необычных
привязанностях я не вижу ни колдовства, ни извращенности. Мадам де Пейрак
привлекает индейцев своим живым характером, их поражает, что эта женщина
прекрасно владеет оружием, разбирается в травах, а ее рассуждения о
высоких материях по глубине фантазии и изощренности ни в чем не уступают
вычурным построениям индейцев, которые нам хорошо известны.
  Тот факт, что она говорит уже на нескольких индейских языках, а также
довольно сносно по-английски и по-арабски, показался мне в данном случае
не признаком ее демонизма, как можно было подумать, а лишь проявлением
одаренного в этой области ума, заинтересованного в общении с себе
подобными, стремящегося к знаниям и не жалеющего для этого сил. Надо
признать, что мало кто из женщин проявляет такую склонность из-за лености
ума, присущего их полу, а также из-за слишком большого количества
житейских забот, лежащих на их плечах.
  Подводя итог, замечу, что она действительно человек незаурядный, но
это не дает никаких оснований зачислять ее в лагерь противников добра и
целомудрия.
  Прибыв в Пентагует, я не счел нужным задерживать ее и дал ей
возможность вернуться в Голдсборо, а через неделю прибыл туда и сам.
Тогда-то я и встретил Дьяволицу..."

  Анжелика закрыла на минуту глаза, пытаясь успокоить бешено бьющееся
сердце, и перевернула последнюю страницу многословного послания. Она была
так поглощена содержанием письма, настолько отвлеклась от своих
сегодняшних забот, что забывала временами о том, что именно о ней говорил
отец де Верной в этих строках, где, как дуновение ветерка, чувствовалась
любовь к ней.
  Что-то неуверенное и неоформленное, но глубокое и нежное как
признание слышалось в этом голосе, звучащем из могилы. Она была потрясена
этим открытием, породившим в душе ее чувство горячей признательности.
  - О, Джек Мэуин! О, мой бедный друг! - прошептала она.
  Она не имела права сомневаться в нем. Это было бы бесчестно. И была
жестоко наказана сегодняшними угрызениями совести. В тот день, пробегая
первые строчки письма, она испугалась, что за ними последуют слишком
страшные выводы. Она поддалась волнению, испугалась. И этого колебания,
этой слабости, длившейся какое-то мгновение, ничтожный отрезок времени,
хватило для того, чтобы решился вопрос жизни и смерти невинного мальчика,
маленького посланца умершего монаха, как и вопрос о победе дьяволицы над
преследовавшим ее по пятам праведным судьей, разоблачившим ее именно в
этом письме, которое Анжелика побоялась прочитать до конца, дрогнула,
опасаясь найти там свое осуждение.
  Жоффрей любил повторять: "Бояться не нужно никогда.., и ничего".
  Сегодня драма завершалась, о чем свидетельствовали строчки последней
странички.
  "Кто же она, - скажете вы, - если не мадам де Пей. Вот перед вами
ответ! Недавно у наших берегов потерпел крушение корабль, на котором
следовала в Канаду благородная дама с группой женщин и девушек,
предназначенных в жены колонистам. Именно она является этим опасным
существом, исчадием ада, заброшенным в наши края на наше несчастье и
погибель.
  Ее имя вам знакомо.
  Это герцогиня де Модрибур.
  Мне известно, что уже многие годы вы являетесь ее духовником, говорят
даже, что она ваша дальняя родственница. Ходят слухи, что вы побудили ее
отправиться в Новую Францию и поставить ее огромные богатства на службу
нашему делу обращения туземцев и распространения святейшей католической
веры.
  Я с удивлением обнаружил ее в наших местах и очень быстро раскрыл
исходящую от нее опасность совращения добрых христиан. Однако она
призналась мне, что получила от вас поручение наказать ваших личных врагов
- графа и графиню де Пейрак - за их гордыню и дерзость, что находится
здесь по вашему приказу с богоугодной миссией, в которой я обязан ее
поддерживать..."
"Что?! Что такое? Вот так новость!" - воскликнула Анжелика вне себя
от изумления. И тут же услышала, что кто-то барабанит в дверь, и, видимо,
довольно давно. Она сложила письмо и спрятала его за корсаж. Почти
машинально она открыла дверь и окинула отсутствующим взглядом маркиза де
Виль д'Авре, который, онемев от беспокойства за нее, только размахивал
руками. Он чем-то напоминал забывшего роль кукольного паяца.
  - Вы что, потеряли сознание или затеяли со мной игру, от которой я
чуть не умер со страха, - выдавил он наконец, - я чуть не разнес в куски
вашу дверь...
  - Я просто спала, - ответила Анжелика. Она не решилась сразу же
рассказать ему о вновь обретенном письме. Поразившее ее открытие о
возможном сговоре между отцом д'Оржевалем, стремившимся во что бы то ни
стало устранить их, и коварной знатной дамой, прибывшей из Европы якобы с
благотворительными целями, бросало новый свет на роль герцогини и на
случай, который привел ее в окрестности Голдсборо...
  Виль д'Авре вошел в дом с двумя своими людьми, которые внесли
караибский гамак и начали его подвешивать к балкам.
  - Меня поместили в какой-то камбуз, - объяснил он, - там и
повернуться негде, не говоря уже о том, чтобы повесить гамак. Я решил
немного поспать у вас. И вообще нам не следует слишком часто разлучаться.
  Анжелика оставила маркиза устраиваться, а сама отправилась искать
Кантора... Здесь все было как и в Порт-Руаяле. Казалось, все живут самой
обычной жизнью, жизнью французского прибрежного поселения в самом конце
лета. Рыбаки-сезонники и индейцы привозили меха, несколько ферм
разместилось у леса, беспрерывный людской водоворот: одни приезжали,
привозя с собой кучу новостей, и опять уезжали, другие располагались
лагерем в ожидании корабля, каждый мог отправиться в Европу или в Квебек.
Шла бойкая торговля, люди встречались, строили всяческие планы и проекты,
в середине дня всех валил сон, а к вечеру, наоборот, чувствовалось слегка
наигранное оживление в стремлении забыть о разлуке с близкими, об
опасностях дикого континента.
  На берегу разжигали костры, дымились трубки.
  Никола Пари пригласил всех отужинать, и где-то в темноте звучали
заунывные звуки бретонской волынки. Поздно ночью можно было слышать, как
подвыпившие матросы возвращались из индейской деревни.
  Казалось, добрые люди объединялись, связанные трудным бытием
отверженных.
  Как и в Порт-Руаяле, у Анжелики возникло ощущение оторванности от
своих, особенно острое потому, что мучительный для нее секрет она никому
не могла открыть. Иногда ей казалось, что она бредит, но письмо отца
иезуита, спрятанное у нее за корсажем, как бы напоминало о себе странными
и очень категоричными утверждениями: "Дьяволица, изощренная во зле.., ее,
имя вам знакомо.., это герцогиня де Модрибур.., призналась, что получила
от вас поручение..."
Отец д'Оржеваль поручил Амбруазине войти в доверие к графу и графине
де Пейрак и сорвать замыслы этих опасных покорителей берегов Акадии,
обосновавшихся в Голдсборо... Но ведь не из-за нее Анжелика заблудилась в
Хоусноке, не герцогиня направила ее на остров Старого Корабля. Значит? У
нее есть сообщники. И Анжелика принялась лихорадочно перебирать детали,
подтверждавшие ее догадку о том, что Амбруазина действовала не одна, что
она была лишь душой и вдохновительницей обширного заговора с целью
раздавить покончить с ними раз и навсегда. Тогда пришлось бы попустить,
что все или почти все, происшедшее в то проклятое лето, было умышленно
подготовлено ради достижения этой цели, даже крушение "Единорога" у
берегов Голдсборо. Но это же нелепо! Ведь Амбруазина была на борту корабля
и при всем ее необузданном нраве не могла согласиться на такой риск...
Королевские невесты тоже не дали бы себя обмануть... Нельзя забывать, что
во время кораблекрушения несчастные спаслись лишь чудом, что часть экипажа
была перебита, а многие утонули...
  Кому же из экипажа удалось спастись? Юнге и капитану. Жоб Симон был
первым, кто прямо заявил о покушении, о том, что разбойники заманили
корабль на рифы и прикончили матросов дубинками... Его отчаяние, связанное
с потерей корабля, было безусловно искренним. Но в его поведении была одна
труднообъяснимая деталь. Этот опытный капитан не мог оказаться во
Французском заливе, направляясь в Квебек. Не сошел ли он тоже с ума?
Анжелика не раз задавала себе этот вопрос, глядя издали, как он идет по
поселку, размахивая длинными руками, растерзанный и сгорбленный,
наклонившись вперед, будто разыскивая что-то безнадежно утерянное, изредка
встряхивая низко опущенной головой. Да и другие потерпевшие были,
казалось, слишком потрясены этим несчастьем. И было бы не правдой
утверждать, в этом она убедилась недавно, что внешне у них было все
безмятежно и спокойно. Все говорило как раз об обратном: заплаканные
глаза, полные растерянности, подозрительности или страха, обострившиеся
черты лиц, горькие складки у губ, молчаливость и подозрительность, глухая
враждебность по отношению к ней, выражавшаяся в том, что при ее появлении
люди либо поворачивались спиной, либо, напротив, провожали ее пристальными
взглядами.
  Она обежала из конца в конец весь поселок, остро чувствуя
установившуюся там атмосферу, но и безразличная к ней, поскольку мысли ее
были заняты другой, несравненно более мучительной проблемой. Она не могла
найти Кантора. Пройдя вдоль самого берега, она снова поднялась в поселок.
Дома в нем были расположены вокруг небольшой площади, с которой открывался
вид на широкий участок моря, уходившего за горизонт. Приставив руку
козырьком ко лбу, Анжелика замерла в боязливой надежде увидеть на
сверкающей золотыми блестками глади моря, казалось, уже тронутого
оттенками осени, далекий парус, направляющийся к входу в залив. Но
горизонт был пуст.
  Обернувшись, она увидела у себя за спиной Амбруазину, Глаза герцогини
гневно сверкали.
  - Вы позволили себе рыться в моих вещах, - сказала он с
металлическими нотками в дрожащем от бешенства голосе. - Браво! Не
слишком-то вас душат укоры совести.
  Анжелика пожала плечами.
  - Укоры совести? С вами?.. Вы шутите. По тому, как задрожали от гнева
ноздри тонкого носа молодой вдовы, она поняла, что обманула ее надежды.
Выбирая свои жертвы из числа благовоспитанных и великодушных людей,
расположенных видеть в окружающих самое лучшее, герцогиня как раз и
рассчитывала на их врожденную деликатность и воспитанность, безнаказанно
обманывая их, строя свои происки на их неспособности прибегать к тем же
подлым способам защиты, какие она использовала для нападения: к лжи,
клевете, неразборчивости в средствах...
  Но она начала уже понимать, что в лице Анжелики встретила соперницу,
которую не испугать угрозой забрызгать грязью.
  - Вы взяли это письмо, не так ли?
  - Какое письмо?
  - Письмо иезуита, отца де Вернона? Анжелика молча посмотрела на нее,
как бы стараясь выиграть время для обдумывания ответа.
  - Вы хотите сказать, что владели этим письмом? Как оно могло к вам
попасть? Значит, вы не отступаете ни перед чем. Вы подослали убийц к
мальчику, который принес мне его, не так ли? Ваши сообщники убили его по
вашему наущению? Сейчас я вспоминаю: он так просил выслушать его. Он
говорил: "они" за мной следят, "они" хотят меня убить, помогите мне ради
всего святого..." А я его не слышала! Бедный мальчик!.. Никогда я этого
себе не прощу... Вы приказали его убить!..
  - Да вы сумасшедшая! - воскликнула Амбруазина, срываясь на визг, -
Что вы там плетете насчет сообщников? И ведь уже второй раз... Нет у меня
сообщников...
  - Тогда как же это письмо попало к вам в руки?
  - Оно лежало на столе, между нами. Я взяла его и все...
  Это было похоже на правду.
  "Но почему тогда мальчик убежал? - подумала Анжелика. - Когда она
вошла... Он боялся ее, как и мой котенок... Он чувствовал в ней исчадие
зла; но где же он сейчас?
  Она вспомнила малышку Аббиала, шведского мальчика, который пришел к
ней за помощью после кончины своего благодетеля. А она не помогла ему!
Такое не прощается!
  - Это письмо у вас, я уверена, - продолжала Амбруазина, - но тем хуже
для вас. Не надейтесь, что вы сможете хоть как-то использовать его против
меня. Иезуит мертв, а слова умерших всегда нуждаются в подтверждении. Я
скажу, что вы его околдовали и заставили написать это письмо, чтобы
погубить меня, так как я была готова разоблачить мерзости, творившиеся в
Голдсборо. Я скажу, что вы его совратили, что он был вашим любовником... И
он действительно вас любил! Это бросалось в глаза. Овладев этим фальшивым
письмом и удостоверившись, что свидетельство иезуита поможет вам
оправдаться, вы приказали уничтожить его в вашем гнезде разбойников и
еретиков, в Голдсборо. И кто знает, как он погиб? Кому из свидетелей
поверят? Только мне, ведь я там присутствовала. Кто еще может рассказать в
Квебеке о том, что я видела, о том, как этот ужасный англичанин набросился
на несчастного священника и безжалостно убил его, тогда как толпа, и вы в
первых рядах, поощряла убийцу криками и громким смехом... Я расскажу, как
была поражена, присутствуя на подобном спектакле, с какими трудностями
пришлось мне, рискуя жизнью, выбраться из этих проклятых мест, в которых
вы властвуете.
  Она сделала своей холеной рукой приглашающий жест, как бы призывая
Анжелику собрать вокруг них всех жителей Тидмагуша.
  - Ну, давайте... Укажите на меня!.. Крикните, вот Дьяволица...
Герцогиня де Модрибур... Я без всяких колебаний разоблачаю ее перед
вами... И кто же вам поверит? Кто вас поддержит?.. Ваш облик хорошо уже
известен французам из Канады и других мест, и, оказавшись здесь, я не
преминула добавить к вашей биографии несколько пикантных деталей... В их
глазах вы бесчестная и опасная злодейка, и ваше поведение за это время ни
в коей мере не способствовало опровержению этого мнения... Вы вышли из
леса в сопровождении ваших дикарей. Вы снюхались с этим Виль д'Авре,
которого все ненавидят и считают самым отъявленным жуликом из всех
когда-либо правивших губернаторов этой области. Вас не видно было на мессе
сегодня. А я там была...
  Она тряхнула головой и тихо рассмеялась.
  - Нет, мадам де Пейрак... На сей раз ваша красота вас не спасет. Мои
позиции слишком прочны. Как бы вы не потрясали этим письмом в Квебеке или
ином месте, из нас двоих Себастьян д'Оржеваль поверит мне.
  - Значит, вы знаете отца д'Оржеваля? - спросила Анжелика.
  Амбруазина со злости даже топнула ногой.
  - Вы это прекрасно знаете, поскольку вы читали письмо. И не пытайтесь
переиграть меня, у вас ничего не выйдет. Она протянула руку.
  - Верните мне письмо.
  Глаза ее сверкали, загораясь временами каким-то странным пламенем.
Анжелика подумала, что личность герцогини излучает зло с такой
повелительной силой, что простые впечатлительные люди не могут противиться
ей, легко поддаются ее нажиму и запугиванию и, как загипнотизированные,
выполняют ее волю. Но не такова была Анжелика. Она сказала герцогине
вполголоса:
  - Успокойтесь! На нас смотрят, и вы можете нанести ущерб вашей
репутации добродетельной и набожной дамы, дав свободу нервам. - И
отправилась к себе, не удостоив собеседницу вниманием.
  Ночью, запершись на все засовы, она закончила чтение письма иезуита
при неверном свете свечи.
  В последних строках послания отца де Вернона чувствовалась какая-то
спешка.
  "У меня есть для вас любопытные соображения относительно Голдсборо,
но на них мне уже не хватает ни времени, ни места. Я передаю письмо
курьеру Сен-Кастина. Я покидаю эти края, где больше не чувствую себя в
безопасности. Но я не хочу уезжать слишком далеко, так как мое присутствие
будет в какой-то мере сдерживать деятельность угнездившихся здесь
колдовских сил. Хорошо бы вы нашли возможность повидать меня в поселке X.,
где я должен встретить отца Дамьена Жанруса. Мы договоримся с вами о
встрече, и я изложу вам наблюдения, на которых построены мои выводы".
  Далее следовали формулы вежливости, которые, несмотря на их несколько
официальный характер, свидетельствовали о взаимном уважении и дружеских
чувствах двух церковников.
  Анжелика решила не рассказывать своему сыну и губернатору об этом
письме. Она понимала, что Амбруазина не так уж и не права, утверждая: "Кто
вам поверит?" Действительно, кто ей поверит? Такое послание, да еще умело
прокомментированное, может обернуться против нее, Анжелики. В нем ведь не
было ни одного указания, которое могло бы подкрепить ее вывод о
существовании сообщников Амбруазины, о том, что она действовала не одна, а
была душой и мозгом широкого заговора, направленного на их уничтожение
совершенно, впрочем, бессмысленное. Дне определенного контекста
утверждения иезуита могли показаться безумными и надуманными. Плодом
гипноза. Если бы он мог раскрыть и доказать факты и ход мысли, которые
привели его к столь важным выводам. Но его нет. Обвинения против
Амбруазины показались малообоснованными как с теологической, так и с
политической точек зрения. Они были направлены против представительницы
высшей знати, широко известной своей ученостью и обладавшей определенной
репутацией в высших сферах теологических наук. Похоже, что Амбруазина
довольно умело делила сферы деятельности, сохраняя безупречную репутацию в
глазах тех, чьей поддержки и одобрения добивалась, и совершенно
распоясывалась, когда была уверена, что любую клевету может обратить себе
на пользу.
  Располагая столь грозным оружием, как это свидетельство, Анжелика
чувствовала тем не менее всю шаткость своего положения. Но она
предпочитала не слишком задумываться в этот вечер, а утешать себя тем, что
вместе с письмом отца де Вернона она нашла друга, который и после своей
гибели старался ее защитить.


                                  Глава 9


  На следующий день по прибытии в Тидмагуш Барсампюи попросил Анжелику
выслушать его. Он хотел обратиться к ней с просьбой.
  Анжелика, разумеется, не забыла, что именно он по заданию Золотой
Бороды захватил ее в плен на косе Макуа, и знала, что, несмотря на
молодость, он был способен на любые авантюры, хорошие и плохие. Тем не
менее, между ними сложились самые добрые отношения. Ему были органически
присущи такие качества, как смелость, рыцарство, предприимчивость, плюс
отличное образование, полученное в фамильном замке, унаследовать который
ему было, увы! не суждено, поскольку, судя по всему, он был пятым или
шестым отпрыском в многодетной семье разорившихся дворян. Теперь, после
благополучного урегулирования вопроса с экипажем "Сердца Марии" и
назначения Золотой Бороды на пост губернатора Голдсборо, его помощник
Барсампюи стал олицетворением преданности графу и графине де Пейрак.
  Когда разбился "Единорог", именно он разыскал Кроткую Марию и на
своих руках донес ее до форта. Он влюбился в нее сразу, но, к сожалению,
идиллия была прервана отъездом герцогини де Модрибур со всеми девушками в
Порт-Руаяль...
  Анжелика тотчас же обратила внимание на его осунувшееся лицо. Куда
девалось то радостное возбуждение, которое к исходу каждого дня овладевало
этим "пиратом без страха и упрека" от того, что он не погиб, продолжал
жить...Между тем, придя к Анжелике, молодой человек увидел, что она не
одна: рядом с ней в гамаке лениво покачивался губернатор, маркиз де Виль
д'Авре, который явно никуда не торопился. Это обстоятельство не должно
было стать помехой откровенному разговору: ведь когда их караван прибыл на
побережье, Анжелика и маркиз в его присутствии обменялись несколькими
словами по поводу герцогини, причем губернатор выразил свою озабоченность
предстоящим появлением этой дамы в его владениях. Вот почему Барсампюи
начал свою речь без обиняков.
  - Озабоченность господина губернатора укрепила мое мнение о герцогине
как о женщине крайне извращенной и опасной. Поэтому я буквально дрожу от
страха за милую Моему сердцу Марию. Мадам, возможно, вы помните, как я
воспылал любовью к этой очаровательной девушке. Это произошло мгновенно, в
тот самый момент, когда я увидел ее всю в крови. А ведь я жесткий человек
и могу утверждать, что до того дня мне была смешна сама мысль о том, что
мною может овладеть столь глубокая страсть. Тем не менее, это произошло.
Поначалу мне казалось, что Мария отвечает мне взаимностью. Мы рассказали