Он сказал Анжелике, чтобы она шла за ним: сейчас они откланяются и вдвоем
вернутся в замок. Раймон, не говоря уже о малышах с кормилицей, давно  дома.
На свадьбе оставался только старший сын Жослен: в этот момент он обнимал  за
талию  очень  миленькую  деревенскую  девушку.  Барон  не  стал  читать  ему
нравоучений. Он был доволен, что тщедушный  и  бледный  подросток,  держа  в
своих объятиях самое Природу, обретает хороший цвет лица и  вполне  здоровые
желания. Сам барон был куда моложе, когда впервые затащил на  сено  цветущую
пастушку из соседней деревни. Кто знает, может, эта девушка удержит  Жослена
в родном краю?
   Уверенный, что Анжелика следует  за  ним,  барон  шел  не  оглядываясь  и
раскланивался направо и налево.
   Но у его дочери были совсем иные планы. Она весь вечер обдумывала, как бы
ей  остаться   здесь   до   зари,   чтобы   присутствовать   при   церемонии
"горячительного напитка", и теперь, воспользовавшись  толчеей,  выскользнула
из толпы. Взяв в руки сабо, она побежала к последним домам деревни, где было
тихо и пустынно, потому что все, даже старухи, ушли  на  праздник.  Анжелика
увидела прислоненную  к  сараю  лестницу,  быстро  вскарабкалась  по  ней  и
очутилась на мягком душистом сене.
   Выпитое вино  и  усталость  после  танцев  давали  себя  знать,  Анжелика
зевнула.
   "Я посплю, - подумала она, - а потом пораньше проснусь и как  раз  попаду
на церемонию "горячительного напитка".
   Веки ее сомкнулись, и она погрузилась в глубокий сон.

***

   Анжелика проснулась с восхитительным  чувством  какого-то  блаженства.  В
сарае было по-прежнему темно  и  жарко.  Ночь  еще  не  кончилась,  издалека
доносился шум праздника.
   Анжелика не могла  понять,  что  с  ней  происходит.  Она  была  охвачена
какой-то  истомой,  ей  хотелось   потянуться   и   застонать.   Вдруг   она
почувствовала, как чья-то рука тихо скользнула по ее груди, потом спустилась
вдоль тела и коснулась ног. Кто-то горячо и прерывисто дышал ей в лицо.  Она
протянула руку и ощутила под пальцами жесткую материю.
   - Это ты, Валентин? - прошептала Анжелика.
   Он не ответил и придвинулся ближе.
   Винные пары и одурманивающая темнота несколько оглушили Анжелику. Она  не
испугалась. Да, это Валентин, она узнала его по тяжелому дыханию, по запаху,
даже по рукам, всегда изрезанным тростником  и  болотной  травой.  Они  были
такие шершавые, что от их прикосновения она вздрогнула.
   - Ты уже не боишься больше испортить свой красивый костюм?  -  прошептала
она наивно, но с невольным лукавством.
   Он что-то пробормотал и прижался лбом к тоненькой шейке Анжелики.
   - От тебя хорошо пахнет, - вздохнул Валентин, - ты  пахнешь,  как  цветок
дягиля.
   Он попытался ее  поцеловать,  но  ей  было  неприятно  прикосновение  его
влажных губ, и она оттолкнула его. Он схватил ее крепче и прижал к себе. Эта
неожиданная грубость окончательно пробудила  Анжелику  от  сонного  дурмана,
сознание ее прояснились.  Она  пробовала  вырваться,  встать,  но  Валентин,
задыхаясь, крепко держал ее обеими руками. Тогда она в ярости принялась бить
его кулаками по лицу.
   - Пусти меня, деревенщина, пусти! - кричала она.
   Валентин наконец разжал руки, и она, соскользнув с  сена,  спустилась  по
лестнице во двор. Она была в бешенстве и в то же время  испытывала  какую-то
непонятную  тоску...  Веселые  крики,  огни  факелов  прорезали  ночь,   они
приближались к ней.
   Фарандола!
   Девушки и юноши, держась за руки, проносились мимо нее. Анжелику увлек за
собой стремительный поток.  В  предрассветном  сумраке  фарандола  текла  по
улочкам, перепрыгивала через ограды, перекатывала  через  поля.  Опьянев  от
вина и сидра, танцующие то и  дело  спотыкались,  падали  друг  на  друга  и
хохотали. Фарандола вернулась  на  деревенскую  площадь,  перескочила  через
опрокинутые столы и скамьи. Наконец факелы погасли.
   -  Напиток!  Горячительный  напиток!  -  вдруг  раздались  требовательные
голоса, и все принялись колотить в  дверь  дома  синдика,  который  уже  лег
спать.
   - Эй, хозяин, проснись! Надо подкрепить силы молодых!
   Анжелике удалось наконец вырваться из цепочки танцующих,  и  она  увидела
странное шествие.
   Впереди, разодетые, словно королевские шуты, что  в  старину  живали  при
дворе, шли два комичных персонажа в  расшитых  мишурой  костюмах,  увешанных
колокольчиками. Следом двое мужчин несли на плечах  палку,  на  которой  был
подвешен за дужку огромный котел. Их окружали дружки с кувшинами для вина  и
кружками. За ними шествовали все жители деревни, которые  еще  держались  на
ногах; процессия получилась довольно внушительная.
   Толпа бесцеремонно ввалилась в дом молодых.
   Анжелика нашла, что они очень мило лежали рядышком на большой кровати.  У
молодой лицо  было  пунцовое.  Однако  оба  охотно  выпили  горячее  вино  с
пряностями, которое им преподнесли. Но тут один из мужчин, попьянее  других,
попытался сдернуть простыню, которой  стыдливо  прикрывались  юные  супруги.
Молодой муж ударил его  кулаком.  Завязалась  драка.  Бедняжка  новобрачная,
вцепившись в свои простыни, истошно кричала. Анжелику со всех сторон толкали
разгоряченные дракой парни, она задыхалась от тяжелого запаха вина и  потных
тел и, наверно, не устояла бы на ногах и ее затоптали бы, не  окажись  рядом
Никола, который вытащил ее из этой свалки и помог выбраться из дома.
   - Уф! - вздохнула она, очутившись на свежем воздухе. - Нет,  не  нравится
мне эта ваша церемония. Скажи, Никола, а зачем молодоженам приносят  горячее
вино?
   - Черт побери! Так надо же их подкрепить после брачной ночи!
   - Разве это так утомительно?
   - Говорят...
   Он почему-то вдруг  рассмеялся.  Глаза  у  него  блестели,  черные  кудри
спадали на загорелый лоб. Она  увидела,  что  он  тоже  пьяный,  как  и  все
остальные. Он вдруг протянул к  ней  руки  и,  пошатываясь,  подошел  совсем
близко:
   - Анжелика, знаешь, ты такая миленькая, когда говоришь об  этих  вещах...
Ты такая миленькая, Анжелика...
   Он обнял ее за шею. Она молча высвободилась и ушла.
   Над опустевшей площадью поднималось солнце. Праздник  кончился.  Анжелика
нетвердым шагом брела по дороге в замок, и ее одолевали горькие мысли.
   Ну вот, сначала Валентин, а  потом  и  Никола,  оба  они  вели  себя  так
странно. Сегодня она потеряла сразу обоих  друзей.  Анжелике  казалось,  что
детство ее кончилось, и при мысли, что ей уже больше не  бродить  со  своими
приятелями по болотам и лесам, ей захотелось плакать.
   Тут ее и встретили барон де Сансе и старый Гийом, которые отправились  на
розыски. Анжелика шла  им  навстречу  неуверенной  походкой,  в  разорванном
платье, с соломинками в растрепанных волосах.
   -  Mein  Gott!  <Бог  мой!  (нем.)>  -  воскликнул  потрясенный  Гийом  и
остановился.
   - Где вы были, Анжелика? - строго спросил барон.
   Но старый солдат, увидев, что девочка не в силах отвечать, поднял  ее  на
руки и понес в замок.
   Расстроенный этим событием, Арман де Сансе твердо решил, что он должен во
что бы то ни стало найти деньги и поскорее поместить Анжелику в монастырь.

Глава 6

   Однажды в дождливый зимний день Анжелика, сидя у окна, вдруг с изумлением
увидела  на  дороге,  ведущей  к  подъемному  мосту,   утопающую   в   грязи
многочисленную кавалькаду и подпрыгивающие на ухабах экипажи. Впереди  ехали
лакеи в расшитых желтым ливреях, за ними - кареты и повозка, судя по  всему,
с багажом, горничными и слугами.
   На землю спрыгнули форейторы, чтобы провести упряжку лошадей через  узкие
ворота. Лакеи, стоявшие на запятках первого экипажа, тоже спрыгнули на землю
и открыли лакированные дверцы, на которых красовался красный с золотом герб.
   Анжелика стремглав сбежала по башенной лестнице и очутилась на пороге как
раз в тот момент, когда во дворе какой-то разодетый сеньор,  поскользнувшись
на навозе, уронил на землю свою шляпу с пером.  Изо  всех  сил  огрев  лакея
палкой по спине, сеньор разразился проклятиями.
   Перепрыгивая  с  одного  камня  на  другой  на  носках  своих  элегантных
ботфортов, он  наконец  добрался  до  входа,  где  на  него  с  любопытством
уставились Анжелика и кто-то из ее младших братьев и сестер.
   Вслед за этим вельможей вошел подросток лет пятнадцати, одетый  столь  же
изысканно.
   - Но ради  святого  Дени,  где  же  мой  кузен?  -  воскликнул  приезжий,
оглядываясь с недовольным видом.
   Увидев Анжелику, он закричал:
   - Клянусь святым Илером, вылитый портрет  моей  кузины  де  Сансе!  Точно
такой я видел ее в Пуатье во время ее свадьбы. Вы не возражаете, детка, если
вас поцелует ваш старый дядюшка?
   Он приподнял ее и нежно поцеловал. Когда он снова  поставил  ее  на  пол,
девочка два раза чихнула, настолько резок был аромат духов, который  исходил
от одежды сеньора.
   Она потерла рукавом кончик носа и тут же мельком додумала, что сейчас  ей
досталось бы от Пюльшери, но не покраснела,  так  как  ей  не  знакомы  были
чувство стыда или смущения.
   С приветливой улыбкой она сделала реверанс  гостю,  догадавшись  наконец,
что это маркиз дю Плесси де Бельер, потом подошла поцеловать  своего  кузена
Филиппа.
   Юноша отпрянул и в ужасе взглянул на маркиза:
   - Отец, неужели я обязан поцеловать эту... хм... эту юную особу?..
   -  Конечно  же,  молокосос,  пользуйтесь  случаем,  пока  не  поздно!   -
воскликнул знатный сеньор и расхохотался.
   Подросток осторожно коснулся губами  круглых  щечек  Анжелики,  а  потом,
достав из кармана своего камзола надушенный кружевной платочек,  помахал  им
перед собой, словно отгоняя мух.
   До колен в грязи, вбежал барон Арман.
   - Маркиз дю Плесси, какая приятная неожиданность! Почему же вы не послали
гонца предупредить о вашем приезде?
   - По правде говоря, дорогой кузен, я рассчитывал проехать прямо в Плесси,
но нам не повезло - у нас под Нешо сломалась ось. Мы потеряли много времени.
Приближается ночь, и мы продрогли. А ваша усадьба  совсем  рядом,  вот  я  и
решил без церемоний попросить у вас приюта. У нас с собой есть и кровати,  и
гардеробы, только укажите нашим слугам, в каких покоях нам  разместиться.  А
мы тем временем поболтаем в свое удовольствие. Филипп, поздоровайтесь  же  с
вашим дядюшкой де Сансе и со всем очаровательным выводком его наследников.
   Не смея перечить отцу, юный щеголь покорно подошел к барону  и  низко,  с
нарочитой  церемонностью,  поскольку  его  приветствие  было   предназначено
человеку в простой деревенской одежде, склонил свою белокурую голову.  Затем
он смиренно поцеловал пухлые и грязные щечки своих кузин  и  кузенов.  После
этого снова вынул кружевной платочек и с надменным видом понюхал его.
   - Мой сын придворный комедиант, он так далек от деревни! - заявил маркиз.
- Только на одно и способен - бренчать на гитаре. Я определил  его  пажом  к
монсеньору  Мазарини,  но  боюсь,  как  бы  он  его  не  научил  там   любви
по-итальянски. Юнец и без того похож на смазливую девушку, не  правда  ли?..
Вы, конечно, знаете, что такое любовь по-итальянски?
   - Нет, - простодушно признался барон.
   - Я вам как-нибудь расскажу, когда нас не будут слышать эти невинные уши.
Но в вашей прихожей можно умереть от холода, дорогой мой. К тому же я  хотел
бы поздороваться с моей очаровательной кузиной...
   Барон сказал, что, вероятно, дамы при  виде  экипажей  поспешили  в  свои
комнаты переодеться, что же до его отца,  то  старый  барон  будет  счастлив
видеть маркиза.
   От Анжелики не ускользнул презрительный взгляд  светло-голубых,  холодных
как сталь глаз  ее  юного  кузена,  которым  он  окинул  запущенную,  темную
гостиную. Оглядев с  одинаковым  пренебрежением  вытертые  гобелены,  жалкую
кучку дров, тлевших в камине, и даже старого барона с его вышедшим  из  моды
воротником, Филипп дю Плесси перевел глаза на дверь,  и  его  светлые  брови
удивленно поползли вверх, а губы искривила насмешливая улыбка.
   В гостиную вошла госпожа де Сансе в сопровождении Ортанс и обеих тетушек.
Они, разумеется, надели свои лучшие наряды, которые, должно быть, показались
молодому щеголю смешными, так как он фыркнул в платок.
   Анжелика не спускала с него глаз, сгорая от желания вцепиться  ногтями  в
его физиономию. Уж скорее он сам смешон со своими кружевами, пышными лентами
на плечах и разрезами на рукавах камзола от подмышек до  манжет,  чтобы  все
могли видеть, из какой тончайшей материи сшита его рубашка.
   Его отец, который держался проще,  поклонился  вошедшим  дамам,  подметая
плиты пола красивым завитым пером своей шляпы.
   - Простите меня за  скромный  туалет,  кузина.  Мне  неожиданно  пришлось
просить вас о приюте на ночь. А вот мой шевалье Филипп. С тех пор как вы его
видели в последний раз, он подрос, но не стал от этого более любезным. Скоро
я куплю ему чин полковника, служба в армии пойдет ему на пользу. В наши  дни
придворные пажи понятия не имеют о галантности.
   Гостеприимная тетушка Пюльшери предложила:
   - Не желаете ли чего-нибудь выпить? Сидра или простокваши? Ведь, я  вижу,
вы приехали издалека.
   - Спасибо. Охотно выпьем капельку вина, разбавленного водой.
   - Вина у нас не осталось, - сказал барон Арман, -  но  мы  сейчас  пошлем
слугу к кюре.
   Тем временем маркиз сел и, поигрывая тростью черного  дерева,  украшенной
атласным бантом, принялся рассказывать, что он приехал прямо из Сен-Жермена,
что дороги отвратительны и что он еще раз просит извинить  его  за  скромный
наряд.
   "Интересно, как  бы  они  выглядели,  если  бы  надели  свои  праздничные
костюмы?" - подумала Анжелика.
   Старый барон,  которого  раздражали  эти  бесконечные  извинения,  тронул
концом своей палки отвороты на ботфортах гостя.
   - Судя по кружевам на ваших ботфортах и вашему воротнику, эдикт, изданный
монсеньером кардиналом в 1633 году, запрещающий всякие  бантики-финтифлюшки,
совсем забыт, - сказал он.
   - Увы, - вздохнул маркиз,  -  еще  не  совсем.  Регентша  бедна  и  ведет
аскетический образ  жизни.  И  вот  нам,  нескольким  вельможам,  приходится
буквально разоряться, чтобы придать хоть немного блеска этому благочестивому
двору. Монсеньор Мазарини любит роскошь, но он  носит  сутану.  У  него  все
пальцы унизаны бриллиантами, а вот если кто-нибудь из принцев  украсит  свой
камзол жалкими бантиками, он, как и его  предшественник,  кардинал  Ришелье,
мечет громы и молнии. Кружева на отворотах ботфортов... да...
   Маркиз скрестил ноги, вытянув их перед собой, и принялся разглядывать  их
так внимательно, как барон Арман обычно разглядывал своих мулов.
   - ...Мне кажется, эта мода скоро кончится, - проговорил он.  -  Некоторые
молодые щеголи стали носить ботфорты с такими широкими  отворотами,  что  их
уже не закрепишь, и они болтаются,  так  что  приходится  ходить,  расставив
ноги. Когда мода становится  неразумной,  она  проходит  сама  по  себе.  Вы
согласны со мной, дорогая племянница? - спросил он, повернувшись к Ортанс.
   Девочка   даже   покраснела    от    удовольствия,    но    ответила    с
непосредственностью и смелостью, которых трудно было ожидать от подростка.
   - О, мне кажется, дядюшка, что мода, пока она существует, всегда разумна.
Но в данном случае я, право, не могу  судить,  ведь  я  впервые  вижу  такие
сапоги, как ваши. Вы наверняка самый модный из всех наших родственников.
   - Мне приятно отметить, мадемуазель, что отдаленность вашей провинции  от
столицы не помешала вам идти в ногу со временем  и  в  образе  мыслей,  и  в
вопросах этикета, да, да, этикета, потому что, знайте, в мое  время  девушка
не позволила бы себе первой сделать комплимент мужчине. А нынешнее поколение
считает, что  можно...  и,  пожалуй,  в  этом  нет  ничего  плохого,  скорее
наоборот. Как вас зовут?
   - Ортанс.
   - Вам надо приехать в Париж, Ортанс, и побывать в салонах  наших  "ученых
женщин" и "жеманниц". Филипп, сын мой,  берегитесь,  похоже,  что  здесь,  в
нашем славном краю Пуату, вам придется сразиться с сильным противником.
   - Клянусь шпагой Беарнца <Так называли Генриха IV, которым был  родом  из
Беарна.>, маркиз, - воскликнул  старый  барон,  -  хотя  я  и  знаю  немного
английский, с грехом пополам говорю на немецком и основательно  изучил  свой
родной французский язык, я абсолютно ничего не понял из того, что вы  сейчас
сказали нашим дамам.
   - Но дамы поняли, а это главное, когда речь идет  о  кружевах,  -  весело
ответил маркиз. - А что вы скажете о самих ботфортах?
   - А почему у них носы такие длинные и квадратные? - спросила Мадлон.
   - Почему? На этот вопрос вам никто  не  сможет  ответить,  маленькая  моя
племянница, но это последний крик  моды.  Кстати,  и  мода  может  оказаться
полезной! Недавно мессир де Рошфор, воспользовавшись тем,  что  принц  Конде
был весьма увлечен разговором, вбил по гвоздю в носки его  ботфортов.  Когда
принц попытался сделать шаг, оказалось, что он  пришпилен  к  полу.  А  будь
носки короче, у принца оказались бы пробитыми ступни.
   -  Сапоги  придумали  совсем  не  для  того,  чтобы   доставить   кому-то
удовольствие всаживать гвозди в чужие ноги, - проворчал старый барон. -  Все
это просто смешно.
   - Вы знаете, что король в Сен-Жермене? - спросил маркиз.
   - Нет, - ответил Арман де Саясе, - А что в этой новости необыкновенного?
   - А то, что туда его загнала Фронда, дорогой мой.
   Дамы и дети находили болтовню маркиза забавной, но оба барона,  привыкшие
к степенным разговорам крестьян, начали подумывать, уж не издевается ли  над
ними по своему обыкновению их словоохотливый родственник.
   - Фронда? Да это же детская забава !
   - Хороша детская забава! Да вы что, кузен, шутите? То, что мы  при  дворе
называем Фрондой, не что иное, как бунт парижского парламента против короля.
Вы когда-нибудь слышали что-либо подобное? Вот уже  несколько  месяцев,  как
господа   в   квадратных   шапочках   препираются   с   регентшей    и    ее
итальянцем-кардиналом... Речь идет о налогах, и, хотя интересы  этих  господ
никак не затронуты,  они  возомнили  себя  защитниками  народа.  И  в  адрес
регентши сыплется упрек  за  упреком.  Она,  конечно,  в  ярости.  Ну,  а  о
волнениях, которые произошли в апреле, вы слышали?
   - Кое-что.
   - Они были вызваны арестом советника Брусселя. Однажды утром  по  приказу
регентши его арестовали как раз в тот момент, когда он принял  слабительное.
Крики служанки всполошили чернь, и Коменж, полковник королевской гвардии, не
стал дожидаться, пока старик оденется, а поволок  его  прямо  в  халате,  по
дороге то и дело меняя кареты. Не без труда  удалось  ему  выполнить  приказ
королевы. Позже он мне признался, что эта скачка  сквозь  толпы  бунтовщиков
была бы даже забавной, если бы он умыкал какую-нибудь хорошенькую девицу,  а
не заплаканного старика, который не понимал, что происходит.  И  вот  чернь,
которую полковник сумел обвести вокруг пальца, начала  перегораживать  улицы
баррикадами. Народ обожает эту игру, она помогает ему излить свой гнев.
   -  А  как  же  королева  и  маленький  король?  -  встревожено   спросила
чувствительная тетушка Пюльшери.
   - Что вам сказать? Сначала она весьма высокомерно встретила  этих  господ
из парламента, но потом пошла на уступки.  С  тех  пор  они  уже  много  раз
ссорились и мерились. Право, эти последние месяцы  Париж  бурлит  страстями,
словно ведьмин котел. Париж - прелестный город, ничего не  скажешь,  но  его
заполонили всякие оборванцы и прочий  сброд,  от  которых  избавиться  можно
только одним способом: собрать всех в кучу и сжечь, как отбросы.
   Я уж не говорю о всяких там памфлетистах и  голодранцах-рифмоплетах,  чьи
перья жалят посильнее пчелы. Париж наводнен пасквилями в стихах и в прозе, и
все они кричат одно и то же: "Долой Мазарини!  Долой  Мазарини!"  Их  так  и
называют - "мазаринады". Королева обнаруживает "мазаринады" даже  у  себя  в
постели, а ведь ничто так не способствует бессоннице и не портит цвет  лица,
к