дественскому ужину".
   - Но мне не совсем понятно, - громко сказала она,  -  какая  связь  между
вашим  посещением  лаборатории  моего  мужа  и   назначением   на   духовную
должность?
   - Признаться, мне это тоже непонятно, хотя дядя долго  объяснял.  Церковь
якобы не так богата и влиятельна, как кажется, а главное, как должна была бы
быть.  Дядя  также  жалуется  на  усиление  королевской   власти   в   ущерб
самостоятельности провинций. Права архиепископа на  церковных  ассамблеях  и
даже в местном парламенте  ущемляются.  Вся  власть  сосредоточена  в  руках
наместника провинции и его сбиров из городской стражи, финансовых органов  и
армии.   Так   вот,   дядя   хотел   бы   противопоставить   этому   засилью
безответственных ставленников короля - союз местной знати. Он знает,  что  у
вашего мужа колоссальное состояние, но ни город, ни церковь ничего  от  него
не получают.
   - Нет, сударь, мы жертвуем на благотворительные цели.
   - Этого мало. Нужен союз, к которому стремится мой дядя.
   "Для ученика Великого инквизитора  он  действует  грубовато,  -  подумала
Анжелика. - А может, так ему и было велено!"
   - Короче говоря,  -  сказала  она,  -  его  преосвященство  считает,  что
состояние всех жителей провинции должно быть отдано в руки церкви?
   - Церковь должна занимать ведущее место.
   - С его преосвященством во главе! А  знаете,  вы  блестящий  проповедник.
Теперь меня не удивляет, что вас предназначили к духовней деятельности,  где
красноречие необходимо. Поздравьте дядю от моего имени с удачным выбором.
   - Не премину, сударыня, вы очень любезны. У вас восхитительная улыбка, но
в глазах нет нежности ко мне. Не забывайте, церковь пока еще  могущественная
держава, особенно у нас в Лангедоке.
   - Да, я вижу, вы убежденный начинающий викарий, несмотря на ваши банты  и
кружева.
   - Деньги - средство очень убедительное. Мой дядя знал, чем меня покорить.
Я буду верно служить ему.
   Анжелика резким движением захлопнула веер. Теперь она уже не  удивлялась,
почему архиепископ так  доверял  своему  толстому  племяннику.  Несмотря  на
несхожесть характеров, оба были в равной мере честолюбивы.
   В библиотеке царил полумрак, так как ставни были прикрыты. Когда  граф  и
его гости вошли туда, там кто-то  встрепенулся  и  склонился  перед  ними  в
низком поклоне.
   - Что вы здесь делаете, Клеман? - с удивлением спросил граф де Пейрак.  -
Сюда никто не имеет права входить  без  моего  разрешения,  и,  насколько  я
помню, я не давал вам ключа!
   - Пусть извинит меня мессир  граф,  но  я  решил  собственноручно  убрать
библиотеку, не желая доверять столь ценные книги неотесанному слуге.
   Он  поспешно  схватил  тряпку,  щетку  и  скамеечку  и   выскользнул   из
библиотеки, отвесив на ходу еще несколько поклонов.
   - Да, - вздохнул монах, - несомненно, я  увижу  здесь  немало  странного:
женщину в лаборатории, слугу в библиотеке, который своими  нечистыми  руками
прикасается к  магическим  фолиантам,  сокровищнице  бесценных  знаний.  Да,
должен признать, репутация ваша себя оправдывает! Посмотрим, что  же  у  вас
тут есть...
   Он  увидел  в  роскошных  переплетах  книги  мэтров   алхимии:   "Принцип
сохранения  тел,  или  мумия"  Парацельса,  "Алхимия"   Альберта   Великого,
"Герметика"  Германа  Курингуса,  "Толкование  1572  г."  Томаса  Эраста  и,
наконец, что доставило ему огромное удовольствие,  свою  собственную  книгу:
Конан Беше "О превращении".
   Это умиротворило монаха, и он снова уверовал в графа де Пейрака.
   Граф и его гости вышли из дворца и направились во флигель, где находилась
лаборатория.

***

   Еще издали они увидели над крышей столб дыма,  поднимавшийся  из  широкой
трубы, над которой возвышалась изогнутая медная  трубка,  напоминавшая  клюв
какой-то апокалипсической  птицы.  Когда  они  подошли  совсем  близко,  это
сооружение со скрежетом повернулось к ним своей черной  пастью,  из  которой
валил дым с сажей.
   Монах отскочил назад.
   - Это всего-навсего флюгер для усиления тяги печей при  помощи  ветра,  -
объяснил граф.
   - А у меня в ветреную погоду тяга очень плохая.
   - А  здесь  наоборот,  потому  что  я  использую  атмосферную  депрессию,
вызванную ветром.
   - Значит, ветер работает на вас?
   - Совершенно верно. Так же, как он заставляет работать ветряную мельницу.
   - На мельнице, мессир граф, ветер с помощью крыльев крутит жернова.
   - У меня печи, конечно, не крутятся, но в них всасывается воздух.
   - Вы не можете всасывать воздух, потому что воздух - это пустота.
   - И однако, вы сами убедитесь, что у меня тяга, как в аду.
   Трижды осенив себя крестом, монах вслед за Анжеликой и графом де Пейраком
переступил порог лаборатории, а стоящий  в  дверях  мавр  Куасси-Ба  в  знак
приветствия торжественно поднял свою кривую  саблю,  а  затем  вложил  ее  в
чехол.
   В глубине большого зала находились две раскаленные  -  докрасна  печи.  В
третьей, точно такой же, огонь был погашен. Перед печами помещались какие-то
странные аппараты из кожи и железа, от которых тянулись к печам  глиняные  и
медные трубы.
   - Это кузнечные мехи, ими я пользуюсь, когда мне необходим очень  сильный
жар, например чтобы расплавить медь, золото или серебро, - объяснил  Жоффрей
де Пейрак.
   Вдоль стен в главном зале в несколько рядов были сделаны  полки.  На  них
стояли всевозможные сосуды и колбы с  наклеенными  этикетками,  испещренными
кабалистическими знаками и цифрами.
   - Здесь у меня хранится запас разных ингредиентов:  сера,  медь,  железо,
олово, свинец, бура, мышьячная руда, реальгар, самородная  киноварь,  ртуть,
ляпис, или, иначе,  адский  камень,  медный  купорос,  железный  купорос.  А
напротив, в  стеклянных  бутылях,  -  крепкая  серная  кислота,  неочищенная
азотная кислота и соляная кислота.
   На самой верхней полке вы видите  трубки  и  сосуды  из  стекла,  железа,
глазированной глины, а дальше - реторты и перегонные кубы. В  той  маленькой
комнате, в глубине, - порода, содержащая золото, хотя оно и не видно  глазу,
а вот, например, мышьяковый минерал и  различные  руды,  дающие  при  плавке
серебро. Вот серебряная руда из Мексики, ее мне привез оттуда один испанский
сеньор.
   - Мессир граф изволит смеяться над жалкими познаниями монаха,  утверждая,
что это восковое вещество - серебро. Лично я  не  вижу  здесь  и  намека  на
драгоценный металл.
   - Сейчас я вам его покажу, - сказал граф.
   Де Пейрак взял из кучи около печей большой кусок древесного угля,  достал
из сосуда на полке сальную свечу, зажег ее от пламени печи, железным  прутом
сделал  небольшое  углубление   в   куске   угля,   положил   туда   кусочек
"мексиканского  серебра",   которое   и   в   самом   деле   было   грязного
серовато-желтого цвета и полупрозрачно, добавил  туда  немного  буры,  потом
взял изогнутую медную трубочку, поднес ее к пламени свечи и,  подув  в  нее,
ловко  направил  пламя  в  углубление,  где  находились  руда  и  бура.  Они
расплавились,  вздулись,  изменили  цвет,  потом  на  поверхности  появились
металлические пузырьки, которые, после того как граф подул сильнее,  слились
в один блестящий шарик.
   Граф де Пейрак отставил свечу и кончиком ножа достал крошечный сверкающий
слиток.
   - Вот расплавленное серебро, которое я добыл  на  ваших  глазах  из  этой
странной на вид породы.
   - И вы с такой же легкостью превращаете металл в золото?
   - Я ничего ни во что не превращаю, я лишь извлекаю драгоценные металлы из
руды, в которой они содержатся но не в чистом виде.
   Монаха его слова явно не убедили. Он покашлял и огляделся.
   - А что это за трубы и остроконечные ящики?
   - Это система для подачи воды, заимствованная у китайцев, она служит  для
опытов по промывке и добыче золота из песка при помощи ртути.
   Монах, покачивая головой, боязливо подошел к одной из гудевших  печей,  в
раскаленной пасти которой стояло несколько тиглей.
   - Спору нет, у вас все великолепно оборудовано, - сказал он, -  но  я  не
вижу здесь ничего, что хотя бы отдаленно походило на "атанор"  -  химическую
печь, или иначе, на знаменитый "дом премудрого цыпленка".
   Граф чуть не задохнулся от смеха.
   - Простите меня, отец мой, - извинился он,  успокоившись,  -  но  остатки
всей этой преподобной  чепухи  были  уничтожены  взрывом  гремучего  золота,
который произошел недавно здесь как раз во время визита его преосвященства.
   На лице монаха появилось почтительное выражение.
   - Действительно, его преосвященство говорил  мне  об  этом.  Значит,  вам
удается получать золото нестойкое, которое взрывается?
   - Не скрою от вас, что мне удается получать даже гремучую ртуть.
   - А философское яйцо?
   - Оно у меня в голове!
   - Вы святотатствуете! - возбужденно проговорил монах.
   - Что это такое - "цыпленок" и "философское яйцо"? - удивилась  Анжелика.
- Я никогда об этом не слышала.
   Беше бросил на нее презрительный взгляд. Но, увидев, что граф  де  Пейрак
едва  скрывает  улыбку,  а  шевалье  де  Жермонтаз  открыто  зевает,   решил
удовлетвориться хотя бы такой скромной аудиторией.
   - Именно в философском яйце рождается философский камень,  -  сказал  он,
сверля своим горящим взглядом  молодую  женщину.  -  Получается  философский
камень из очищенного золота - Солнца - и чистого серебра - Луны,  к  которым
надо добавить живое серебро - Меркурий. Алхимик подвергает их в  философском
яйце действию огня - Вулкана, который должен то усиливаться, то уменьшаться,
что вызывает в этой смеси  мощное  развитие  зачаточных  свойств  Венеры,  и
зримый результат  этого  свойства  -  регенеративное  вещество,  философский
камень. После этого реакции в яйце будут развиваться в определенном порядке,
и это  позволяет  следить  за  преобразованием  вещества.  В  основном  надо
обращать внимание на три цвета: черный,  белый  и  красный.  Они  указывают:
первый - на разложение, второй - на расплавление и третий -  на  образование
философского камня. Короче, это процесс чередования  смерти  с  воскрешением
через  которое,   согласно   древней   философии,   должно   пройти   всякое
произрастающее вещество, чтобы воспроизвестись.
   Всемирный дух, необходимый посредник между душой и  вселенским  телом,  -
это действующая причина зарождения всего сущего, она вдыхает  жизнь  во  все
четыре элемента.
   Всемирный дух заключен в золоте, но - увы! - он бездействует, он заперт в
нем. И только истинный мудрец может освободить его.
   - Каким же способом, отец мой, вы освобождаете этот дух, который является
основой всего и заперт в золоте? - мягко спросил граф де Пейрак.
   Но ирония не отрезвила монаха. Он откинул голову назад и, казалось,  весь
был во власти своей давней мечты.
   -  Чтобы  освободить  его,  нужен  философский   камень.   Но   и   этого
недостаточно. Нужно  дать  импульс  с  помощью  златотворного  порошка,  это
отправная точка феномена, который превратит все в чистое золото.
   Некоторое время он молчал, погруженный в свои мысли.
   - После многолетних поисков я имею право, как  мне  кажется,  утверждать,
что достиг некоторых результатов. Так, соединив философскую ртуть -  женское
начало - с золотом - мужским началом (только золото должно быть  листовым  и
чистым),  я  поместил  эту  смесь  в  химическую  печь,  в  "дом  премудрого
цыпленка", святая святых алхимика, которая должна быть в каждой лаборатории.
Смесь находилась  в  реторте  безукоризненно  овальной  формы,  герметически
закупоренной, чтобы ни одна  малость  вещества  не  могла  улетучиться,  эту
реторту я поставил в тазик, наполненный золой, и уже этот тазик  поместил  в
печь. И вот  под  действием  огня,  который  я  беспрерывно  поддерживал  на
определенном  уровне,  ртуть  своим  теплом  и  содержащейся  в  ней   серой
постепенно растворила золото. Через полгода у меня получился черный порошок,
который я назвал "вершинной тьмой". При помощи  этого  порошка  мне  удалось
преобразовать  поверхность  металлических  предметов  в  чистое  золото,  но
жизнетворное начало моего aurum purum <Чистое золото (лат.)> - увы! - еще не
обладало достаточной силой, и я ни разу не сумел преобразовать весь  предмет
целиком и полностью!
   - Однако, отец мой, вы, наверно, пытались укрепить это умирающее  начало?
- спросил Жоффрей де Пейрак, и в его глазах вспыхнул веселый огонек.
   - Да, и дважды, как мне кажется, я был очень близок к  цели.  Вот  как  я
действовал в первый раз: в течение двенадцати дней я настаивал в навозе соки
травы Меркурия - пролески, портулака и чистотела. Затем я дистиллировал этот
настой и получил жидкость красного цвета. Я снова поставил  ее  в  навоз.  В
жидкости появились черви, которые постепенно пожирали друг друга, и  наконец
остался один. Я откармливал его теми тремя растениями,  из  которых  выжимал
сок вначале, откармливал до тех пор, пока он не стал жирным.  Тогда  я  сжег
его, а пепел смешал с купоросным маслом  и  порошком  "вершинная  тьма".  Но
действие порошка усилилось лишь самую малость.
   - Фу! - с отвращением воскликнул шевалье де Жермонтаз.
   Анжелика в  ужасе  бросила  взгляд  на  мужа,  но  тот  слушал  монаха  с
невозмутимым видом.
   - А во второй раз? - спросил он.
   -  Во  второй  раз  во  мне   зажглась   было   великая   надежда.   Один
путешественник, потерпевший кораблекрушение в дальних краях, дал мне  земли,
на которую, как он утверждал, до него не ступала  нога  человеческая.  Ну  а
воистину девственная земля  содержит  семя  или  зародыш  металлов,  другими
словами - настоящий философский камень. Но видимо, эта горсть земли не  была
девственной, потому что я не добился того, чего хотел,  -  жалобным  голосом
закончил ученый монах.
   Теперь уже и Анжелике захотелось рассмеяться, и, чтобы  скрыть  это,  она
торопливо спросила:
   -  Жоффрей,  вы  же  как-то  рассказывали   мне,   что   тоже   потерпели
кораблекрушение и вас  выбросило  на  пустынный  туманный  остров,  покрытый
льдом?
   Монах Беше вздрогнул, глаза его вспыхнули огнем, и он  схватил  графа  де
Пейрака за плечи.
   - Вас выбросило на необитаемый остров? Я знал это, я об этом догадывался.
Значит, вы один из тех, о ком в наших книгах по герметике говорится, что они
вернулись с "обратной стороны Земли, оттуда, где  зарождается  гром,  Ветер,
град и дождь.  Там  и  будет  найден  философский  Камень,  если  хорошенько
поискать".
   - Нечто похожее на то, что вы описали, там было, - небрежным тоном бросил
граф де Пейрак. - И еще там возвышалась огненная гора среди  льдов,  которые
казались мне вечными. И не было ни  одной  живой  души.  Это  неподалеку  от
Огненной Земли. Меня спас португальский парусник.
   - За горстку этой девственной земли я бы  отдал  жизнь  и  даже  душу,  -
воскликнул Беше.
   - Увы, отец мой, должен признаться, что мне и в голову не пришло привезти
ее.
   Монах бросил на него мрачный, подозрительный взгляд, и  Анжелика  поняла,
что он не поверил графу.

***

   Светлые глаза Анжелики останавливались поочередно на этих трех  мужчинах,
стоявших перед ней в этой странной комнате, среди пробирок и  колб.  Великий
лангедокский хромой Жоффрей де  Пейрак,  прислонившись  к  кирпичной  стенке
печи, с надменной иронией смотрел на своих гостей. Он не стесняясь давал  им
понять, что не испытывает никакого  уважения  ни  к  старому  Дон-Кихоту  от
алхимии, ни к его расфранченному  Санчо  Пансо.  Рядом  с  этими  шутами  он
выглядел таким благородным, независимым, таким необычным, что у Анжелики  от
нахлынувших чувств даже сердце защемило.
   "Я его люблю, - вдруг подумала она. - Я его люблю, и мне  очень  страшно.
О, только бы они не причинили ему зла до того... До того..."
   Она боялась закончить свою мысль: "До того, как он сожмет  меня  в  своих
объятиях..."

Глава 21

   - Любовь, искусство любить, - говорил Жоффрей де Пейрак, - драгоценнейшее
качество, которым наделены мы, французы.  Я  побывал  во  многих  странах  и
видел, что это признают все. Так возрадуемся же, друзья мои, возгордимся, но
в то же время будем начеку: эта слава может  оказаться  непрочной,  если  не
придут ей на помощь утонченные чувства и умное тело.
   Он наклонил голову, и на его лице в черной бархатной  маске,  обрамленном
пышной шевелюрой, сверкнула улыбка.
   - Вот для чего собрались мы здесь, в Отеле Веселой Науки. Но  это  совсем
не означает, что я предлагаю вам окунуться в далекое прошлое. Конечно, я  не
могу не  вспомнить  нашего  магистра  в  искусстве  любви,  который  некогда
пробудил в сердцах людей это прекрасное чувство, но мы не должны отбрасывать
и то, что внесли, совершенствуя его, последующие поколения: искусство  вести
беседу, развлекать, блистать остроумием, а также и более  простые,  но  тоже
немаловажные утехи, располагающие к любви, такие, как заботы о хорошем столе
и изысканном вине.
   - О, вот это мне больше  подходит!  -  заорал  шевалье  де  Жермонтаз.  -
Чувства - это все ерунда! Я съедаю половину дикого кабана,  трех  куропаток,
полдюжины цыплят,  выпиваю  бутылку  шампанского  -  и  пошли,  красотка,  в
постель!
   -  Ну  а  если  красотка  зовется  госпожой  де  Монмор,  то  после   она
рассказывает, что в постели вы умеете оглушительно храпеть - и только!
   - Она рассказывает это? О предательница! Правда,  как-то  вечером  я  так
отяжелел...
   Дружный хохот прервал толстого шевалье, но он, добродушно снеся насмешки,
поднял серебряную крышку с одного из блюд и двумя пальцами  выхватил  оттуда
куриное крылышко.
   - У меня так - уж если я ем, то ем. Я не валю все в одну кучу, как вы,  и
не прибегаю ни к каким тонкостям там, где в них нет надобности.
   - Грубая свинья, - тихо проговорил граф де Пейрак. - С каким наслаждением
я смотрю на вас! Вы - воплощение всего, что мы вытравляем из  наших  нравов,
всего, что мы ненавидим. Смотрите, мессиры, смотрите и  вы,  любезные  дамы,
вот потомок варваров, тех самых крестоносцев, которые с благословения  своих
епископов разожгли тысячи костров между Альби, Тулузой и По. Они так яростно
завидовали этому очаровательному краю, где воспевалась любовь к  дамам,  что
испепелили его и превратили Тулузу в город  нетерпимости,  недоверия,  город
жестоких фанатиков. Мы не должны забывать, что...
   "Не надо бы ему так говорить", -  подумала  Анжелика,  потому  что,  хотя
гости и смеялись, в черных глазах некоторых из них, она  заметила,  вспыхнул
недобрый огонек. Ее всегда поражала, та неукротимая злоба, какую вызывали  у
этих  южан  события  четырехвековой  давности.  Но  крестовый  поход  против
альбигойцев был, верно, так ужасен, что  и  до  сих  пор  в  деревнях  можно
услышать, как мать пугает своих детей страшным Монфором.
   Жоффрею де Пейраку нравилось  разжигать  эту  злость,  и  не  столько  из
местнического фанатизма, сколько из ненависти к любой ограниченности ума,  к
хамству и глупости.
   Сидя на противоположном конце огромного стола, Анжелика смотрела на  мужа
- он был в бархатном темно-красном костюме, расшитом брильянтами.  Маска  на
его лице и черные кудри оттеняли белизну высокого воротника  из  фламандских
кружев, манжет и длинных подвижных пальцев, унизанных перстнями.
   Анжелика была в белом платье, и оно напоминало ей  день  свадьбы.  Как  и
сегодня, самые знатные  сеньоры  Лангедока  и  Гаскони  восседали  за  двумя
длинными банкетными столами, которые были накрыты в гостиной. Но  сегодня  в
этом блестящем обществе не было ни стариков, ни  священнослужителей.  Теперь
уже Анжелика знала в лицо каждого гостя, и  она  заметила,  что  большинство
окружавших ее в этот вечер парочек не были  законными  супругами.  Д'Андижос
был с любовницей, пылкой парижанкой, госпожа де Сожак,  жена  магистрата  из
Монпелье, нежно склонила свою темную головку на плечо какого-то  капитана  с
золотистыми усами. Несколько кавалеров, которые пришли одни, подсели  к  тем
свободомыслящим дамам, что осмелились явиться на знаменитый  Праздник  любви
без провожатых.
   Все эт