е
время приходилось обращаться за разъяснениями. Речь шла о письме  Салемского
суда, где туманным языком, с большим количеством юридических  терминов,  был
изложен официальный вызов в суд города Салема. Анжелику удивило, что  судьи,
призванные решить судьбу  простых  людей,  зачастую  не  только  не  умеющих
читать, но и изъясняться правильным языком, позволяют себе  столь  запутанно
составлять простые, в  сущности,  документы.  Впрочем,  эти  рассуждения  не
относились к Рут  и  Номи,  обладавшим  глубокими  знаниями.  Они  прекрасно
понимали все эти выспренние слова, которые означали, что, если через  неделю
они не предстанут перед городским судом столицы штата Массачусетс, их  "дома
и имущество" будут сожжены и десяток сограждан, выбранных  среди  их  друзей
квакеров или  иных  людей,  предстанут  перед  судом,  и  вместо  них  будут
приговорены к изгнанию или... повешенью.
   - Какая муха их укусила? - воскликнула Анжелика. - В чем  они  могут  вас
обвинять и к чему приговорить!
   Рут печально покачала головой - Я знаю, что стоит за этим письмом. Матрос
с рыбацкого баркаса, доставивший мне это письмо, сказал, что старый  Самуэль
Векстер очень плох.
   И леди Кранмер долго добивалась от судей этого документа, чтобы как можно
скорее вернуть нас и спасти его.
   Таковы люди. В несчастии жители Салема, мучимые страхом смерти и тревогой
за своих родных и близких, чувствами, которые не смогли удушить  даже  самые
суровые ригористы-проповедники, требовали обратно своих квакерш-целнтельниц.
Салем не мог без них обойтись. Но это было лишь временное прощание.
   Анжелику охватило волнение. Эти удивительные женщины скоро исчезнут из ее
поля зрения, и ее охватывал страх при мысли о том, какая участь  ожидает  их
при малейшей ошибке, как им придется расплачиваться за нее.
   Там, в Салеме, в Новой Англии, стране с душой,  холодной,  как  океанские
воды, омывающие ее берега, с сердцем, высохшим,  как  ее  земля,  люди  были
парализованы  страхом  перед  адом   и   гневом   Господа,   всемогущего   и
беспощадного. Они принадлежали  к  той  секте  христиан,  ревнители  которой
очищали доктрины официальной Церкви до живой, трепещущей сердцевины,  словно
напрочь сдирали кору  с  живого  дерева.  Конгрегационализм  -  учение,  чьи
приверженцы исповедовали заветы Христа,  однако  забыли  самый  главный  его
завет - возлюбить ближнего своего. В умах паствы, руководимой  непреклонными
пастырями и учителями, насаждались страшные видения адского пламени.
   Проповедники беспрестанно трудились, разгадывая таинства слов и тем самым
способствуя  очищению  Церкви  от  скверны.  Они  считали,  что  сия  миссия
возложена на них самим небом.  Эти  слуги  Всевышнего  пристально  бдили  за
соблюдением божественных интересов, сурово  и  придирчиво  пеклись  о  чужих
душах  больше,  чем  о  собственных  денежных  интересах,  и  посему   слыли
неподкупными. И если Рут и Номи попадут в руки этих "очень  честных  людей",
они пропали.
   Воспоминания о пуританской нетерпимости понемногу изгладились  из  памяти
Анжелики, но сегодня они снова ожили, особенно когда девушки рассказывали  о
своей жизни в Салеме.
   Каждый раз, выходя из своей хижины,  расположенной  в  лесной  чаще,  они
рисковали подвергнуться самому худшему, самому жестокому обращению:  плевки,
швыряние камней, оскорбления, аресты, выставление к  позорному  столбу  были
делом обычным. Против них было собрано столько улик,  что  когда-нибудь  они
непременно приведут их к подножию виселицы  или  на  берег  пруда,  куда  их
спустят, привязав к стулу. Они будут долго погружаться и всплывать, пока  не
захлебнутся, и только тогда все убедятся, что они не были  ни  ведьмами,  ни
одержимыми.
   Их обвиняли в том,  что,  когда  они  проходили  мимо  дома,  в  погребах
портилось мясо, стекающие головки сыра падали  на  пол,  тыквы  засыхали  на
грядках, кипящее белье чернело, зеркала темнели...
   Если оказывалось, что в тот день, когда все это случилось,  они  все-таки
не  появлялись  на  улице,  значит,  они  пролетали  там  ночью  на   метле,
возвращаясь с шабаша.
   Реальность угроз не вызывала сомнений. В Салеме  шутить  не  любили.  Там
безопасность девушек каждый день была под угрозой.
   Безумцы, одержимые "дьяволом", могли броситься  на  них  и  изнасиловать;
женщины, столь ревниво относящиеся к вопросам морали, могли среди  бела  дня
посреди площади напасть на них, расцарапать лицо или облить горячим уксусом.
   Иногда наступали периоды затишья, вроде тех, что были в прошлом,  или  же
другие важные  события  отвлекали  возбужденные  умы  от  преследования.  Но
надвигалась зима, кончались полевые работы, нельзя было выходить в море, и у
людей появлялось больше свободного времени для себя, для чтения святых  книг
и для каждодневных молитв. Выли ветры с Атлантики, крутились метели, и  люди
или сидели  дома,  или  отправлялись  в  молельный  доя,  где,  замерзшие  и
охваченные священным ужасом, возносили молитвы своему суровому Богу.
   - Рут, - громко произнесла Анжелика, - умоляю  вас,  не  возвращайтесь  в
Салем. Это письмо - ловушка. Когда вы поднимались на борт "Радуги", я видела
лица  толпы,  окружавшей  нас,  и  пришла  в  ужас.  А  какие  лица  были  у
представителей властей,  прибывших  в  порт  отдать  приказ  отряду  милиции
арестовать вас! Я до сих пор не могу спокойно вспоминать о них.  К  счастью,
солдаты не осмелились выполнить этот гнусный приказ, поняв,  что  не  смогут
арестовать вас, не вступив в драку с нашей охраной. Мы были иностранцами,  к
которым по ряду причин следовало относиться с особым почтением,  поэтому  им
приходилось вести себя сдержанно. Они знали, что не  смогут  силой  удержать
вас  на  берегу,  прежде  всего  из-за  нашего  многочисленного   и   хорошо
вооруженного экипажа. Наши испанские алебардщики сразу окружили вас, и,  как
вы понимаете, супруг мой приказал им это сделать отнюдь не случайно.
   Если вы вернетесь в Салем, вам больше никогда не  вырваться  оттуда,  вас
будут  преследовать  до  самой  смерти.  Исцеление,   которое   несете   вы,
недостаточно для пробуждения их совести, они не воздадут вам по  заслугам  и
не оставят вас в покое. Ваш магический талант целительниц до сих пор охранял
вас, но в любую минуту все может повернуться против  вас,  если  кому-нибудь
придет в голову заявить, что этот талант у  вас  от  Люцифера.  И  вовсе  не
добро,  какое  вы  для  них  делаете,  побуждает  жителей  терпеть  вас,   а
уверенность, что, находясь в Салеме, вы не сможете избежать наказания.
   Именно поэтому они и  хотят,  чтобы  вы  вернулись.  Для  них  невыносимо
сознавать, что их правосудие больше не властно над вами,  и  на  их  совести
повиснет грех перед божественным  существом  за  то,  что  они  безнаказанно
позволили убежать "созданиям  дьявола",  как  они  вас  называют.  Для  этих
фанатиков не существует доводов разума, они считают себя правыми, и сознание
собственной правоты глубоко укоренилось в них.
   Сегодня старый Самуэль Векстер может позволить себе быть честным,  но  вы
не хуже меня знаете, что за те долгие годы, которые он руководил городом, он
приказал повесить за преступления, не имеющие  ничего  общего  с  грабежами,
убийствами или иным другим  насилием  по  отношению  к  обществу,  множество
безвинных людей. Невнимательность во время церковной  службы,  подозрение  в
нечестивых мыслях, противоречащих общепринятым,  сомнение  в  справедливости
его решений - за все это ревностные судьи выносили смертный приговор.
   В самый разгар зимы Роджер Вильямс, основатель штата Род-Айленд, вынужден
был бежать в леса, потому что угроза нависла над самой его жизнью. А ведь он
был одним из самых ревностных пасторов Салема, его проповеди собирали  толпы
людей. Но когда он стал  требовать  большей  свободы  для  совести  и  менее
суровых религиозных законов, призвал вспомнить о христианском милосердии и о
бедствиях  народа,  на  его  голову  обрушились  угрозы.  Скажите,  разве  я
ошибаюсь? Неужели я не правильно сужу  о  состоянии  умов  в  Новой  Англии,
особенно о состоянии умов в Бостоне или Салеме? Но ведь известно,  что  Джон
Винтроп порвал с Салемом и основал Бостон, чтобы установить там  законы  еще
более жестокие и нетерпимые. Так скажите же мне: разве я  не  права?  -  Обе
квакерши отрицательно закачали головами.
   -  Поверьте,  в  городе  всегда  найдется  тот,  кто  боится   небрежного
исполнения указов, кто уверен,  что  послабление  и  снисходительность  лишь
вводят в грех слабодушных. Этот человек внезапно может  решить,  что  власти
ведут себя  слишком  терпимо,  разъярится  и  вспомнит,  что  для  истинного
служения Господу надо быть всегда начеку. Несчастья же, что обрушиваются  на
праведников, как-то: войны с индейцами  и  убийства  невинных  поселенцев  в
пограничных районах, происходят  из-за  преступного  небрежения  и  забвения
твердых правил.
   Чтобы успокоить  гнев  Всевышнего,  нужно  поразить  тех,  из-за  которых
происходит смута, принести  достойную  жертву  и  вынесением  многочисленных
приговоров  доказать,  что  преступное  бездействие   прекратилось.   Следом
найдется тот, кто потребует больше своего предшественника, и так до тех пор,
пока всех не охватит безумие, ибо любой правитель,  стремясь  упрочить  свое
положение, тут же ищет своего козла отпущения. И рука не  устает  карать,  а
судьи - приговаривать. О! Я хорошо их знаю! Их голоса еще звучат  у  меня  в
ушах!  Согласна,  многие  из  них  действительно  умны,  храбры  и  являются
искренними ревнителями веры, мне иногда удавалось усыплять их  бдительность,
хотя я и женщина. Но проходило время, они просыпались, и гнев их  становился
еще ужасней. Поэтому умоляю вас, не уезжайте!
   Она  остановилась,  почувствовав,  что  выдохлась,  ибо  подобная   речь,
произнесенная на одном  дыхании,  давалась  ей  с  трудом,  хотя  английские
пуритане и прочие протестанты с  легкостью,  без  запинки  произносили  свои
длинные проповеди.
   Рут и Номи молча слушали ее, словно верующие священника, и  все  в  доме,
включая девочку в колыбели, внимали ее  звучному  голосу,  взволнованному  и
убедительному. Но на губах ее собеседниц блуждала отстраненная улыбка,  было
заметно, что они разочарованы ее словами и не  собираются  следовать  голосу
разума. Их сопротивление побудило Анжелику с еще  большим  пылом  продолжить
уговоры, еще раз допытаться спасти жизнь и свободу этим упрямым мученицам.
   - Умоляю вас, не уезжайте! Я боюсь за вас. Останьтесь здесь, в Голдсборо,
маленькая Агарь будет здесь в большей безопасности, чем в любом, даже  самом
глухом уголке Новой Англии. Вы же сами прекрасно это понимаете.  Люди  самых
различных национальностей  и  верований  собрались  здесь,  чтобы  в  добром
согласии начать новую жизнь. Конечно, здесь есть  свои  недостатки,  но  под
управлением господина Патюреля каждый житель поселка может  рассчитывать  на
защиту властей. Здесь вам не грозит ни плохое обращение, ни  арест,  ни  тем
более смертный приговор.  Только  люди  недостойные,  сеющие  раздор,  воры,
распутники, любители помахать кулаками или пустить в ход нож,  находятся  на
подозрении у властей, и те считают своим долгом примерно наказывать  их  или
даже  изгонять  из  колонии.  Но  приговор  всегда  выносится  на  основании
справедливого решения суда, с тем чтобы  сохранить  спокойствие  и  защитить
мирных граждан поселка.  Здесь  есть  ваши  соотечественники  и  единоверцы,
большинство из них такие же изгнанники, бежавшие от воинственных индейцев  и
не сумевшие пробиться в свои поселения.  Они  обосновались  в  тихом  месте,
именуемом лагерем Шамплена. Там есть школа, молитвенный дом. Там вы  найдете
себе жилище, если хотите, вам построят новый дом, вы  будете  заботиться  об
Агари, оградите ее от опасностей, которым она подвергается вместе с вами.
   Анжелика  говорила,  не  теряя  надежды,  но  по-прежнему   видела   лишь
терпеливые улыбки на губах и понимала, что они отказываются.
   Рут ласково смотрела на нее.
   -  Мы  благодарим  тебя,  сестра  моя.  Ведь  если  бы  не  ты,  не  твое
беспредельное великодушие, мы не смогли бы безмятежно  прожить  эти  недели,
забыв о нашем проклятии, поверив, что мы тоже можем быть свободны, счастливы
и любимы в обществе людей, наших братьев, сотворенных Господом по Его образу
и подобию... Но как бы великодушно ни было твое сердце, как бы могущественно
и грозно ни было оружие твоего супруга, как бы ни велика  была  твоя  власть
над людьми и делами их, как бы долго ни могла ты удерживать  в  узде  судей,
смиряющихся при одном твоем появлении, одном твоем взгляде,  как  бы  ты  ни
умела гасить воинствующие настроения, мстительные  чувства  или  сектантские
безумия, ты сама произнесла: однажды они проснутся, и ты не сможешь защитить
нас, ни здесь... ни в ином месте, - сказала она, видя, что  Анжелика  готова
воскликнуть: "Тогда едемте с нами в Вапассу!" - Нет, это ничего не  изменит,
и ты это знаешь. - Помолчав, она добавила:
   - Ты необыкновенная женщина... и в этом твоя слабость. Ибо еще не  пришло
время, чтобы женщины, как ты, появились на земле.  Ты  единственная.  Словно
звезда.
   И поэтому все смотрят на тебя.  Но  это  не  значит,  что  звезды  всегда
указывают нам безопасный путь. Но тебя защитит любовь...
   Ты просишь нас остаться здесь, в этом поселке, который ты строила  вместе
с ним, не так ли? Значит, нам придется примкнуть к одной из  общин,  которые
пока мирно уживаются между собой, но не станем ли мы виновниками новых смут?
За Агарь я спокойна, она  не  станет  причиной  раздора.  Господин  Патюрель
наверняка смог бы  поместить  ее  в  хорошие  руки.  Не  сомневаюсь,  что  в
Голдсборо найдется семья  или  человек  с  отзывчивым  сердцем,  христианин,
готовые принять к себе Агарь, хотя она всего-навсего бедная цыганка,  но  не
нас.
   Значит, они все-таки почувствовали вокруг себя нарастание враждебности.
   - По крайней мере, Рут, воспользуйтесь случаем и  отправляйтесь  морем  в
другие поселения, просите убежища у более либеральных правителей.  Вернуться
в Салем, такая возможность вам вряд ли представится еще раз. В  одиночку  же
вы не сможете  пробраться  через  леса  до  Род-Айленда  или  Нью-Хейвена  в
Коннектикуте, штате, созданном в противовес суровому Массачусетсу...
   -   Какой   губернатор   примет   нас   без    твоего    чудодейственного
покровительства?
   - заметила Рут Саммер с легкой иронией - Рут  и  Номи,  выслушайте  меня,
возможно, еще не все потеряно, нужно лишь немного потерпеть. Во время нашего
путешествия в Провиденсе или же в Нью-Йорке, я уже стала об  этом  забывать,
мы  встретили  молодого  квакера,  принадлежащего  к  одному  из  знатнейших
семейств, сына адмирала Пенна.
   Похоже, что для адмирала, добывшего английской короне Ямайку,  и  личного
друга короля, безумный поступок сына, сделавшегося квакером,  воистину  стал
несчастьем всей жизни. Но молодому человеку нельзя отказать в  мужестве;  он
решил основать колонию, которая стала бы убежищем для его единоверцев.  Отцу
ничего не оставалось, как поддержать этот проект, и король,  памятуя  о  его
заслугах, вручил  сыну,  Вильяму  Пенну,  документ,  согласно  которому  ему
выделялась специальная территория, где любой квакер мог селиться  по  своему
усмотрению, не спрашивая разрешения властей, и вообще чувствовать  себя  как
дома. Вильям Пени уже приступил к осуществлению своих  замыслов.  Попробуйте
примкнуть к этим людям.
   - Чтобы через некоторое время и они нас выгнали? Мы любим друг друга,  мы
излечиваем больных единственно силой нашего духа, как  тут  не  заподозрить,
что способности наши исходят от Сатаны?! Скажи мне, какой правитель  в  наше
время смирится с этим, сквозь пальцы посмотрит на такой  грех?  Ты  не  хуже
нашего знаешь, что любовь всегда идет рука об руку с милосердием, но  многие
забыли об этом.
   Рут Саммер обвила руками шею Номи Шипераль.
   - Иногда, когда я думаю о дорогом для нас существе, доверенном нам  самой
судьбой, а именно об Агари, этой одинокой маленькой дикарке, не имеющей иных
покровителей, кроме двух женщин-изгоев, которые сами постоянно  подвергаются
опасностям, то меня охватывает страх за ее будущее, ужас перед  несчастьями,
ждущими ее впереди. Не думай, сестра моя, что я не слышу  твоих  призывов  к
благоразумию, не верю твоим словам, вовсе нет. Каждый день, каждую ночь меня
преследуют кошмары, и, чтобы избавиться от них, мне очень хочется стать "как
все", снова поплыть по течению, надеть на шею ярмо закона, как того  требуют
"они", лишь бы унять жуткий гнев ревностных и праведных пастырей,  успокоить
дурацкий ужас их овечек, готовых по малейшему знаку этих сомнительных святых
броситься и разорвать  нас  на  куски.  Но  я  тут  же  вспоминаю,  что  мое
преступление, мой истинный грех еще остался без  искупления.  Долгие  дни  и
долгие годы я отказывалась от предначертанного мне пути. Я  боялась  ступить
на него. - При этих словах она нежно посмотрела  на  сидящую  рядом  молодую
женщину.
   - Номи же  всегда  молча  принимала  уготованную  ей  небом  судьбу.  Дар
исцеления у нее в руках и во взгляде, и она всегда делилась  этим  даром.  В
возрасте семи лет ее публично высекли розгами на площади. Ее позорили, били,
бросали в тюрьму, бичевали, подвергали всяческого рода мучениям, изгоняя  из
нее дьявола. Но она не сопротивлялась ни  своему  предназначению,  ни  своим
мучителям. Я же воспротивилась. Меня обуял страх,  я  испугалась,  что  меня
изгонят из их стаи. Этот примитивный,  животный  страх  изначально  живет  в
каждом из нас. - Рут  Саммер  опустила  глаза,  речь  ее  замедлилась,  было
заметно, что рассказ причиняет ей боль.
   - Я знала, что смогла бы вылечить свою мать. Я чувствовала в себе силы.
   Когда ее принесли ко мне после бичевания на площади, всю в крови, я могла
бы спасти ее,  могла  бы  помочь  ей  справиться  с  лихорадкой,  помочь  ее
организму побороть язвы, разъедавшие ее раны. Но я  боялась,  что  к  своему
несчастью быть квакершей добавлю еще и  славу  колдуньи.  Страх  парализовал
меня. И я дала ей умереть. После этого я отринула мое истинное призвание и с
наслаждением стала такой, как все,  вернее,  уверила  себя  в  этом.  Костер
подлинного моего предназначения, пылая исключительно внутри меня, постепенно
угасал и превращался в пепел. Так продолжалось до тех пор,  пока  не  пришло
второе, еще более яркое озарение. Ко мне пришла любовь. Занавес  разорвался,
пелена спала. Я бросилась в ледяную  воду  и  вытащила  Номи;  так  я  вновь
приняла свой путь. Как сладостно отказаться наконец от серого бытия  и  быть
выброшенной за пределы владений  праведников,  которые  не  могут  понять  и
принять озарения!
   Неужели  ты  думаешь,  что  святой  Павел,  получив   в   пути   озарение
божественной любви, искал старца Ананию лишь для того, чтобы тот вернул  ему
зрение? Нет.
   Он, фарисей,  служитель  закона,  хотел  услышать  из  уст  его  слова  о
неизвестном ему ранее чувстве любви, заполнившем его целиком после чудесного
осияния.
   Я приняла Номи, любила ее  и  не  жалею  о  том;  эту  любовь  невозможно
выразить словами. В Библии такая любовь связывала тех, чьи  имена  были  нам
даны.
   Каков бы ни горек был плод здесь, на земле, небо всегда открыто  нам.  Не
знаю, куда приведет наш путь, но могу сказать одно: нам  запрещено  забывать
об озарении. Разве это не привилегия - получить его,  а  потом  -  следовать
ему, ибо оно освещает нам путь в потемках земной жизни. Милая  Анжелика,  мы
обязаны вернуться  в  Салем.  Старый  господин  болен,  страдает  не  только
старческое тело, но и уязвленное сердце. Его дочь, леди Кранмер,  заламывает
руки у его изголовья; они ждут нас. Это наши дети, наши бедные дети,  и  они
все испытывают в нас нужду.
   - Но они вас убьют. Забросают камнями. Они повесят вас!
   - Когда-нибудь, может быть, - ответила Рут со смехом. - Но, как ты только
что сама сказала, если