раженного места, хотя она не могла определить, что  вызвало
эту боль. Она приняла вызов и выиграла.
   "Ты - победительница", - говорила ей Гильомета.
   Но не слишком ли дорого платит она за свои победы?
   "Хватит ли мне смелости?" - спросила она себя.
   Вновь она встретилась взглядом с Сабиной.
   - Анжелика, послушайте...
   - Нет! - ответила она и отвернулась. - Не выводите меня из себя!
   - Тем не менее, я должна вам сказать... Нужно, чтобы вы знали...
   - Нет! - повторила Анжелика, но уже не так уверенно. - Оставьте  меня,  я
очень устала.
   Она чувствовала, какие тяжелые у нее веки. Она страшно хотела спать.
   - Больше вы ничего не сможете сделать! Вы и так сделали достаточно!
   Конечно, с иронией призналась она самой себе,  два  дня  она  бегала  без
передышки, беседовала с самым диким из всех ирокезов, перевязывала  раненых,
плыла на лодке, хоронила мертвых, и все это в  запале  после  ночи  любви  и
мрачного воспоминания, что ее чуть было не  лишили  жизни:  от  всего  этого
можно устать. Ее голова  упала,  и  своими  волосами  она  коснулась  личика
Марсэлена, уснувшего у нее на руках. Закрыв глаза, она начала строить  планы
о том, как будет вести себя после прибытия  в  порт.  Прежде  всего  она  не
станет прислушиваться к чьим-либо просьбам. Если на  площади  будет  карета,
она сядет в нее и попросит, чтобы ее отвезли домой.
   В трактире она попросит  Буавита,  чтобы  он  принес  ей  своей  грушевой
настойки. Она выпьет ее с теплым молоком, а затем ляжет  в  кровать,  плотно
задернув занавески алькова.
   А потом она будет спать, спать, спать...
   Она услышала, как Сабина прошептала ей:
   - Нужно, чтобы вы знали, Анжелика... И вы не должны сомневаться в этом...
Для него существуете только вы, только вы!

***

   - Найдите мне Элуа Маколле и по возможности сделайте так, чтобы никто  не
сообщил ему печальную новость до меня.
   Смерть  Сиприена  Маколле,  его  сына,  подтвердилась.  Прибыл   Маколле,
насвистывая дорожную песенку. Он вернулся с острова Орлеан и еще  ничего  не
знал.
   -  Вам  рассказали,  -  спросила  его  Анжелика,  -  что  часть  индейцев
высадилась на южном побережье, в районе Лозон?
   Он прекратил свистеть и нахмурился.
   - Черт! Я ничего не знал.
   - Ваш сын погиб, Элуа.
   Она рассказала ему о том, как рослый миролюбивый мужчина почти  два  часа
оказывал сопротивление индейцам. Его дом превратился в баррикаду,  он  бегал
из угла в угол и стрелял во всех направлениях.
   В конце концов дикарям удалось выломать дверь. Они убили его  топорами  и
сняли скальп.
   - Ваш сын погиб как герой, он достоин вас,  Элуа.  Он  остался  стоять  и
молча слушал.
   - Он был неплохой малый, - наконец произнес он, - но мы  не  были  с  ним
близки, он не был мне сыном, а я ему отцом. Я женился на его матери и сделал
ей ребенка, но вскоре покинул их. Время от времени я навещал  их,  но  много
лет я вообще не появлялся. Лишь после смерти его матери мы стали ближе  друг
другу. А ведь он был уже женат.
   Он замолчал, потом тихо спросил.
   - А Сидони?
   - Она была вместе с ним, подавала ему оружие, заряжала его.  Когда  враги
ворвались в дом, она скрылась на чердаке и спрятала лестницу. Через  щель  в
потолке она стреляла в них. Когда у нее кончились патроны, она бросила  вниз
соломенные туфли, а на них - горящие угли. Начался пожар. Индейцы  вынуждены
были бежать. Тогда она спустилась вниз и ведрами с водой потушила пожар.
   Его дыхание участилось.
   - И что же? Жива?
   - Жива.
   - Слава богу! - закричал он. Он рухнул на низкий табурет.
   - Я же говорил вам, с ней не так-то просто сладить, с этой Сидони!  -  Он
машинально поправлял на голове свой красный колпак.
   - Несчастная страна! Несчастная страна! - повторял он.
   Затем из глаз его полись слезы.
   Когда он выплакался, он поднял  голову  и  увидел  Анжелику,  сидящую  за
столом, и ее кошку на столе, обе они смотрели на него  задумчиво,  с  нежной
грустью и пониманием.
   - Маколле, она любит вас, - сказала Анжелика - Она всегда любила вас, и -
кто знает, может я не права, но  женщины  иногда  совершают  такие  странные
поступки, повинуясь своему чувству, и я спрашиваю себя, не вышла ли  она  за
вашего сына, чтобы быть ближе к  вам...  Ситуация  была  безвыходная...  Она
любила вас, жила теми минутами, когда вы были рядом, а вы шастали по лесу  и
ухаживали за ее соседками. Вы и думать не могли о ней. Ведь она  была  вашей
невесткой. Теперь она свободна. И хотя вы боитесь в этом признаться,  но  вы
тоже любите ее. Я прочла это по вашему лицу.
   - Тысяча  чертей!  -  воскликнул  он.  -  Да  все  священники  завопят  о
кровосмешении.
   - Но вы же не ее отец... Вы можете жениться на ней.
   Он покачал головой.
   - Это невозможно. Старик и молодая женщина.
   - Ну хватит! Вы ведь достаточно молоды для того, чтобы грести и управлять
лодкой, и нести эту лодку на себе... И вы могли бы дать  ей  ребенка...  Она
сама мне об этом говорила.
   Элуа Маколле быстро поднялся, к нему  вернулась  его  прежняя  живость  и
ловкость.
   - Заранее ничего не обещаю! Но  нужно  поскорее  увидеться...  Во  всяком
случае, я должен помочь ей подремонтировать дом.

***

   Время от времени Анжелика вспоминала о  боли,  затаившейся  в  уголке  ее
сердца и от которой она так страдала. Хорошо, что Жоффрей был  далеко,  ведь
именно он был причиной этой боли.
   Осознав, что она рада его отсутствию, Анжелика  погрузилась  в  отчаяние.
Неужели их любовь умерла? Все вокруг повторяли, что она спасла  Квебек,  все
боготворили ее. Но в ней самой как будто лопнула пружина.
   Город освобожден, молодой Анн-Франсуа вне опасности,  дети  из  монастыря
полакомились своим пирогом, дикие белые гуси вернулись на родину, а Анжелика
заливалась слезами.
   - Но почему он это сделал? - воскликнула она, v голос ее эхом отозвался в
пустой комнате. А почему бы ему и не сделать это? Он и ее уверял в ее полной
свободе действий. В мире нет более свободного человека...
   Но никакие  доводы  не  умаляли  ее  горечи,  когда  она  вновь  и  вновь
вспоминала о том, что самый дорогой ей человек отвернулся от  нее.  Она  без
конца мучила  себя,  пытаясь  определить,  где  и  когда  это  произошло.  В
действительности она это знала, ведь Анн-Франсуа не делал  из  этого  тайны.
Это случилось в замке Монтиньи, в тот далекий день, когда она отправилась на
остров Орлеан повидать колдунью Гильомету. Она совершенно точно помнила, что
поехала к ней за советом или лекарством,  чтобы  успокоить  нервную  систему
г-жи де Кастель-Моржа. Это уже предел! В то время  как  она  беспокоилась  о
душевном состоянии жены военного  губернатора,  близкой  к  безумию,  она...
он...  Анжелика  бросилась  на  кровать  и  зарылась  в  подушки,  чтобы  не
закричать, не завыть. Все смеялись над ней.
   В  тот  день  на  острове  Орлеан  Гильомета,  всевидящая  и   всезнающая
Гильомета, сказала ей: "Ты счастливая женщина!" Без сомнения, она  обо  всем
догадалась. Говоря о Сабине де Кастель-Моржа, она бросила с легкой  иронией,
смысл которой только теперь дошел до  Анжелики:  "Не  волнуйся  за  нее,  ее
спасут". И вместо того, чтобы предупредить ее о  вероломстве  этой  женщины,
эта лицемерная колдунья отвлекла ее внимание своими рассказами и исповедями;
так ребенку рассказывают сказки, чтобы незаметно влить в него  лекарство.  А
когда она уезжала, то Гильомета бросила ей какую-то глупость, чтобы  пустить
ее воображение по  ложному  пути:  "Не  нужно,  чтобы  он  ездил  в  Прагу".
Заинтригованная этой загадкой, Анжелика не заметила, что произошло у нее под
носом...
   Прага!  Столица  Богемии!  Ах,  как  же  они  все  посмеялись  над   ней,
прикрывшись любезностью. Даже г-жа де  Меркувиль,  которая  провожала  ее  в
дорогу, изображая сочувствие и заботу о Сабине.
   А намеки этой змеи Эфрозины! Как же она веселилась, когда  узнала,  почти
увидела... А Анжелика как идиотка лечила ее отмороженный нос, она была  рада
оказать такую услугу, помочь, а они все использовали ее доброту, ее  желание
прийти на помощь, все эти завистники ничем не отблагодарили ее за ее заботы.
   Спрятав лицо  в  подушку,  Анжелика  видела  себя  окруженной  врагами  и
предателями: все потешались над ней, расточая улыбки и пользуясь ее дружбой.
Потом она вспомнила, что в тот день отправилась на остров неожиданно, никого
не предупредив, и что винить во всем, что произошло, нужно только случай.
   Она поднялась с кровати, глаза ее распухли, но успокоение нашло на нее.
   Посмотрев на свое отражение, она решила, что по меньшей мере час ей нужно
прикладывать к лицу компрессы и кремы, чтобы вернуть ему нормальный вид.
   Она снова заплакала и сказала себе, что не  помогут  ей  никакие  мази  и
компрессы, пока она не перестанет изводить себя ужасными мыслями. Но никакие
призывы не помогали. Она не могла помешать себе проливать  слезы,  чувствуя,
как что-то сломалось у нее в душе.
   - Почему ты плачешь? - спросила Полька.
   - Я не плачу.
   - Ты  думаешь,  я  ничего  не  вижу.  А  ну-ка,  сядь.  Поешь!  Выпей!  Я
приготовила тебе телятину. Весной надо есть весеннее мясо.
   Мысль о  телятине  нисколько  не  обрадовала  Анжелику,  и  она  покачала
головой.
   - ...Маркиза, ни один мужчина в мире не  стоит  того,  чтобы  из-за  него
отказаться от такого блюда. Все они одинаковы, эти мужчины. Ты должна бы это
знать.
   Анжелике совсем не улыбалось слушать  философские  рассуждения  Польки  о
мужчинах, и она не могла смешивать Жоффрея со всеми остальными проходимцами.
   Она поднялась, чтобы уйти.
   - ...Маркиза, будь осторожна. Вспомни о бревне в своем  глазу,  когда  ты
заметила соломинку в глазах твоего возлюбленного.
   - Что тебе известно?
   - Ничего! Но я не сомневаюсь в том, что говорю.
   Анжелике стали приходить на память некоторые фразы о любви, произнесенные
Анн-Франсуа. Собственно говоря, они мало  отличались  от  тех,  что  говорил
Никола де Бардань. "Вы любите...  Но  любовь  уходит  от  вас".  Теперь  она
понимала их страдания. Мысль о том, что любовь Жоффрея ушла от нее, сроднила
Анжелику с ее поклонниками, внушила ей жалость к ним.
   - Я не смогу пережить это! Я могу умереть! Умереть!
   Для нее существовал только Жоффрей. Он был  везде,  он  был  в  ней.  Все
остальное - лишь мимолетные увлечения, которые ничего не значили для  нее...
"Есть только ты".
   От военной экспедиции пришли вести.  Посыльный  рассказывал,  какой  ужас
охватил его, когда его вдруг окружили ирокезы, которые поднимались вверх  по
течению Шодьер. Он предстал перед самим Уттаке, и тот  сказал  ему:  "Я  иду
навстречу Тикондероге, я дарю тебе жизнь".
   В письме, которое он привез, г-н Фронтенак сообщал, что они  находятся  в
окрестностях Голубого Озера, но пока переговоры не  начинались.  Было  также
письмо для Анжелики от Жоффрея де Пейрака, но она разорвала  его  на  мелкие
кусочки, не читая, и тут же пожалела об этом.
   Всю  следующую  неделю  Анжелика  проливала  слезы.  Тем  временем  весна
вступила в свои права и  опьянила  всех  запахами  цветущих  яблонь.  Аромат
розовых и белых цветков приносил наслаждение.
   Остров Орлеан совершенно преобразился,  его  щеки  порозовели,  как  щеки
молодой канадской девушки.
   Анжелика объясняла свои припухшие веки тем, что  зацвели  сады  и  воздух
чересчур насыщен пряными запахами. Ей сочувствовали.
   После полудня на  улице  появился  Виль  д'Аврэй.  Это  была  его  первая
прогулка после несчастного случая. Он прихрамывал, и речь его была не совсем
внятной.
   - В этом городе слишком много пьют. К моим страданиям  добавилась  еще  и
жара, и мне приходится больше пить, чтобы утолить жажду и забыть  про  боль.
Но я еще слишком слаб, а вы покидаете меня.
   - Я приготовлю вам луковый суп. Его называют "суп пьяницы", потому что  у
лука сильный запах, он вызывает слезы и просветляет умы.
   Пока она будет чистить лук, ей не придется прятать свои глаза,  чтобы  не
вызвать его любопытства по поводу ее  распухших  век.  Впрочем,  он  казался
невнимательным, думал только об Александре и оплакивал его.
   - Он был ангел, настоящий ангел. Я знаю это. Теперь я это понял.  Он  был
послан на землю с особой миссией: как и все ангелы. Все они прекрасны. Но их
смерть часто бывает жестокой. Они  умирают  молодыми,  совершив  героический
поступок, ради которого они и спустились на землю.
   Он еще долго рассуждал, а потом заявил:
   - Я уезжаю. С первым же кораблем. Даже если это не понравится королю. Как
он мог отправить в ссылку меня, такого чувствительного и ранимого? И все это
из-за китайской фарфоровой вазы.  У  него  просто  нет  сердца.  Я  пойду  к
Сен-Клу, попрошу у него защиты. В этих диких местах сам становишься дикарем.
Те, кто здесь останется, пустят корни, обагренные  кровью.  Они  принесли  в
жертву волосы своих самых любимых детей... Мне было достаточно  одного...  Я
увезу отсюда моего сына, моего  маленького  Керубина.  Я  хочу  вернуться  в
цивилизованную страну... Возможно, Анжелика, мы встретимся в Версале!
   За все это время Анжелика ни разу не посетила отца Мобежа.  Он  наверняка
посмотрел бы на нее с легкой насмешкой и напомнил ей, что  красивые  женщины
живут особой жизнью, что, однако, не мешает им быть обманутыми.
   "Нужно оставаться красивой! - говорила она себе, рыдая перед зеркалом.  -
Я была так счастлива! Так счастлива!"
   Она сожалела о прожитых последних месяцах. Они спорили, но это  был  лишь
повод, чтобы объясниться, лучше узнать друг друга и почерпнуть в  примирении
новые силы, новые страсти.
   - Я не понимаю тебя, - говорила ей Полька. - Я не думала, что  ты  можешь
так все усложнять. К чему все эти рыдания? Чего ты боишься? Ты считаешь, что
легко бросить такую женщину, как ту? Это было бы забавно, но на моей  памяти
такого не случалась. Ты всегда будешь пленять, всегда... Это идет  от  твоих
губ, глаз, твоей кожи... И лишь смерть положит этому конец. Как ты  думаешь,
легко забыть нежную кожу ангелов? А  может  ли  мужчина,  привыкший  к  ней,
обойтись без нее? Даже если он этого  захочет?  Но  твой  мужчина  не  хочет
этого! И ничего не произошло, уверяю тебя! Ты своим дурацким кривлянием сама
себе роешь могилу!

***

   - Моя милочка! Моя милочка!
   Г-жа ле Башуа стучала ей по плечу своим веером.
   Церковь была пустынной Перед алтарем молился г-н Гобер де ла Мелуаз
   В полумраке церкви Анжелика различала широкое лицо храброй женщины  и  ее
улыбающиеся голубые глаза.
   - Пойдемте! Пойдемте,  моя  милочка!  -  сказала  она  немного  ворчливым
голосом. - Это неразумно,  у  вас  такие  красные  глаза!  У  вас!  У  самой
соблазнительной женщины! У женщины,  в  которую  влюбляются  при  первом  ее
появлении. Если бы вы не  были  так  милы,  любезны,  то  остальные  женщины
возненавидели  бы  вас,  ведь  вы  притягиваете  к  себе  взгляды  всех   их
поклонников! Вы взяли в  плен  мужчину,  которого  желают  все.  Неужели  он
причинил вам боль? Я не могу в это поверить...
   - Что вам рассказали? - униженно спросила она.
   - Ничего! Просто я считаю, что лишь легкомыслие или жестокость  графа  де
Пейрака могли вызвать столько слез.
   Почувствовав доверие к своей собеседнице, Анжелика сказала, что имеет все
основания подозревать его в измене. Она ужасно запуталась. С одной  стороны,
она вовсе не хочет запереть своего мужа на замок, с другой -  ее  необычайно
ранили обстоятельства, при которых все это произошло... Это было бессердечно
с его стороны. Они воспользовались тем, что она уехала на остров Орлеан...
   - Дорогая моя! Судя по всему, у вас нет опыта в этом вопросе, вам никогда
не изменяли. Это всегда причиняет боль, независимо  от  обстоятельств.  Если
это происходит в ваше отсутствие, под вашей крышей - это  оскорбление.  Если
где-то в другом месте - это возмутительное лицемерие. И в том,  и  в  другом
случае мужчина проявляет свою слабость, а  женщина  предает.  Не  существует
адюльтера, который выглядит благородно
   - Выходит, вы прощаете  его?  -  спросила  Анжелика,  вспоминая  о  своих
приключениях в долине Абрахама.
   - А вы, дорогое дитя? Вы бы простили себя? Будь вы на его месте ?
   Анжелика  даже  не  пыталась  изобразить  на   своем   лице   благородное
возмущение.
   - Да, - призналась она, - потому что я знаю, что ничто и никто  не  может
убить мою любовь к нему... Никакая выходка.
   - А почему вы считаете, что так не поступает и г-н  де  Пейрак?  Выходка,
сказали вы? Маленькое увлечение! Трещина в договоре! Но каком договоре?
   Анжелика вынуждена была признать, что г-жа ле Башуа  была  права.  Она  и
сама пришла к тому же мнению. Но она убедила  себя,  что  он  ее  больше  не
любит... Что он стал меньше любить ее.
   Она снова расплакалась.
   - Успокойтесь! - пожурила ее г-жа ле Башуа. - Попытайтесь быть искренней.
Скажите, что вас беспокоит. Вы  что-то  вообразили  себе  и  придаете  этому
чересчур большое значение, а ведь история эта прошлая... Не так ли?
   Наконец Анжелика призналась в том, чего так  страшилась,  она  все  могла
забыть, но это несчастье было несравнимо со  всеми  горестями.  Она  боялась
потерять любовь. И не было ли случившееся первым  признаком  того,  что  она
больше не пробуждала в нем прежних чувств?
   - Напротив!
   Г-жа ле Башуа казалась совершенно успокоенной. Она считала, что  Анжелика
неверно понимала реакцию мужчины, ведь он признавал  ее  власть  над  ним  и
отдавал должное тому огромному счастью, что она ему дарила.
   - Милочка моя... Мужчины не любят проявлений восторга... Они не нуждаются
в нем. Только очень молодые,  быть  может...  Их  пугает  полное  отсутствие
уверенности, непостоянство, отсутствие привязанности. В семейной упряжке они
хотят держать вожжи  в  своих  руках.  Заявить  о  себе...  Их  хладнокровию
постоянно что  -  то  угрожает.  Они  боятся  проявлений  слабости,  неверно
истолкованных.
   - Вы считаете, что его жестокость и упоение удовольствиями лишь  скрывали
его желание защититься?
   - Возможно. Женщины всегда хранят глубоко в душе секреты своих восторгов.
Мы скрываем их даже на исповеди. Мы легче теряем голову, благоразумие.  Если
бы они все знали о нас...
   Г-н Гобер де ла Мелуаз, привлеченный перешептываниями  и  всхлипываниями,
поднялся, чтобы положить этому конец. Чтобы не нарываться на замечания,  обе
женщины спешно покинули собор.
   - Прогуляемся немного по площади. Полюбуемся вишнями и послушаем журчание
ручейка. Так о чем мы говорили? Расскажите мне о ваших признаниях.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Какие ваши чувства вы не скрывали от него? В чем вы  ему  признавались?
Что вы ему говорили о чувствах, которые он вам внушает?
   Анжелика вспомнила слова любви, которые он так часто говорил. Как он умел
придать всему неповторимость и блеск, как он учил ее узнавать себя,  как  он
утешал ее. Он говорил ей: "Я влюблен в ту женщину, какой вы стали. Раньше  я
мог жить без вас. Теперь не могу..."
   Что она отвечала ему?
   Иногда, в порыве  нежности,  желая  перейти  барьер  робости,  стыда  или
страха,  ей  хотелось  засыпать  его  словами,  быть  может   наивными,   но
выражавшими то, что она чувствовала, то, чем он был для нее. Ей хотелось  бы
броситься перед ним на  колени  либо  обнять  его,  целовать  его  в  порыве
обладания.
   - Но... возможно, ему это не понравилось бы, - произнесла она.
   - Что  я  вам  говорила?  В  нас  самих  столько  преград,  мешающих  нам
насладиться нашим счастьем. Вам еще многое откроется, много дорог  ждут  вас
впереди... Только влюбленные хорошо знают друг  друга,  а  считают,  что  им
ничего не известно о том  сокровище,  которым  они  обладают.  Мы  постоянно
влюбляемся, но проходит время, и мы считаем, что прошлая  любовь  ничего  не
значит, вот теперь мы любим по-настоящему...
   - Гордость заменяет мужчинам корсет, - говорила она.  -  Они  никогда  не
расстаются с ней, либо расстаются с большим сожалением, как и женщины. Они с
боязнью р