизни он ощутил  липкий  ужас  обреченного,  неспособного
повлиять на ход событий, беззащитного человека, мечущегося по тесной ка-
мере газвагона. Но не таков был Сизов, чтобы поддаваться страху, тем бо-
лее обнаружить его.
   - Посмотрите в моем личном деле, где я был и что делал, - зло  сказал
он. - И никогда не трусил. И язык не глотал!
   - Читал твое дело, - мучнисто-белая с прозеленью - от абажура? - рука
вползла в светлый круг и многозначительно опустилась на  проштампованные
листки. - Весь ты здесь, как голенький...
   Задребезжал звонок, белая рука неожиданно резко схватила тяжелую эбо-
нитовую трубку.
   - У аппарата!
   Дальше звук пропадал -  в  реальности  Старик  не  помнил  разговора,
только общий смысл: Грызобоева настоятельно приглашали куда-то, он с со-
жалением отказывался, говоря, что ему еще "надо разобраться с одним  из-
менником". ("Это я изменник? - отстранение подумал Старик. - Неужели ре-
бята поверят?! "), - его уговаривали, убеждали, дескать, изменник никуда
не денется, и в конце концов он согласился, потому что хотел согласиться
с самого начала.
   - Ладно, иди пока, подумай... Да напиши  чистосердечное  раскаяние...
Утром придешь. И без глупостей - не мальчик!
   Грызобоев нажал скрытую кнопку,  в  дверях  тотчас  возник  пружинис-
то-подтянутый, готовый действовать адъютант - бдительный, знающий  служ-
бу, исполнительный, хороший, верный парень, на которого  можно  во  всем
положиться. Образец подчиненного.
   - Машину к подъезду. А этот пусть идет... пока.
   По доброму лицу пробежала тень неприятного удивления.
   - Оружие?
   - Верни... пока...
   В этот миг Старик отчетливо понял, что на самом  деле  его  вовсе  не
считают изменником и немецким агентом. И ему стало еще страшнее.
   Ночь прошла в мучительных размышлениях. Чрезвычайно ответственная ра-
бота, которой занимался Сизов, предъявляла особые требования к  причаст-
ным людям и имела жесткие правила, не признающие исключений. Пустяков  и
мелочей в ней не существовало, погрешности и  просчеты  не  прощались  -
слишком многое стояло на карте. Незначительная ошибка - своя или  чужая,
любая шероховатость или сбой проводимой операции, отсутствие  ожидаемого
результата, не говоря уже о провале, - могли дать повод для  подозрений.
А еще существовала контригра немецкой разведки: дезинформация,  подстав-
ка, клевета...
   Провалов в работе Старика не было, по крайней мере, он о них не знал,
всего остального со счетов не сбросить, но, получив обратно холодный тя-
желый пистолет и беспрепятственно пройдя мимо часового сквозь  огромные,
в два человеческих роста, обитые понизу медью двери,  он  мог  абсолютно
уверенно сказать: поводов для обоснованных подозрений у Грызобоева  нет!
Значит...
   В спартанской обстановке ведомственной  гостиницы  Старик  докручивал
догадку, испугавшую при выходе из солидного кабинета.
   Если его скомпрометировать и убрать, а еще лучше, чище и грамотнее  -
дать возможность сделать это самому, - тот, кто недостаточно знал Стари-
ка, мог однозначно рассчитывать, как он распорядится полученной до  утра
отсрочкой и возвращенным "ТТ"; если его опорочить, мертвого  проще,  чем
живого, то автоматически потеряют доверие работавшие с ним  люди,  обор-
вутся связи с многочисленными источниками информации  на  оккупированной
территории, обесценятся добытые с неимоверным трудом сведения, свернутся
начатые им и замкнутые на него операции.
   Это могло быть выгодно только коварному и изощренному врагу,  оборот-
ню, получившему возможность под предлогом борьбы за безопасность  фронта
и тыла одним махом срывать тщательно продуманные и  перспективные  планы
командования.
   В управление Старик шел в таком напряжении, в каком обычно  переходил
линию фронта. Утреннее мироощущение отличается от ночного большей рассу-
дительностью, и он хорошо понимал, что такая логичная и убедительная для
него самого догадка в глазах руководства будет выглядеть иначе - как по-
пытка изменника спасти свою шкуру ценой оговора. Да и скорей всего,  ему
вообще не удастся попасть к кому-нибудь выше уровня Грызобоева.  Но  ос-
тавлять вредителя в святая святых Сизов не собирался.
   Вчерашний липкий ужас беспомощности исчез бесследно: то, что в основе
страшных обвинений лежало не ошибочное подозрение, а злонамеренный  рас-
чет, меняло дело коренным образом. Перед ним был враг, а как поступать с
врагами. Старик хорошо знал.
   Недооценив Сизова, Грызобоев допустил главный в своей жизни промах, и
зря он надеется на правило отбирать оружие в приемной,  потайную  кнопку
сигнализации и здоровенного адъютанта с беспощадным взглядом...
   Старик двигался стремительно  и  неотвратимо,  как  мчится  навстречу
взрыву самонаводящаяся торпеда, намертво вцепившаяся в цель акустически-
ми захватами. Собственная судьба его не интересовала, так как находилась
за пределами поставленной самому себе задачи.
   Многие считали Старика везунчиком, хотя чаще всего его удачи объясня-
лись железной волей, целеустремленностью и бесстрашием,  но  надо  приз-
нать, что судьба благоволила к нему и иногда подбрасывала счастливый би-
лет.
   Пост на проходной он миновал беспрепятственно, расценив это как  пер-
вую удачу, вытекающую из самоуверенности и недальновидности  Грызобоева,
но через несколько минут, столкнувшись с тремя мужчинами, выходящими  из
приемной начальника управления, понял, что дело не в  еще  одной  ошибке
оборотня, а в резком изменении обстановки.
   Вид адъютанта, зажатого с двух сторон не уступающими ему телосложени-
ем спутниками, был жалок: распахнутый ворот, споротые  петлицы,  болтаю-
щийся клапан кобуры, а главное - лицо: растерянное, с перекошенным  ртом
и умоляющими глазами.
   - Покажу... все... Я-то ни при чем... За него, гада, не  ответчик,  -
мокро шлепали безвольные губы.
   Порученец в приемной отвечать на вопросы не стал,  другие  сотрудники
ничего не знали или делали вид, что не знают. Наконец замнач оперативно-
го отдела, служивший одно время с Сизовым, рассказал, что Грызобоев  ми-
нувшей ночью пойман на контакте со связником абвера и убит в  перестрел-
ке. Перед этим он развлекался в интимной компании, и  Сизов  понял,  что
уцелел только благодаря пристрастию оборотня к сомнительным увеселениям,
которые даже заставляли его откладывать на завтра незавершенные дела.
   - Дерьмо - оно кругом дерьмо! - только и произнес Старик и  вытряхнул
из правого рукава последнюю техническую новинку немецких  диверсантов  -
тонкую, с авторучку, трубочку, бесшумно выбрасывающую на десяток  санти-
метров трехгранный отравленный клинок.
   - Держи, вы таких еще не видели.
   Старик открыл глаза. Трудно, даже невозможно было определить, с како-
го момента страшный сон перешел в неприятные воспоминания. А он  пытался
это сделать: если сон прервался до разоблачения оборотня - дурной  знак,
если после - счастливая примета. Когда-то давно они старались перед  вы-
ходом на задание отыскать добрые предзнаменования в любой мелочи. Но шли
независимо от того, находилось оно или нет.
   Он встал, размялся, глянул в окно. Утро выдалось солнечным, но  прох-
ладным, приближение осени ощущалось все явственней. Старик пожарил  кар-
тошку, выпил запрещенный врачами кофе, посидел на  продавленном  диване,
сосредоточенно размышляя, и стал собираться.
   Он надел клетчатую домашнюю рубашку, мятые брюки, лет десять валявши-
еся в шкафу, и такой же старый, с потертыми локтями пиджак. Вещи  висели
свободно, и эта наглядность происшедших с ним перемен была неприятна.
   Выгоревшую, с обвисшими полями шляпу Старик взял  у  соседа,  заранее
раздобыл очки, обмотанные на переносье изоляционной лентой, - глаза мог-
ли свести на нет весь маскарад, и он это знал.
   Поглядев в зеркало, он оторвал пуговицу на вороте, подумав, потянулся
за иголкой и добавил на месте отрыва несколько  свисающих  белых  ниток.
Двухдневная седая щетина придавала Старику неопрятный старческий вид,  и
сейчас он выглядел неухоженным, провинциальным дедом, неизвестно по  ка-
кой надобности попавшим в город.
   Внимание к деталям сохранилось еще с тех времен, когда  ему  приходи-
лось погружаться в чуждый, враждебный мир, грозящий смертью за  малейшую
оплошность.
   Во дворе гомонили дети, стукали кости домино, взревел и тут же заглох
двигатель старой "Победы". Старик достал из  ящика  тщательно  смазанный
пистолет, вогнал в обойму, дослал патрон в ствол. Пошарил в карманах ме-
лочь, нашел несколько двухкопеечных монет, порадовался, что не надо  ме-
нять, - одной заботой меньше.
   Соседи смотрели с недоумением, и Старик  опять  порадовался,  что  не
столкнулся с Семеновым, тот задал бы кучу вопросов по поводу его  стран-
ного вида.
   Он медленно шел по улице среди знакомых домов и мирных людей и с каж-
дым шагом все больше казался себе впавшим в детство стариком, играющим в
давнюю, забытую всеми игру. Сейчас он не находился во  враждебном  мире,
напротив - все, что его окружало, было привычным, близким и родным,  это
был его мир, который если и таил опасности, то как раз для тех, кого  он
собирался сегодня найти.
   И Старик вдруг устыдился своего маскарадного костюма, пистолета,  на-
тиравшего левый бок, договоренности с Крыловым, отрывавшей того  от  за-
конного отдыха. Другой на его месте вообще бы отказался от  задуманного,
но Старик не привык бросать начатое на полпути, хотя сейчас мало верил в
реальность своего плана.
   Он позвонил Крылову и сказал, что необходимость в его помощи отпала и
он может отдыхать. Крылов возразил, и они условились, что Старик  позво-
нит через час, расскажет о результатах, а если звонка не  будет,  Крылов
выедет на место и будет действовать по обстановке.
   Потом Старик приехал на тихую кривую улочку, подошел к маленькому ак-
куратному домику и постучал в зеленую  калитку,  представляя,  как  пост
наблюдения фиксирует этот факт и какой шум поднимет завтра Мишуев.
   Когда к нему вышла миловидная располневшая женщина (Надежда Толстоше-
ева, 27 лет, жена младшего, старший - холостяк, а люди болтали  об  этой
семье разное). Старик спросил Владимира или Николая, увидел, как напряг-
лось лицо хозяйки, и услышал, что Их дома нет, когда будут -  неизвестно
и вообще непонятно, зачем они нужны совершенно незнакомому человеку.
   Тогда Старик с простецкой откровенностью  поведал,  что  он  является
родным дедом Вальки Макогонова, который поехал в  гости  к  своим  новым
друзьям, брательникам Толстошеевым, Володьке и  Николаю,  а  обратно  не
возвратился. Обеспокоенный дед приехал следом, в справочном получил  ад-
рес и хочет узнать, где его внук, а если здесь ответа не найдет, то  ос-
танется только один путь - идти в милицию.
   Надежда слушала настороженно, губы ее сжа