слуг  Но  маркиз  махнул
рукой.
   - Они г нами, они все видели. Что вы хотите от них Скрыть? А  правда,  мы
все на этом корабле - банда разбойников, связанных одной ужасной тайной.
   И прибодрившись, он залпом выпил.
   - Я обожаю это. Я чувствую, что живу. Вина, мой  друг-протянул  он  бокал
виночерпию, который остановился позади маркиза, не решаясь отойти  подальше.
Наступило ощущение полной экзальтации.  -  Оказаться,  наконец,  на  стороне
отверженных, проклятых, тех, кто выступил против закона... Ха!  Вы  думаете,
что убийство герцогини так и сойдет с рук?  Вы  подумайте  только,  что  все
высшее  духовенство  предупреждено  об  ее   прибытии.   Благодетельница   с
несметными богатствами... Отец д'Оржеваль в первую  очередь  поинтересуется,
что с ней стало. Говорят, они родственники.
   - Ах! Это ужасно, - простонал Карлон. - Вы снова бредите мою рану.
   - Ну, уж нет! Вы драматизируете.
   - Как это я драматизирую? Смерть молодой, красивой пленительной  женщины,
дамы, которой покровительствовал Двор.. И отец д'Оржеваль... И  при  ужасных
обстоятельствах.
   - Вы были там  и,  насколько  я  знаю,  ничего  не  сделали  Единственный
человек, который сделал гуманный жест, эк  она,  -  указал  Виль  д'Эвре  на
Анжелику.
   Два канадских сеньора, Грандбуа и Бовенар, давно уж" пытались вступить  в
разговор, но только сейчас они смогли вставить слово.
   - Ну, о чем вы тут распелись? Преступление... Ее не убили. Бог  милостив.
Мы там были. Помните? Она убежала в лес, где ее растерзали волки.  Но  мадам
де Пейрак пыталась спасти ее на пляже.
   - Кстати, почему вы ее спасли? - спросил Бовенар повернувшись к Анжелике.
- Я этого никак не мог понять.
   - А я - тем более, - сказала Анжелика.
   Ей показалось, что она и теперь слышит душераздирающий  крик  Амбруазины.
Она выпила большой бокал вина, чтобы прийти в себя.
   - ... Я не знаю, почему я это сделала. Может быть, потому что на пляже мы
были единственными женщинами. Будьте милосердны, перемените тему.
   - Ах, женщины! - воскликнул Виль д'Эвре. - Что представлял бы  собой  мир
без вас?  Он  был  бы  лишен  нежности,  благодушия,  очарования,  капризов,
неожиданных алогичных поворотов, в которых заключается секрет их обаяния.
   - Этьен! Я обожаю вас, - сказала Анжелика, обнимав его.
   - Это вино пьянит, - комментировал Карлон,  рассматривая  свой  бокал  на
свет. - Я полагаю, что мы захмелели.
   - И это в тот момент, когда истина должна была появиться  на  дне  вашего
бокала! - сказал Виль д'Эвре.
   - Да... - Карлон хранил мрачный вил, - по правде говоря, герцогиню  убили
мы, поэтому нас и мучает совесть.  Вы  правы  Виль  д'Эвре.  Вопреки  своему
желанию, я признаю себя соучастником преступления.
   - Двух! - отрезал маркиз.
   - Двух?! - подскочил интендант.
   - Да. Одно - то, в котором упрекает вас совесть - убийство  герцогини  де
Бодрикур. Второе, вы пьете вместе с нами весь  вечер  вино,  предназначенное
губернатору и епископу.
   Я не знал его происхождения, когда садился за стол. Это не  помешало  вам
пить и хвалить его.

Глава 25

   Несколько мгновений интендант Карлон оставался  удрученным.  Видно  было,
что он пытается разобраться, как выйти из такой деликатной ситуации.
   - Ах, зачем я пустился в это путешествие в Акадию? - простонал он.
   - Да, почему? - спросил насмешливо Виль д'Эвре. - Это могу сказать вам я.
Вы хотели сунуть нос в мои дела, помешать мне  получить  мои  дивиденды.  Вы
представляли, что совершите  турне  в  Акадию,  как  вы  совершали  турне  в
провинцию, чтобы поприжать бедняков. А Акадия - это совсем другое дело.  Там
не то обращение. Акадия вас потрепала, вы просто жалкий человек.
   - Но не забывайте о границах  дозволенного,  -  запротестовала  Анжелика,
приходя на помощь несчастному. - Этьен,  вы  очень  злы.  Не  слушайте  его,
интендант. Мы выпили лишнее.  Завтра  вы  протрезвеете  и  снова  наберетесь
смелости.
   - Но вы не забудете,  что  здесь  было  сказано,  настаивал  Виль  д'Эвре
-Забыть? Забыть Акадию! Если вы забудете, то я напомню вам я!
   - Вы слишком строги с ним, Этьен.
   - Э-э. Он строг тоже. Если бы вы могли  знать  его  в  Квебеке.  Ведь  он
действует только по чьей-нибудь указке. Я не упущу случая взять  реванш.  Вы
не знаете меня. Я, я могу быть очень, очень злым.
   Мысли  Анжелики  блуждали.  Ла-Рошель.  Сон,  грезы.  Но  сегодня   жизнь
начинается вновь. Она теперь  в  безопасности.  Она  под  защитой  человека,
которого ничто не пугает. И  он  оградил  ее  своей  любовью  от  всех  бед.
Почувствовав магическое притяжение, она поискала его глазами  на  том  конце
стола и, обнаружив  Жоффрея,  успокоилась.  Колесо  судьбы  повернулось.  Ей
выпало счастье.
   А он, воздавая ей должное, медленно поднял свой бокал  в  ее  сторону  и,
казалось, повторял издали:  "Давайте  выпьем,  выпьем!  За  здоровье  короля
Франции!" Она выпила и почувствовала,  как  по  всему  телу  вместе  с  этим
божественным нектаром расстекается радость и уверенность в триумфе  Анжелика
пила медленно. Она испытывала жажду, а вино было восхитительным. Его  теплые
волны ощущались в горле как бесконечный поцелуй.  Она  утоляла  жажду  и  не
могла утолить.
   "Почему  этот  поцелуй?"  -  спрашивала  она  себя.   Это   казалось   ей
ненормальным,  но  она  не  жалела  об  этом.  Она  испытывала   бесконечное
удовольствие. Видение Ла-Рошели. Боли и радости, которые принадлежали только
ей.
   Рядом с ней Виль д'Эвре продолжал разговаривать сам с собой.
   - ..Еще опаснее Карлона военный губернатор. Один из ваших злейших врагов.
   - Однако он гасконец, как Фронтенак, как мои муж.
   - Да, но он тип мрачный, скрытый. Он примкнул к партии  отца  д'Оржеваля,
как когда-то его предки, во время Реформы.
   - Разве он мог быть протестантом? Ведь он занимал такой высокий пост!
   -  Нет.  Но  он  был  сыном  обращенного.  А  это  хуже.  Вот  Сабина  де
Кастель-Морга - это другое дело. Она царила в  городе,  так  как  держала  в
руках массу дел. В меру благочестивая, она занималась  благотворительностью,
бывала в светском обществе. Милосердие и интрига были одинаково  свойственны
ее натуре. Находились и такие, кто считал ее злой и некрасивой. Я же-нет-так
не считаю. Я люблю ее, как свою сестру.
   Но мы поспорили, даже поссорились из-за ее сына  Анн-Франсуа.  Д'Оржеваль
отсылал его на охоту с капканами на нагорье. Я возражал.  Но  она  полностью
подчинялась  Себастьяну  д'Оржевалю.  Поговаривали,   что   она   была   его
любовницей.
   - Но ведь он иезуит! - возмутилась Анжелика.
   - О! Знаете ли, эти иезуиты...
   - Молчите, вы слишком много выпили. Вы злословите Она  выпила  еще.  Вино
было  приятным  и  полностью  утоляло  жаж.ду,  не  опьяняя  человека.   Оно
постепенно растекалось  по  языку,  изо  рта  проникало  во  внутренности  и
возбуждало аппетит.
   Анжелика  почувствовала,  как  тепло  расходится  по   телу   и   пожаром
воспламеняет все ее существо.
   Она должна была выйти. Свежий воздух охватил  ее,  успокаивая  и  опьяняя
больше,  чем  вино.  Во  тьме  покачивание  корабля   на   волнах   вызывало
головокружение. Угли жаровни горели в ночи красными  и  золотыми  огоньками,
как отблеск вина. От жаровни поднимался запах жареного мяса.
   Около батареи слышался  смех.  Там  Кантор  и  Ванно  развлекали  девушек
Короля. Пели матросы. Каждый понимал, что и часовые  могут  рассчитывать  на
лоток бургундского. Она сделала несколько шагов среди света и тени. Она была
здесь, в чудесной компании г  собственной  тенью.  Этого  двойника  подарило
опьянение "Кто может одержать верх над тобой? - спрашивала Анжелика ее тень.
- Что рассказывает этот  Карлон?  Будущее  принадлежит  тебе!  Ты  обладаешь
Любовью, ты обладаешь Красотой... Молодость еще продолжается. Бодрость, вкус
к жизни, умение наслаждаться  красивыми  вещами,  защита  и  покровительство
мужчины, который тебя обожает... Стоит тебе только появиться в Квебеке, и ты
его покоришь"
   Какая-то рука окружила се железным  обручем,  привлекла,  запрокинула  ее
лицо - Они все совершенно пьяны, - сказал голос де Пейрака.  -  Любовь  моя!
Любовь моя!
   В этом тумане головокружения его руки, лаская, ее опьяняли еще больше.
   - Любовь моя!  Любовь  моя!  -  Он  обнял  ее  еще  крепче,  а  его  губы
произнесли:
   - Шайтан! Шайтан!
   И  это  ей  напомнило  персидского  принца.  Он  тоже  говорил:  "Шайтан!
Дьяволица!"
   - Пойдемте, душечка, метрдотель несет фазана,  украшенного  перьями..,  и
пирог... Он повел ее.
   -  Вы  отведаете  лакомые  закуски.  Это   поможет   вам   справиться   с
головокружением.  Вы  будете  чаровать  нас  своим  присутствием.  Когда  вы
удаляетесь, меркнет свет. Мы всего  лишь  грубые  бедолаги,  заброшенные  на
окраину света.

Глава 26

   На этот раз у интенданта двоилось в  глазах.  Он  видел  двух  борцов  за
правду за тем концом стола, где уселся де Пейрак.
   - Вы оказываете сильное влияние на нас, - сказал он, еле ворочая  языком.
- Я понимаю, что король смете! вас со своего  пути.  Я  знаю  только  одного
человека, равного вам по власти над людьми. Это Себастьян д'Оржеваль.  Но  у
него нет вашего золота, чтобы восторжествовать.
   - У него есть небесные легионы и даже сатанинские, когда это ему нужно.
   Интендант  не  прореагировал  на  эти  слова.  Он  продолжал   пристально
вглядываться в Жоффрея де Пейрака, который сквозь хмельной туман казался ему
Мефистофелем.
   - Вы слишком много знаете обо мне, обо всех нас.
   -  Нет,  ошибаетесь,  мсье  интендант,  -  сказал  де  Пейрак,   внезапно
воодушевляясь. - Вы для меня - незнакомец, так как я знаю о вас  только  то,
что вы изволили показать. Только ничтожно малую часть. Мы все тоже стремимся
прятать, скрывать свое "я", выставляя себя наивными простачками.
   И, однако, признайтесь, мсье интендант, не приходилось ли  вам  разрушать
тот образ, который сложился у других? Мы привязаны к этому образу.
   Я предлагаю вам в этот вечер игру. Разрушим свой образ, пойдем  с  другой
карты, с той, которую мы прячем в рукаве. Это очень ценная  карта,  ведь  мы
знаем, что она еще не была в игре. Именно она будет истинной  сущностью  нас
самих. Так мы окажемся среди друзей, а не среди врагов, мы будем смотреть  в
лицо друг другу без уверток. Все мы здесь, на этом корабле.
   Впрочем, сейчас ночь. Кругом пусто. Мир выключен, стерт. Ночь располагает
к доверию, к откровенности. Давайте заглянем в себя и  откроем  себя..,  без
колебаний.., не стыдясь ничего... Кем бы вы хотели быть, мсье  Карлон,  если
бы вы не сделали административной карьеры?
   Игра, предложенная де Пейраком, сразу изменила климат. Лица приподнялись,
глаза искали в кольцах дыма видения забытой мечты.
   - Мсье интендант, вам честь начать игру, - сказал тихо де Пейрак.
   - Нет, никогда! Ни в коем случае. Я вам сказал. - И  в  пьяном  угаре  он
несколько раз стукнул кулаком по столу. - Я не играю. Я больше не  играю.  Я
ухожу. - Но он не смог сделать ни шага и снова упал на свое сидение.
   - Ну, что ж. Хорошо. Я подам пример, - сказал Пейрак. - Я начинаю.
   Он повернул свое лицо. Свет свечей резче обозначил его шрамы  и  морщины,
но  одновременно  подчеркнул  силу  и  прелесть,   которую   придавали   ему
восхитительно очерченные чувственные губы. Этот нежный рот скрашивал  обычно
малопривлекательное выражение этого лица. Оно  внушало  страх,  может  быть,
из-за шрамов? А возможно, такой оттенок придавал  ему  острый  пронзительный
взгляд  очень  черных  глаз?  Его  смуглая  кожа  обветрилась.  Можно   было
предположить, что в его жилах течет и мавританская кровь. Когда  этот  живой
рот трогала насмешливая улыбка,  обнажались  ослепительно  белые  зубы.  Для
Анжелики эта улыбка заключала всю прелесть мира, улыбка предназначалась ей и
давала  ей  умопомрачительную  радость.  Показалось,   что   он   становится
рассмотреть на брусьях потолка воплощение своей грезы.
   - Прежде чем стать бродягой в этом мире, - начал де Пейрак,  -  я  тысячу
раз начинал рискованную игру, предлагаемую жизнью. Бывало,  что  удача  сама
шла в руки, а затем я терял все. Я  покорял  земли,  чтобы  защищать  их.  Я
находился в состоянии, которое, с  одной  стороны,  полностью  соответствует
моей натуре авантюриста, врага монотонности.  Все  же  я  испытывал  чувство
неудовлетворенности, мне казалось, что я сбился с пути,  что  меня  насильно
отталкивают о г предназначенной мне судьбы. Прежде чем снова стать  принцем,
властелином целой провинции, каким я и  был  некогда,  унаследовав  земли  и
власть со всеми  обязанностями  и  почестями,  которые  соответствуют  этому
положению, я долго был человеком, обреченным на продолжение научных поисков,
хотя у меня были обширные познания.
   Я работал в лаборатории на  свой  страх  и  риск.  Если  бы  какой-нибудь
меценат снабжал мою лабораторию новейшими аппаратами, приборами,  освобождая
мне время для чисто научных  занятий!  Если  ученому  приходится  заниматься
вопросами снабжения, он уподоблялся птице с подрезанными крыльями. Он  хочет
устремиться вперед, он  видит,  он  знает,  но  не  может.  Ему  не  хватает
средств...времени...покоя... Его гонят,  преследуют,  ссылают  из  страны  в
страну Ах! Если бы можно было укрыться как в  келье,  стать  невидимкой.  Не
замечать ни дня, ни ночи, быть свидетелем  чудесных  открытий,  бесконечного
обновления! Знать, что у тебя есть власть, идти  вперед,  как  можно  дальше
отодвигать границы человеческого познания.
   - Я не верю вам, - прервал его  Виль  д'Эвре.  -  Вы  в  большей  степени
эпикуреец, чем ученый человек. Вам нравится подобная деятельность. А  слава?
А имя?
   - Пустяки!
   - А женщины, мой дорогой? Вы, что же, спокойно проходили мимо них?
   - Я никогда не говорил, что ученый, увлеченный любимой работой и сложными
научными задачами, должен отказаться от радостей жизни.
   - Живя среди реторт, можно и засохнуть, - сказал Грандбуа.
   - Что составляет радость жизни для увлеченного человека, объяснить  очень
трудно. Мулай Исмаил, султан Марокко, кровожадный,  привыкший  к  роскоши  и
сладострастию, сказал мне однажды, что его самое любимое занятие  -  творить
молитвы. Если  бы  он  не  был  королем  Марокко,  он  стал  бы  самым  ярым
аскетом-пустынником.
   - Вы хотите сказать, что наука тоже таит в себе тайные соблазны?
   - Да!
   И улыбка, которую так любила Анжелика, тронула губы Рескатора.
   - Бассомпье, смелее! Ваш черед.
   Бывший пират Золотой Бороды  покраснел.  Это  был  еще  молодой  человек,
красивый, любезный,  получивший  воспитание  кавалера,  ловкий  дуэлянт.  Он
выбрал путь приключений.  Он  не  видел  большой  разницы  между  сражениями
корсаров или королевских моряков. Поэтому и устремился туда, где был большой
шанс  овладеть  фортуной.  Смерть  его  невесты  Мари-ла-Дюс  омрачила   его
характер, наложила отпечаток горечи на его лицо.
   - Я хотел бы быть старшим  братом  в  семье,  не  столько  из-за  желания
богатства и почестей, сколько из желания владеть имением, где  мы  живем.  Я
хотел бы его улучшить, украсить, чтобы устраивать там  роскошные  праздники.
Как фуке в Во-ле-Викомия. Я хотел бы иметь небольшую свиту  из  писателей  и
артистов; я занялся  бы  классическим  образованием,  у  меня  ведь  вкус  к
возвышенному. Вот мой брат живет при Дворе, душит налогами  своих  крестьян,
чтобы поддерживать свой престиж в обществе. Я хотел бы забыть это.
   - А какова разница в возрасте между вами?
   - Мы - близнецы.
   - Почему вы его не убьете? - спросил простодушный Виль д'Эвре.
   - Чтобы не убить его, я и убежал из дома!
   - Кто знает, может быть, уже недалеко то время,  когда  он  уступит  тебе
место, - заметил Гранфонтэн.
   - У него есть сыновья.
   - Не стоит сокрушаться, мсье Бассомпье, - вмешалась в беседу Анжелика.  -
Сегодня осталось не так уж много земель,  которыми  владеют  принцы,  король
этого не терпит. Вы все равно лишились бы своих владений.
   Затем заговорил Эриксон. Он  удивил  всех,  заявив,  что  хотел  бы  быть
польским королем.
   - Почему королем Польши? - спросил Виль д'Эвре.
   - Так.
   Вот так мечта! Лишь бы иметь власть. Никто не знал хорошо историю Польши.
Мысли расплывались, вино циркулировало в крови. Люди забывали о еде,  слушая
саморазоблачения. Один говорил о том, о чем слушатель никогда и  не  мечтал,
другой рассказывал о жизни, которая  промчалась  перед  его  носом.  Кое-кто
почесывал затылок, уверяя, что он все же победит судьбу  и  что  будет  жить
лучше, но не знал, когда это произойдет. Грандбуа признался, что у него была
только одна мечта: стать очень богатым, носить парик, ездить в карете, иметь
слуг и служанок и никогда не уезжать из своего жилища. В Акадии он  проводил
свое время в горах и лесах, плавал на лодке  по  рекам,  ходил  на  яхте  во
Французскую бухту. Но к несчастью, его карманы всегда  были  пусты.  Там  не
задерживалось ни одного экю. Прощай замок, карета, спокойная жизнь!
   Но что бы вы делали каждый день в своей сеньории? - спросила Анжелика - Я
играл бы в карты, наказывал слуг, выращивал бы розы, лечил бы свою  подагру,
и каждый вечер находил бы в своей постели женщину.
   - Разных женщин?
   - Нет всегда одну и ту же. Женщину, которая принадлежала бы только мне. Я
не люблю спать один, мне бывает холодно и страшно. Жизнь на реке Сен-Жан  не
была для меня удачной Мне не везло. Индианки... Тьфу! О, извините, мадам.
   - Мсье интендант, теперь очередь за вами.
   - Мне не в чем признаваться.
   - Скажите мне, - взмолилась Анжелика беря его за руку.
   Этот жест сломил сопротивление Жана Карлона.
   - Ну ладно! Когда мне исполнилось восемнадцать лет, у меня была встреча.
   - Она была красива?
   - Нет.
   - Тогда?
   - Речь не о женщине!
   - Ах!
   - А кто же это был? - спросила она тихо.
   Мольер, почти неслышно произнес он. Затем он оживился.  Его  звали  тогда
Поклепом  Мы  вместе  с  ним  занимались  юриспруденцией,   готовясь   стать
адвокатами. Жан-Батист часто сочинял трагедии и ставил спектакли. Следуя его
примеру я решил посвятить себя театральному искусству Но мой отец  поколотил
меня. Сказал, что я буду предан проклятию, что меня похоронят без  покаяния,
как собаку, вне кладбища. Его можно понять. И я пошел по пути,  начертанному
отцом.
   - И вы имели успех на этом поприще, - заметила Анжелика. - А Мольер -  на
своем. Однако я скажу вам, мсье Карлон, не жалейте ни о чем.  У  комедиантов
безумная жизнь.
   Ваш соученик знает, какой дорогой ценой приходится  смешить  Двор.  Лучше
быть в партере, чем на сцене.
   - Итак, мы все удовлетворены своей судьбой, - заключил  Пейрак,  поднимая
свой бокал. - Мсье Карлон, вы не преданы проклятию.  Что  касается  меня,  я
благодарен своему тернистому пути, который привел меня к встрече  г  вами  в
этот вечер, в Канаде. Выпьем же за наши жизненные пути! За наши  успехи!  За
наши мечты! За Мольера! - обернулся он к Карлону.
   - За Мольера! тихим голосом отозвался тот, и его глаза увлажнились.
   Когда были подняты бокалы с красным вином,  послышались  далекие  аккорды
гитары Кантора, ей  аккомпанировали  флейты  и  арфы.  Чистые  голоса  пели:
"Жаворонок, славный жаворонок'"
   - Молодость не знает того, что знаем мы, -  сказал  Виль  д'Эвре.  -  Эти
юноши не знают, что в их рукаве спрятана карта, которая никогда не  будет  в
игре.
   Они долго еще пили. В глубине бокалов сверкало солнце,  проплывали  тени,
виноградные гроздья мерцали в тени виноградников.
   - За Бургундию! За французское вино! За короля Франции! - предложил  Виль
д'Эвре, с каждым тостом повышая голос.
   И он заплакал, говоря, что Франция так далеко, что о них там забыли,  что
тоскливо жить в  здешних  краях.  Карлон  тоже  заплакал,  думая  о  Мольере
Анжелика поднялась. Ноги плохо повиновались ей. Эти  господа  сейчас  пойдут
курить, а она заснет сном праведника в своей постели.
   - Мадам! А вы ничего не рассказали о себе, - запротестовал кто-то.