ых легко забывают. - Голос
де Вивонна прерывался, горло его сжималось.
   - Говорю вам, он меня забудет. С глаз долой, из сердца вон. Разве все вы,
мужчины, не так устроены? Он с удовольствием  вернется  к  своей  Монтеспан,
надежному и неистощимому источнику наслаждений, и порадуется, что остался  с
ней навсегда, что все налажено. Он человек не сложный и не сентиментальный.
   Де Вивонн не мог удержаться от возражения:
   - Как вы, женщины, зло говорите друг о друге.
   -  Поверьте  мне,  король  будет  вам  только  благодарен,  если   узнает
когда-нибудь о вашем участии, за  то,  что  вы  помогли  ему  избавиться  от
безысходного увлечения. Он избавляется  от  необходимости  вести  себя,  как
тиран, и бросить меня в темницу. А когда я вернусь, время  пройдет.  Он  сам
посмеется над тем, как гневался. Ну, а Атенаис сумеет  подчеркнуть  значение
услуги, вами оказанной, то, что вы помогли скрыться нежелательной особе.
   - А если король не забудет вас?
   - Ну, что ж. Успеем еще подумать об этом.  Может  быть,  я  поразмыслю  и
признаю свою ошибку. Может быть, постоянство короля тронет меня. Я  упаду  в
его объятия, стану его фавориткой и... вас я, конечно, не забуду.  Понимаете
ли, господин придворный, что,  оказав  мне  помощь,  вы  обеспечиваете  себе
будущее, можете выиграть и там, и здесь.
   Последнюю фразу она произнесла с чуть презрительной  интонацией.  Задетый
за живое адмирал покраснел до корней волос и бросил надменно:
   - Вы считаете меня приспешником, лакеем?
   - Никогда так не думала.
   - Не в этом дело, - продолжал он  сурово.  -  Вы  слишком  легко  забыли,
сударыня, что я начальник эскадры, что королевский флот отплывает  завтра  с
военной миссией и, следовательно, нас  ждут  опасности.  Я  должен  охранять
именем короля Франции порядок в этом средиземноморском кавардаке. И  у  меня
есть строжайшие инструкции: не брать никаких пассажиров, ну, а о пассажирках
вообще нечего говорить.
   - Господин де Вивонн...
   - Нет! - рявкнул адмирал. - Постарайтесь понять:  в  море  я  командую  и
знаю, что полагается  делать.  Переход  через  Средиземное  море  -  это  не
прогулка. Я сознаю важность того, что  мне  поручено,  и  убежден,  что  сам
король на моем месте говорил бы и поступал так же, как я.
   - Вы убеждены?.. А я полагаю, напротив, что король  не  отказался  бы  от
того, что я вам предлагаю.
   Она говорила серьезно. Де Вивонн снова вспыхнул, потом  побледнел,  опять
покраснел, кровь стучала у него  в  висках.  С  мучительным  недоумением  он
смотрел на Анжелику, и в эту бесконечную  минуту  вся  его  жизнь,  как  ему
казалось, сосредоточилась на едва заметном колыхании ее  груди  в  кружевном
декольте пеньюара.
   Это было настолько  невероятно!  Мадам  дю  Плесси  слыла  надменной,  не
поддающейся никаким мольбам, да и сама признавала себя капризной.  Его  душа
придворного никак  не  могла  поверить,  что  ему  предлагалось  то,  в  чем
отказывали королю.
   Губы у него опять пересохли, он  проглотил  еще  стакан  вина  и  бережно
закрыл шкафчик.
   - Давайте объяснимся...
   - Но... Мне казалось, и так все ясно между  нами,  -  Анжелика  с  легкой
усмешкой посмотрела ему прямо в глаза.
   Очарованный, он упал  на  колени  подле  дивана.  Его  руки  охватили  ее
стройную  талию.  Он  склонил  голову  -  в  порыве  преклонения  и  страсти
одновременно - и припал губами к атласной коже, там, где раздваивались груди
вдыхая волшебный аромат, таившийся там в тени, аромат Анжелики.
   Она не отпрянула,  лишь  шевельнулась  чуть  заметно  и  прикрыла  своими
чудесными веками то, что вспыхнуло в ее взгляде.
   Потом он ощутил, как она выгнулась, отдаваясь его  ласкам.  Его  охватило
безумие, отчаянное стремление овладеть этим душистым, упругим, крепким  и  в
то же время хрупким, как фарфор, телом. Его губы жадно  покрывали  поцелуями
ее кожу; привстав, он дотянулся до прелестной  округлости  плеча,  потом  до
неожиданно теплой ямочки у шеи и чуть не потерял сознание от восторга.
   Рука Анжелики потянулась к нему, прижала к себе его голову, а  пальцы  ее
легли на его щеку, так что он должен был направить на нее взгляд.
   Ее изумрудные глаза чуть потемнели, стали цвета морской воды,  они  прямо
упирались в неподатливые синие мортемаровские глаза, на этот раз потерпевшие
поражение. Де Вивонн едва успел подумать, что в жизни не  встречал  подобной
женщины, не испытывал такого пронзительного наслаждения.
   - Вы возьмете меня на Кандию? - спросила она.
   - Я думаю... Я думаю, что не могу не взять, - хрипло проговорил адмирал.

Глава 8

   Анжелике потребовалось все ее искусство, чтобы  привязать  к  себе  столь
пресыщенного прожигателя жизни, который  не  мог  удовлетвориться  пассивным
подчинением.  Она  то  была  спокойна,  то  смеялась,  то  вдруг  -   словно
встревожившись и застеснявшись, - отталкивала  его,  от  новых  его  попыток
увертывалась, и ему приходилось умолять ее,  униженно  просить  и,  наконец,
умирая от нетерпения, добиваться своего.
   - Как мы себя ведем?.. Это же неблагоразумно.
   - А с какой стати нам держаться благоразумно?
   - Не знаю... Только... ведь вчера мы почти не были знакомы.
   - Не правда. Я всегда восхищался вами, обожал вас молча.
   - Ну, а я, должна признаться, считала вас просто забавным. Сегодня я  вас
увидала  словно  впервые.  Вы  гораздо...  гораздо  более  способны  внушать
смятение, чем я раньше думала. Мне даже немножко страшно.
   - Страшно?
   - Мортемары так жестоки! О них столько рассказывают.
   - Чепуха!.. Забудьте обо всех опасениях... Милая!..
   - Нет...  Ох,  господин  герцог,  дайте  же  мне  вздохнуть,  прошу  вас.
Послушайте же. Я придерживаюсь  того  принципа,  что  некоторые  вещи  можно
позволять только очень, очень давнему любовнику.
   -  Вы  очаровательны!  Но  я  сумею  заставить  вас   пересмотреть   свои
принципы... Вы думаете, это мне не по силам?
   - Может быть... Теперь я уже не знаю.
   Они страстно перешептывались в полумраке - последняя свеча уже  догорала,
и Анжелика полностью отдалась страшной и сладкой игре, непритворно  дрожа  в
крепких руках, гнувших ее и подчинявших. Свечка вспыхнула последний  раз,  и
наступившая темнота обволокла Анжелику,  делая  ее  добровольной  участницей
всего, что творилось под покровом этой тьмы.  И  Анжелика  слепо  и  покорно
соскользнула в пучину сладострастия, вечно новую и неожиданную для нее.  Она
забыла обо всем, от всего сердца предалась дерзкой и  счастливой  борьбе,  и
вздохи, жалобы, признания, вырывавшиеся у нее, были искренни и волнующи.
   Держа ее в объятиях, он задремал. Анжелике отчаянно хотелось  спать,  она
очень устала, и легкое головокружение словно  погружало  ее  в  глубину,  но
засыпать было нельзя. Скоро должно было взойти солнце. Она не хотела, чтобы,
открыв глаза, он застал ее спящей. Она не верила мужским обещаниям,  которые
обычно забываются, когда желания утолены.
   Она лежала с открытыми глазами, устремленными на  синеющее  небо  в  раме
открытого окна, через которое доносился глухой рев моря, бившего в  песчаный
берег. Ее  рука  машинально  провела  по  мускулистому  телу  спящего  рядом
мужчины, и на память пришли видения нерастраченной нежности, о  которых  она
грезила когда-то, лежа возле Филиппа.
   Рассветало. Небо приняло нежно-серый, чуть тронутый розовым  тон,  словно
горлышко горлицы, потом побелело и незаметно перешло в светло-зеленый цвет с
перламутровыми отблесками.
   В дверь тихонько постучал слуга:
   - Господин адмирал, уже время.
   Де Вивонн поднял  голову  с  постоянной  готовностью  военного  человека,
привыкшего к тревогам.
   - Это ты, Джузеппе?
   - Да, господин герцог. Прикажете войти и помочь вам одеться?
   - Нет, я справлюсь сам. Вели только моему турку приготовить кофе.
   И, подмигнув Анжелике, добавил:
   - Пусть поставит две чашки и подаст пирожки.
   Слуга ушел.
   Анжелика ответила де Вивонну улыбкой и положила пальцы на щеку любовника,
проговорив:
   - Как ты красив!
   Это обращение на "ты" чуть не привело адмирала в безумный  восторг.  Ведь
она отказала в этом самому королю! Он подхватил на лету ее руку и поцеловал.
   - И ты тоже красива. Я будто во сне!
   В слабом утреннем свете, окутанная длинными волосами, она казалась совсем
юной, чуть не ребенком. И пролепетала:
   - Ты меня возьмешь в Кандию?
   - Конечно! Неужели ты думаешь,  я  такой  подлец,  что  не  выполню  свое
обещание, когда ты так великолепно выполнила свои. Но надо поторопиться:  мы
отплываем через час. У тебя есть багаж? Куда послать за ним?
   - Мой маленький лакей должен ждать меня у мола с моим саквояжем.  А  пока
что я воспользуюсь твоим гардеробом,  где  есть,  кажется,  все,  что  может
потребоваться даме. Это наряды твоей жены?
   - Нет, - отвечал, помрачнев, де Вивонн. - Мы с ней живем раздельно  и  не
виделись с тех пор, как в прошлом году эта гадюка  пыталась  отравить  меня,
чтобы освободить место для своего любовника.
   - Да, припоминаю. Об этом тогда говорили при  дворе.  -  Она  безжалостно
рассмеялась. - Ах ты, бедняжка. Какая неприятная история!
   - Я после этого долго болел.
   - Болезнь совсем не оставила следов, - любезно прибавила она и расправила
морщинки на его щеке. - Значит, это платья твоих любовниц, и разнообразных и
многочисленных, если верить слухам. Мне тут не на что пожаловаться. Я  сумею
отыскать все, что нужно.
   Она снова рассмеялась. Аромат ее духов напомнил ему о ночных объятиях, и,
когда Анжелика поднялась, он инстинктивно раскинул руки,  чтобы  схватить  и
прижать ее к сердцу.
   - Нет, монсеньор. - Смеясь, она высвободилась из  его  рук.  -  Нам  надо
торопиться. Мы займемся этим попозже.
   - Ах, вряд ли ты представляешь себе все неудобства галеры.
   - Ба! Наверно будет немало возможностей  поцеловаться  то  тут,  то  там.
Разве в Средиземном море нет гаваней? Нет островов с прозрачными  бухточками
и берегами, покрытыми мягким песком?..
   - Замолчи. Я совсем теряю голову, -  он  несколько  раз  вздохнул,  потом
натянул, насвистывая, шелковые чулки и штаны из голубого атласа.  На  пороге
купальной комнаты он остановился. Она  налила  воды  из  медного  кувшина  в
мраморную чашу и быстро обрызгала себя, прежде чем начать мыться.
   - Дай мне хотя  бы  поглядеть  на  тебя,  -  умоляющим  тоном  проговорил
адмирал. Она бросила через мокрое плечо снисходительный взгляд.
   - Как ты еще молод!
   - Ничуть не моложе тебя, я думаю. Я даже готов поверить, что старше  тебя
года на три-четыре. Если я точно припоминаю, я видел тебя впервые...  да-да,
я  хорошо  это  помню,  -  когда  король  въезжал  в   Париж.   Помню   твою
двадцатилетнюю свежесть и застенчивость. А мне было  тогда  двадцать  четыре
года, и я считал  себя  уже  опытным  человеком.  Теперь  я  только  начинаю
понимать, что ничего в сущности не знаю.
   - Ну, а я состарилась быстрее тебя, - бодро заметила Анжелика.  -  Я  уже
очень старая... Мне сто лет!
   Турок с лицом цвета  восточных  специй  внес  медное  блюдо,  на  котором
дымились две крошечные чашечки с напитком  черного  цвета.  Анжелика  узнала
снадобье, которое ей пришлось пить вместе с персидским послом  Бахтияр-беем;
этим запахом был  пропитан  весь  левантийский  квартал  Марселя.  Она  едва
пригубила напиток, его острый вкус был ей  неприятен.  Де  Вивонн  же  выпил
несколько чашечек, одну за другой, и спросил, готова ли она отправляться.
   Анжелике вдруг стало страшно. А что если  по  спящему  городу  уже  рыщут
полицейские, посланные на ее розыски...
   К счастью, дом адмирала стоял напротив здания арсенала.  Чтобы  выйти  на
набережную, надо было только пройти через дворы.
   Галеры стояли в готовности на рейде. Белая с золотом шлюпка  подходила  к
молу. Анжелика  с  нетерпением  смотрела,  как  она  приближается.  Мостовая
Марселя жгла ей ноги. В любую минуту откуда-нибудь мог появиться Дегре  -  и
тогда  напрасны  все  ее  усилия,  все  надежды...  Она  огляделась  вокруг,
всматриваясь в  причалы,  бухты,  гавань  и  в  лежащий  позади  город,  еще
окутанный легкой утренней дымкой и казавшийся - в совокупности своих высоких
домов, вплоть до церкви на холме, - чем-то вроде огромной раки, позолоченной
и украшенной резьбой.
   Де Вивонн разговаривал с офицерами, слуги сносили багаж в уже причалившую
лодку.
   - Кто идет?
   Анжелика обернулась. Из-за торговых складов выскользнули два  человека  и
нерешительно направились к стоявшим на берегу.  Молодая  женщина  облегченно
вздохнула, узнав Флипо и Савари.
   - Это мои спутники. Мой врач и мой лакей.
   - Пусть садятся в лодку. И вы тоже, мадам.
   Пришлось, однако, еще подождать в плясавшей на волнах лодке. Побежали  за
картами, которые надо было взять с собой, но забыли уложить.
   А  порт  просыпался.  Рыбаки,  тащившие  свернутые  сети,  спускались  по
лестницам гавани к своим лодкам. Из стоявших  на  якоре  судов  выходили  на
берег моряки, чтобы приготовить себе еду на кострах капуцинов,  установивших
уже котел и жаровню.
   Появилась  какая-то  проститутка,  гречанка  или  турчанка,  и  принялась
плясать, откидывая покрывало, вздымая руки с медными кастаньетами.  В  такой
час и в таком месте не годилось звать людей к удовольствиям...  Может  быть,
она плясала, приветствуя нарождающийся день, после  гнусной  ночи  где-то  в
глубине восточного квартала. Робкий  и  монотонный  стук  ее  кастаньет  так
странно звучал на почти пустынной набережной.
   Весла поднялись, и  струйки  воды  побежали  по  ним  вниз,  потом  снова
опустились, и одним усилием гребцы бросили лодку вперед среди массы  всякого
мусора, плавающего на  поверхности  гавани.  Очень  быстро  лодка  вышла  на
сравнительно чистую воду, колеблемую морской зыбью, и перед сидевшими в  ней
предстала башня св. Иоанна, освещенная первыми лучами восходящего солнца.
   Анжелика бросила последний взгляд назад. Марсель все  уменьшался,  отходя
вдаль. Но ей показалось, что на  молу  появился  мужской  силуэт.  Различить
черты мужчины в таком отдалении было невозможно. Все же она решила, что  это
Дегре. Опоздал!
   "Я вас победила, господин Дегре!" - подумала Анжелика, торжествуя.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КАНДИЯ

Глава 1

   Анжелика задумчиво следила, как мелькают в волнах, поблескивая  и  словно
играя с белыми гребнями  пены,  остающимися  позади,  украшения  на  обшивке
кораблей. Подгоняемые попутным  ветром,  все  шесть  галер  мчались  вперед.
Стройные суда  с  изящно  изогнутыми  продолговатыми  корпусами  и  роскошно
декорированными боками легко взлетали и  опускались  в  темно-синих  волнах.
Весело вонзались  в  зыбь  позолоченные  деревянные  фигурки  над  таранами,
сверкая и ослепляя влажным блеском, выскакивали из воды и вновь  погружались
в нее искусные изображения трубивших в раковины тритонов, амуров в  веночках
из роз, пышногрудых сирен, которыми была щедро украшена корма каждой галеры.
На мачтах развевались яркие ленты, вымпелы и пурпурные королевские знамена.
   Занавеси были отодвинуты, так что в  палатку  свободно  проходил  морской
воздух, насыщенный ароматами мирт  и  мимоз,  доносившимися  с  близких  еще
берегов. Эта роскошная палатка (в  шутку  ее  называли  скинией),  служившая
офицерам корабля кают-компанией,  была  устроена  герцогом  де  Вивонном  на
восточный лад - с коврами, низкими тахтами и подушками. Анжелика находила ее
довольно удобной и предпочитала узкой, сырой и темноватой каюте, размещенной
под мостиком. К тому же в палатке не слышно было ни назойливого  дребезжания
гонгов  в  руках  надсмотрщиков,   ни   хриплых   криков   надзирателей   за
каторжниками-гребцами; удары волн о корпус судна  заглушали  эти  неприятные
звуки; тяжелые мягкие ткани, из которых была сделана палатка, поглощали  их.
Можно было представить себе, что сидишь в уютной гостиной.
   В нескольких шагах  от  Анжелики  усердно  оглядывал  в  подзорную  трубу
отдалявшийся  берег  помощник  капитана  де  Миллеран,  совсем  еще  молодой
человек,  почти  безбородый,  рослый   и   хорошо   сложенный.   Воспитанный
дедом-адмиралом в поклонении королевскому флоту, юноша только  что  завершил
свое образование и свято соблюдал все старинные морские обычаи;  присутствие
дамы на борту он считал нарушением их. Потому мрачное выражение не сходило с
его  лица.  Не  разжимая  губ,  он  надменно  проходил  мимо  и  никогда  не
присоединялся к кружку офицеров, собиравшихся  в  определенные  часы  вокруг
Анжелики. Другие члены адмиральского штаба такой строгости  не  проявляли  и
радовались возможности оживить долгое плавание.
   Из палатки виднелись пурпурные скалы на фоне гор, поросших темно-зелеными
невысокими кустами и сухими ароматными травами. Как ни великолепно было  это
сочетание красок, местность казалась безлюдной. Ни одной  черепичной  крыши,
ни одной лодки в удобных бухточках, словно вырезанных из  арбуза  живописных
прибрежных скал. Лишь вдали виднелись кое-где маленькие городки,  окруженные
защитными стенами.
   В палатку вошел, улыбаясь, герцог де Вивонн в  сопровождении  негритенка,
несшего конфетницу.
   - Как вы себя чувствуете, моя милая? - Он поцеловал руку молодой  женщины
и сел рядом с ней. - Не хотите ли восточных  сладостей?  Миллеран,  заметили
что-нибудь?
   - Нет, ваша светлость. Побережье опустело. Рыбаки  бросили  свои  хижины,
опасаясь  берберов,  которые  так  обнаглели,  что  забираются  и   сюда   и
захватывают людей в рабство.  Жители  прибрежных  поселков  ищут  укрытия  в
городах.
   - Скоро мы будем, кажется, возле  Антиб.  Если  нам  повезет,  мы  сможем
воспользоваться сегодня вечером гостеприимством моего доброго друга,  принца
Монако.
   - Да, ваша светлость, если только другой наш приятель -  я  имею  в  виду
Рескатора - не помешает нашему переходу...
   - Вы что-то заметили? - де Вивонн быстро встал и взял подзорную трубу  из
рук своего помощника.
   - Нет, уверяю вас. Но это меня и удивляет, ведь мы его достаточно  хорошо
знаем.
   В палатку вошли, один за другим, де Лаброссардьер, заместитель  адмирала,
и два других офицера, графы де Сен-Ронан и де Лаженест, а  за  ними  и  мэтр
Савари. Пока они устраивались на подушках, слуга турок  с  помощью  молодого
раба стал готовить кофе.
   - Вам нравится кофе, сударыня? - обратился к Анжелике де Лаброссардьер.
   - Не знаю. Но мне придется привыкнуть к нему.
   - Когда привыкнешь, без него уже невозможно обходиться.
   - Кофе не дает дурным испарениям  подниматься  из  желудка  к  голове,  -
сказал с ученым видом Савари. - Магометане любят  этот  напиток  не  столько
из-за его полезных качеств, сколько  благодаря  легенде,  что  изобрел  кофе
архангел Гавриил, чтобы подкрепить храброго Магомета. И сам Пророк хвалился,
что стоит ему выпить кофе, как он обретает столько сил, что  может  победить
сорок мужчин и удовлетворить более сорока женщин.
   - Так выпьем же кофе!  -  воскликнул  де  Вивонн,  страстно  взглянув  на
Анжелику.
   Все  эти  молодые,  полные  сил  мужчины  смотрели  на  нее,  не  скрывая
восхищения. Она и на самом деле была великолепна в светло-сиреневом  платье,
оттенявшем матовый цвет ее лица, которому морской  воздух  придал  особенную
свежесть, и золотистую массу ее  волос.  Она  улыбнулась,  любезно  принимая
преклонение, выражавшееся в их взорах.
   - Помнится, я уже однажды пила кофе - с персидским послом, Бахтияр-беем.
   Молодой раб разложил узорчатые салфеточки с золотой каймой. Турок  разлил
кофе по чашечкам из тонкого  фарфора,  а  негритенок  подал  два  серебряных
ларчика, один с кусочками белого сахара, другой с орешками кардамона.
   - Возьмите сахар, - советовал де Лаброссардьер.
   - Бросьте в чашку немного кардамона, - наставлял де Сен-Ронан.
   - Пейте очень медленно, но не ждите, пока совсем остынет.
   - Кофе надо пить прямо с огня.
   Все они пили маленькими  глотками.  Анжелика  выполнила  все  указания  и
нашла, что кофе сам по себе ей не нравится, зато пахнет он чудесно