арьера для нас превыше всего
и что она зависит исключительно от короля.
   - И от справедливости, моя дорогая, - мягко,  но  решительно  прервал  ее
прокурор - Однако она не  мешает  вам  вот  уже  несколько  дней  без  конца
повторять о своих опасениях, как бы моя сестра не стала искать пристанища  у
нас. Ведь то, что вам известно об аресте ее  мужа,  говорили  вы,  дает  вам
основание предполагать, что это было бы для нас погибельным.
   - Замолчите, сударыня, вы заставляете меня горько сожалеть о том,  что  я
разгласил, если можно  так  сказать,  профессиональную  тайну,  поведав  вам
кое-что, узнанное случайно.
   Анжелика решила поступиться своим самолюбием.
   - Вы что-то узнали? О, сударь, умоляю, расскажите мне. Вот уже  несколько
дней я нахожусь в полном неведении.
   - Сударыня, я не буду ни ссылаться на то, что  обязан  хранить  служебную
тайну, ни рассыпаться в утешениях. Признаюсь вам сразу, что мои  сведения  -
увы! - весьма скудны. Я узнал об аресте мессира де  Пейрака  из  официальных
источников во Дворце правосудия и, не скрою, был этим  весьма  поражен.  Вот
почему я вас прошу в ваших собственных интересах и в интересах  вашего  мужа
до поры до времени нигде не ссылаться на то,  что  я  вам  сообщу.  Впрочем,
повторяю, мои сведения весьма скудны. Так вот,  ваш  муж  был  арестован  по
королевскому указу третьей категории о заточении без суда  и  следствия,  то
есть по так называемому "королевскому  письму".  Обвиняемого  чиновника  или
дворянина король этим письмом приглашает  отправиться  тайно,  но  свободно,
хотя и в сопровождении королевского эмиссара, в предписанное ему место.  Что
же касается вашего мужа, то он сперва был препровожден в Фор-Левек, а  затем
по приказу, подписанному канцлером Сегье, его перевели в Бастилию.
   - Благодарю вас, вы подтвердили те,  в  общем,  успокоительные  сведения,
которые я имела. Многие знатные дворяне были заключены в Бастилию, но  затем
оправданы и выпущены на свободу, как только удавалось  разоблачить  клевету,
из-за которой они попали туда.
   - Я вижу, вы из тех женщин, что умеют владеть собой, - сказал мэтр Фалло,
одобрительно  кивая  головой,  -  но  мне  бы  не  хотелось  вводить  вас  в
заблуждение, утверждая, будто все с легкостью уладится, ибо я  узнал  также,
что в приказе об  аресте,  подписанном  королем,  было  оговорено,  чтобы  в
тюремную книгу не заносились ни имя заключенного, ни преступление, в котором
он обвиняется.
   - Видимо, король не желает бесчестить одного из своих  верных  подданных,
прежде чем сам не разберется, в чем его вина. Он хочет иметь возможность без
огласки оправдать...
   - Или же забыть.
   - Как это... забыть? - переспросила Анжелика, и дрожь пробежала у нее  по
спине.
   - В тюрьмах томится много людей, о  которых  забыли,  -  проговорил  мэтр
Фалло, прищуривая глаза и устремив взгляд вдаль, - совсем забыли, словно они
уже умерли. Конечно, заключение в Бастилию само по себе не является позором,
это тюрьма для знатных людей, и в ней побывало  немало  принцев  крови,  что
отнюдь не унизило их. Однако - я  хочу  обратить  на  это  ваше  внимание  -
безымянный заключенный, да  еще  в  одиночной  камере,  -  дело  чрезвычайно
серьезное.
   Некоторое  время  Анжелика  молчала.  Она  вдруг  почувствовала  страшную
усталость, и у нее засосало под ложечкой от голода. А может быть, от  ужаса?
Она подняла глаза на прокурора, надеясь найти в нем союзника.
   - Если уж  вы  так  добры,  сударь,  что  ввели  меня  в  курс  дела,  то
посоветуйте, что мне предпринять?
   - Еще раз повторяю, сударыня, дело не  в  доброте,  а  в  справедливости.
Именно это чувство побудило меня дать вам приют под моей крышей,  а  вот  за
советом  я  направлю  вас  к  другому  законнику.  Я  боюсь,  как   бы   мое
вмешательство в  ваше  дело  не  послужило  поводом  для  обвинения  меня  в
пристрастности, в заинтересованности, хотя до сих пор между нашими  семьями,
по существу, не было родственной близости.
   Ортанс, которая с трудом сдерживала себя, визгливым  голосом  -  так  она
кричала в детстве - вмешалась в разговор:
   - Вот именно! Пока у нее были замки и деньги  ее  колченогого  мужа,  она
нами не интересовалась. Ведь вы же сами прекрасно  понимаете,  что  граф  де
Пейрак - он же был советником тулузского  парламента!  -  наверняка  мог  бы
помочь вашему продвижению по службе, рекомендовав вас  парижским  сановникам
из Дворца правосудия.
   - У Жоффрея почти не было связей в столице, - сказала Анжелика.
   - Ну конечно же, - с иронией заметила сестра. - Лишь такие незначительные
знакомства,  как  наместник  Лангедока  и  Беарна,  как  кардинал  Мазарини,
королева-мать и ее сын - король!
   - Ты преувеличиваешь...
   - Но разве вы не были приглашены на свадьбу короля?
   Ничего  не  ответив,  Анжелика  вышла  из  гостиной.  Этот   спор   может
продолжаться до бесконечности. Раз муж Ортанс согласился их  приютить,  надо
принести сюда Флоримона. Спускаясь по лестнице,  Анжелика  поймала  себя  на
том, что улыбается. До  чего  же  быстро  они  поссорились,  совсем,  как  в
детстве... Итак, Монтелу жив... Уж лучше оттаскать друг друга за волосы, чем
держаться отчужденно.
   Она вышла на улицу. Франсуа Бине  сидел  на  подножке  кареты  со  спящим
Флоримоном на руках. Молодой цирюльник сказал, что видя, как страдает малыш,
он дал ему лекарство собственного изготовления - смесь опия и  тертой  мяты,
которое у него оказалось при себе, - ведь, как и все люди его профессии,  он
был еще немножко и аптекарем, и хирургом. Анжелика поблагодарила его.  Потом
она спросила, куда делись Марго и няня Флоримона. Ей  ответили,  что  Марго,
истомившись долгим ожиданием, соблазнилась баней, в  которую  зазывал  слуга
банщика, распевая на всю улицу немудреную песенку:
   По примеру святой Жанны, Мойтесь, дамы,  только  в  бане,  К  нам  скорей
спешите в гости Попарить ваши кости.
   Как и все гугеноты. Марго была очень чистоплотной,  и  Анжелика  поощряла
эту ее страсть.
   - Я бы тоже не  прочь  последовать  примеру  святой  Жанны,  -  вздохнула
Анжелика.
   Лакеи и оба кучера, сидя в тени повозки, ели вяленую рыбу, поскольку была
пятница, и запивали ее легким вином.
   Анжелика с грустью посмотрела на свое пропыленное платье, на запачканное,
перемазанное медом до самых бровей личико  Флоримона.  Какой  жалкий  вид  у
семьи графа!
   Но жене неимущего прокурора все это, видимо,  показалось  роскошным,  так
как Ортанс, спустившаяся вслед за Анжеликой, злобно усмехнулась:
   - Да, дорогая моя, хоть ты и плачешься, что вынуждена будешь ночевать  на
улице, но, как я вижу, дела твои не так уж плохи -  карета,  повозка,  шесть
лошадей, человек пять слуг да еще две служанки, которые ходят в баню!
   - У меня есть кровать... может,  сказать,  чтобы  ее  подняли  наверх?  -
спросила Анжелика.
   - Не нужно. У нас есть, на что тебя  уложить.  Но  всю  твою  челядь  мне
девать некуда.
   - Может, в мансарде у тебя найдется место для Марго и няни?  А  слугам  я
дам денег на трактир.
   Поджав губы, Ортанс с возмущением смотрела  на  этих  слуг-южан,  которые
считали, что ради жены прокурора нечего нарушать  свой  обед,  и  продолжали
закусывать, разглядывая ее жгучими глазами.
   - Знаешь, твои слуги сильно смахивают на разбойников, -  проговорила  она
приглушенным голосом.
   - Ты наделяешь их достоинствами, которых у них нет.  Их  можно  упрекнуть
лишь в одном - они любят поспать на солнышке.

***

   Анжелику провели в большую комнату  на  третьем  этаже,  и  она  испытала
истинное блаженство, когда села в лохань и освежилась прохладной водой.  Она
даже вымыла голову и с грехом пополам  причесалась,  глядя  в  металлическое
зеркальце, висящее над камином. Комната была мрачная, обставленная уродливой
мебелью, но все необходимое было.  В  кроватке  на  чистых  простынях  лежал
Флоримон, который благодаря снадобью цирюльника все еще спал.
   Чуть подрумянив щеки - она подозревала, что зять не любит женщин, которые
сильно румянятся, - Анжелика  принялась  раздумывать,  какое  же  платье  ей
надеть. Даже самое скромное  покажется  чересчур  нарядным  по  сравнению  с
туалетом бедняжки Ортанс, серый суконный корсаж  которой  был  украшен  лишь
несколькими бантиками и бархатной лентой.
   Анжелика остановила свой выбор  на  домашнем  платье  кофейного  цвета  с
довольно скромной золотой  вышивкой,  а  вместо  тонкой  кружевной  пелерины
накинула на плечи черный атласный платок. Она уже заканчивала  свой  туалет,
когда, прося прощения за опоздание, появилась Марго.
   Горничная ловкими движениями красиво уложила волосы своей госпожи, сделав
ее обычную прическу, и, не удержавшись, надушила ее.
   - Не переусердствуй. Я не должна выглядеть слишком  нарядной.  Мне  нужно
внушить доверие моему зятю-прокурору.
   - Увы! Столько знатных сеньоров было у ваших  ног,  а  теперь  вы  должны
думать, как прельстить какого-то прокурора!
   Их разговор прервал пронзительный крик, донесшийся снизу. Они выбежали на
лестничную площадку.
   На первом этаже душераздирающе кричала женщина. Анжелика  быстро  сбежала
вниз и в прихожей увидела своих слуг. С недоумевающим видом они теснились на
пороге. Вопли продолжались, но теперь они звучали как-то глухо  и  исходили,
казалось, из высокого сундука под красное дерево, который украшал переднюю.
   Прибежавшая на крик Ортанс откинула крышку  сундука  и  выволокла  оттуда
толстую служанку,  ту  самую,  которая  впустила  Анжелику  в  дом,  и  двух
ребятишек лет восьми и четырех, которые вцепились в ее юбку.  Госпожа  Фалло
сначала  отвесила  толстухе  пощечину,  а  уж  потом  спросила,  что  с  нею
стряслось.
   - Там! там! - вопила служанка, указывая пальцем в сторону двери.
   Анжелика  посмотрела  туда  и  увидела  беднягу  Куасси-Ба.  Он  смущенно
прятался за спинами слуг.
   При виде мавра Ортанс невольно вздрогнула, но взяла себя в  руки  и  сухо
сказала:
   - Ну и что? Это чернокожий, мавр, и нечего вопить. Разве  вы  никогда  не
видели мавров?
   - Н-не... нет, сударыня, нет.
   - В Париже  нет  человека,  который  бы  не  видел  мавра.  Сразу  видно,
деревенщина! Вы просто дура!
   И, подойдя к Анжелике, она тихо сказала сквозь зубы:
   - Поздравляю, дорогая. Ты сумела переполошить весь мой дом. Даже привезла
дикаря с островов. Возможно, служанка тотчас же сбежит от меня. А мне стоило
таких трудов ее найти!
   - Куасси-Ба, - позвала Анжелика.  -  Эти  дети  и  девушка  боятся  тебя.
Покажи-ка им, как ты умеешь веселить людей.
   - Карашо, каспаша.
   Одним прыжком мавр оказался на середине прихожей. Служанка снова завопила
и в ужасе прижалась к стенке, словно пытаясь втиснуться в нее. Но Куасси-Ба,
сделав  несколько  сальто,  достал  из  карманов  разноцветные  шарики  и  с
поразительной  ловкостью  принялся  ими  жонглировать.   Недавнее   ранение,
казалось, ничуть ему не мешало. Когда дети заулыбались, мавр взял у Джованни
гитару, сел на пол, скрестив ноги,  и  принялся  петь  мягким,  приглушенным
голосом.
   Анжелика подошла к своим слугам.
   - Я дам вам денег, чтобы вы могли  ночевать  и  питаться  в  трактире,  -
сказала она.
   Кучер, который правил каретой,  вышел  вперед  и,  теребя  свою  шляпу  с
красным пером - непременное дополнение к роскошной ливрее  лакеев  графа  де
Пейрака, - проговорил:
   - Простите, госпожа,  но  мы  хотели  попросить  вас  выплатить  нам  все
жалованье. Ведь мы в Париже, а Париж требует больших расходов.
   Поколебавшись немного, Анжелика решила выполнить просьбу слуг Она  велела
Марго принести шкатулку и выдала каждому, что положено. Слуги  поблагодарили
и  попрощались.  Джованни  сказал,  что  завтра   придет,   чтобы   получить
распоряжения госпожи графини. Остальные ушли молча. Они были уже  в  дверях,
когда Марго с лестницы крикнула им что-то на лангедокском  наречии,  но  они
ничего не ответили.
   - Что ты им сказала? - задумчиво спросила Анжелика.
   - Сказала, если они не придут завтра, хозяин наведет на них порчу.
   - Ты думаешь, они не вернутся?
   - Боюсь, что да.
   Анжелика устало провела рукой по лбу.
   - Не надо было говорить, Марго, что хозяин наведет на них порчу.  Их  эти
слова вряд ли напугают, а нам принесут вред. Возьми шкатулку, отнеси  в  мою
комнату и позаботься о кашке для  Флоримона,  чтобы  он  мог  поесть,  когда
проснется.
   - Сударыня, - раздался тоненький голосок рядом с Анжеликой, - папа просил
передать вам, что ужин подан,  и  мы  вас  ждем  в  столовой,  чтобы  вместе
прочесть молитву.
   Это был тот самый восьмилетний мальчуган, который прятался в сундуке.
   - Ты больше не боишься Куасси-Ба? - спросила она его.
   - Нет, сударыня, я очень рад, что познакомился с мавром. Все мои приятели
будут мне завидовать.
   - Как тебя зовут?
   - Мартен.
   В столовой раскрыли окна, чтобы было светлее и не  пришлось  бы  зажигать
свечи. Над крышами виднелось чистое, розовое от заката небо. Как раз  в  это
время в церквах начали звонить к вечерней молитве.  Величественный  перезвон
больших колоколов ближней церкви  выделялся  на  фоне  других  и,  казалось,
уносил вдаль молитву самого города.
   - В зашей церкви прекрасные колокола, - заметила Анжелика, чтобы нарушить
напряженное молчание,  которое  наступило  после  того,  как  все,  прочитав
молитву, сели за стол.
   - Наша приходская церковь - Сен-Ландри, - сказал  мэтр  Шалло,  -  а  это
колокола Собора Парижской богоматери, он  совсем  рядом.  Если  выглянуть  в
окно, то можно увидеть две его высокие башни и шпиль апсиды.
   На противоположном конце стола с ученым видом молча  сидел  старик,  дядя
прокурора, бывший магистрат.
   В начале ужина он и его племянник деловито  бросили  в  свои  стаканы  по
кусочку рога нарвала. Это напомнило Анжелике, что  она  забыла  в  это  утро
принять пастилку яда, к которому Жоффрей де Пейрак хотел приучить ее.
   Служанка принесла суп. Белая накрахмаленная скатерть еще  хранила  ровные
квадратные складки от утюга.
   Столовое серебро было довольно красивое, но  вилками  в  семье  Фалло  не
пользовались, они вообще были еще мало распространены. Анжелика  привыкла  к
вилке в доме Жоффрея, и она вспомнила, как неловко чувствовала себя  в  день
своей свадьбы, в Тулузе, когда у нее в руках оказались эти  маленькие  вилы.
Подали  несколько  блюд  из  рыбы,  яиц  и  молочных   продуктов.   Анжелика
заподозрила, что два или три из них были приготовлены в  соседней  харчевне,
куда сестра послала слуг, чтобы пополнить меню.
   - Только, пожалуйста, ничего в доме не  меняй  из-за  меня,  -  попросила
Анжелика.
   - Ты, верно, воображаешь, что  семья  прокурора  питается  только  ржаной
кашей да супом из капусты, - ядовито ответила Ортанс.
   В этот вечер, несмотря на усталость, Анжелика долго не могла уснуть.  Она
прислушивалась к доносящемуся с узких сырых улочек шуму незнакомого города.
   Прошел маленький торговец вафельными  трубочками,  постукивая  игральными
костями. Бездельники, которые засиживались допоздна, зазывали  его  к  себе,
надеясь выиграть корзину трубочек.
   Чуть позже Анжелика услышала, как глашатай выкрикивал имена умерших:
   Слушайте все спящие, Молитесь богу за усопших...
   Анжелика вздрогнула и уткнулась  лицом  в  подушку.  Как  ей  недоставало
сейчас рядом Жоффрея. Как ей недоставало его веселых шуток,  остроумия,  его
чудесного голоса, его ласковых рук.
   Когда они встретятся? О, какое  это  будет  счастье!  Она  замрет  в  его
объятиях, и пусть он ее целует, пусть прижимает к  себе  еще  крепче...  Она
заснула, крепко  обняв  подушку  в  грубой  полотняной  наволочке,  пахнущей
лавандой.

Глава 29

   Анжелика  открыла  одностворчатую  ставню,  затем  окно  с  разноцветными
стеклами в виде ромбов,  вставленными  в  свинцовую  раму.  Только  парижане
способны спать в такую жару с закрытыми окнами. Она глубоко вдохнула  свежий
утренний воздух и в изумлении замерла.
   Окно ее комнаты выходило не на улицу Ада, а в противоположную сторону,  и
из него была видна река -  гладкая  и  блестящая,  как  шпага,  позолоченная
восходящим солнцем, и ее во всех направлениях  бороздили  лодки  и  груженые
баржи.
   На противоположном берегу, словно меловое пятно на фоне затянутого дымкой
пейзажа в пастельных тонах, белела  баржа-прачечная  с  полотняным  куполом.
Крики прачек, стук вальков  долетали  до  Анжелики,  смешиваясь  с  криками,
доносившимися с барж и лодок, и ржанием лошадей,  которых  вели  на  водопой
конюхи.
   Но  какой-то  назойливый  запах,  терпкий  и  сладковатый   одновременно,
раздражал Анжелику. Она высунулась в окно и  увидела,  что  деревянные  сваи
старого дома уходят в песчаный берег, покрытый тиной и горой гнилых фруктов,
вокруг которых роились осы.
   Справа был расположен небольшой порт, и в нем стояло на причале множество
шаланд, с которых разгружали корзины  с  апельсинами,  вишнями,  виноградом,
грушами. Красивые лодочники  в  лохмотьях,  стоя  на  носу  своих  барок,  с
наслаждением жевали апельсины, бросая кожуру в воду, мелкие волны  прибивали
ее к домам. Потом лодочники скидывали одежду и ныряли в светлые  воды  реки.
Деревянный  мостик,  выкрашенный  в  ярко-красный  цвет,  соединял  Сите   с
маленьким островком.
   Напротив, чуть  левее  баржи-прачечной,  далеко  вдоль  берега  вереницей
растянулись лодки торговцев.
   На берегу прямо на глазах росли ряды бочек, груды мешков, стога сена  для
конюшен.
   Матросы с барж  баграми  захватывали  плывущие  по  течению  реки  плоты,
подтягивали их к берегу, где какие-то оборванцы выкатывали бревна на сушу  и
складывали их штабелями.
   Вся эта оживленная картина была освещена  удивительно  нежным  золотистым
светом, отчего каждая сценка преображалась в полотно художника, написанное в
мягких, воздушных тонах,  тут  и  там  оттененных  светлыми  бликами,  яркой
рубашкой, белым чепцом, крикливой чайкой, пролетавшей над самой водой.
   - Сена, - прошептала Анжелика.
   А Сена - это Париж.

***

   В дверь постучали, и вошла служанка Ортанс с кувшинчиком молока.
   - Я принесла парное молоко для малыша, госпожа. Я сама сбегала на площадь
Пьер-о-Лэ с утра пораньше, к приходу деревенских торговок. И знаете, когда я
пришла, молоко в кувшинах было еще теплым.
   -  Я  вам  очень  благодарна  за  заботу,  милая,  но  к   чему   столько
беспокойства. Уж наверх-то с молоком вы могли послать няню, которая приехала
со мной, она бы принесла кувшин.
   - Я хотела посмотреть, проснулся ли малыш. Я так люблю  маленьких  детей.
Мне очень жалко, что госпожа Ортанс отсылает своих в деревню. Не  далее  как
шесть месяцев назад у нее родился ребеночек, и я  отвезла  его  кормилице  в
Шайо. И знаете, у меня каждый день сердце болит, все боюсь, вдруг приедут  и
скажут, что он умер. Ведь у кормилицы совсем не было молока, и мне  кажется,
что она его кормит миолем - хлебным мякишем, размоченным в воде с вином.
   Служанка была пухленькой девушкой с упругими блестящими щеками и наивными
голубыми глазами. Анжелика почувствовала к ней симпатию.
   - Как тебя зовут, милая?
   - Меня зовут Барба, госпожа.
   - А я, Барба, первые месяцы  сама  кормила  сына  грудью  и  надеюсь,  он
вырастет здоровым.
   - Никто не заменит ребенку мать! - нравоучительным тоном сказала Барба.
   Проснулся Флоримон и, уцепившись  ручонками  за  решетку  кроватки,  сел.
Своими блестящими черными глазками он уставился на незнакомое лицо.
   Девушка взяла на руки еще потного со сна мальчика.
   - Сокровище мое, миленький мой, здравствуй, моя крошечка! -  Приговаривая
так, она поднесла его к окну, чтобы он  посмотрел  на  баржи,  на  чаек,  на
корзины, наполненные апельсинами.
   - Что это за пристань? - спросила Анжелика.
   - Это Сен-Ландри, фруктовая пристань, а там, подальше, - Красный мост, он
ведет на остров Сен-Луи. Напротив тоже пристани, где выгружают разный товар:
на той - сено, чуть подальше лес, потом хлебная пристань, за ней  -  винн