Он многозначительно подмигнул.
   - Где вы работаете? - поинтересовался Колпаков, хотя  прекрасно  знал
ответ.
   - Гм... Пока, временно, нигде.
   - А в связи с чем оставили предыдущее место?
   Кулак глянул бешено, но сдержался.
   - Про то все знают... Профессиональная непригодность...  Еще  посмот-
реть, кто к чему пригоден... Да не в том дело! Не в медицину прошусь, на
кой она сдалась!
   - При таких обстоятельствах федерация не сможет рекомендовать вас  на
учебу. Да и вряд ли вы пройдете аттестацию - уровень подготовки не тот.
   - Ты за мой уровень... - Кулаков осекся. - Федерация ни при  чем,  ты
сам мне дай бумажку - и дело с концом! А дальше - мои заботы. И внакладе
никто не останется: я тебе за нее тыщу отстегну, прям счас!
   - Неужели при себе такие деньги носишь? - удивился Колпаков, и  Кула-
ков расценил это как согласие.
   - А чего? Сегодня сбор делал... Садись в машину.
   Бородач плюхнулся на сиденье водителя и отщелкнул кнопку замка задней
двери, но Колпаков остался стоять, наблюдая, как он  вытаскивает  рассо-
ванные по карманам деньги.
   Кулак набирал большие группы и под предлогом того, что обучает не ба-
нальному, как во всех других секциях, карате, а более сложному и опасно-
му виду - кунг-фу, драл по сорок, а то и по пятьдесят рублей с человека.
   - Счас сделаем, если у тебя бланков с собой нет, заедем... Тебе каки-
ми лучше?
   Он говорил уверенно-фамильярно, с легким оттенком  снисходительности:
свои люди, чего кочевряжиться! А деньги разложены по достоинству купюр с
необычной для этого неряшливого орангутанга аккуратностью. Любит  денеж-
ки, сволочь!
   - Крупными.
   - А-а-а, - понимающе осклабился Кулак, - значит, тратить  не  собира-
ешься... И правильно, пусть полежат...
   Он отслюнил пачку двадцатипятирублевок и, держа руку на  отлете,  за-
мешкался.
   - Сверни трубочкой, - ровно сказал Колпаков.
   - Трубочкой? - На бородатом лице отразилось непонимание.
   - Да, и потуже.
   - Счас сделаем, у меня и резинка есть, перехватим. Готово!  Толстова-
то, но ничего, поместится...
   - Тебе видней. Теперь засунь их себе...
   Колпаков точно назвал, куда именно следует засунуть  денежный  рулон-
чик, и тут же схватил дернувшегося было бородача мертвой хваткой за кон-
чик носа, а другой рукой рубанул, будто отсекая зажатую  часть.  Хлынула
кровь.
   Варварский прием, но не опасный, ошеломляет  противника,  выводит  из
строя, не причиняя вреда здоровью. Существенного вреда - хрящ, как  пра-
вило, ломается, но тут уж ничего не попишешь.
   Кулак взревел, рванулся, чтобы  выскочить  на  простор  и  уничтожить
обидчика, пришлось вздернуть его большим пальцем за челюсти и опрокинуть
обратно на сиденье.
   - Тихо, приятель, не шуми. Приедет милиция, а ты тепленький, и деньги
трубочкой... Хоть картину рисуй "Взяткодатель перед лицом закона". И ко-
го покупать надумал?
   Кулаков замычал, Геннадий ослабил нажим.
   - Я честно, без халтуры, в одной секции зарабатываю - и хватает. Сво-
им трудом, между прочим, и знаниями. А  ты  привык  нахрапом.  Все  твои
"контактники" в восторге: как же, здоровенного лба на бензоколонке выру-
бил! Большой подвиг! Лез без очереди да еще ударил неподготовленного че-
ловека в сердце. Есть за что уважать! А кого не запугать - попробуем ку-
пить. Мразь ты все-таки, Вова, вот что я тебе скажу. И врачом был  нику-
дышным, людей калечил, и спортсмен паршивый: нахватался вершков да  сло-
мал ногу Хомутову - вот и все заслуги. Набрался наглости - захотел  сен-
сеем стать, и опять халтура: в три секции не успеть,  завел  помощников,
сам только пенки снимаешь.
   Кулаков пробубнил что-то сквозь окровавленный платок.
   - Нельзя так, Вова, - с театральной назидательностью завершил  Генна-
дий. - Начинай по-другому жить, правильно.
   Он отпустил Кулакова, брезгливо отер испачканные  пальцы  и  пошел  к
своей машине.
   - На себя посмотри, - прогундосил сзади неузнаваемый голос.  -  Ты-то
правильно живешь?! И людей калечишь, и пенки  снимаешь,  только  делаешь
это в перчаточках, вроде с приличием. А какое здесь  приличие?  Ты  меня
презираешь, асам точно такой же!
   Бородач поперхнулся и клокочуще закашлялся.
   "Отвезти его в травмпункт, что ли? - подумал Колпаков. - Ничего,  ок-
лемается и сам доедет, дорога знакомая".
   - Даже хуже меня, потому  что  порядочным  прикидываешься.  Институт,
диссертация... Ширма! С зарплаты ты машину купил и кооператив  построил?
То-то! А еще председатель, мораль читаешь...
   Кулаков снова закашлялся. Почему-то его слова стали задевать Колпако-
ва.
   - И вокруг все такие же двоедушные. Все! Даже жена тебе рога с  Гриш-
кой наставляет!
   - Что ты сказал?
   Он прыгнул, но не успел: машина рванула с места, мелькнуло  страшное,
с растрепанной окровавленной бородой лицо, но невероятно:  рот  Кулакова
раздирала торжествующая улыбка победителя.
   Последняя фраза засела в душе как заноза. Геннадий механически провел
практические занятия, машинально обсудил с Гончаровым  какие-то  текущие
вопросы, кивая, выслушал приглушенную скороговорку  Писаревского.  Хоте-
лось, чтобы побыстрее все закончилось - побыть одному, собраться с  мыс-
лями.
   Но такой возможности не  представилось:  освободившись  в  институте.
Колпаков должен был спешить на квартиру Клавдии. Все уже собрались:  не-
потускневшие жемчужинки в бархатной коробочке. Колпаков усадил их на ко-
вер в два ряда, только Лена и Элеонора не могли принять  позу  лотоса  и
просто подогнули ноги по-турецки, и начал привычную форму расслабления.
   Женщины старательно отрешались от повседневности, свято веря, что это
продлит молодость. Сквозь прищуренные веки Геннадий рассматривал спокой-
ные, незамутненные житейскими заботами и раздумьями о своем месте в жиз-
ни лица. Им-то и не нужен еженедельный  час  психологической  разгрузки:
без всяких медитаций отброшены обычные женские проблемы, неприятные эмо-
ции, переживания.
   Лена и Гришка... Немыслимо... Впрочем,  рогоносцу  всегда  невозможно
представить постыдный факт... А скорее всего избитый и униженный бородач
просто соврал, чтобы причинить боль... Но почему именно такая ложь приш-
ла ему в голову? И почему сам Геннадий размышляет над последними словами
Кулакова, не отвергнув их с ходу, как совершенно абсурдные?
   И в машине по дороге домой Колпаков продолжал  терзаться  сомнениями.
Лена сидела надутой - он не захотел остаться пить кофе, - а он  чувство-
вал себя сползающим в глубокую, без дна яму с осклизлыми стенками.
   Жизнь складывалась не так, что-то следовало менять.
   В этот вечер Колпаков заставил себя выполнить отложенные  "на  потом"
физические упражнения, обежал несколько раз вокруг озера, после душа сел
к письменному столу за работу.
   "Завтра пойду к Габаеву", - решил он. Пора наконец расставить все  по
местам.
   - Геннадий, завтра надо сдать бутылки, в кладовку уже не  войдешь!  -
Лена гремела посудой, распихивая по вместительным сеткам  бутылки  изпод
боржоми, пепси-колы и коньяка, который они с подружками добавляли в кофе
во время своих посиделок.
   Подворачивалась объективная причина, и неприятный визит к Гришке мож-
но было отложить на неопределенное время.
   - Тебе что, денег не хватает? - огрызнулся он,
   - Дело не в деньгах. Дома должен быть порядок, а захламленность  кла-
довки и балкона я терпеть не намерена.
   "Ладно, везде успею. Как всегда успевал. Главное, не сбавлять темпа".
   Возле приземистого, наскоро  сбитого  из  толстых  неструганых  досок
ларька в упорном молчании толклась позвякивающая очередь. Колпаков недо-
вольно оглядел людей, похожих, как содержимое сдаваемой посуды,  и  раз-
ных, как этикетки на ней. Очередь жила своей  жизнью  со  специфическими
проблемами и заботами, окунаться в которые не было ни малейшего желания.
   - Сколько время? Щас перерыв...
   - Какой там! Только час как открылся...
   - А чо ему? Захочет и закроет.  Чо  этот  очкарик  копается?  Давайте
быстрей!
   У окна произошла заминка: растрепанный приемщик отказался  брать  бу-
тылку с оставшимся от пробки кольцом полиэтилена, и круглолицый  дядя  в
старомодных очках растерянно просил у окружающих нож или бритвочку.
   - Интеллигент, его душу, сухое пьет и открыть не умеет! Отходи в сто-
рону!
   - Ладно, давай, я без ножа обойдусь, - сжалился востролицый мужичок с
согнутой ногой, обутой поверх гипса в растянутый дырявый носок. Пересту-
пив костылем через старую клеенчатую сумку, он взял бутылку и  мгновенно
сорвал пластиковое кольцо зубами.
   С извиняющейся улыбкой очкарик протянул еще одну, потом еще...
   Инвалид, не закрывая рта, очищал горлышки о нижние зубы, как консерв-
ным ключом работал, только по прыгающей челюсти  да  брезгливому  оскалу
было видно, что в массовом исполнении процедура тяжела и неприятна. Кол-
паков представил привкус пыли и полиэтилена, скользящее по зубам  стекло
и раздраженно сплюнул.
   А очкарик, уже без улыбки, деловито извлекал из сетки замызганные бу-
тылки и подавал "консервному ключу", поднимая для  удобства  на  уровень
рта.
   - Ну, вы здесь играйтесь, а у меня обед, - равнодушно сказал приемщик
и привычно захлопнул окошко.
   - Только начал работу - уже обед!
   - Я же говорил! Кто ему указ?
   - Что он сказал?
   - Закрылся, вот что сказал!
   - Что?
   - Закрылся, глухая ты тетеря!
   Человек, которого обозвали глухой тетерей, стоял за инвалидом. Колпа-
ков видел только спину в клетчатом поношенном пиджаке.
   - Как это закрылся?
   Пиджак подался вперед, и мощный удар вышиб филенку деревянной ставни.
Колпаков напрягся в нехорошем предчувствии. Ударить так мог только  про-
фессионал высокого класса...
   - Ты что, алкаш, в милицию... -  Грозный  крик  задушенно  прервался:
клетчатый рукав нырнул в окошко и наполовину вытащил растрепанного чело-
века наружу.
   - Работай, гад, а то остаток жизни будешь зубы в руке носить!
   Голос был незнакомый, но предчувствие не оставляло Колпакова.
   Приемщик плюхнулся обратно за прилавок, одернул халат на груди, нерв-
но повел головой на кадыкастой шее и заорал на оторопелого очкарика:
   - Что стоишь как пень, всю очередь держишь!
   С извиняющейся улыбкой очкарик стал выставлять бутылки на прилавок.
   После него сдал посуду  инвалид,  затем  клетчатый  пиджак.  Колпаков
ждал; когда человек, ссыпая в карман мелочь, повернулся,  он  уже  готов
был с облегчением перевести дух, но в  следующую  секунду  усилием  воли
сдержал стон: незнакомое лицо было лицом Рогова.
   От чемпиона ничего не осталось. Человек, двигающийся как заводная иг-
рушка, постаревший, обрюзгший, с деформированными чертами лица  и  новой
красной полосой через лоб с белыми поперечинами от скобок, так же  отда-
ленно напоминал блистательного победителя,  как  выношенный  до  предела
клетчатый пиджак был похож на модный костюм,  заботливо  купленный  ког-
да-то красавицей Стеллой.
   Рогов шел прямо на Колпакова, но не улыбнулся, не поздоровался, хотел
обойти. Когда Геннадий осторожно придержал его за рукав -  напружинился,
глянул с угрозой, прищурился напряженно.
   - Ты, тезка? Здоров! Вот сволочь, хотел закрыться, а на людей  напле-
вать!
   Колпакову показалось, Рогов тяжело пьян, но он тут же понял, что  тот
не менее мучительно трезв и это состояние для него совершенно  неперено-
симо.
   - Пойдем, тезка. - Рогов подхватил его под локоть и увлек за собой  к
цели ясной и единственно необходимой.
   - Они сейчас все обнаглели, вот и сопляки... - Он осторожно  коснулся
лба. - Если бы трезвый - поубивал! Забыли, хорошего никто  не  помнит...
Знаешь, почему я проиграл первенство мира?  Поскользнулся  на  банановой
корке - и все дела... Тогда меня любили, приглашали, уважение,  почет...
А сейчас? И миллионер, сволочь... Глухая собака  ни  одному  хозяину  не
нужна. Ну да он еще пожалеет!
   - Где вы сейчас работаете? - громко спросил Колпаков.
   - А Стелла живет с парикмахером. Не слышал? Я ей  все  оставил,  одни
медали сто тысяч стоят, но мне ничего не надо. А? Что смотришь?
   - Вы работаете? - почти  выкрикнул  Колпаков  и,  поймав  напряженный
взгляд Рогова, понял, что он читает по губам.
   - Работаю. Ходячей отмычкой. Видал, как я этого хмыря открыл? Знаешь,
почему я тогда проиграл? Негр уже был мой, но я не достал. Сказать поче-
му? Потому что у них мафия, на негра знаешь какие  ставки  были?  Вот  и
бросили банановую корку. И все дела. Теперь-то что - Стелла с парикмахе-
ром живет, миллионер завел молодого битка, здорового, крепкого. Стеллу я
никогда пальцем не трогал, а до хозяина как-нибудь доберусь...
   Колпаков высвободил руку и остановился. Рогов этого не заметил,  про-
должал говорить, жестикулировал на ходу, когда он вскидывал  руку,  было
заметно, что пиджак болтается на нем, как на вешалке. От прежнего Рогова
ничего не осталось. Разве что удар. Не тот, конечно, что раньше, но  все
же...
   Возле оставленных сеток с бутылками крутился застенчивый очкарик.
   - Забирай. - Колпаков пнул свою сетку с бутылками ногой и сел в маши-
ну.
   Человек в старомодных очках с извиняющейся улыбкой переложил  бутылки
себе в сумку, а сетку протянул в приоткрытое окно.
   Не глядя на него. Колпаков дал газ.
   Гришка жил в двухкомнатной, хитро обустроенной квартире. Одна  комна-
та, сразу напротив входной двери, напоминала аскетизмом келью буддийско-
го монаха: голые стены с большими портретами мастеров карате, деревянный
пол, покрытый циновкой, блок для растяжек, резина, складная макивара.
   Здесь Гришка занимался сам, иногда тренировал в индивидуальном поряд-
ке одного-двух учеников. Но главное  назначение  спартанского  жилища  -
поддерживать миф о незыблемой верности принципам Системы, подчинении  ей
всего жизненного уклада.
   Это действовало: в "осведомленных" кругах считали, что Габаев  вплот-
ную приблизился к высшим тайнам бытия и скоро  перейдет  на  качественно
новую ступень в карате. Слухи  старательно  распространялись  учениками.
Габаев снисходительно улыбался, но их не опровергал.
   Вход во вторую комнату был замаскирован под платяной шкаф. Там имелся
мягкий диван, полированная стенка, шторы в тон обоям, бар, кресло и  все
необходимое, чтобы компенсировать недополученный в убогой  обители  пос-
лушника комфорт.
   Габаев дома ходил в старом вылинявшем трико, черное расписное  кимоно
берег для торжественных случаев.
   - Погоди, я сейчас.
   Он прыгал перед макиварой, отрабатывал какую-то  связку,  а  Колпаков
прошел на кухню напиться.
   Вода из крана шла теплой, он заглянул в холодильник. Там лежали  гру-
бые куски неоструганных досок и несколько кирпичей.
   "Да что он, умом рехнулся!" - изумился Колпаков,  вытаскивая  отрезок
доски.
   Нет, Габаев знал, что делает. Предварительно он  вымачивал  предметы,
вода проникала в поры, находила мелкие трещинки, а  замерзая,  распирала
их, нарушая целостность материала.
   Колпаков хватил доской о колено, она лопнула, на  изломе  поблескивал
лед. Ай да Гришка! Ну и жук!
   С обломками доски в руках Геннадий вернулся в комнату.
   - Мошенничаешь?
   Гришка ничуть не смутился.
   - Глупости. Зачем мне мошенничать? Ты же знаешь, что я разбиваю и по-
толще. Просто иногда подворачиваются платные демонстрации, а на них руки
портить ни к чему.
   - Это и есть мошенничество.
   Обломки с грохотом полетели в угол.
   - Никакого. В принципе я могу сокрушить предмет, зрители  это  знают,
ждут и получают то, что хотят. В чем обман? В том, что я немного  облег-
чил свою задачу?
   - Странная логика. Все перевернуто с ног на голову!
   - У каждого своя. Ты же не учить меня пришел. Что скажешь?
   Колпаков молча стоял на пороге, переводя взгляд с портрета  Брюса  Ли
на успокаивающего дыхание Гришку.
   Родившееся под влиянием минуты решение  прийти  и  спросить  напрямую
сейчас показалось глупым до беспомощности. Так же, как и надежда  понять
что-нибудь здесь, в хитроумной двуликой квартирке - месте предполагаемо-
го преступления, отыскать какую-либо обвинительную улику или,  напротив,
- найти обеляющее, снимающее все подозрения  доказательство.  Ничего  он
здесь не найдет, а уж радостного, светлого, облегчающего душу - и подав-
но.
   И сказать Гришке ему было нечего. Впрочем... Все  равно  что-то  надо
менять, и сейчас он понял, - с чего следует  начать.  Так  пусть  Габаев
станет первым сенсеем, который это услышит.
   - Скажу я тебе то, что решил  закрыть  абонементные  группы.  Точнее,
прекратить оплату за занятия.
   Колпаков ждал возмущения, гнева, удивления, наконец, но реакция  ока-
залась совершенно неожиданной.
   - Тоже мне новость. Все так сделают, пока волна не пройдет.
   - Какая волна?
   - Не прикидывайся. Серебренников  разузнал  про  платные  тренировки,
подключил оперотряд, они много всякого раскрутили. Особенно про Кулакова
и Котова. Так что сейчас только и остается лечь на дно и пережидать.
   Габаев криво улыбнулся.
   - Чего рот раскрыл? Испугался? Я уже успел к адвокату  сбегать,  про-
консультировался. Если частное лицо за деньги дает уроки  -  математики,
гидроботаники, карате, - претензии могут быть только  материального  ха-
рактера. Налоги, взыскание необоснованного обогащения и  тому  подобное.
Так что не бойся - в тюрьму не посадят!
   Гришка улыбнулся и второй половиной рта.
   - Да и до размеров дохода не докопаются. Мы же бухгалтерских книг  не
ведем. В случае чего заплатим по сотне-другой, и дело с концом!
   Габаев радостно улыбался. Шкуре ничего не угрожало, деньги тоже оста-
нутся целы. Чего волноваться? Скандал, позор, осуждение окружающих - ко-
мариные укусы для слона. Такое же животное, как его бывший любимый  уче-
ник. Неужели он и Лена...
   Очевидно, на лице Колпакова что-то отразилось - Гришка стер улыбку  и
заметно напрягся.
   Нет, не сейчас. Но если действительно...
   - Тогда поберегись, Григорий.
   - Обязательно. Абонементные секции распускаю на каникулы и ложусь  на
дно. До меня не достанут!
   Недалеких людей губит самоуверенность. Через неделю состоялось  засе-
дание спорткомитета, на котором Серебренников дал развернутую информацию
об извлечении нетрудовых доходов из занятий карате. Наряду с другими на-
зывались фамилии Кулакова, Котова и Габаева. Колпаков сидел как на игол-
ках, каждую секунду ожидая своей очереди, избегал тяжелого взгляда разг-
неванного Стукалова и многозначительного, как ему казалось,  Серебренни-
кова.
   Обошлось. Но облегчения не наступило. Впервые в жизни  он  чувствовал
себя воришкой, оказавшимся на грани разоблачения. Мелко, жалко,  постыд-
но. Выходя из ДФК и глядя, как скачет диковинный противовес в прозрачном
цилиндре, он вспомнил, что Стукалов привез его из  заграничной  команди-
ровки, истратив почти всю валюту. Игорь Петрович был увлекающимся  чело-
веком, а увлеченности свойственно бескорыстие.
   Как же энтузиасты карате превратились в обычных дельцов?  Правда,  не
все: Зимин никогда ни марал рук, Окладов...
   Кто еще?
   Колпаков задумался. У себя он уже объявил, что отныне  занятия  будут
бесплатными, но вряд ли это можно считать искуплением вины.
   Кому же развивать карате? Спорткомитет  дисквалифицировал  Габаева  и
Котова, о "диких" тренерах сообщено в милицию,  будут  приняты  меры  по
месту их работы,  ужесточен  контроль  за  использованием  ведомственных
спортивных залов... Но как быть с новым видом спорта в целом?
   Себя Колпаков уже не считал вправе возглавлять федерацию и  собирался
немедленно подать в отставку. Продолжать ли тренерскую работу, он еще не
решил. Если нет, кто останется? Восторженный сторонник Системы Коля  Ок-
ладов, которого не испугали даже два сотрясения мозга?
   Своими мыслями он поделился с женой. Лена не советовала бросать  тре-
нерскую работу, а тем более уходить с поста председателя федерации.
   - Ты слишком мнителен, Генчик. Если каждый начнет так болезненно  пе-
реживать всякие нюансы, некому будет работать.  Считаешь,  что  запустил
дело, - поправляй его!
   И