чтобы
подтвердить утверждения матери Магдалины и даже отца  д'Оржеваля,  когда  он
указал на Голдсборо. Дальше она не пойдет.
   Возможно, отец де Мобеж  прочел  на  ее  лице  эту  решимость,  и  он  не
настаивал. Повернувшись к матери Магдалине,  он  спросил  таким  тоном,  как
будто речь идет о дополнительном вопросе.
   - Сестра, вы говорили недавно настоятельнице о другом сне, в котором  вам
явился отец Бребеф, заклиная вас молиться об обращении  колдуна.  Существует
ли связь между этим новым сверхъестественным посланцем и не касается ли  это
того, чем мы занимаемся сейчас - Голдсборо, мадам де Пейрак и ее супруга?
   - Нет! Нет! - поспешно сказала мать Магдалина. - Этот сон был послан  мне
в ночь их приезда, но они были ни при чем. Отец Бребеф  известил  меня,  что
будет вызван колдун, чтобы совершить святотатство, и  что  надо  обязательно
помешать этой гнусности. Я бросилась на пол у постели и долго молилась...
   "Бедная мать Магдалина", - думала Анжелика. И дни ее, и особенно ее  ночи
не  соответствовали  представлению  Анжелики  о  мирной,  ангельской   жизни
монахини-затворницы.
   Настоятель де Мобеж спросил:
   - Значит, это не был колдун из вашего видения?
   - Какой колдун? - спросила монахиня растерянно.
   - Это темное существо, которое было рядом с дьявольской  женщиной,  и  вы
боялись что это сам сатана.
   - Нет! Нет! Это был не сатана, я потом это отрицала.
   - В самом деле. Значит, это был колдун?
   - Нет, это был не колдун.
   - Так кто же это был?
   - Черный человек, - прошептала она дрожащим голосом.
   - Вы не думаете, что это мог быть господин де Пейрак?
   Анжелика слегка вскрикнула, протестуя,  и  ей  ответил  такой  же  вскрик
матери Магдалины.
   На  отца  де  Мобежа  не  произвела  впечатления  эта   реакция   слишком
чувствительных женщин, и он повторил свой вопрос.
   - Я не  знаю  господина  де  Пейрака,  -  сказала  маленькая  монахиня  с
несчастным видом.
   - Желаете ли вы удостовериться в этом в его присутствии?
   - Нет, это не нужно. Бесполезно беспокоить этого знатного господина.  Это
не он.
   - Почему вы уверены, что это не он?
   Она не отвечала.
   - Значит ли это, сестра, что вы знаете, кто этот черный человек?
   - Сестра, можете ли вы назвать нам его?
   - Нет! Нет! Я не могу! - вскрикнула мать Магдалина и закрыла руками  свое
измученное лицо.
   - Но оставьте наконец ее в  покое,  бедняжку!  -  вмешалась  Анжелика.  -
Достаточно ей, да и всем нам этих историй. К  чему  нужны  все  эти  детали,
которые вы выпытываете у нее? Почему не ограничиться только тем,  что  может
причинить зло? Разве обязательно  записывать  все  свидетельства  слабостей,
падений, разрушений? Буря должна пройти, ее не нужно силой удерживать, иначе
она разрушит все. Поверьте мне, есть вещи,  которые  должны  пронестись  как
ветер... Но что это? - вздрогнула она, когда раздался с грозной  силой  один
из глухих ударов, которые были слышны все это время.
   - Это приближается буря, - ответил отец де Мобеж. - Бушует ветер. Что  вы
говорили, мадам?
   - Что не надо вызывать дух зла, имена и знаки могут дать ему власть...
   Она вздрогнула, вспомнив почерк записки, которую нашли в плаще  человека,
убитого Пиксареттом.
   "Я приду сегодня, если ты будешь послушна". При виде этого  почерка  ужас
охватил ее. Почерк Амбруазины...
   - Перо иногда  может  передать  яд,  -  сказала  она.  В  ответ  на  свое
вмешательство она ожидала новых вопросов. К ее удивлению, отец де Мобеж, как
китаец, покачал головой и, не настаивая более, поднялся, за ним отец Жоррас,
затем аббат Морильо.
   - Я должен закончить этими последними словами? - спросил аббат.
   - Какими?
   - Перо иногда может передать яд, - медленно прочел он.
   Настоятель иезуитов улыбнулся.
   - Мне кажется, это совершенно правильно.
   На его лице появилось выражение удовлетворения.
   - Прочесть протокол? - спросил аббат Морильо.
   - Нет, потому что буря приближается. Будем подписывать.
   Передавали из рук в руки, матери Магдалине передали его  для  подписи  за
решетку.
   Потом аббат Морильо взял все и спрятал в свой кожаный мешочек.
   "Сестра, я вернусь навестить вас!" - закричала Анжелика до того,  как  на
решетку опустилась черная завеса, скрывшая мать Магдалину. Анжелике пришлось
кричать из-за шума ветра, который сотрясал двери и продолжал усиливаться.
   - Да, возвращайтесь навестить нас, милая дама, -  ответил  кроткий  голос
из-за занавеса. - Мы вам покажем наши семь алтарей.
   Подошли Пиксаретт и вождь горцев. О них забыли.
   Граф де Ломени взял Анжелику под руку:
   - Я провожу вас, мадам.
   Теперь, когда  все  было  кончено,  все  они  Анжелике  показались  очень
приятными.
   - Признаюсь вам, отец мой, я чувствую себя очищенной,  как  водой  нового
крещения.
   - Вам нечего было бояться, мадам, - ответил отец де Мобеж.  -  Эта  очная
ставка, как вы это заметили сами, имела целью только подтвердить то, что  мы
все уже знали.
   Однако, несмотря на необходимость всем скорее вернуться по домам, отец де
Мобеж хотел еще сделать важное сообщение. Он обратился к графу де Ломени:
   - Я обращаюсь к вам, рыцарю Мальтийского ордена, и  знаю,  что  вы  давно
питаете чувство дружбы к отцу Себастьяну д'Оржевалю. Я знаю  также,  что  вы
спрашивали о нем и беспокоитесь о его участи. До этого  дня,  пока  в  свете
Святого Духа не был разъяснен  вопрос,  которым  мы  занимались  сегодня,  я
говорить не мог. Теперь я могу вас успокоить насчет участи вашего  друга.  Я
разрешаю вам, брат  мои,  если  ваши  сограждане  будут  спрашивать  о  нем,
сообщить о тех  решениях,  которые  были  приняты  нами  совместно  с  отцом
д'Оржевалем. Вы знаете, что наши миссии, заброшенные после великого  побоища
ирокезами пяти  племен  гуронов  и  наших  миссионеров,  в  настоящее  время
поднимаются из пепла. Уже  несколько  лет  окрещенные  катешумены,  племена,
родственные ирокезам, просят о возвращении Черных Сутан, чтобы поддержать их
в вере, в которую они были крещены. Я счел, что пришло время прислать в  эту
лишенную пастыря  страну  самого  влиятельного,  самого  храброго  из  наших
миссионеров; я назвал Себастьяна д'Оржеваля.  Разве  не  сумел  он  почти  в
одиночку обратить в  истинную  веру  огромную  территорию  западной  Акадии,
граничащую с еретиками Новой Англии? В области ирокезов он сумел  поддержать
и  защитить  эти  заброшенные  народности,   которым   непрерывно   угрожают
окружающие их язычники. Все указывало на него, ибо он знает много абенакских
наречий, он бегло говорит на языке гуронов и ирокезов. Он отправился в путь,
когда ваш флот приближался к Квебеку, мадам. Вот почему вы и ваш  супруг  не
нашли его здесь. Он сам понимал, что это - к лучшему. Он не остановится ни в
Трехречье, ни в Виль-Мари. Если он не сможет  до  наступления  снежных  бурь
достигнуть территории ирокезов, он  перезимует  в  форте  Катарак  на  озере
Фронтенак.
   Настоятель говорил спокойно, не спеша, а ему вторили  все  более  сильные
порывы ветра. Анжелика чувствовала, как напряжены ее нервы.
   - Как вы видите, нет ничего таинственного в этом решении. Желательно было
только подождать, пока успокоятся страсти, перед тем как сообщить об этом  в
нашем городе,  болтливом  и  склонном  к  преувеличениям,  о  шаге,  который
совершенно сознательно совершил отец д'Оржеваль. Он удалился,  понимая,  что
так он идет по пути исполнения Божьей Воли и верности своим обетам.
   В этот  момент  страшный  шум,  производимый  порывами  ветра,  усилился,
казалось, двери не выдержат напора, и своды рухнут.
   Анжелике показалось, что она жертва галлюцинации.
   - Что это такое? - вскричала она, хватаясь за руку де Ломени.
   - Это буря, - ответили ей спокойно.
   Дверь с грохотом открылась, и вошел интендант Карлон, подгоняемый в спину
сквозняком. Позади него виднелись силуэт послушницы с подсвечником и старика
с факелом. Завывания ветра оглушали.
   - Это ничего, - прокричал Карлон, - это только небольшая буря. Мы  сможем
вовремя добраться до наших  домов.  Но  вас  нужно  сопровождать,  мадам,  и
уходить надо сейчас же.
   - Оставьте ваших лошадей в конюшне, господа, - посоветовала послушница, -
снег уже слишком глубок, они будут падать.
   При выходе, хотя дверь была закрыта,  приходилось  двигаться  согнувшись.
Через все щели задувало снег. двери  сотрясались  как  от  кулаков  безумца.
Послушница настояла,' и Анжелика повязала шарф, чтобы не спадал капюшон.
   Когда открыли дверь на улицу, перед  ними  возникло  серое  пространство,
клокочущее,  разрываемое  горизонтальными   полосами   крутящегося   мелкого
колючего снега. Свечу послушницы и факел старого служителя задуло. Он  нашел
лошадей, когда снег уже достигал колен их ног, и  повел  их  в  монастырский
двор. Странно, но снаружи,  в  сердце  самой  бури,  ее  шум  казался  менее
ужасающим, чем внутри монастыря, потому что он усиливался так, что  его  уже
не замечали.
   С первых же  шагов  им  пришлось  бороться  со  стеной  северного  ветра,
казалось,  что  они  имеют  дело  с  невидимым  силачом,   который   яростно
сопротивляется их продвижению.
   Не видно было уже ничего - ни зданий, ни улицы, ни дороги.
   Вцепившись  в  своих  спутников,  которые   поддерживали   ее,   Анжелика
продвигалась вперед, надеясь на их знание города и северных бурь. В  Вапассу
она не помнила подобных бурь. Правда, когда была плохая погода, из  дома  не
выходили. Никогда ярость северного ветра не казалась ей такой свирепой.
   Они шли, низко согнувшись. Ветер бил по ногам, по лицу. Время от  времени
все  успокаивалось,  и  снег  начинал  падать  мягким,  обильным  водопадом,
казалось, он тут же совсем все заметет. Они споткнулись и  упали  в  сугроб.
Потребовалась  помощь  двух  индейцев,  которые  следовали  за  ними,  чтобы
вытащить их. Ее спутники с трудом находили дорогу. Внезапно впереди замаячил
мерцающий огонек. К ним приближался человек с  потайным  фонарем  в  руке  и
лопатой на плече. Это был слуга иезуитов, который  шел  остановить  ветряную
мельницу. Он предложил свою помощь, благодаря  которой  остальной  путь  они
прошли без особых трудностей. Около двора соседей,  у  дерева,  они  увидели
движущийся темный сугроб.
   - Это собака, - сказал Ломени.
   Анжелика хотела сказать "бедное животное", но ее лицо и губы застыли и не
двигались.
   Ей показалось, что она падает в колодец, где снег достигал ей  до  пояса.
Но они подошли уже к дому Виль д'Аврэя. Дверь широко открылась, за ней  были
лица, смех, радостные восклицания.
   Был виден огонь очага.
   - Мама, мама!
   Дети приветствовали ее с восторгом. Иоланта, Адемар, старый Элуа, Кантор.
   -  Матушка!  Я  хотел  пойти  вас  встречать.  Мессир  кот,  благоразумно
свернувшийся клубком возле очага, казалось, тоже был доволен ее приходом,
   Клод де Ломени и Жак Карлон отказались войти.
   - Не из-за чего волноваться, - говорили они. - Это еще не "большая" буря,
при которой приходится сидеть три дня там, где она вас застанет.
   Превращенные волшебством бури в подвыпивших гуляк, мальтийский  рыцарь  и
важный интендант Новой Франции пустились в путь, спотыкаясь и  держась  друг
за друга.

***

   Она сидела одна среди ночи с горящим перед ней очагом и держала на  своем
плече кота, его тепло помогало ей размышлять;  кот  смотрел  на  нее  своими
большими, внимательными глазами и как свидетель помогал понять все до конца.
   - Теперь я уверена, что знаю, кто был тайным союзником Жоффрея. Ты-то это
знал, месье Кот, с самого начала. Я могла бы давно догадаться об  этом.  Это
был вопрос логики.
   Она дожидалась Жоффрея.
   Буря продолжала свирепствовать,  и  дорога  между  жилищами  стала  почти
непроходимой, но Анжелика надеялась, что он воспользуется малейшим затишьем,
чтобы пересечь расстояние от усадьбы Монтиньи до  дома  Виль  д'Аврэя.  Если
только в этот вечер он не находился в Силлери или на борту "Святого  Карла",
в тех местах, где он начал воздвигать свои  форты,  чтобы  окружать  города.
Анжелика понимающе улыбнулась себе и коту.
   Все же она  его  ожидала,  радуясь  заранее  возможности  воспользоваться
бурей, которая изолирует их в этих стенах, чтобы заставить его "признаться".
Она отправила спать весь дом, сказав, что она сама присмотрит за огнем.
   - Он признается, ему придется признаться.
   В полумраке маленький огонек свечи, которую Сюзанна зажгла перед тем, как
уйти на ферму, напоминал, что Бог бодрствует над  людьми,  которых  застигла
непогода. Существовал обычай зажигать свечу в каждом  доме  во  время  бури.
Сюзанна, которая помнила обо всем, чувствовала, что буря  приближается.  Она
нашла время добежать до церкви, достать свечу, даже освятить ее  и  принести
для  охраны  дома  мадам  де  Пейрак.  Это   не   была   свеча,   специально
предназначенная для этой цели и освященная в соборе Сретения,  но  это  было
лучше, чем ничего. Сюзанна также позаботилась о том, чтобы принести продукты
старому Лубетту. Потом, борясь с первыми порывами ветра,  она  добралась  до
своей фермы и тоже зажгла освященную свечу для своих.
   Снаружи продолжала свирепствовать буря, сгибая деревья, она  нападала  на
дома. Но  дома  Квебека  сопротивлялись  ярости  врага  рода  человеческого,
жестокого ветра норд-оста. Они стояли на прочных фундаментах, их  невозможно
было разрушить; уничтожить их мог только пожар.
   В Вапассу, где низкий деревянный форт был почти доверху засыпан снегом, у
Анжелики во время урагана не было такого ощущения поединка, яростной  борьбы
за выживание с жестокой  и  беспощадной  природой.  Здесь  же  был  недалеко
Северный полюс.
   Вечером все в доме были  веселы,  с  примесью  легкого  волнения.  Все  с
аппетитом поели. Потом пошли  спать,  захватив  с  собой  в  постели  медные
грелки, больше по привычке, так как печи топились вовсю, и было очень жарко.
Когда все разбрелись по своим углам и заснули,  ей  захотелось  обойти  весь
этот уютный дом.
   Обходя дом со следующим за ней  по  пятам  котом,  она  вновь  вспоминала
встречу с матерью Магдалиной. На душе у Анжелики стало легче после того, как
была установлена ее  невиновность,  но  это  чувство  заслонялось  тем,  что
последовало далее - сообщением о том, что отец д'Оржеваль  покинул  город  и
отправился в миссию к ирокезам. Она заметила, что, когда заговорил  отец  де
Мобеж, Ломени вздрогнул и на лице его появилось выражение ужаса. Она поняла,
что отец д'Оржеваль покинул город не по своей воле. Его заставили поехать  к
ирокезам. Этим объяснялось обвинение отца Геранда: "Он умрет по вашей вине".
   Бесшумно она обходила дом из кухни в салон, в будуар, в  библиотеку.  Дом
Виль д'Аврэя был полон сокровищ, как пещера Али-Бабы.
   Анжелика приоткрыла дверь  комнаты,  где  спали  Онорина  и  Керубин  под
охраной Иоланты, комнаты, где  в  одной  постели  спали  Онорина  и  Тимоти.
Пиксаретт и Мистангуш выбрали  себе  пристанище  в  уголке  за  кухней,  где
хранились кастрюли  и  инструменты.  Завтра  или  позже  горец,  надев  свои
снегоступы, пойдет в свой фиорд Саген,  высокие  берега  которого  достигают
облаков.
   Он посасывал свою, наконец полученную "четвертушку" алкоголя, а Пиксаретт
между двумя затяжками табака отчитывал его за пьянство. Их не было видно.  В
темноте слышны были только их  голоса,  да  дымок  их  трубок  поднимался  к
потолку как туман.
   Анжелика спустилась в погреб. Она чувствовала запах фруктов: яблок, груш,
различных  видов  орехов,  запах  сидра  и  вина,  связок  лука  и  чеснока,
заплетенных как  косы  флорентийской  принцессы.  Запах  хорошо  устроенного
любимого дома. В погребах овечки посмотрели на нее своими кроткими  глазами.
Лежа на сене, они ожидали ночи, спокойные, уверенные в своем теплом убежище.
Коза стоя жевала с храбрым и веселым видом.
   Поднявшись наверх, Анжелика остановилась у комнаты Кантора. Он  спал.  Ей
нравилось со времени, когда он был совсем ребенком,  садиться  на  край  его
постели и смотреть, как он спит.
   Как когда-то, она думала, глядя на него: "чудный маленький Кантор".
   Ей хотелось прикоснуться кончиками пальцев к его  тонкий  бровям,  к  его
губам, над которыми вырисовывался светлый пушок. Кантор такой красивый...  и
его росомаха со страшным оскалом.
   Настанет день, когда она вновь навестит  мать  Магдалину  и  спросит  ее:
"Какое лицо было у архангела? Как выглядело мохнатое  чудовище?"  Но  сейчас
летопись женщины-демона была закрыта.
   Потом она вернулась к камину и села с котом на плече.
   Она вспоминала день, когда она  вошла  в  большую  комнату,  заставленную
научными приборами.
   Отец де Мобеж, настоятель иезуитов в Канаде,  и  граф  де  Пейрак  вместе
наклонились над страницами толстой книги, лежащей на конторке.
   Смех этой светской идиотки Беранжер прогнал впечатление, которое возникло
тогда у нее - они беседовали как люди, которые давно знакомы.
   Должна ли она предполагать, что отец де Мобеж и  Жоффрей  де  Пейрак  уже
когда-то встречались?
   В то время, когда Жоффрей, совсем молодой, блуждал по азиатским морям или
позднее в Европе, в Средиземноморье, в Палермо или Кандии? В  Египте  или  в
Персии? Иезуиты были повсюду, пересекая пути всех авантюристов мира.
   И встреча их продолжилась здесь, в Канаде?
   Тогда все делалось понятным, даже внезапное загадочное исчезновение  отца
д'Оржеваля. Ему нанесли удар, когда он торжествовал. И кто мог нанести  этот
удар? Только тот, кто имел над ним власть. Только отец де Мобеж,  настоятель
иезуитов в Канаде, его настоятель, имел  власть  подчинить  себе  Себастьяна
д'Оржеваля, так как отцу де Мобежу не уступавший никому миссионер был обязан
послушанием. Только он мог его заставить, дать ему приказание,  которого  он
не мог ослушаться. У иезуитов  больше,  чем  где  бы  то  ни  было,  строгая
дисциплина. Это  -  армия.  Разве  глава  ордена  в  Риме  не  имеет  звание
генерала?
   Анжелике казалось, что она без  труда  может  вообразить  себе  следующую
картину:
   Через дверь кельи с белыми стенами, на которых выделяется  суровый  крест
ордена  иезуитов,  входит  миссионер.  На  груди  его   крест   с   рубином,
символизирующим кровь, пролитую во славу Господа.
   У того, кто его  призвал,  загадочный  взгляд  азиата.  Между  ними  мало
сходства, нет близости.
   "На колени, сын мой! Завтра вы покинете Квебек и отправитесь в  миссию  к
ирокезам".
   Связанный своим обетом, иезуит д'Оржеваль  должен  выполнить  приказ  без
возражений, без отсрочки. Он бессилен против этого внезапного  распоряжения,
которое  вынуждает  его  покинуть  город,   удалиться   в   эти   бесплодные
пространства, где его, быть может, ожидает смерть.
   Чем  больше  она  размышляла,  тем  более  она  была  уверена,  что  дело
происходило именно таким образом. За два дня до прибытия флота  де  Пейрака,
отец  де  Мобеж   приказал   удалиться   своему   чересчур   могущественному
подчиненному. И дал он это  приказание  потому,  что  был  тайным  союзником
Жоффрея де Пейрака.
   Со стороны двора послышался шум бури, раздались глухие удары в дверь.
   - Я не мог провести нашу первую снежную бурю в  Квебеке  вдали  от  своей
дамы, - сказал Жоффрей, когда Анжелике удалось открыть дверь, уже засыпанную
снегом, с помощью Маколле, который покинул свою, похожую на гроб постель.
   Дверь хлопнула, как будто ее сорвали с петель,  в  нее  ворвался  снежный
вихрь и вместе с ним граф де Пейрак  и  его  конюший  Жан  ле  Куеннак.  Они
поставили свои снегоступы к стене. Преодолеть путь от усадьбы до дома в  эту
бурю было опасной экспедицией.
   С их одежды сыпались комья снега. Им пришлось  согнуться,  чтобы  закрыть
дверь и запереть ее на деревянный засов.
   Жан ле Куеннак пошел спать на чердак,  где  были  постели  с  занавесками
против сквозняков.
   Элуа Маколле подбросил в очаг огромные поленья и  сказал,  что  он  будет
стеречь огонь, как в Вапассу.
   Вокруг дома, защищенного от всякого  вторжения,  гигантский