сяток легкораненых. Серьезные ЧП - это целый вихрь бумажной
работы на месте, это десятки пакетиков  с  вешдоками,  это  сотни  вопросов,
которые надо задать именно сейчас, пока воздух  не  остыл  от  происшествия.
Потому дежурная бригада вызывает подмогу, и хочешь не хочешь - а ехать надо,
тут никто даже не спрашивает. Самым  последним  делом  считается  заставлять
ждать машину, приехавшую за тобой с другого, возможно, конца города...
   Хотя на самом деле никто никогда и не ждет. Каждая минута на  счету,  тут
не до реверансов. Если ты замешкался, то начнут трезвонить  в  дверь,  а  то
взревнут сиреной или поторопят через громкоговоритель -  весь  дом  на  ноги
поднимут, будешь для соседей врагом номер один.
   Но сейчас в подъезде было тихо. Слышно, как звенит  вольфрамовая  нить  в
лампочке над распределительным щитом.  Никто  не  поднимается  по  лестнице,
матеря лежебок, никто не давит на  сигнал.  Непривычная  деликатность...  Но
главное в другом! Денис почувствовал, что у него похолодело под ложечкой.
   "Срочный вызов... Человека убили... Это  недалеко..."  -  сугубо  бытовые
обороты. Ни один работник милиции так  не  говорит!  У  профессионалов  свой
сленг, своя терминология и свой язык.
   "Убийство на Некрасовской, 23!" - так скажут девять из десяти дежурных  и
их  помощников.  А  десятый  скажет   подругому:   "Криминальный   труп   на
Некрасовской, 23!" И все, на этом разнообразие заканчивается...
   Денис спустился обратно, выключил свет на площадке.  И  снова  подошел  к
окну.
   "Ерунда, - сказал он себе. - Может, они сами еще  толком  не  проснулись.
Может, в самом деле, помдеж  попался  молодой,  не  пропитавшийся  до  мозга
костей ментовскими привычками".
   Все может быть. Да, конечно. Он сунул руку под мышку, повозился,  вытащил
"макара".
   Машина стоит внизу, как и стояла. Они ждут. Не поднимаются  наверх  и  не
уезжают. Не закуривают. Не переговариваются. Сидят,  как  в  окопе  накануне
атаки.
   Как в засаде.
   Денис даже присел от неожиданности. Засада? На него? С чего это вдруг?..
   С того. И не вдруг. Дурацкое  нападение  Кружилина  уже  было.  А  Мамонт
предупреждал, что они не успокоятся.
   Надо вернуться  и  позвонить.  Набрать  "02":  "Что  за  происшествие  на
Некрасовской, почему поднимаете городского следователя?" И все станет ясно.
   Денис успел спуститься на несколько ступенек  к  дверям  своей  квартиры,
когда услышал этот мягкий звук внизу.
   Шр-шр-шр-шр.
   Ритмичный шорох одежды. Близко. Охотника в каменных  джунглях  выдают  не
шаги, а кожаная куртка.
   Значит, они все-таки поднимаются. Они придержали  дверь  подъезда,  когда
входили; возможно, даже плеснули машинного масла на петли и  пружину,  чтобы
не скрипнуло. И теперь они совсем близко, двумя-тремя пролетами ниже.
   Денис окончательно понял, что приехали за ним. Точнее, за его жизнью.
   Но вместо того, чтобы бежать в квартиру, Денис остановился как вкопанный.
Он успеет открыть дверь, конечно, - если даже принять во внимание, что  люди
внизу, услышав звук ключа, поворачиваемого в  замке,  перестанут  таиться  и
сразу откроют огонь. Денис успеет  захлопнуть  дверь  и  упасть  на  пол.  А
мама?.. Успеет? Она выйдет на шум в прихожую,  чтобы  задать  свой  коронный
вопрос ("Что случилоо... "). И дверь  разлетится  в  куски.  Три  сантиметра
клееной древесины, два листа ДВП - кирпичом прошибешь!
   Денис, не дыша, прилепился  спиной  к  стене.  Дверь  осталась  слева  на
расстоянии вытянутой руки.
   Тихо погас свет на площадках первого и второго этажей; стало темней,  чем
с зажмуренными глазами  (отключили  рубильник?).  Шорох  совсем  близко,  он
кажется оглушительным. Ствол "макара" уставился в страшную темноту, но он не
готов к стрельбе, надо дослать патрон, а лязг затвора  сразу  выдаст  его  с
головой...
   Денис таращил глаза, пытаясь различить приближающуюся тень. Две тени, три
тени. Сколько? Где?..
   И вдруг над его головой прогремел дверной звонок.  Словно  в  уши  ткнули
заряженным конденсатором.
   Денис вздрогнул, зубы клацнули от неожиданности. За дверью залаяла Джоди.
   Они уже здесь.
   Мама, не открывай!
   - Кто там? - послышался ее тихий встревоженный голос из-за двери.
   - Скажите Денису, что его ждут, - пророкотало  совсем  рядом,  где-то  на
двухметровой высоте.
   - Как ждут? Он давно вышел!
   Молчание. Денис представил себе мамино лицо. Ужас. Истерика. Конец света.
Она  прислоняется  к  двери,  зажимая  рот  рукой,  пытается  осмыслить  эту
несуразицу.
   - Как вышел?! Где же он?
   - Давай быстро вниз!
   Их  двое.  Не  самый  худший  вариант.   Денис   резко   дернул   затвор,
оглушительный лязг прозвучал неожиданным выстрелом.
   - Ложись! Стреляю!
   Но вместо выстрела Денис пыром выбросил вперед ногу  и  попал  во  что-то
мягкое. Раздалось протяжное: "Ае-еееооооо!!.."
   - На пол, суки! - крикнул Денис. - Буду стрелять!
   В ответ полыхнула вспышка и пушечно  бабахнул  настоящий  выстрел.  Левый
висок  Дениса  обожгло  тупой  болью,  будто  туда   угодили   гирей,   ноги
подкосились. Падая, он тоже нажал на спуск и по инерции еще раз,  уже  вниз,
вслед стремительно удаляющемуся топоту. Орудийное эхо заложило уши, в глазах
плавали фиолетовые круги. Но он различал  отчаянный  вой  за  своей  дверью.
Джоди?
   - Денис, сыночек, убили!
   - Нет, мама. Со мной все в порядке. Они убежали. Позвони в милицию.
   Параллелепипед яркого света упал на площадку. Мать открыла  дверь,  рядом
хлопнула соседская.
   - Что случилось? Кого убили?
   - Господи Боже мой... Денис, ты живой!
   Щелкнул еще один замок, лязгнула, натягиваясь, цепочка.
   - Что там случилось?
   - Да вызовите милицию, греб вашу мать! -  рявкнул  Денис,  поднимаясь  на
ноги. И повернул выключатель. На  выкрашенной  в  зеленый  цвет  стене  ярко
выделялись потеки крови. Чуть  ниже  площадки  на  ступеньках  лежал  черный
пистолет.
   Он поднял его за ствол, чтобы не смазать отпечатки. Черепная коробка  еще
продолжала резонировать, но крови на виске не было. Денис  видел  испуганные
лица соседей, ночные рубашки, волосатые  ноги  в  шлепках,  чье-то  плечо  с
бледной наколкой, лицо матери, ее обесцветившиеся от страха глаза.
   Через двадцать  минут  следователь  городской  прокуратуры  Петровский  в
качестве  потерпевшего  давал  показания  дежурному   следователю   районной
прокуратуры. О причинах происшедшего он ничего сказать не смог.

   * * *

   - Поддержка Победенного - раз, - сказал Курбатов и загнул первый палец. -
Уверенность в себе - два. Он чувствует силу за спиной. Потому и  копает  так
решительно и целеустремленно. Эта сила и сломала хребет Кружилину...
   - Тут ты загнул, - Степанцов вяло покачал  головой.  Он  явно  был  не  в
настроении.
   - Нет. Кружилин столкнулся с ним около восьми. А через час какие-то  люди
доставили  его  в  травматологию,  на  другой  конец  города.  Такого  можно
достигнуть только при хорошей организации. Очень  хорошей!  И,  наконец,  он
записывает нас на магнитофон. Вас, во всяком случае, точно!
   - Откуда знаешь? - прокурор приподнял бровь, хотя взгляда не поднял,  так
и буравил полированную поверхность стола.
   - Лопатко рассказала. Она видела диктофон у него в кармане.
   - И что?
   - По-моему, все ясно.
   Степанцов глубоко вздохнул.
   - Ты еще не все знаешь. Этой ночью  его  пытались  убить.  Пришли  домой,
стреляли. Он отбился, ранил нападающего...
   - Это только подтверждает, что он работает на Контору. Однозначно.  Иначе
пушку бы ему никто не выдал.
   Степанцов вздохнул еще раз. Он оказался в эпицентре явной  уголовщины.  И
это ему совсем не  нравилось.  Одно  дело  -  умные  "консультации",  легкая
волокита, когда надо,  или  сверхоперативность  -  тоже  когда  надо.  Можно
арестовать человека, а можно оставить на свободе, можно направить в  суд,  а
можно прекратить дело.  Это  кабинетные  игры,  возможности,  вытекающие  из
должности. К ним все привыкли. А вот покушение на  следователя,  стрельба  у
него дома - совсем другое дело... Тем  более  что  спасся  он  вопреки  воле
своего начальника, отказавшего ему  в  оружии.  И  если  сейчас  стоящая  за
мальчишкой сила зацепится за этот факт, то  получится,  что  он,  Степанцов,
сделал все для того, чтобы Петровского убили! И остался тот в живых супротив
воли своего прокурора!
   Хулио обхватил ладонями затылок.
   - Ладно, иди пока... Голова разболелась, видно, давление...
   Когда Курбатов направлялся к себе, то обратил внимание на небрежно одетую
женщину, изучавшую список сотрудников и часы приема.
   - Что вы хотите? - по-хозяйски спросил важняк.
   Женщина повернулась, и он пожалел, что  ее  затронул.  Решительно  сжатые
губы,  горящий  верой  в  справедливость  взгляд.  Правдоискательница!  Уйма
убитого времени и никакой отдачи.
   - Пожаловаться хочу... Меня... В общем, он майор  КГБ.  Вы  такие  жалобы
принимаете?
   - Принимаем, - Курбатов сразу же изменил свое  мнение,  и  тон  его  стал
любезным. Когда появлялась возможность получить  на  кого-то  компромат,  он
никогда ее не упускал. И чем значительнее было скомпрометированное лицо, тем
охотнее он это делал.
   - Конечно же, принимаем! Мы защищаем права граждан, невзирая  на  чины  и
звания. Заходите ко мне, сейчас во всем разберемся. Вас как зовут?
   - Виктория Петровна, - ответила подавальщица пельменной и всхлипнула.
   Через полтора часа в кабинете Агеева зазвонил телефон.
   - Здравствуйте, Валентин Петрович, - прозвучал в трубке солидный баритон.
- Прокуратура города, старший следователь по особо важным делам Курбатов...
   "Откуда он  узнал  мой  номер?"  -  раздраженно  подумал  Агеев.  Правила
конспирации не делали исключений для прокуратуры. Максимум,  что  там  могли
узнать - телефон дежурного. Но прокуратура - это одно, а старший следователь
Курбатов - совсем другое.  Впрочем,  майор  Агеев  этого  еще  не  знал.  Он
подумал, что прокурорский чиновник тоже хочет проконсультироваться по поводу
подследственности какого-нибудь дела. Но момент выбран явно неудачно:  Агеев
уже собирал бумаги, и настроение у него было совершенно не рабочим.
   - У меня  только  что  была  гражданка  Тимощенко  Виктория  Петровна,  -
продолжал баритон. - И оставила заявление...
   "Какая Тимощенко? Что он плетет? Какое мне дело до того, кто у него был?"
Майор начал закипать и  уже  стал  подбирать  слова,  чтобы  вежливо  отшить
непрошеного собеседника.
   - По поводу которого вам следовало бы  зайти  ко  мне...  -  баритон  был
твердым и официальным, до шершавости, даже в ухе заломило.  -  Второй  этаж,
кабинет четыре.
   "Да он что, с ума сошел?!"
   И тут же в мозгу  что-то  щелкнуло.  Невиданное  нахальство  неизвестного
следователя подняло заслонку, отделяющую служебную часть сознания от личной.
И из темной глубины последней выплыла фигурка сидящей на козе голой  Вики  с
обвисшими треугольными грудями, напоминающими клапаны почтовых конвертов.  А
потом картинками из диаскопа замелькали кадры:  голая  Вика  раскинулась  на
незастеленном  служебном  диване,   она   же   на   простыне   в   положении
"локти-колени", она же сидит на полу с ожидающе приоткрытым ртом, она  же...
Усилием воли Агеев прервал демонстрацию, но на  экран  памяти  выплыл  и  не
желал исчезать последний, драматический кадр: Вика, обернувшаяся на пороге с
мстительно поджатыми губами и ненавидящим взглядом.
   И сразу все переменилось.  Агеев  уже  не  был  майором  госбезопасности,
которого  навязчивый  чиновник  отвлекает  от  сборов  в  командировку.   Он
превратился в нашкодившего мужичонку, призываемого городской прокуратурой  к
ответу. Приоритеты изменили места: командировка отодвинулась на второй план,
а на первый выплыла необходимость  отстаивать  свою  служебную  и  моральную
чистоту, а  может  быть,  даже  доказывать  невиновность,  убеждать  высокое
должностное лицо из прокуратуры во вздорности  и  безосновательности  навета
неврастеничной бабенки. И от товарища Курбатова зависит,  будут  ли  у  него
неприятности, и насколько большие. Агеев словно съежился, усох, потерял силу
и могущество, а следователь на другом конце провода - наоборот, раздулся  до
неимоверных  размеров  и  мог  проглотить  его,  как  хлебную  крошку,  либо
растоптать, как маленького рыжего таракана.
   - Я вас понял, товарищ  Курбатов.  Четвертый  кабинет.  Сейчас  я  к  вам
подъеду.
   Ему удалось сохранить спокойный и независимый тон, а по дороге он и вовсе
взял  себя  в  руки.  Тимощенко  -  его  официально  оформленный   негласный
информатор  по  прозвищу  Официант,  их  контакты  зафиксированы  служебными
документами, за рамки деловых их отношения, ясное дело, не выходили. Мало ли
кто и что может наболтать! И вообще  -  это  не  дело  гражданских  властей,
разбираться должна военная прокуратура...
   В четвертый кабинет Агеев  зашел  уверенно,  пребывая  в  своих  прежних,
восстановившихся размерах, и свысока посмотрел на сидящего за столом  клерка
в аккуратном костюмчике и  отглаженном  галстуке.  С  залысинами,  выпуклыми
желтыми глазами и хищными манерами  -  он  был  похож  на  хорька.  Опасного
хорька. Но сразу Агеев не смог оценить степень его опасности.
   Курбатов очень быстро сбил с майора спесь. Он начал с того,  что  зачитал
заявление гражданки Тимощенко, которая сообщила,  что  сотрудник  Управления
ФСБ Агеев, злоупотребляя служебным положением, склонил  ее  к  сожительству,
обещая взамен посодействовать в получении квартиры, но обещания не выполнил,
хотя  на  протяжении  нескольких  лет  она   оказывала   ему   разнообразные
сексуальные услуги на тайной квартире по адресу: улица Кавказская,  22.  Для
придания видимости законности их встречам наедине Агеев оформил ее негласным
информатором, но  ни  одно  из  многочисленных  переданных  ею  сообщений  о
преступной  и  антигосударственной  деятельности  сотрудников  пельменной  и
других  лиц  реализовано  не  было,  и  все  перечисленные  лица  продолжают
противоправную деятельность до настоящего времени.
   Агеева прошиб холодный пот. Эта идиотка с висячими сиськами ничего такого
рассказать не могла. Она могла только пожаловаться, что  он  драл  ее  и  не
посодействовал в получении квартиры. Все состряпал этот хорек.  Он  подробно
расспросил Вику, вычленил нужные моменты и  написал  так,  что  каждое  лыко
ложилось  в  строку.  Выделил  и  аморалку,  и   злоупотребление   служебным
положением, и служебную бездеятельность, выразившуюся  в  непринятии  мер  к
лицам, о которых получал оперативную информацию. Обвинение сразу утяжелилось
в десять раз, по этому заявлению хоть  обвинительное  заключение  составляй,
хоть приказ на увольнение: клише готово - переписывай, и все... Майор считал
себя мастером "шить дела", но понял, что сидящему за столом хорьку  он  и  в
подмастерья не годится.
   - Все это вымысел женщины с нездоровой психикой, - он попытался сохранить
хорошую мину при  проигрышной  игре.  -  К  тому  же,  поскольку  я  являюсь
военнослужащим, да  и  речь  идет  о  сугубо  специфических,  не  подлежащих
обсуждению в гражданских инстанциях делах, проверка  сообщения  относится  к
компетенции военной прокуратуры...
   Он блефовал. Если заявление выйдет из этого кабинета - неважно  куда  оно
попадет:  в  прокуратуру  округа,  в  отдел  внутренней   контрразведки,   к
начальнику Управления, в газету - ему конец.
   - Хорошо, - легко согласился хорек. -  Я  переправлю  заявление  военному
прокурору. А копию отошлю начальнику Управления. Вы правы - зачем мне с этим
возиться?
   И неожиданно спросил:
   - Интересно, сперма  военнослужащего,  например,  майора,  отличается  по
составу от спермы гражданского человека?
   - Что? - Агеев ошарашенно вытаращил глаза.
   - Сперма...
   Хорек вытащил из ящика стола опечатанный конверт.
   - Гражданка Тимощенко передала следствию презерватив, как она утверждает,
с вашей спермой. Он здесь, внутри. Есть акт изъятия,  подписи  понятых,  все
как положено. Эксперты сделают анализ и скажут - ваша это сперма или нет.
   Агеев вновь съежился, почти до размера того органа, который и вовлек  его
в эту историю. Навалившийся ворох пустой одежды душил его, не давал дышать.
   - Но даже если окажется, что семя ваше, это еще ни о чем не говорит, ведь
правда? - доброжелательно улыбнулся Курбатов. - Может  быть,  эта  негодяйка
подсыпала вам снотворное, а потом каким-то образом... э-э-э... сдоила или...
Ну, вы понимаете... Интересно, это возможно?
   Хорек издевался. Издевался  откровенно  и  не  пытался  это  маскировать.
Значит, он не собирается давать делу ход, просто хочет деморализовать его...
Он  ведет  игру,  которая  преследует   какие-то   цели.   Агеев   сам   был
оперативником,  но  сейчас  он  столкнулся  с  таким  классом   оперативного
мастерства,  который  ему  и  не  снился.  Задача   любого   опера   поймать
интересующего человека на  крючок.  Если  это  удастся,  от  человека  можно
получить то, что оперу требуется-в большей или меньшей степени: все  зависит
от величины и надежности крючка. Сейчас Агеев сидел на таком крючке, который
входил ему в задницу и отблескивал раздвоенным  жалом  изо  рта.  Хорек  мог
получить от него все, что угодно. Но что ему надо?
   Происки другого государства майор отбросил сразу:  резиденту  иноразведки
нечего делать в прокуратуре  провинциального  города.  Деньги?  По  нынешним
беспредельным временам не такая уж и невероятная мысль,  но  откуда  у  него
серьезные деньги? Проще "новых русских" отдаивать! Но что ему надо? Что?!
   - Нет, вы не подумайте ничего такого, -  продолжал  изгаляться  хорек.  -
Лично я вам верю  и  нахожусь  целиком  на  вашей  стороне...  Но  начальник
Управления и военный прокурор такие недоверчивые сукины дети... Они уцепятся
за этот презерватив двумя руками и, пожалуй, наденут вам на голову, даже  не
выслушав  оправданий.  Хотя  они  очень  правдоподобны!  Я   имею   в   виду
оправдательные доводы...
   - Что вы от меня хотите? - напрямую спросил Агеев.
   Хорек перестал ерничать, наклонился  вперед,  врезаясь  грудью  в  крышку
стола, и впился в майора наглым,  высасывающим  взглядом.  Они  поняли  друг
друга. Наступил момент истины.
   - Я хочу знать, зачем вы подсадили к нам этого засранца Петровского? Чего
от него ожидать? Что он  успел  вам  наболтать?  И  когда  вы  заберете  его
обратно?
   После этих вопросов Агеев должен был изо всех сил  ткнуть  растопыренными
пальцами в стеклянные желтые глаза, или ударить хорька графином  по  голове,
или выпрыгнуть в окно, или написать покаянный рапорт начальнику  Управления,
или вернуться к себе в кабинет и застрелиться. Бесшабашный герой  английской
секретной службы Джеймс Бонд  выбрал  бы  один  из  первых  трех  вариантов,
порядочный и совестливый советский разведчик Макс  Штирлиц  -  предпоследний
или последний. Но Бонд спал исключительно с полногрудыми красавицами  и  мог
использовать подавальщицу Вику  лишь  в  качестве  рвотного  средства  после
чрезмерной выпивки, а Штирлиц, при всей неясности его отношений с  радисткой
Кэт и полной законспирированности его половой жизни, не страдал  сексуальной
озабоченностью    и    не     изрисовывал     сотни     бумажных     листков
извращенно-порнографическими  картинками.  Поэтому  и   менталитет   у   них
отличался от агеевского: оба знали первейший и незыблемейший  принцип  любой
специальной службы мира - даже если тебя режут на куски или варят в  кипящем
масле, нельзя выдавать замкнутых на тебя секретных агентов.
   - Программа борьбы с коррупцией "Чистые руки", - Агеев судорожно  пошарил
по карманам, извлек блокнот и блестящую капиллярную ручку и принялся  нервно
черкать на одном из немногих оставшихся чистыми листков.  -  Она  закончена,
функции Холмса исчерпаны. Связь с  ним  практически  прекращена.  Теперь  он
самый обычный следователь...

   Из ненаписанной книги
   "С. Курлов. ЗАПИСКИ СЕКСОТА"
   Глава N...
   СЕРЕБРИСТАЯ РЫБКА

   Съел це