дошел и выстрелил в оконце. Но тут подъехала повозка, а  потом  и
вот эти господа верхом... Те двое голубчиков и удрали...
   - Странная история, - заметил де  Лозен.  -  Лес  надежно  охраняется.  К
приезду короля стража выловила всех бродяг. А как выглядели эти негодяи?
   - Не могу сказать, мессир герцог. Но мне думается, это не разбойники. Они
были хорошо одеты, чисто выбриты. Я бы сказал,  что  они  больше  похожи  на
лакеев.
   - Двое уволенных слуг решили заняться грабежом? - высказал  предположение
де Гиш.
   Чья-то тяжелая карета проехала мимо стоявших экипажей и остановилась.  Из
нее выглянула герцогиня де Монпансье.
   - Опять эти гасконцы подняли тарарам! Вы  что,  хотите  распугать  своими
трубными голосами всех птиц Иль-де-Франса?
   Пегилен де Лозен подбежал к ней, несколько раз поклонившись на  ходу.  Он
объяснил,  что  с  графиней  де  Пейрак  только  что  произошло   неприятное
происшествие и понадобится  некоторое  время,  пока  ее  карету  поднимут  и
починят.
   - Так пусть она идет сюда, пусть сядет к нам! - воскликнула герцогиня.  -
Пегилен, милый, сходите за ней. Идите сюда, дорогая, у  нас  свободна  целая
скамья. Вам и вашему малышу здесь  будет  очень  удобно.  Бедный  ангелочек!
Бедный малютка!
   Герцогиня сама помогла Анжелике войти в карету и устроиться поудобнее.
   - Вы же ранены, бедный мой дружок. Как только будет остановка, я пошлю за
своим доктором.
   Анжелика в смятении заметила, что дама, сидящая в глубине кареты рядом  с
герцогиней де Монпансье, не кто иная, как сама королева-мать.
   - Да простит меня ваше величество...
   - Вам  незачем  извиняться,  сударыня,  -  очень  любезно  ответила  Анна
Австрийская,  -  герцогиня  де  Монпансье  поступила  совершенно  правильно,
предложив вам воспользоваться нашей каретой.  Скамья  удобная,  и  здесь  вы
отдохнете и оправитесь от волнений. Но меня тревожит, что это за вооруженные
люди, которые на вас напали.
   - Боже мой, а вдруг они замышляли что-то против короля  или  королевы!  -
всплеснула руками герцогиня.
   - Их кареты окружены телохранителями,  и  думаю,  что  за  них  можно  не
опасаться. Но я все же поговорю с начальником стражи.
   Только  теперь  у  Анжелики   наступила   реакция   после   перенесенного
потрясения. Она почувствовала, как кровь отхлынула от  ее  лица,  и,  закрыв
глаза, откинула голову на мягкую спинку сиденья. Незнакомец в упор выстрелил
в стекло. Это просто чудо, что никто из сидевших в карете не пострадал.  Она
крепко прижала к себе Флоримона. Сквозь легкую ткань  одежды  она  заметила,
как похудел он за  последние  дни,  и  упрекнула  себя:  "Его  измучила  эта
бесконечная поездка". С тех пор как мальчика разлучили с  его  кормилицей  и
арапчонком, он часто хныкал, отказывался пить молоко, которое Марго покупала
для него в деревнях. Сейчас он тяжело вздыхал  во  сне,  и  на  его  длинных
ресницах, от которых падала тень на побледневшие  щечки,  застыли  слезинки.
Ротик у него  был  крошечный,  круглый  и  красный,  как  вишенка.  Анжелика
осторожно вытерла платком капли пота на его выпуклом белом лбу. Герцогиня де
Монпансье громко вздохнула.
   - Такая жара, что кровь в жилах свертывается.
   - Когда  мы  ехали  по  лесным  дорогам,  было  легче,  -  заметила  Анна
Австрийская, обмахиваясь  большим  черным  черепаховым  веером,  -  а  здесь
повсюду лес вырублен.
   Наступило молчание, потом герцогиня де  Монпансье  шумно  высморкалась  и
утерла глаза. Губы у нее дрожали.
   - Как жестоко с вашей стороны, сударыня, колоть мне глаза тем, от чего  у
меня и так разрывается сердце. Да,  этот  лес  принадлежит  мне,  но  только
теперь я увидела, что герцог Орлеанский, мой  покойный  отец,  в  погоне  за
деньгами почти полностью уничтожил его. Я потеряла не меньше ста тысяч  экю,
на которые могла бы приобрести великолепные бриллианты и красивейший жемчуг!
   -   Дорогая   моя,   поступки   вашего   отца   никогда   не   отличались
рассудительностью.
   - Не правда ли, ужасное зрелище - эти торчащие из земли пни? Если бы я не
сидела в вашей карете, я бы решила, что меня обвинили в преступлениях против
вашего  величества  -  ведь  существует  обычай  вырубать  леса   непокорных
подданных.
   - Но это и впрямь чуть не произошло, - сказала королева-мать.
   Герцогиня залилась краской до самых ушей.
   - Ваше величество столько  раз  заверяли  меня,  что  все  вычеркнуто  из
памяти! Я не осмеливаюсь даже принять это за намек.
   - Пожалуй, я не должна была так говорить с  вами.  Но  что  делать,  если
сердце вспыльчиво, даже когда разум хочет быть  милосердным.  И  все-таки  я
всегда вас любила. Но было время, когда вы вызывали мое  негодование.  Я  бы
могла еще простить вам Орлеан, но битву  у  Сент-Антуанских  ворот  и  пушку
Бастилии... О! Попадись вы тогда мне в руки, я бы вас задушила.
   - И вполне заслуженно, ведь я прогневала ваше величество.  Мое  несчастье
состояло в том,  что  я  оказалась  с  людьми,  которые  вынудили  меня  так
действовать, уверяя, что именно к этому призывают меня долг и честь.
   - Не всегда легко разобраться, что является делом чести,  в  чем  состоит
твой долг, - сказала королева.
   Они обе глубоко вздохнули. Слушая их, Анжелика думала, что ссоры  сильных
мира сего и простых смертных  мало  чем  отличаются.  Просто  одни  бьют  по
физиономии, а другие бьют из пушки. У одних остается только глухая вражда, у
других - тяжелая память о прошлом, полном опасных интриг. Говорят,  что  все
забыто, улыбаются народу, в угоду  испанцам  принимают  принца  Конде,  ради
денег обласкивают Фуке, но в глубине души каждый помнит все.
   Если бы письма, лежащие в ларце, спрятанном в башенке  замка  дю  Плесси,
всплыли бы сейчас на свет божий, разве не явилось бы это поводом  для  того,
чтобы из  тлеющих  угольков,  готовых  в  любую  минуту  разгореться,  снова
вспыхнул страшный пожар?
   У Анжелики было такое ощущение, точно этот ларец запрятан в ней  самой  и
теперь он, словно  свинцом,  придавил  ее  жизнь.  Она  сидела  с  закрытыми
глазами. Она боялась, что сидящие рядом с ней  увидят  проходящие  перед  ее
мысленным взором странные картины: принца Конде, склонившегося над пузырьком
с ядом или перечитывающего письмо, которое он перед этим подписал:  "Заверяю
мессира Фуке... всегда буду верен только ему и никому другому..."
   Анжелика чувствовала себя очень одинокой. Никому не могла она довериться.
Эти приятные светские знакомства  ничего  не  стоят.  Каждый  жаждет  только
покровительства и милостей, и все немедленно отвернутся от нее, едва почуют,
что  она  в  опале.  Правда,  Бернар  д'Андижос  предан  ей,  но  он   такой
легкомысленный! Едва они приедут в Париж, он сразу  же  исчезнет:  подхватив
под руку свою любовницу  мадемуазель  де  Монмор,  он  будет  веселиться  на
придворных балах или ночами пропадать с  гасконцами  в  тавернах  и  игорных
домах.
   А впрочем, какое это имеет значение!  Главное  -  поскорее  добраться  до
Парижа. Там она вновь обретет под ногами  твердую  почву.  Она  поселится  в
прекрасном доме графа де Пейрака, в  квартале  Сен-Поль.  И  она  тотчас  же
начнет поиски и хлопоты, чтобы узнать, что случилось с ее мужем.

***

   - Мы приедем в Париж еще до полудня, - сообщил Анжелике д'Андижос,  когда
она с Флоримоном на следующее утро  пересела  в  его  карету,  поскольку  ее
экипаж после вчерашнего инцидента был сильно поврежден.
   - Может быть, муж уж ждет меня там и все разъяснится, - сказала Анжелика.
- А почему вдруг вы повесили нос, маркиз?
   - Потому что  вчера  вас  просто  чудом  не  убили.  Если  бы  карета  не
опрокинулась, вторая пуля этого негодяя попала бы в вас. Она пробила стекло,
и я нашел ее под чехлом, в спинке сиденья, как раз в том месте,  где  должна
была находиться ваша голова.
   - Ну, вот видите, судьба  на  нашей  стороне!  Возможно,  это  счастливое
предзнаменование - все будет в порядке!

***

   Они проезжали предместья, но Анжелика думала, что это  уже  Париж.  Когда
миновали ворота Сент-Оноре, она была разочарована узкими и грязными улицами.
В их шуме не было звучности, свойственной Тулузе, он  был  какой-то  резкий,
пронзительный. Крики торговцев и, в особенности, кучеров и  лакеев,  которые
возвещали о приближении  экипажей,  крики  носильщиков  портшезов  прорезали
глухой гул, похожий на отдаленный гром. Воздух был душный и зловонный.
   Анжелика в карете, сопровождающий ее верхом Бернар д'Андижос,  повозка  с
вещами и оба лакея на лошадях больше двух часов тащились по  улицам,  прежде
чем добрались до квартала Сен-Поль.
   Наконец они въехали на улицу Ботрей и замедлили ход.

***

   Карета остановилась  у  высоких  светлых  деревянных  ворот  с  фигурными
бронзовыми молоточками и запорами. За белокаменной оградой виднелись двор  и
дом, построенный в современном стиле из тесаного камня, с  высокими  окнами,
застекленными не разноцветными, а прозрачными стеклами, с  новой  черепичной
крышей, со слуховыми окошками, которые блестели на солнце.
   Лакей распахнул дверцу кареты.
   - Приехали, сударыня, - сказал маркиз д'Андижос.
   Он еще не спешился и удивленно смотрел на ворота. Анжелика  спрыгнула  на
землю и подбежала к маленькому домику, где,  должно  быть,  жил  привратник,
охранявший отель.
   Она в гневе рванула звонок. Ее возмущало,  что  до  сих  пор  не  открыли
ворота. Но на трезвон колокольчика никто не отозвался. Окна  в  домике  были
грязные. И все вокруг словно вымерло.
   И тут Анжелика вдруг заметила  на  воротах  что-то  непонятное,  на  что,
словно громом пораженный, смотрел д'Андижос.
   Она подошла поближе.
   Створки ворот опутывал красный шнур,  на  концах  которого  были  толстые
печати из цветного воска. Рядом белел листок, тоже  прикрепленный  восковыми
печатями.
   Анжелика прочла:

   Королевская судебная палата Париж
   1 июля 1660 года

   Застыв в оцепенении, она смотрела и ничего не  понимала.  В  этот  момент
дверь домика приотворилась и оттуда  высунулось  встревоженное  лицо  слуги,
одетого в помятую ливрею. Увидев карету, он торопливо  захлопнул  дверь,  но
потом, спохватившись, снова открыл ее и неуверенно вышел на улицу.
   - Вы привратник отеля? - спросила Анжелика.
   - Да, госпожа... да, это я, Батист... и я узнал карету... карету моего...
моего... моего господина.
   - Да  перестань  же  ты  заикаться,  болван!  -  топнув  ногой,  крикнула
Анжелика. - Скажи лучше, где мессир граф де Пейрак?
   Слуга боязливо огляделся. Никого из соседей поблизости  не  было,  и  он,
кажется, успокоился. Подойдя к Анжелике, он посмотрел ей  прямо  в  глаза  и
неожиданно упал перед ней на колени, продолжая испуганно озираться.
   - О, бедная моя молодая госпожа! - простонал он. - Бедный мой господин!..
О, какое ужасное несчастье!
   - Да говори же ты! Что случилось?
   Охваченная безумной тревогой, она трясла его за плечо.
   - Встань, болван! Я ничего не слышу, что ты там бубнишь? Где мой муж?  Он
умер? Слуга с трудом поднялся.
   - Говорят, его бросили в Бастилию, - прошептал он. - Отель  опечатан.  За
его сохранность я отвечаю головой. А вы,  госпожа,  бегите  отсюда,  бегите,
пока не поздно.
   Упоминание знаменитой  крепости-тюрьмы  Бастилии  не  только  не  привело
Анжелику в отчаяние, но, напротив, даже как будто успокоило,  потому  что  у
нее уже зародились было самые ужасные предположения.
   Из тюрьмы можно выйти. Она знала, что самая страшная тюрьма  в  Париже  -
это тюрьма парижского архиепископства, расположенная ниже уровня  Сены,  где
зимой можно утонуть,  знала,  что  Шатле  предназначен  для  простого  люда.
Бастилия же была тюрьмой аристократической.  Какие  бы  мрачные  легенды  ни
ходили о неприступных камерах ее восьми башен, всем известно, что пребывание
в этой тюрьме не считается позорным.
   Анжелика тихонько вздохнула, силясь собраться с мыслями.
   - Я думаю, нам здесь  лучше  не  задерживаться,  -  сказала  она  маркизу
д'Андижосу.
   - Да-да, госпожа, уезжайте поскорее, - настаивал привратник.
   - Нужно еще решить куда. Впрочем, у меня в Париже сестра. Правда,  адреса
я не знаю, но ее муж, мэтр Фалло,  -  королевский  прокурор.  Мне  помнится,
после женитьбы он носит имя Фалло де Сансе.
   - Отправимся во Дворец правосудия и там уж наверняка все разузнаем.
   И Анжелика со своей свитой снова двинулась в путь по  улицам  Парижа.  Но
теперь она уже не смотрела по сторонам. Город, встретивший ее так враждебно,
больше не интересовал ее. Флоримон плакал. У него резались  зубки,  и  Марго
тщетно пыталась облегчить его страдания, втирая ему в десны снадобье из меда
и укропа.
   Они в конце концов узнали адрес королевского прокурора,  который,  как  и
большинство судейских чиновников, жил неподалеку от  Дворца  правосудия,  на
острове Сите, в приходе Сен-Ландри.
   Улица  называлась   улицей   Ада,   и   Анжелика   сочла   это   зловещим
предзнаменованием.  Здесь   еще   сохранились   старинные   серые   дома   с
остроконечными крышами, редкими окнами, лепными украшениями  и  водосточными
трубами с головами чудовищ.
   Дом, около  которого  остановилась  карета,  был  не  менее  мрачен,  чем
соседние, хотя на каждом этаже было по три довольно высоких окна. На  первом
этаже находилась контора, на дверях которой висела дощечка:
   Мэтр Фалло де Сансе. Королевский прокурор.
   Не успела Анжелика выйти из кареты,  как  к  ней  бросились  два  клерка,
праздно стоявшие у  порога.  Они  буквально  оглушили  ее  потоком  слов  на
каком-то непонятном ей жаргоне. В  конце  концов  она  догадалась,  что  они
восхваляют контору мэтра де Сансе, утверждая, что это единственное  место  в
Париже, где клиент, желающий выиграть процесс, может получить советы.
   - Я совсем не по поводу судебного процесса, -  сказала  Анжелика.  -  Мне
нужна госпожа Фалло.
   Разочарованные клерки указали ей на дверь слева, которая  вела  в  жилище
прокурора.
   Анжелика ударила в дверь бронзовым молотком и с  волнением  стала  ждать,
когда ей откроют.
   Аккуратно одетая толстая служанка в белом чепчике провела ее в  прихожую,
и почти тотчас же на лестнице появилась Ортанс. Она увидела карету в окно.
   Анжелике показалось, что в первое мгновение сестра хотела броситься ей на
шею, но спохватилась, и лицо ее приняло отчужденное  выражение.  Впрочем,  в
прихожей царила такая темень, что сестрам даже трудно было  разглядеть  друг
друга. Они расцеловались довольно холодно.
   Ортанс выглядела еще более сухопарой и длинной, чем прежде.
   - Несчастная моя сестра! - воскликнула она.
   - Почему "несчастная"? - спросила Анжелика.
   Госпожа Фалло, кивнув в сторону служанки, провела Анжелику в спальню. Это
была большая комната, служившая одновременно и гостиной, потому  что  вокруг
кровати с красивым пологом, покрытой стеганым  одеялом  из  желтой  камчатой
ткани, стояли кресла, табуреты, стулья и скамеечки. Анжелика подумала, уж не
принимает ли ее сестра гостей лежа, как парижские "жеманницы".  Ортанс  и  в
самом деле когда-то слыла умной и острой на язык девушкой.
   Цветные стекла окна создавали в комнате полумрак, но, поскольку на  улице
стояла жара, это оказалось даже приятным. На плитах пола  для  аромата  были
разбросаны пучки зеленой травы. Анжелика с наслаждением вдохнула деревенский
запах лугов.
   - Как у тебя хорошо! - сказала она Ортанс. Но сестра оставалась все такой
же хмурой.
   - Не пытайся обмануть меня своим беспечным видом. Я все знаю.
   - Что ж, тебе повезло, а вот я, признаюсь, нахожусь в  полном  неведении,
что случилось.
   - Какая неосмотрительность с твоей стороны  -  так  открыто  появиться  в
центре Парижа! - сказала Ортанс, закатив глаза к небу.
   - Послушай, Ортанс, оставь свои гримасы. Не знаю, как  твой  муж,  но  я,
помнится, никогда не могла видеть их  спокойно,  не  залепив  тебе  оплеуху.
Лучше я расскажу все, что знаю, а потом ты расскажешь, что известно тебе.
   И Анжелика поведала сестре, как во время их пребывания в Сен-Жан-де-Люзе,
по случаю бракосочетания короля, граф де Пейрак неожиданно исчез. Кое-кто из
друзей высказал предположение, что его схватили и увезли  в  Париж,  поэтому
она тоже приехала в столицу. Но тут выяснилось, что  их  отель  опечатан,  а
граф, по-видимому, находится в Бастилии.
   - В таком случае, - сурово заметила Ортанс, - ты могла  бы  подумать,  не
скомпрометирует  ли  твое  появление  здесь  средь  бела  дня   королевского
сановника. А ты прикатила прямо сюда!
   - Да, это действительно странно, - ответила Анжелика, -  но  моей  первой
мыслью было искать помощи у родных.
   - Насколько я помню, это единственный случай, когда ты о них вспомнила! Я
не сомневаюсь, что не увидела бы тебя здесь, если бы ты могла задирать нос в
своем новом отеле в квартале Сен-Поль. Что  же  ты  не  попросила  приюта  у
блистательных друзей твоего такого богатого и такого красивого мужа, у  всех
этих принцев, герцогов  и  маркизов,  а  предпочла  своим  появлением  здесь
навлечь неприятности на нас?
   Анжелика уже готова была подняться и уйти,  хлопнув  дверью,  но  в  этот
момент  ей  послышалось,  что  с  улицы  доносится  плач  Флоримона,  и  она
пересилила себя.
   - Я не обманываюсь на твой счет, Ортанс. Как воистину любящая и преданная
сестра, ты меня выставляешь за дверь. Но со мной мой сын, которому всего год
и два месяца, его нужно выкупать, переодеть, накормить. А сейчас уже поздно.
Если я отправлюсь искать пристанище, то может случиться, что мы заночуем  на
улице. Приюти нас на одну ночь.
   - И одной ночи вполне достаточно, чтобы поставить под угрозу благополучие
моей семьи.
   - Но разве у меня такая скандальная репутация?
   Госпожа  Фалло  поджала  свои  тонкие  губы,  и  ее  живые  карие  глазки
заблестели.
   - И у тебя репутация небезупречна, а уж у твоего мужа - просто чудовищна.
   Трагические нотки в голосе сестры вызвали у Анжелики улыбку.
   - Уверяю тебя, мой муж - превосходный человек. Ты  бы  сама  убедилась  в
этом, если бы познакомилась с ним.
   - Упаси меня боже! Я бы умерла от страха. Если  все,  что  мне  говорили,
правда, то я не понимаю, как ты могла столько лет прожить с  ним  под  одной
крышей. Не иначе как он околдовал тебя.
   И, немного подумав, она добавила:
   - Правда, у тебя с самого детства явная склонность ко всяким порокам.
   - Ты сама любезность, дорогая! А вот у тебя  поистине  с  самого  детства
явная склонность к желчности и злословию!
   - Час от часу не легче? Теперь ты уже оскорбляешь меня в моем собственном
доме!
   - Но почему ты не хочешь поверить мне? Я же  тебе  говорю,  что  мой  муж
попал в Бастилию по недоразумению.
   - Если он в Бастилии, значит, есть на свете справедливость!
   - Если есть справедливость, то он скоро будет на свободе!
   - Вы великолепно рассуждаете о справедливости, сударыни, но позвольте мне
вмешаться, - раздался за спиной Анжелики степенный мужской голос.
   В комнату вошел мужчина. Ему было лет тридцать,  но  держался  он  крайне
солидно. Каштановый парик окаймлял его полное, тщательно выбритое  лицо,  на
котором были написаны важность и в то же время  внимание  -  лицо  духовного
пастыря. Голову он держал слегка склоненной набок, как  человек,  который  в
силу своей профессии привык выслушивать исповеди.
   По его черному суконному костюму, добротному, но украшенному лишь  черным
галуном и роговыми  пуговицами,  по  белоснежным  скромным  брыжам  Анжелика
догадалась, что перед ней ее  зять  -  прокурор.  Желая  смягчить  его,  она
присела в реверансе Он подошел к ней и торжественно расцеловал в  обе  щеки,
как полагается близкому родственнику.
   - Не надо подвергать  сомнению  существование  справедливости,  сударыня.
Справедливость есть. И во имя ее, во имя того, что она существует, я даю вам
приют в своем доме.
   Ортанс подскочила, словно ошпаренная:
   - Да что с вами, Гастон, вы совсем сошли с  ума!  С  первого  дня  нашего
супружества вы только и твердили мне, что ваша к