к кромке воды. С наступлением прилива небольшой
деревянный настил, протянувшийся довольно далеко в море, позволял без
помех сесть в шлюпку. Навстречу им вышел Жак Виньо, высоко подняв фонарь,
чтобы указать путь. Ночь, окутанная дымкой, была, однако, не совсем
темной. Невидимая луна изливала сквозь туман угрюмый свет, который мерцал
на зыби волн таинственными светлячками, разливаясь по свинцовому
нагромождению скал и полуостровов. Было нечто тревожное в этой игре
неясных, ускользающих пятен света. Казалось, что рваные клочья тумана,
похожие на чудищ, блуждают в ожидании чего-то неведомого.
  Анжелика и граф де Пейрак уже собирались ступить на мол, когда
раздался донесшийся неизвестно откуда далекий и однако же различимый,
душераздирающий крик - крик женщины.
  Он долго метался в воздухе - жуткий, бесконечный, словно порожденный
человеческим страданием, невыразимой, бесконечной пыткой.
  Он словно возник из самой ночи, из глубины причудливых черно-траурных
туч, что мчались над ними.
  Он метался в бескрайней тьме, и чудилось, что ветер разносит и
усиливает до бесконечности пронзительное эхо этого вопля, в котором бились
неизъяснимая боль, хрипы дьявольской злобы и ярости.
  Те, кто слышал его, почувствовали, как кровь стынет в их жилах; они
оцепенели.
  Адемар выронил врученный ему Анжеликой фонарь и дрожал так, что ему
никак не удавалось перекреститься.
  - Дьяволица...
  Дьяволица... - пробормотал он. - На этот раз она и есть. Вы же ее
слышали, правда ведь?
  Встревожились и другие матросы, хотя они и были людьми закаленными.
  - Что-то там происходит недоброе, - сказал один из них, вглядываясь в
ночной мрак. - Что вы об этом думаете, ваше сиятельство?.. Гибнет
женщина?..
  - Нет, это голос духа, - ответил другой. - Тут я не ошибусь. Я точно
такой слышал у архипелага дьяволов в заливе Святого Лаврентия... Хотя этот
послышался и не с моря...
  - Да, скорее из деревни, - заметил Пейрак, - и даже, похоже, из форта.
  Анжелика подумала о герцогине де Модрибур.
  Подобный крик мог вырваться только из груди существа, испускающего
свой последний вздох. Преисполнившись внезапной уверенности, что больная
отошла в мир иной, Анжелика побежала обратно вверх, к жилью, упрекая себя
за то, что покинула несчастную женщину в ее смертный час.
  Задыхаясь от бега, она увидела две фигуры, выглядывающие из
освещенного оконного проема.
  - Что случилось? - окликнула она.
  - Не знаю, - отвечал голос Дельфины дю Розуа. - Кто-то кричал на
улице. Это было ужасно! Мы до сих пор дрожим.
  - По-моему, кричали в лесу, - добавила Кроткая Марии, стоявшая рядом
с ней. Анжелика растерялась.
  - Нет, кричали где-то здесь. Странно, что вы слышали по-разному...
Госпожу де Модрибур этот крик не потревожил?
  - К счастью, нет!
  Кроткая Мария обернулась назад, поглядев внутрь комнаты.
  - Она спокойно почивает, слава тебе Господи!
  - Тогда закройте ставни и тоже ложитесь отдыхать. Возможно, какой-то
зверь в лесу попал в ловушку. В любом случае, Мария, вам не следовало быть
на ногах. Достаточно волнений на сегодня. Быстро ложитесь спать, милая,
если вы хотите сделать мне приятное.
  - Да, сударыня. Вы очень добры, сударыня, - ответила девушка, чей
голос внезапно дрогнул.
  - Спокойной ночи, сударыня, - ласково пожелала Дельфина.
  Они удалились и заперли тяжелую деревянную дверь.
  ..Какое-то мгновение, стоя в темноте, Анжелика пыталась вновь
услышать отголосок жуткого крика. Ей чудилось, что он еще звенит вокруг
нее.
  "Кто так страдает в ночи? - спросил ее тайный внутренний голос, -
какой демон, какой блуждающий суккуб"? "Суккуб - по поверью,
демон-женщина, вступающая в связь с мужчиной." Ах, я теряю рассудок. "Они"
меня с ума сведут своим вздором... Жоффрей!
  Она обнаружила, что вновь осталась одна, и внезапный ужас овладел ею.
  Теперь уже она закричала:
  - Жоффрей, Жоффрей, Жоффрей! Где вы?
  - Я здесь, - отвечал голос графа, поднимавшегося ей навстречу. - Что
там еще случилось, сердце мое! Что за паника! Боже мой, как вы измучены!
  Она бросилась к нему и судорожно сжала его в своих объятиях.
  - Ах, как же я вдруг испугалась! Не будем больше разлучаться сегодня
вечером, не будем больше разлучаться, иначе я умру.


                                  Глава 7


  Пришло утро, белое утро, пропитанное туманом; ничего не было видно.
Но все же стало достаточно светло и ясно, чтобы ночное колдовство
рассеялось при наступлении дня.
  Анжелика и Жоффрей, опершись о бортовые поручни "Голдсборо", ждали
лодку, которая должна была доставить их обратно на берег.
  Им совсем не хотелось, чтобы она пришла быстро. Они чувствовали себя
покойно рядом друг с другом, окутанные одиночеством и таинственностью,
которые создавал вокруг них туман. С невидимой земли до них долетал шум
работающего не покладая рук поселка. Вскоре им надо будет прибыть туда и
вновь нести груз обязанностей, ими самими возложенных на свои плечи. Но
сегодня их усталость рассеялась. Они ощущали себя сильными и счастливыми,
напряженная жизнь, чье эхо докатывалось до них сквозь полупрозрачную,
ватную завесу тумана, радостно отзывалась в них. Перекликались рыбаки,
возвращавшиеся на берег, гулко стучали плотники, прибивая доски, балки,
дранку; не отрываясь от своих дел, женщины звали детей...
  Крики морских птиц и отдаленное воркование горлинок в лесу витали над
этой симфонией звуков; запахи жизни проникали сквозь туман - запахи
костров, копчения, табака, рома, свежеспиленного дерева - типичные для
форта, расположенного на побережье, с привкусом морского йода и
опьяняющего дыхания смолистых лесов.
  - Я помирюсь с дамами Голдсборо, - сказала Анжелика. - Они не
очень-то покладистые... Впрочем, и я тоже. Конечно, мы с ними по-прежнему
ссоримся. Но, в сущности, мы питаем симпатию друг к другу, а наши стычки
побуждают нас стремиться к лучшему. Эти женщины умны и понимают, что я
привношу в их жизнь нечто непривычное, что позволяет им стать лучше. Я
всегда ценила у гугеноток как раз то, что, в отличие от многих католичек,
особенно крестьянок и простых горожан, они не принижены в своей женской
доле, у них нет нерассуждающей покорности перед мужем или кюре.
  - Да, - хмыкнул Пейрак, - сразу видно, что вам удалось стряхнуть с
себя папистское влияние.
  - Я стряхнула с себя все влияния, - засмеялась Анжелика, - кроме
вашей любви.
  И она бросила на него исполненный страсти взгляд. Часы, которые
только что промчались, эта волшебная ночь навсегда останутся для нее
бесценным даром; никогда не забудет она слова, сказанные ими во время
драматичной попытки первого примирения, или же позже, в ослепляющем порыве
любовных объятий, или же еще позже, в ласковом полусне, в блаженстве
ночных часов, в то время как тела их, умиротворенные, но все еще
трепещущие, были словно зачарованы изведанными наслаждениями, а свободный
дух их отбросил земные заботы, и они могли говорить обо всем без стыда,
открыв друг другу сердце. Все эти слова навсегда пребудут ее сокровищем,
которым она не устанет наслаждаться, перебирая каждое из них, дабы вкусить
еще раз их нежность, их силу.
  Уже близок был тот день, когда в этих воспоминаниях она станет
черпать силы, необходимые ей, чтобы пережить ужасное испытание. Но тогда,
спокойным утром, пронизанным светом и теплом, она еще не знала об этом.
  И лишь завораживающая песня Потерянной башки, где-то вдали, не давала
затихнуть чуть слышной, но настойчивой тревоге. Но Анжелика не хотела
обращать на нее внимание. Она чувствовала себя обновленной и, улыбаясь,
смотрела в глаза человеку, которого она так любила. Все в нем волновало
ее, даровало ей счастье.
  Мерный плеск воды подсказал им, что приближается шлюпка. Они подошли
к выходу на трап, створку которого уже убрал один из матросов. Стоя на
коленях, он разматывал веревочную лестницу.
  - Я совсем позабыла о котенке, - вспомнила Анжелика. - Надеюсь,
кто-нибудь напоил его... И что герцогиня де Модрибур не скончалась. Кроме
того, теперь, когда все слегка успокоилось, мне надо будет навестить
Абигель. Она уже скоро родит...
  Они сели в лодку, и матросы взялись за тяжелые весла, чтобы
преодолеть несколько саженей, отделяющих их от берега.
  - Я также расспрошу госпожу Каррер - пусть она найдет приличествующее
герцогине помещение, чтобы мы вновь смогли поселиться в наших апартаментах
в форте. Ведь вы же не уезжаете? Я не в силах более переносить, когда вы
покидаете меня, душой или телом... Часы делаются столь длинными и столь
долгими, когда я не знаю, где вы. Я хочу принадлежать Голдсборо всем своим
существом, но только рядом с вами... Что за корабль вошел вчера вечером в
порт?..
  Пейрак покачал головой.
  - Я сильно опасаюсь, что эти люди прибыли сюда, дабы вырвать меня из
ваших объятий и принудить вновь странствовать по Французскому заливу для
поддержания порядка.
  - Англичане?
  - Нет, французы. Губернатор Акадии собственной персоной, господин
Виль д'Авре. Мне объявили о его прибытии еще вчера вечером, но я поручил
Колену и д'Урвиллю принять его, ибо хотел посвятить себя вам, и только вам.
  Шлюпка причалила. Анжелика, идя по берегу, почти сразу же наткнулась
на что-то крошечное, живое, что билось, злосчастное, в водорослях.
  - Что там такое? Краб! О боже, это мой котенок, - вскричала она, -
что он здесь делает? Он и без того совсем больной.
  Она наклонилась и взяла его на руки. Весь в пене прибоя и песке, с
шерстью, прилипшей к хрупкому тельцу, он, казалось, опять был при
последнем издыхании. Но как и накануне, он обращал к ней взгляд своих
золотых глаз - требовательный и признательный.
  - Можно подумать, он поджидал меня здесь, на берегу, зная, что я
должна появиться именно отсюда...
  - Я тоже поджидал вас здесь вместе с этой зверушкой, - раздался
хныкающий голос Адемара, появившегося из тумана. - Тут вот какое
дело-то... Этот губернатор Акадии, ну, что прибыл вчера вечером.., он
говорит, будто мы дезертиры, и я, и другие солдаты, которые раньше в форте
Сент-Мари были. Он говорит, что военным судом судить нас будет. Он хотел
палкой поколотить того толстяка, который нас привез.
  - А, и Дефур тоже здесь, - отметил Пейрак, - это обещают бурю, братья
Дефур не любят чиновников из Квебека. Кто там еще?
  Из тумана вышли три или четыре фигуры - Колен, помощник де Пейрака,
Ванно, д'Урвилль, Габриэль Берн. По их словам, они хотели бы обратиться к
господину и госпоже де Пейрак с некоторыми вопросами, которые надобно
срочно обсудить, прежде чем французский губернатор, ставший их гостем
накануне вечером, - человек, судя по всему, весьма беспокойный, -
завладеет вниманием графа, осыпая его настояниями и требованиями.
  Колен тем временем уже приступил к своим обязанностям. Здравый смысл,
с каким он действовал на благо Голдсборо, понемногу снискал ему уважение
гугенотов.
  Он сказал, что у него есть два замысла, и оба встречены в поселке
благосклонно - и гугенотами, и католиками. Прежде всего, строительство
небольшого форта с четырьмя башенками по углам - на реке Каюга, на
полдороге между лагерем Шамплен и портом Голдсборо. Именно по этой реке
легко могли проскользнуть враждебно настроенные индейцы и нанести урон
живущим в окрестностях белым.
  Здесь в прошлом году на графа де Пейрака было совершено нападение,
как раз ирокезами Каюга, чье имя так и осталось в названии местности.
Несколько позже, осенью, другое племя, занимавшееся грабежом, похитило
женщину и тяжело ранило мужчину; были зверски перебиты индейцы из
маленькой соседней деревушки, а оставшиеся в живых бросили свои хижины.
  Построить там сторожевой и защитный форт, который бы охранял жителей,
передвигающихся по своим делам между лагерем Шамплен и портом, становилось
насущной необходимостью, особенно в это время года, когда можно было ждать
скорого появления военных отрядов ирокезов, рыскающих повсюду.
  Другой замысел касался постройки католической часовни. Ее собирались
возвести по ту сторону холма, там, где пожелали обустроиться будущие
колонисты с "Сердца Марии".
  - Хорошо! - сказал граф, - приступим же к разрешению сих щекотливых
вопросов, а для начала давайте подкрепимся у госпожи Каррер, отведаем ее
суп из ракушек и горячего вина с корицей.
  Он увлек Анжелику к трактиру, откуда доносился добрый запах очага; за
ними последовали остальные, а также солдаты-испанцы; последним, как
всегда, тащился Адемар с видом человека, идущего за похоронными дрогами.
  Анжелика спрятала котенка себе под накидку и почувствовала, как он
дрожит.
  Габриэль Берн подошел к ней и отвлек ее немного в сторону.
  - Позвольте мне, сударыня, сказать вам несколько слов. Я предвижу,
что господин де Пейрак вынужден будет отбыть на несколько дней в
экспедицию на реку Святого Иоанна и вы, я полагаю, желали бы его
сопровождать... Так вот, я хотел бы попросить вас... Моей дорогой жене
подходит время родить... Я чрезвычайно обеспокоен. Только ваше присутствие
здесь может утвердить нас в уверенности счастливого исхода...
  - Не опасайтесь ничего, дорогой Берн, - ответила Анжелика, - для
этого я и прибыла сюда; я не покину Голдсборо прежде, чем Абигель
произведет на свет ребенка и полностью оправится после родов.
  Но сердце ее сжалось, и она добавила:
  - Вы действительно полагаете, что мой муж будет принужден покинуть
Голдсборо? Какие дела у него могут быть на реке Святого Иоанна?
  - Положение там чрезвычайно сложное. Этот англичанин из Бостона,
Фипс, явившийся вместе с адмиралом Шеррилхэмом, не пропускает корабли
важных персон из Квебека. Губернатор Акадии вместе с несколькими молодыми
вертопрахами из его свиты и со своим капелланом едва вырвался и явился
сюда за подмогой, ибо из-за подобного - которого по счету! - происшествия
может разразиться война между двумя коронами. Только ваш муж может тому
помешать.
  И он кивнул в сторону графа де Пейрака, переступающего порог трактира.
  Солдаты встали у двери на часах. Дон Хуан Альварес последовал за
графом в помещение. Он не отставал от де Пейрака, как только тот
оказывался на земле, ни на шаг, ведя незаметное, но весьма тщательное
наблюдение.


                                  Глава 8


  В большом зале было уже много дам. У женщин Голдсборо вошло в
обыкновение, как только было построено это здание, встречаться ранним
утром, когда дети уже встали, а супруги занялись работой. Там они держали
совет, позволяли себе перекусить, сидя спокойно за столом - не надо было
хлопотать, обслуживая все собравшееся семейство. А затем каждая
возвращалась к своим домашним заботам.
  Анжелика тотчас же заметила госпожу Маниго, которая поднялась и
поклонилась. Дети и подростки, чистившие рыбу над деревянной лоханью,
также весело их приветствовали. Госпожа Маниго улыбалась, насколько то
было возможно для ее обычно нахмуренного лица. Пейрак ответил ей улыбкой.
  - Я вижу, ящики с фаянсом уже распаковали. Эриксону выпало везти из
Европы довольно хрупкий груз, но он не жалел соломы, и, похоже, нам не
придется оплакивать слишком большие потери.
  - Да, кроме ручки лиможского тазика и нескольких деталей
печки-голландки. Но господин Мерсело обещал их склеить.
  Несколько дам принесли на стол фаянс, к нему в то утро сводились все
разговоры: то был сюжет гораздо более увлекательный и захватывающий, чем
пираты, сражения, казнь через повешение, предательство и кораблекрушения,
раненые и убитые - все то, что так приелось за последние дни.
  Присутствие графа де Пейрака и Анжелики, сидящих рядышком и явно
помирившихся, способствовало всеобщей безмятежности.
  Каждая семья в Голдсборо получила подарок - кто супницу, кто
несколько тарелок, кувшинчик или хлебницу, большое блюдо - что-то удобное,
красивое, как картинка, что можно повесить или же поставить в посудный
шкаф.
  - Вот и мы как короли, - заключила госпожа Маниго, - с этого и надо
было начинать. Открыть ящики вместо того, чтобы ругаться.
  - А вы, друг мой, уже успели рассмотреть свои подарки? - спросил
Жоффрей де Пейрак вполголоса, наклонившись к Анжелике.
  - О нет! У меня душа к этому не лежала. Слова Берна не выходили у нее
из головы, она была рассеянна. Пейрак внимательно на нее посмотрел.
  - Вы опять чем-то озабочены?
  - Я думаю о французском губернаторе, он появился так некстати. Вы
будете теперь вынуждены отправиться к дальним поселениям Французского
залива?
  - Там будет видно. Пока же, даже если всем этим господам из Канады
будет грозить опасность оказаться без скальпов или очутиться в кандалах, я
не покину вас более чем на два дня. Я тут не приставлен ко всем, кто
попадает в переделки, на каком бы языке они ни изъяснялись.
  Это обещание вернуло мир душе Анжелики. Два дня. Они будут
нескончаемы!.. Она накормила и напоила котенка - чем весьма
заинтересовались несколько малышей, - затем обсудила с госпожой Каррер,
куда можно было бы переселить герцогиню. При выезде из поселка стоял дом,
обитатель которого ушел промышлять пушного зверя в глубь материка.
Герцогине и ее свите покажется там, возможно, тесновато, но на воине как
на войне, и, отъезжая в Канаду, надо быть готовой ко всему... Анжелика
осведомилась также, удалось ли уже починить одежду Амбруазины де Модрибур.
  - Еще нет. Ведь надо было подобрать нитки, у нее же все тряпки будто
радуга!.. Знаете, есть что-то нечистое в ее платьях...
  - Что вы хотите этим сказать?
  - Какие-то пятна, и порваны они...
  - Да как же еще может быть после кораблекрушения?
  - Не в том дело! Ну, не могу я объяснить...
  Анжелика покинула трактир, взяв с мужа обещание, что по крайней мере
к полудню он найдет ее в форте, чтобы они могли вместе отдохнуть, а также
что он не отправится в военные экспедиции внезапно, не предупредив ее. Он
посмеялся, повторил свои обещания и поцеловал кончики ее пальцев.
  И все же она чувствовала себя неспокойно. Перед нею словно
разверзлась смертоносная пропасть - страх потерять его, и ей никак не
удавалось отогнать от себя эти мысли.
  И все же, когда она увидела солнце, пробившееся наконец сквозь туман,
и Голдсборо, сверкающий в его лучах, светлые деревянные дома, поросшие
густыми лесами, изумрудные, словно лакированные, скалы, выступы
обвалившихся глыб, то синие, то бледно-сиреневые или розовые - она
воспрянула духом и сказала себе: "Я самая счастливая из женщин. Что бы ни
случилось, препятствия будут преодолены. Ничего не воздвигнешь без борьбы".
  Приближаясь к форту, Анжелика молила небеса, чтобы здоровье герцогини
поправилось, и она смогла бы переехать. Она мечтала побыть дома одной,
наедине со своим счастьем, со своим обновленным сердцем. Теперь ей уже
хотелось просмотреть до последнего бантика содержимое ящиков, прибывших на
"Голдсборо". Она успела порыться там, но второпях, в поисках платья, в
котором она могла бы присутствовать, может быть, и на казни Колена. Какое
страшное воспоминание, и тем большую ценность приобретала для нее
безмятежность дня сегодняшнего! Она хорошенько устроит своего котенка. Он
быстро выздоровеет, найдя то, в чем более всего нуждается: кров,
присутствие друга и немного пищи.
  Ступив на внутреннюю лестницу форта, она услыхала голоса. Разговор,
судя по всему, шел довольно резкий; а затем, пригнувшись, чтобы не задеть
ухе пораненный лоб, из помещения вышел капитан Жоб Симон. С головой,
втянутой в плечи, словно под тяжестью непосильного бремени, он казался
почти горбатым. Капитан мрачно взглянул на Анжелику.
  - Вот так! - заявил он. - Мало того, что я потерял корабль, так меня
еще и оскорбляют. Это что, по-вашему, справедливо, а?..
  Несмотря на его откровенно уродливое лицо, к тому же с утра явившее
миру седоватую щетину, добросердечный взгляд серых глаз, глубоко
запрятанных под мохнатыми бровями, придавал ему вид печального пса,
просящего хоть чуть-чуть ласки.
  - Но вам же удалось спасти единорога, который украшал нос вашего
корабля, - сказала графиня, чтобы приободрить Симона, - это хороший знак,
счастливое предзнаменование.
  - Ну, может быть. Только нужно заново покрыть его позолотой. А где я
здесь найду зо