устроенный  человек,
оказавшись в вашем присутствии, - весело проговорил он. - У  вас  достаточно
ума.., да и опыта, я уверен, чтобы понять меня и простить.
   Он протянул к ней обе руки.
   - Забудем все, госпожа Анжелика, и помиримся.
   Отказаться было бы невежливо. Она согласилась  на  примирение.  Он  легко
поцеловал  кончики  ее  пальцев,  а  она  -  по  чисто  женскому   инстинкту
противоречия - подумала в эту минуту, как огрубели ее руки от  хозяйственных
работ.
   Она позволила набросить ей на плечи пальто. Он проводил ее до дверей и  с
почтительной нежностью наклонился к ней, прощаясь:
   - Госпожа Анжелика, я прошу вас только помнить,  что  во  мне  вы  имеете
друга, готового прийти вам на помощь в любых обстоятельствах.
   Он обволакивал ее лаской; как давно уже она не испытывала такого мужского
внимания, даже страшно вспоминать. Столько мужчин  склонялись  перед  ней  с
таким же горящим взглядом. Так знакома была их манера держаться, смиренная и
одновременно повелительная.
   Эта волнующая слабость -  затуманенные  зрачки,  срывающийся  голос,  эта
ласковая любезность, под  которой  скрывается,  как  в  бархатной  перчатке,
безжалостная рука обладания, которая  превращает  в  свой  час  просителя  в
господина, а недоступную богиню в побежденную, покоренную.
   Анжелика не поверила бы, что сохранит  восприимчивость  к  виткам  вечной
игры. Эта игра терзала ее и в то  же  время  притягивала  -  словно  дыхание
привычного климата.
   Щеки у нее пылали и голос  прерывался,  так  она  разнервничалась,  когда
прощалась с королевским наместником, который был и  смущен,  и  очарован  ее
поведением.
   Мысли у нее мешались, она  спешила  уйти,  не  замечая  злобных  взглядов
других просителей, прием которых был  отложен.  Скамеек  там  было  немного.
Некоторые просители, устав дожидаться, ушли перекусить. Было уже за полдень.
На улице поднялся  сильный  ветер,  и  Анжелика  с  трудом  пробивалась  ему
навстречу,  еле  удерживая  разлетавшиеся   полы   пальто.   А   небо   было
поразительной голубизны. Буря словно  скручивала  из  зимнего  света  тонкие
пучки лучей, и казалось, что они с шумом вырываются из провалов узких  улиц.
Анжелика не замечала, что приходится бороться с разбушевавшейся стихией, так
она была поглощена мыслями, вызванными разговором с де Барданем.  Преобладал
мучительный стыд за допущенные ошибки, за неловкость, с которой она  держала
себя.
   Ах,  где  то  время,  когда  она  властно  соблазняла  персидского  посла
Бахтияр-бея, чтобы привести его, закованного в цепи, покорного, как щенок, к
ногам короля Людовика XIV. Тогда она применяла высшую женскую  стратегию.  И
не надо было жертвовать добродетелью даже чуть-чуть!.. А сегодня...  Сегодня
она была просто жалкой... Иначе не назовешь. Вместо того чтобы обрадоваться,
увидев этого человека, от которого ей надо было многого добиться,  вспыхнуть
и через пять минут заблеять, как козлик, она съежилась,  скорчилась...  Чуть
совсем не оттолкнула  его,  приняв  несколько  вольные  выражения  чувств  с
недоступной суровостью девицы, только что  выпущенной  из  монастыря.  В  ее
возрасте это было просто смешно!.. Прежде она  поставила  бы  его  на  место
одной улыбкой, одним острым словом...
   Анжелика, безвестная служанка, одетая в  саржу  и  бумазею,  бредущая  по
улицам Ла-Рошели, с уважением вспомнила блестящую женщину, которой она  была
всего несколько лет назад, умевшую так искусно пользоваться  оружием  своего
пола. Между тем временем и нынешними днями лежала ночь в Плесси. Но она ведь
опять встала на ноги и пустилась потом дальше в путь. Жизнь снова распустила
зеленые ветви. Но одного не  восстановить,  подумала  она,  это  никогда  не
возродится! Нет на свете мужчины, который мог бы совершить с ней  это  чудо:
возродить былую радость любви, пылкий порыв тела к другому телу, таинственно
расцветающее наслаждение, ликование от собственной слабости.
   "Только  волшебник  смог  бы!"  -  подумала  она  вдруг.   И   машинально
повернулась лицом к  горизонту,  глядя  на  почерневшее,  бушующее  море,  в
котором не виднелось ни одного корабля.

Глава 9

   Господин де Бардань сдержал слово. Это легло бальзамом на  душевные  раны
Анжелики:  несмотря  на  неловкость,  в  которой  она  себя   упрекала,   он
поторопился последовать ее советам  и  угодить  ей.  На  следующий  же  день
Мартиала и Северину отправили к тетке на остров Ре.
   В доме, где было столько детей, забот хватало. Домашние  дела  совсем  не
оставляли времени для размышлений.
   Полоскать белье она ходила к городскому фонтану, там  воды  было  гораздо
больше, чем у них во дворе. Онорину она брала туда с  собой.  Как-то  утром,
укладывая в ивовую корзину выполосканное белье, она с удивлением заметила  в
руках у ребенка какую-то блестящую вещицу.
   - Покажи, что там у тебя, - велела она дочке.
   Онорина, уже научившаяся  остерегаться,  спрятала  вещицу  за  спину,  но
Анжелика успела разглядеть, что это была резная золотая погремушка с  ручкой
из слоновой кости - настоящая драгоценность.
   - Где ты нашла эту погремушку? Онорина, нельзя держать у себя чужие вещи.
   Но малышка крепко держалась за игрушку:
   - Мне дал ее добрый господин.
   - Какой добрый господин?
   - Там, - отвечала Онорина, показывая ручонкой на площадь.
   Чтобы  избежать  столкновения,  которое  завершилось  бы   пронзительными
воплями девочки и хором пересудов сбежавшихся  на  крики  кумушек,  Анжелика
больше не настаивала и решила разобраться в  этом  дома.  Она  пошла  домой,
держа в одной руке ручонку дочки и обхватив другой корзину с бельем.
   В узкой улице, где совсем не было  прохожих,  перед  ней  вдруг  оказался
какой-то человек. Он слегка  откинул  край  плаща,  закрывавшего  его  лицо.
Анжелика вскрикнула, но успокоилась, узнав королевского наместника Никола де
Барданя.
   - Ах, вы меня испугали!
   - Мне очень досадно.
   Он казался очень возбужденным своей галантной эскападой.
   - Я решился прийти в этот враждебный квартал без охраны.  Со  всех  точек
зрения желательно, чтобы меня не узнали.
   - Это добрый господин, - сказала Онорина.
   - Да, я хотел предварить свой приход подарком этому прелестному ребенку.
   Онорина смотрела на него с восхищением. Господи, она уже  была  женщиной,
которую легко завоевать золотой безделушкой!..
   - Я не могу принять эту вещь, - сказала Анжелика. -  Она  слишком  дорого
стоит. Я должна возвратить ее вам.
   - Ах, как трудно смягчить вас, - вздохнул он. - Я  думал  о  вас  днем  и
ночью, воображал вас говорящей непринужденно и приветливо.  Но  не  успел  я
появиться, как вы воздвигаете предо мной преграду  своим  взглядом...  Можно
мне сопровождать вас? Я оставил своего коня на привязи недалеко отсюда.
   Они медленно пустились в путь. Де Бардань  снова  уныло  думал,  что  эта
женщина  околдовала  его  неведомыми  чарами.  Вдали  от  нее  он  терпеливо
предавался мечтам о любви, но, оказавшись рядом,  терял  всякую  власть  над
собой. Может быть, это что-то противоестественное... Но так оно и  есть.  Он
все сознавал, все принимал... Он мог даже  встать  перед  ней  на  колени  и
умолять ее.
   Ее красивые руки были руками служанки, покрасневшими от холодной воды,  в
которую она их только что окунала, веки и ресницы были у нее как у  ребенка,
а рот королевы, только сейчас губы чуть вздрагивали тревожно.
   - Господин граф, простите меня. У вас власть в руках, а я  просто  бедная
женщина, одинокая и без защитника. Прошу вас не принять в обиду  то,  что  я
сейчас вам скажу, но вам не следует ничего ожидать от меня.  Я...  Для  меня
это невозможно.
   - Но почему же? - жалобно вопросил он. - Ведь вы дали мне понять,  что  я
вам не противен. Может быть, вы сомневаетесь в  моей  щедрости?  Само  собой
понятно, что вы оставите подчиненное положение. У вас будет уютный дом,  где
вы будете единственной хозяйкой, слуги,  экипаж,  если  захотите.  Все,  что
потребуется вам и вашей дочке, будет доставляться вам.
   - Замолчите, - сухо произнесла Анжелика, - эти вопросы в игру не входят.
   Он заставил ее  остановиться,  задвинув  в  угол  каких-то  ворот,  чтобы
смотреть ей прямо в лицо.
   - Может быть, вы считаете меня обезумевшим. Но  я  должен  высказать  вам
все. Ни одна еще женщина не внушала мне такой всепожирающей страсти, которая
охватывает меня, когда я вижу вас. Мне тридцать восемь лет, признаюсь вам, я
вел не слишком примерную жизнь. У меня было немало приключений,  которыми  я
не могу гордиться. Но только узнав вас, я понял: со мной случилось то,  чего
каждый мужчина и опасается, и ожидает, - встреча с такой  женщиной,  которая
покорила его, заставила страдать от  ее  отказов,  одарила  бы  блаженством,
уступив его мольбам, чье иго он готов терпеть, чьи  капризы  рад  исполнять,
только бы не потерять ее... Не знаю, что дало вам такую власть надо мной, но
я убежден, что до вас я вообще ничего не знал о любви.  Были  только  пошлые
развлечения, дешевые забавы. Лишь через вас я смогу познать любовь...
   "Если б он знал, чьи уста произносили подобные слова задолго до  него,  -
подумала она. - Король говорил их мне..."
   - Неужели вы откажете мне? - продолжал он настаивать. - Ведь вы  отнимете
у меня жизнь.
   Его приятное, любезное лицо  привычного  посетителя  гостиных  отвердело.
Потемневшие глаза жадно впились в нее. Ему  очень  хотелось  узнать,  какого
цвета ее волосы, спрятанные под строгим чепчиком, -  белокурые,  каштановые,
рыжие, как у ее дочки, или совсем темные, как можно предположить по  смуглой
коже ее лица. Губы ее были крепко сжаты,  как  целомудренно  сдвинутые  края
ракушек.
   Он дошел до такого состояния, что, не будь рядом Онорины, которая  задрав
носик, внимательно вглядывалась в них обоих, насильно сжал бы ее в  объятиях
и попытался пробудить в ней желание.
   - Идемте же, - произнесла она, вежливо отодвигая его  в  сторону.  -  Вы,
действительно сошли с ума. Я не могу поверить ни одному слову из  сказанного
вами. Вы знали, конечно, женщин, более блестящих, чем  я,  должно  быть,  вы
просто  хотите  посмеяться  над  моей   наивностью,   господин   королевский
наместник.
   Никола де Бардань последовал за ней. Он сам сознавал, сколько  безумия  в
его речах. Он не повторил бы их, хотя знал, что говорил правду. Он так любил
ее, что готов был потерять голову, мог компрометировать себя, загубить  свою
карьеру. Он глянул на малышку, уцепившуюся за руку  матери,  и  новая  мысль
пришла ему на ум.
   - Клянусь вам, если у вас будет ребенок от меня, я признаю его и дам  ему
образование.
   Анжелика вздрогнула. Такое обещание... Трудно было успешнее  погасить  ее
пыл. Он это понял и вздохнул:
   - До чего я неловок...
   Когда они подошли к дому Берна, Анжелика поставила  на  землю  корзину  и
вынула из-за пояса ключ от боковой калитки. Королевский наместник следил  за
всеми ее движениями с мучительным восхищением. Она была воплощенная  грация.
Как бы она украсила любой дом!
   - Ваша стыдливость сводит меня с ума. Если  бы  она  была  притворной,  я
охотно взялся  бы  исцелить  вас  от  нее.  Но  я  чувствую,  увы!  что  она
подлинная...  Послушайте  меня,  мне  кажется..,  да,  мне  кажется,  что  я
соглашусь на брак.
   Она воскликнула:
   - Как! Ведь вы же, конечно, женаты!..
   - Нет, не женат. Тут вы ошиблись.  Не  скрою,  что  с  тех  пор  как  мне
исполнилось пятнадцать лет, мне совали в руки самых различных наследниц,  но
мне всегда удавалось вовремя спастись, и я твердо решил дойти до конца жизни
холостяком... Но ради вас я готов даже отяготить  себя  цепями  супружества.
Если вас отталкивает от меня только боязнь нарушить священный  закон,  то  я
уничтожу это препятствие.
   Он низко поклонился ей, изящно изогнувшись.
   - Госпожа Анжелика, согласны ли вы оказать мне честь назвать  меня  своим
супругом?
   Он, положительно, был неотразим.
   Отнестись  к  предложению  легко  значило  серьезно  оскорбить  его.  Она
сказала, что потрясена, что не смела и думать о такой  чести,  но  убеждена,
что, едва вернувшись в свое роскошное жилище, он пожалеет об  этом  безумном
предложении, которое она не смеет принять. Разделяющее их препятствие,  даже
если определить его цену, не из тех, какие легко отодвигают в сторону.
   - Постарайтесь понять меня, господин де Бардань... Мне  трудно  объяснить
вам причины  того,  что  вы  называете  моей  бесчувственностью...  Я  много
страдала в своей жизни.., из-за мужчин. Их грубость и жестокость нанесли мне
такие раны, что навсегда отвадили меня от наслаждений любви... Я боюсь их  и
потеряла к ним вкус...
   - Так дело только в этом? - вскричал он, сразу успокоившись. - Но,  милая
моя дурочка, чего вам бояться меня?.. Я умею обращаться с женщинами и всегда
учтив с  ними...  Я  же  не  портовый  грузчик...  Я  предлагаю  вам  любовь
джентльмена, моя прекрасная дама... Доверьтесь мне, и я сумею успокоить вас,
и вы перемените отношение к любви и ее удовольствиям...
   Анжелика уже открыла калитку, втолкнула во двор Онорину и внесла  корзину
с бельем. Пора было кончать разговор.
   - Обещайте  же  мне,  что  подумаете  о  моих  предложениях  -  настаивал
королевский  наместник,  удерживая  ее  у  калитки.  -  Я  всегда   исполняю
обещанное. Выберите то, что вам лучше подходит...
   - Благодарю вас, господин граф. Я буду думать.
   - Скажите мне хотя бы, какого цвета у вас волосы, - не отставал он.
   - Белые, - отвечала она, запирая калитку у него перед носом...
   Мэтр Габриэль поручил Анжелике отнести записку судовладельцу Жану Маниго.
Она возвращалась переулком тянувшимся  вдоль  развалин  городской  стены,  и
вдруг заметила, что ее преследуют двое мужчин. Погруженная в свои мысли, она
не думала об осторожности, но, войдя в пустынный  переулок,  прислушалась  к
шагам.
   Она бросила взгляд через  плечо,  и  двое  идущих  за  ней  очень  ей  не
понравились. Это были не матросы, шнырявшие по городу в надежде  на  добычу,
даже не портовые лодочники. На них были  приличные  костюмы  горожан,  плохо
подходившие к  скверно  выбритым  лицам  и  бегающим  глазам.  Давнее  чутье
подсказало  ей:  "Полицейские...",  и  она  ускорила  шаг.   Стук   каблуков
приблизился, и один из мужчин окликнул ее:
   - Эй, красавица, что ты так торопишься?..
   Она пошла еще быстрее, но они быстро нагнали ее, и  один  схватил  ее  за
руку.
   - Прошу вас, господа, оставьте меня, - сказала она высвобождаясь.
   - Зачем же? Ты что-то невесела. Надо поразвлечься.
   Их гнусные ухмылки заставляли опасаться  самого  худшего.  Если  придется
дать пощечину, это привлечет к  ней  внимание.  Будь  пристававшие  молодыми
отпрысками из семей богатых горожан, они бы, пожалуй, смирились с  неудачей.
Но сама не отдавая себе отчета почему, она боялась, что преследует ее кто-то
пострашнее.
   В поисках помощи она оглядела фасады домов, мимо  которых  проходила.  Но
время было послеобеденное, и ларошельцы соблюдали южный обычай закрывать  на
это время ставни. Яркое и необычно жаркое солнце побуждало всех  к  дневному
отдыху. Ни в окнах, ни у дверей ни души.  К  счастью,  недалеко  до  складов
мэтра Габриэля.
   Лучше искать спасения там, чем бежать домой. До дома еще далеко,  а  мэтр
Берн должен быть теперь  на  складе.  Он  сумеет  поставить  на  место  этих
наглецов.
   Они продолжали говорить ей комплименты и разные глупости. Может быть, это
просто подвыпившие бездельники.
   Она свернула направо и с облегчением увидела в конце длинной глухой стены
те самые ворота, около которых остановился в тот вечер,  когда  она  впервые
попала в Ла-Рошель, мэтр Габриэль, заводя туда нагруженные зерном телеги. До
ворот оставалось несколько  шагов,  когда  один  из  преследователей,  более
рослый и, видимо, сильный -  судя  по  мышцам,  бугрившимся  под  его  сизым
сюртуком, схватил ее за пальцы и, протянув другую руку, притянул к  себе  за
талию.
   - Не упрямься, милашка. Надо быть полюбезнее с  двумя  славными  парнями,
которые просят у тебя только улыбку, ну еще и пару поцелуйчиков. Мы слышали,
что девушки в Ла-Рошели встречают гостей ласково и радушно. Веди же себя как
следует!..
   Не прекращая говорить, он наклонялся все ближе к лицу  Анжелики,  пытаясь
присосаться к ее губам. Она изо всех сил оттолкнула  его  и,  размахнувшись,
дала звонкую пощечину. Он на мгновение выпустил ее, схватившись за щеку. Она
бросилась вперед, но  другой  успел  схватить  ее,  а  на  лице  получившего
пощечину показалась злобная и торжествующая улыбка.
   - Держи ее, Жанно, все идет  прекрасно.  Мы  сейчас  позабавимся  с  этой
недотрогой!.. Хороший кусочек... Нам сегодня повезло...
   Вдвоем они не давали ей шевельнуться. От жестокого удара под  колени  она
пошатнулась и закричала. Ей зажали рот и торопливые руки  стали  развязывать
корсаж.  Она  думала,  что  потеряет  сознание,  но   устояла   и   отчаянно
сопротивлялась, царапаясь и кусаясь. Ей удалось вырваться, и она в  безумной
спешке бросилась  к  воротам,  споткнулась  о  камень,  упала  на  колени  и
поползла, крича:
   - На помощь, мэтр Габриэль, спасите меня!.. На помощь!..
   Они снова набросились на нее. Она боролась как в  кошмаре,  как  когда-то
против драгун Монтадура, с тем же сознанием ужаса и беспомощности.
   Вдруг нападавшие пропали. Один, под воздействием неведомой силы,  отлетел
к стене, глаза его остекленели, он зашатался и мешком повалился на Анжелику.
Из виска его хлестала кровь. Она с ужасом попыталась  сбросить  с  себя  эту
мерзкую тяжесть, но безжизненное уже тело,  из  которого  кровь  лилась  все
сильнее, страшно давило на нее; она напрягла в отчаянии все силы, и  наконец
ей удалось высвободиться и отбросить его в сторону. Она увидела, что человек
в синем сюртуке борется с мэтром Габриэлем. Купец превосходил того и ростом,
и силой. Его кулаки молотили противника без жалости. Тот запросил пощады. Он
уже два раза падал на землю, одежда его была  изорвана  и  испачкана  пылью,
лицо побледнело. Сорванный парик валялся в луже, и сальные волосы спускались
ему на глаза.
   - Хватит... - еле выговорил он. - Довольно, остановитесь...
   От сильного удара в живот он стал икать и ухватился за стену.
   - Говорю вам, остановитесь. Оставьте меня...
   Мэтр Габриэль подвинулся поближе, и тот прочитал в его лице столь ужасную
решимость, что закатил глаза и прохрипел:
   - Нет.., нет... Пожалейте...
   Новый удар швырнул его на колени.
   - Нет!.. Вы этого не сделаете... Пожалейте...
   Купец неумолимо наклонился, еще раз ударил его и схватил за горло.
   - Нет!.. - прохрипел тот еще раз.
   Его дрожащие, ослабевшие руки пытались  отвести  крепкие,  жилистые  руки
купца, сжимавшие его железной хваткой,  конвульсивно  дернулись  еще  раз  и
упали. Из разинутого рта человека в синем еще исходил какой-то храп.  Пальцы
мэтра Габриэля вцепились в это тело, как в глину, казалось, они  никогда  не
разомкнутся.
   Анжелика, неподвижная от ужаса, видела, как ослабевает напряжение мышц на
руках купца, как медленно разжимаются его пальцы. В страшной тишине слышался
последний хрип. Анжелика закусила губу, чтобы не закричать.  Скорее  бы  это
кончилось! Лицо  человека  посинело.  Наконец  хрип  совсем  прекратился,  и
несчастный повалился, запрокинув голову, на булыжники  мостовой.  Мэтр  Берн
внимательно оглядел его и тогда только медленно поднялся.
   Его ясные глаза странно светились на лице, еще сведенном напряжением.  Он
подошел к другому, встряхнул его, перевернул и бросил обратно в лужу  крови,
пробормотав:
   - Умер! Он ударился  о  болт,  торчащий  из  стены.  Тем  лучше!  Госпожа
Анжелика...
   Он поднял на нее глаза и вдруг остановился, не двигаясь дальше.  Странная
тревога охватила его.  Молодая  женщина  встала  на  ноги,  но  от  слабости
оперлась о стену в той же позе  бессилия,  которую  принял  несколько  минут
назад человек в синем, поняв, что его сейчас убьют. Он не узнавал ее...  Она
была совсем не п