сложная, ответственная задача и  предопределяла  специальность
задания, требовала специального инструктажа,  специальной  подготовки  и
специальной экипировки. Потом, когда случится то, что  случилось,  стро-
гие, не знающие снисхождения комиссии насчитают в процедуре командирова-
ния сержантов пятнадцать отступлений от приказов и  инструкций,  за  что
поплатятся безупречностью послужных списков и должностями  двадцать  три
офицера - от лейтенанта до подполковника, которые имели хоть  какое-либо
касательство к отправке злополучного спецконвоя.
   Ветераны органов знают, что, хотя  подобные  отступления  встречаются
повсеместно и столь же повсеместно на них до поры до  времени  закрывают
глаза, когда случается ЧП - шутки в сторону, тут уж любое  лыко  идет  в
строку. Таковы правила игры, и они не обсуждаются. Хотя в случае с  сер-
жантами действительно роковую роль сыграли лишь три допущенных нарушения
из пятнадцати: гражданская одежда вместо форменной, отсутствие  вагонных
ключей и карманного электрического фонарика. Но и они не  сами  по  себе
послужили толчком к развитию  событий,  а  лишь  усугубили  неправильные
действия спецконвоя, от которых комиссары, замполиты и замы по работе  с
личным составом безуспешно предостерегают этот самый  личный  состав  на
протяжении последних восьми десятилетий.
   Бабочкин и Трофимов рассматривали командировку спецконвоем не как от-
ветственное и важное задание, а как нежданно-негаданно свалившуюся неде-
лю отдыха от тяжелой, грязной и неблагодарной работы,  придирчивого  на-
чальства,  тягот  неустроенного  нищенского  быта.  И  полная  самостоя-
тельность, и смена впечатлений, и длительное путешествие с пересадкой  в
самой Москве, где ни один ни другой отродясь не бывали,  да  и  вряд  ли
имели шансы побывать по собственной инициативе  в  силу  вечного  безде-
нежья, отсутствия твердых жизненных  перспектив  и  врожденной  сельской
опаски перед большими городами, - все это поднимало настроение,  будора-
жило и веселило. Но недостаточно, ибо у закрепощенных людей въевшиеся  в
кровь, плоть, кости и мозг ограничения и запреты окончательно  растворя-
ются только сорокаградусной жидкостью. И такой  жидкости  они  захватили
две бутылки.
   - Давай, за хорошую дорогу! - Трофимов как старший спецконвоя  первым
поднял стакан, и спецконвоир Бабочкин последовал его  примеру.  Звякнуло
стекло, плеснулась и отправилась по  назначению  прозрачная  "заводская"
водка.
   Сержанты, как им  казалось,  проявили  предусмотрительность:  выждали
время и начали "обмывку" пути только  тогда,  когда  поезд  миновал  ма-
ленькие, некогда уютные и приветливые,  а  теперь  небезопасные  городки
Кавказских Минеральных Вод, прошел узловую станцию и  вышел  наконец  на
долгий перегон, где опасность встретить знакомых и  сослуживцев  стреми-
тельно снижалась. По вагону прошли их коллеги из транспортного отдела  -
такие же сержанты, только более рослые, в форме, с открыто висящими  ат-
рибутами власти: резиновыми палками, наручниками и оружием  в  потертых,
исцарапанных кобурах.
   Пистолеты спецконвоя лежали в дешевой полупустой сумке Трофимова, ко-
торую тот бережливо засунул в ящик для чемоданов. При оружии пить запре-
щено - это аксиома, известная даже  рядовому,  прошедшему  только  курсы
первоначальной подготовки. В дороге, незнакомых местах, в окружении пос-
торонних людей лучше сохранять ясный ум и трезвую голову - это знает лю-
бой здравомыслящий человек.
   - Давай за ребят! - теперь проявил инициативу Бабочкин, кивнув  вслед
патрулю сопровождения, и, согретые чувством корпоративности к незнакомым
людям в знакомой форме, милиционеры опрокинули по второй. Водку меланхо-
лично заедали варенными вкрутую яйцами и дешевой вареной колбасой. Обру-
чи запретов и ограничений постепенно разжимались, приходило редкое и по-
тому непривычное ощущение свободы, ради которого, собственно,  все  неу-
дачники мира и льют в себя любую опьяняющую жидкость.
   В купе, кроме них, ехала ничем не примечательная женщина средних лет,
ей тоже из вежливости предлагали, но она компанию не поддержала,  напро-
тив - под каким-то предлогом вышла в  коридор.  Четвертая  полка  вообще
пустовала. Но им и вдвоем было хорошо.
   - Открывай! - Бабочкин кивнул на запечатанную бутылку.
   - Может, на завтра оставим?
   - Завтра другую купим! - залихватски  подмигнул  сержант,  и  старший
сержант с ним согласился, хотя на гроши командированных и скудные занач-
ки в дальней дороге дай Бог просто свести концы с концами, а уж пить  по
две бутылки водки в день совершенно нереально. Впрочем,  сейчас  они  не
оценивали реальностей окружающей обстановки. События катились по  тради-
ционным для таких ситуаций рельсам, прямиком к трагической развязке.
   Как ни банально это звучит, но факт: водка, разгильдяйство и неосмот-
рительность дали толчок последующим событиям, искалечили судьбы  сержан-
тов, испортили карьеры их многочисленного начальства, привели  к  смерти
одного и инвалидности другого работника вагона-ресторана, породили трех-
томное уголовное дело и противоречивые судебные решения.
   Но в силу причудливого стечения обстоятельств последовавшее за  "рас-
питием" ЧП помогло раскрыть опасную банду и спасти жизни десятка  офице-
ров милицейского спецназа. Вряд ли это можно поставить в заслугу сержан-
там, скорей капризу судьбы, наугад  выбрасывающей  свои  непредсказуемые
кости.
   - Схожу за пивом, - поднялся Бабочкин. Мелкого телосложения, с мелки-
ми чертами лица, он допускал очередную ошибку, отправляясь нетрезвым  на
поиски приключений в ночном поезде.
   В грохочущем тамбуре курил сутулый, с резким профилем человек. Бабоч-
кин остановился. Незнакомец казался на кого-то похожим.
   - Гражданин! - сержанту казалось, что голос звучит уверенно и  власт-
но. На самом деле это было не так. Но официальный тон и казенное обраще-
ние подействовали. Человек мгновенно  развернулся,  в  прищуренных  жгу-
че-черных глазах полыхнула такая злоба, что Бабочкин чуть не  попятился.
"Титков, - промелькнуло в затуманенном мозгу. - Сбежал, гад!"
   Титков был очень опасен, и, хотя, даже сбежав, он никак не  мог  ока-
заться в этом поезде, у сержанта все сжалось внутри.
   - Милиция, сержант Бабочкин! - магическая формула представления всег-
да служила спасательным кругом в любой ситуации, но в последние годы эф-
фект ее здорово уменьшился, также, как и красного удостоверения, которое
сержант автоматически извлек из нагрудного кармана видавшего  виды  пид-
жачка.
   - Попрошу предъявить документы!
   Брызнув искрами, сигарета врезалась в железный пол.  Если  перед  ним
стоял и не Титков, то не менее опасный зверь - милиционер  почувствовал,
что сейчас его разорвут на куски вместе с некогда грозным  удостоверени-
ем. Но ничего подобного не произошло.
   - Что я такого сделал, почему документы? - обиженно произнес человек.
- Смотрите, пожалуйста, если надо!
   Смиренность тона не соответствовала исходящей от незнакомца волне тя-
желой смертельной ненависти, которую листающий паспорт  Бабочкин  ощущал
каждым сантиметром своего тела. Паспорт был в порядке.
   - Откуда и куда едете? - привычно спросил он, хотя уже и не  был  рад
тому, что ввязался в эту проверку.
   - Из Кисловодска. В санатории был. Могу путевку показать, -  спокойно
ответил проверяемый. - Теперь домой, в Тиходонск.
   Все правильно, вот штамп прописки... Бабочкин вернул документ.
   - Счастливо доехать!
   - Спасибо, - человек улыбнулся одними губами. Волна  ненависти  пошла
на убыль.
   "Боятся власти-то", - с удовлетворением подумал сержант, хотя глубоко
внутри шевелилось понимание того, что никакого страха проверяемый не вы-
казал и что покорность его была притворной.
   В следующем вагоне навстречу попался коллега из  патруля  сопровожде-
ния. Форменная куртка расстегнута, галстук болтается на заколке, в ладо-
ни - добрая жменя семечек.  Он  придирчиво  осмотрел  невзрачную  фигуру
спецконвоира, принюхался.
   - Чего шляешься пьяным? Иди ложись спать!
   Минуту назад Бабочкин хотел отрекомендоваться, спросить про обстанов-
ку в поезде, сообщить, что тоже поддерживает порядок и проверяет  подоз-
рительных типов, но грубый тон и явное недружелюбие  патрульного  задели
за живое, поэтому он, стиснув зубы, обиженно протиснулся между любителем
семечек и твердой стенкой купе.
   В вагоне-ресторане посетителей уже не было, сухая, как вобла,  офици-
антка собирала грязную посуду, за буфетной стойкой считал выручку здоро-
венный молодой парень в тельняшке, как потом выяснилось - шеф-повар.  От
него исходил явственный запах спиртного.
   - Чего надо? - буркнул  он,  смазав  сержанта  презрительным,  сверху
вниз, взглядом.
   - Пива. Пару бутылок, - Бабочкин пожалел, что он не в форменной одеж-
де - тогда бы этот наглец разговаривал более почтительно.
   - Нету пива. Такие же алкаши, как ты, все выжрали...
   Парень перехватил пачку купюр резинкой, небрежно бросил деньги в ящик
и ухмыльнулся.
   - Сам ты алкаш! - раздраженно бросил Бабочкин, совершив свою  послед-
нюю, роковую, ошибку.
   Полосатая рука резко распрямилась, мосластый кулак смачно  впечатался
в лицо сержанта. Из носа брызнула кровь. От боли  и  обиды  потемнело  в
глазах. Следующий удар пришелся по шее, ноги  подкосились,  но  какая-то
сила придержала оседающее тело за лацканы пиджака, взметнула вверх и уже
с ускорением шмякнула об пол.
   - Я тебе покажу, рвань сучья! - лениво и без особой  злости  процедил
шеф-повар. Он любил и умел драться, буйный нрав и бычья  сила,  дополняя
друг друга, помогали выходить победителем из каждой  потасовки,  которые
почти всегда он же и затевал, ибо в кулачном бою чувствовал себя уверен-
нее, чем в словесной перепалке или любом другом виде состязаний.  Но  на
этот раз он тоже допустил ошибку, еще не последнюю, но не менее роковую,
чем ошибка сержанта. С учетом финала последующих событий, пожалуй,  даже
более.
   Бабочкин с трудом поднялся, по лицу текли кровь и слезы, в горячке он
не ощущал серьезности увечий, хотя потом выяснится, что у  него  сломаны
ребра и треснули два шейных позвонка. Последняя травма относилась к  ка-
тегории тяжких телесных повреждений. Сейчас он чувствовал только  стращ-
ную слабость, онемение в левой части груди и одеревенелость шеи. Все его
маленькое существо переполняла острая  обида  от  явной  незаслуженности
столь жестокой расправы. На подламывающихся ногах он доковылял  до  бли-
жайшего стула, тяжело повалился на него и заплакал.
   - Сволочи, сволочи, сволочи...
   Тощая официантка протянула мокрое полотенце:
   - На, оботрись.
   Но Бабочкин оттолкнул ее руку.
   - Сволочи! Вот вам!
   Он смахнул со стола несколько тарелок, раздался звон разбитого  стек-
ла. Этот жалкий жест прорвавшейся обиды  при  последующем  расследовании
будет квалифицирован как злостное хулиганство, отличающееся особой  дер-
зостью. Сейчас на шум выглянули посудомойка Маша и  кухонный  рабочий  -
такой же здоровый парень, как шеф-повар.
   - Что случилось, Николай?
   - Все нормально, Игорек. Алкаш хулиганит, посуду бьет. Вера его обте-
реть хотела, а он...
   - Совсем обнаглели! - громко заверещала официантка. - К нему  с  доб-
ром, а он с говном! Надо его в милицию сдать! Где Васятка?
   Бабочкин вскочил.
   - Ах так! Да я сам милиция! Смотрите сюда... Видите? Видите, на  кого
напали? - Он бестолково размахивал красной книжечкой, потом раскрыл ее и
ткнул официантке в лицо, так что она рассмотрела и голубоватую, с  водя-
ными знаками бумагу, и печать, и фотографию в форме.
   - Я еще вернусь! Вам всем будет плохо, вы все пожалеете!
   Когда Бабочкин ушел, официантка встревожено повернулась к шеф-повару.
   - Слышь, Коля, он и вправду милиционер...
   - Ну и хер с ним, - отреагировал тот.
   - Ты же ему всю морду расквасил...
   - Подумаешь... Он сам поддатый...
   - А мы ничего не видели, - сказала Маша.
   - Запирайте двери, мы свое отработали, - подвел итог дискуссии  Коля.
- Надо теперь и отдохнуть по-человечески.
   Поплескавшись полчаса в туалете и не смыв ни боли, ни обиды, ни позо-
ра, Бабочкин вернулся в купе.
   - Вот что со мной сделали! - патетически объявил он, откатив  прикры-
тую дверь. Жующая за столиком соседка охнула.
   Трофимов уставился в распухшее лицо напарника.
   - Кто?
   Губы его сжались в плотную линию, в глазах вспыхнул недобрый огонек.
   - Там, в ресторане...
   Когда Бабочкин закончил рассказ, старший спецконвоя поразмышлял  нес-
колько минут.
   - К патрулю не обращался?
   - Нет... Они на меня, как на вошь, посмотрели. Пьяный, говорят...
   Трофимов еще подумал и тяжело вздохнул, как человек, которому  предс-
тоит выполнять крайне нежелательную, но вместе с тем необходимую работу.
   - Такое прощать нельзя. Надо идти разбираться...
   - Успокойтесь, ребята, ложитесь сейчас лучше спать, утром оно  видней
будет, - принялась увещевать испуганная женщина.
   Трофимов вздохнул еще раз.
   - Нет. Если мы, милиционеры, от хулиганов прятаться будем, то что во-
обще получится?
   - Какие милиционеры? - не поняла соседка. Попутчики явно не были  по-
хожи на стражей порядка.
   Не отвечая, старший сержант поднял полку,  отгородившись  от  женщины
спиной, повозился в сумке и выпрямился.
   - Пошли.
   В пустом коридоре от передал напарнику его пистолет.
   - Только в крайнем случае, понял? Если меня будут убивать.
   Дверь в вагон-ресторан оказалась закрытой. Трофимов постучал кулаком,
ладонью, наконец рукояткой пистолета. В шуме колес стук безнадежно раст-
ворялся. Он ударил сильнее, дверное стекло разлетелось, и  звон  долетел
до служебного купе.
   Здесь "по-человечески" отдыхала от дневных трудов смена вагона-ресто-
рана. Возможности отдыха на колесах сводятся к двум вещам: выпивке и со-
вокуплению. Первая часть была завершена, и вся четверка готовилась пере-
ходить ко второй. Они не первый раз ездили  вместе  и  достигли  полного
взаимопонимания: трахались на глазах друг друга, менялись  партнерами  и
другими доступными способами разнообразили дорожный секс.  У  всех  была
полная уверенность, что это один из элементов их разъездной работы, при-
чем элемент совершенно безопасный, потому что работники  общепита  регу-
лярно получают справки о всестороннем здоровье. И хотя все четверо прек-
расно знали, чего стоят эти неряшливые листки с фиолетовыми штампами, но
уверенность чудесным образом все равно сохранялась.
   Атмосферу возбуждения и сладостного ожидания разрушил звон  разбитого
стекла.
   - Это тот сучонок! - Шеф-повар вскочил, схватил попавший под руку же-
лезный совок и бросился к двери.
   - Подожди, Колян, я тебе помогу! - Игорь побежал  следом,  размахивая
увесистой кочергой.
   В тамбуре было темно, удары совка и взмахи кочерги вымели  милиционе-
ров в соседний вагон, Бабочкин извлек пистолет, но Игорь  выбил  его,  и
оружие отлетело на середину ковровой дорожки.
   - Не подходи, стреляю! - Трофимов тоже обнажил свой ПМ, но на  "заве-
денного" Коляна это не произвело впечатления.
   - Убью, сука! - Он действовал так, как в  десятках  больших  и  малых
драк, украшавших не слишком длинную и не имеющую других украшений  биог-
рафию. - По стенкам размажу!
   Массивный совок со свистом рассекал воздух.
   Старший сержант задрал ствол вверх и нажал  спуск.  Грохнул  выстрел,
пуля пробила декоративный потолок, железную крышу и  унеслась  в  ночное
звездное небо.
   - Я позову наряд! - крикнул из-за  спины  Бабочкин,  раздался  топот,
хлопнула дверь.
   Оставшийся один против двоих Трофимов направил пистолет на  наступаю-
щего Коляна, тот отмахнулся своим импровизированным оружием и  попал  по
кончику затвора. Раздался металлический лязг и  непроизвольный  выстрел,
пуля пробила тонкую стенку купе и ударила в  плечо  лежащего  на  нижней
полке человека.
   Уклоняясь от летающего вниз-вверх совка, старший сержант отступал, но
первые выстрелы как бы сняли подсознательный запрет, он был готов  стре-
лять еще, теперь любой повод мог выбросить навстречу Коляну уже не  пре-
дупреждающую, а останавливающую пулю. Но тот об  этом  не  знал,  в  его
скудном опыте подобных ситуаций не случалось, а на  ошибках  других  он,
как и положено по пословице, не учился.
   Поводом стал пистолет Бабочкина, валяющийся на  затоптанной  ковровой
дорожке: когда Трофимов в очередной раз шагнул назад,  оружие  оказалось
между ним и шеф-поваром, через секунду неукротимый Колян мог сменить со-
вок на более эффективный инструмент убийства. Понятно, что за эту  черту
его мог пустить только полный кретин.
   - Стоять! - страшным голосом крикнул  милиционер,  но  нападающий  не
послушался, и он выстрелил ему в ногу, чтобы, как и положено,  причинить
минимальный вред. Тупой удар в бедро не остановил Коляна, он шагнул еще,
не чувствуя боли, только нога стала деревянная, словно протез. Еще  шаг,
еще... Сейчас он достанет этого гада... Трофимов выстрелил  второй  раз.
Шестиграммовая полусферическая пуля пробила тельняшку,  грудную  клетку,
сердце и застряла в позвоночнике. Выронив совок, Колян прижал  ладонь  к
ране и на миг замер, в глазах промелькнуло понимание... Если бы отмотать
ленту назад, он бы никогда не ввязывался в драки, не затрагивал незнако-
мых людей, не пер на пистолет. Но в жизни нет сослагательных наклонений.
Обмякшее стокилограммовое тело тяжело  повалилось  на  твердый  железный
пол.
   Теперь перед Трофимовым оказался  размахивающий  кочергой  Игорь.  Он
действовал по инерции, в горячке, в  его  распоряжении  оставалось  лишь
несколько секунд, и он не мог затормозить. Но и Трофимов со своим писто-
летом были на взводе.
   - Стоять! - прежним ужасным голосом выкрикнул старший сержант и почти
сразу выстрелил. Кочерга отлетела в сторону, а сраженный кухонный  рабо-
чий опрокинулся навзничь.
   В коридоре остро пахло порохом и смертью. Застыли на своих койках па-
рализованные ужасом пассажиры. Сознание старшего сержанта оцепенело,  он
плохо понимал, что происходит, и будто со стороны наблюдал, как  перевя-
зывает разорванной майкой кухонного рабочего. Здоровенному парню в тель-
няшке первая помощь была уже не нужна.
   Тяжело бухая ботинками, вбежали сержанты наряда сопровождения,  разо-
ружили Трофимова и надели на него наручники. На ближайшей станции в  по-
езд подсела оперативная группа. Трофимова и Бабочкина задержали и помес-
тили в местный ИВС, затем поезд покатил дальше, в пути проводился осмотр
места происшествия и допросы свидетелей. Следователя очень удивила  про-
павшая пуля. Пробив стенку купе, она неизбежно должна была поразить  од-
ного из пассажиров, но раненых там не оказалось. Угрюмый бледный  мужик,
лежавший на опасном месте, вообще заявил, что он спал и ничего  не  слы-
шал.

                                 * * *

   Группа из десяти человек просочилась в Тиходонск для того, чтобы  со-
вершить убийство. Точнее, убийства. Пять, восемь, двенадцать  -  сколько
получится. Чем больше, тем лучше, но не меньше пяти. В целях конспирации
все были гладко выбриты, хотя адаты требуют не осквернять бритвой  лица,
пока не свершился святой обычай мести. Но когда складывались адаты, пат-
рули транспортной милиции не шерстили идущие с юга поезда, а на  трассах
не дежурили усиленные ОМОНом наряды ГАИ, перерывающие салоны и багажники
транзитных автомобилей.
   Чтобы свести риск к минимуму,  десятка  ехала  поездом  Кисловодск  -
Москва, в разных вагонах и на  разных  местах,  растворившись  среди  не
слишком многочисленных пассажиров. Они не везли ничего запрещенного, ве-
ли себя смирно, невзначай показывали  попутчикам  талоны  использованных
санаторных путевок и имели российские паспорта с тиходонской пропиской и
не вызывающей подозрений  национальностью.  Пятеро  числились  армянами,
четверо - осетинами, а рыжий Ужах Исмаилов и вовсе русским - Иваном Пет-
ровым. Он был командиром хорошо  подготовленной  диверсионно-террористи-
ческой группы, раскрыть которую валух