свою
мавританскую гриву, она по-прежнему черна, как ночь. Всего  несколько  седых
волосков.
   - Ими я обязан вам.
   - Неужели?
   Сквозь рассветный полумрак  он  увидел,  как  ее  губы  тронула  грустная
улыбка. Он подумал: "Моя  единственная  боль..,  моя  единственная  любовь".
Раньше ее губы не казались столь выразительными и живыми, и  в  их  игре  не
было такого очарования.
   - Да, я страдал.., из-за вас.., ну как,  теперь  вы  довольны,  маленькая
людоедка?
   Как она прекрасна! Еще прекраснее, чем прежде,  ибо  жизнь  наполнила  ее
красоту редким человеческим теплом. Он отдохнет на ее груди. В  ее  объятиях
он забудет все.
   Он взял ее тяжелые, с перламутровым отливом волосы, скрутил их и  обмотал
вокруг своей шеи. Уста их снова слились в жарком, неистовом поцелуе  -  и  в
этот миг утреннюю тишину разорвал мушкетный выстрел.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

МЯТЕЖ

Глава 1

   Грохот выстрела живо  напомнил  Анжелике  сцены  из  прошлого:  нападение
королевской полиции и драгунов. В глазах у нее потемнело.
   С ужасом она смотрела,  как  соскочивший  с  постели  Жоффрей  де  Пейрак
натягивает ботфорты, надевает камзол из черной кожи.
   - Вставайте скорее, - поторопил он ее.
   - Что происходит? - спросила Анжелика.
   Она подумала, что их атаковал пиратский корабль. Взяв себя  в  руки,  она
схватила брошенную ей мужем одежду  и  принялась  без  обычной  тщательности
облачаться в нее. Только она застегнула спереди платье, как стеклянная дверь
каюты содрогнулась от глухого удара.
   - Откройте! - прозвучал хриплый голос.
   Едва граф отодвинул защелку, как чье-то грузное тело повалилось на него и
тут же рухнуло на ковер. На спине упавшего сразу расплылось  большое  темное
пятно. Рескатор повернул его лицом вверх.
   - Язон!..
   Капитан открыл глаза и прошептал:
   - Пассажиры.., напали на меня.., в тумане.., захватили верхнюю палубу...
   Тяжелые клубы густого белого тумана  проникали  даже  в  каюту.  Анжелика
увидела в двери знакомый силуэт. На пороге стоял Габриэль Берн  с  дымящимся
пистолетом в руке. Реакция Рескатора была мгновенной.
   "Нет!" - хотела крикнуть Анжелика, но не успела: какая-то сила бросила ее
вперед и она повисла на  руке  мужа.  Пуля  Жоффрея  де  Пейрака  впилась  в
позолоченную обшивку над дверью.
   - Дура! - пробормотал Рескатор сквозь сжатые зубы, но не оттолкнул ее. Он
знал,  что  перезарядить  пистолет  ему  уже  не  удастся.  Теперь  Анжелика
прикрывала его своим телом, как щитом.
   Уступив  в  проворстве  своему  противнику  и  не  выстрелив,  мэтр  Берн
колебался,  лицо  его  конвульсивно  подергивалось:   теперь   покончить   с
ненавистным ему человеком он мог, только ранив, а то и убив Анжелику.
   В каюту вошли Маниго, Каррер, Мерсело и несколько их сообщников из  числа
матросов-испанцев.
   - Так вот, граф, - с усмешкой сказал  судовладелец,  -  теперь  наш  ход.
Признайтесь,  вы  не  ожидали  такого  подвоха  от  презренных   эмигрантов,
превращенных в живой товар алчного  авантюриста?  "Смотрите,  бодрствуйте  и
молитесь, ибо не знаете, когда наступит  это  время",  сказано  в  священном
Писании.  Но  вы  позволили  Далиле  усыпить   вашу   бдительность,   и   мы
воспользовались этой возможностью, которую ждали уже давно. Соизвольте сдать
оружие, граф.
   Отстранив Анжелику, застывшую между ними, как каменное изваяние, Рескатор
протянул Маниго свой пистолет, который тот заткнул себе за пояс.  Ларошельцы
и их сообщники  захватили  много  оружия  и  получили  явное  превосходство.
Хозяину "Голдсборо" было ясно,  что  любая  попытка  к  сопротивлению  будет
стоить ему жизни. С подчеркнутым спокойствием он оправил  жабо  и  кружевные
манжеты рубашки.
   Протестанты  презрительно  разглядывали  роскошную   каюту   закоренелого
грешника, его восточное ложе в красноречивом беспорядке. Но Анжелике было не
до их суждений по поводу  ее  нравственности.  Случившееся  превзошло  самые
худшие опасения. У нее на  глазах  граф  де  Пейрак  и  мэтр  Берн  чуть  не
застрелили друг друга. Но особенно ее ошеломило вероломство гугенотов.
   - Что вы наделали, друзья мои? - тихо сказала она.
   Протестанты были готовы противостоять возмущению Анжелики  и  ее  гневным
укорам, но сейчас, ощущая на себе ее взгляд, они на мгновение  усомнились  в
правоте своей затеи, почувствовали, что они что-то недопонимают.
   В стоявшей перед ними паре, в этом мужчине со странным незнакомым  лицом,
которое они впервые увидели без  маски,  и  в  этой  женщине,  как  бы  тоже
незнакомой в ее новом наряде, они улавливали какой-то нерушимый союз,  нечто
совсем иное, нежели та плотская связь, за которую их осуждали.
   С открытыми плечами в обрамлении венецианских кружев, на  которые  лунной
россыпью падали ее пышные волосы, Анжелика переставала быть для  них  просто
другом и становилась  знатной  дамой,  которую  Габриэль  Берн  инстинктивно
угадал под обличьем служанки. Она стояла перед Рескатором, как  перед  своим
повелителем. Исполненные  гордости  и  презрения,  они  были  людьми  другой
породы...  Протестантам  внезапно  почудилось,  что   они   стали   жертвами
заблуждения,  за  которое   могут   жестоко   поплатиться.   Краткая   речь,
заготовленная Маниго, вдруг вылетела у него из памяти. Он заранее предвкушал
свое торжество над загадочным и высокомерным Рескатором, но теперь  все  его
ликование сникло. Тем не менее Маниго первым пришел в себя.
   - Мы защищаемся, - твердо сказал он. - Мы  считаем  своим  долгом,  граф,
принять все меры к тому, чтобы  избежать  тяжелой  участи,  которую  вы  нам
уготовали. Госпожа Анжелика невольно помогла нам, усыпив вашу бдительность.
   - Не надо иронизировать, господин Маниго, - строго  сказала  Анжелика.  -
Ваш поступок основан на крайне поверхностных суждениях, и вы еще пожалеете о
нем, узнав истину. Пока вы не восприимчивы к ее голосу, но  я  надеюсь,  что
здравый смысл скоро вернется к вам  и  вы  поймете  всю  неразумность  ваших
действий.
   Воздействовать  на  этих   ожесточившихся   людей   можно   было   только
спокойствием и самообладанием.  Анжелика  ощущала  их  готовность  пойти  на
убийство ради укрепления своего шаткого преимущества. Один жест, одно  слово
- и может произойти непоправимое.
   Продолжая загораживать собою Жоффрея де Пейрака, она  была  уверена,  что
мятежники не осмелятся выстрелить в нее, свою спасительницу...
   Они и впрямь колебались.
   -  Отодвиньтесь  в  сторону,  госпожа  Анжелика,   -   произнес   наконец
судовладелец. - Вы должны понимать, что сопротивление бесполезно. Отныне  на
борту распоряжаюсь я, а не тот, кого вы с необъяснимым  упорством  защищаете
от своих друзей, как вы сами еще недавно называли нас.
   - Что вы собираетесь с ним делать?
   - Взять его под стражу.
   - Но вы не вправе убивать его без суда, не доказав  его  виновности.  Это
было бы самой низкой подлостью! Бог покарает вас!
   - У нас нет намерения убивать его, - с трудом выдавил из себя Маниго.
   Увы, ей было ясно, что их главная цель - расправиться с ним, что  без  ее
вмешательства он бы лежал сейчас рядом с Язоном. На лице  Анжелики  выступил
холодный пот.
   Несколько минут прошло в тягостном ожидании...  Подавив  страх,  Анжелика
повернулась к  мужу.  Ей  не  терпелось  выяснить,  какова  его  реакция  на
унизительную и опасную ситуацию, в  которой  он  оказался.  И  вдруг  она  с
содроганием обнаружила, что на губах благородного авантюриста играет все  та
же загадочная улыбка, с какой он всегда встречал свору недругов,  пытающихся
его уничтожить.
   В этом удивительном человеке есть  что-то  такое,  отчего  другие  всегда
будут стремиться его погубить. Напрасны ее  старания  защитить  его,  всегда
следовать за ним. Он не нуждался ни в ком, он безразличен и к смерти, и даже
к ней самой, обретенной столь недавно.
   - Разве вы не  видите,  что  они  захватили  ваш  корабль?  -  возмущенно
спросила Анжелика.
   - А это еще надо доказать, - произнес он с насмешкой.
   - Да будет вам известно, господин граф, - вмешался Маниго, - что  большая
часть вашего экипажа сидит в  трюме  и  не  может  выручить  вас.  Мои  люди
охраняют с оружием все люки. Каждый,  кто  попытается  высунуть  нос,  будет
застрелен  без  всякой  жалости.  Что  же  касается  ваших   вахтенных,   то
большинство из них уже давно перешли на нашу сторону в надежде избавиться от
тирании своего алчного хозяина.
   - От души благодарю вас, - сказал Рескатор.
   Он перевел взгляд на матросов-испанцев, которые, как  волки,  рыскали  по
каюте, ошалев от ее богатства, и начинали потихоньку прикарманивать  золотые
безделушки.
   -  А  ведь  Язон  предупреждал  меня,  -  сказал  Рескатор.  -  Мы  очень
неразборчиво провели  последнюю  вербовку.  Правильно  говорят,  что  ошибки
обходятся дороже, чем преступления...
   Он посмотрел на тело Язона и темные пятна крови  на  ярком  ворсе  ковра.
Лицо Рескатора посуровело, веки чуть опустились, прикрыв  сверкающие  черные
глаза.
   - Вы убили моего помощника. Он был мне другом целых десять лет...
   - Мы убили только тех, кто оказал сопротивление. Я уже  сказал  вам,  что
таких немного. Все остальные перешли на нашу сторону.
   -  Надеюсь,  у  вас  не  будет  излишних  трудностей   с   блистательными
новобранцами, которых мы  подобрали  из  подонков  Кадикса  и  Лиссабона,  -
усмехнулся Жоффрей де Пейрак и властно крикнул одному из бунтовщиков:
   - Мануэло!
   Тот мгновенно вскочил, и Рескатор  что-то  скомандовал  ему  по-испански.
Испуганный матрос поспешил подать ему плащ.
   Набросив его, граф с решительным видом направился  к  двери.  Протестанты
немедленно окружили его. Теперь им было ясно, что  вопреки  всему  авторитет
Жоффрея де Пейрака среди членов экипажа нисколько не пострадал.
   Маниго приставил ему к спине свой пистолет.
   - Не пугайте нас, сударь. Мы еще не решили, как поступить с вами, но вы в
наших руках. Надеяться на побег бесполезно.
   - Я не настолько наивен, чтобы не понимать этого. Мне надо только оценить
обстановку своими глазами.
   Под дулами пистолетов и мушкетов он поднялся на мостик и  облокотился  на
резные поручни, частично поврежденные во время бури.
   Взору Жоффрея де Пейрака открылась ужасающая картина погрома,  учиненного
на корабле. Свисали лохмотья разорванных  парусов.  Упавшие  реи,  опутанные
такелажем обломки фок-мачты придавали славному "Голдсборо" облик  развалины,
непоправимо изуродованной штормом.
   Ущерб от  бури  усугублялся  последствиями  недолгой,  яростной  схватки.
Матросы без церемоний бросали за борт трупы  убитых,  которыми  была  усеяна
палуба.
   - Теперь вижу, - холодно проговорил Рескатор.
   Он  поднял  голову.  Между  двух  уцелевших  мачт  уже  орудовала  новая,
малочисленная, но активная команда, стараясь закрепить  и  починить  паруса,
распутать и заменить такелаж. Несколько юношей-протестантов осваивали работу
марсовых. Дело шло медленно, но утихомирившееся море, ставшее ласковым,  как
кошечка, полностью благоприятствовало обучению новичков.
   На палубе граф увидел Ле Галля с капитанским рупором в руках.  Это  он  в
утреннем  тумане  подкрался   к   Язону,   нанес   ему   смертельную   рану.
Лоцман-бретонец  был  наиболее  опытным  мореходом.   Маниго   доверил   ему
управление кораблем, а у штурвала поставил Бреажа.
   В целом все ларошельцы были  более  или  менее  причастны  к  морю  и  не
чувствовали себя не в своей тарелке  даже  на  таком  большом  корабле,  как
"Голдсборо". С помощью двадцати присоединившихся к ним испанцев  они  вполне
могли  справиться  со  знакомым  делом  при  условии,  что  никто  не  будет
лодырничать и что...
   Повернувшись к пассажирам, Рескатор с улыбкой сказал:
   - Прекрасная работа, господа. Признаю, что все сделано весьма  лихо.  Для
осуществления ваших пиратских планов  вы  воспользовались  тем,  что,  кроме
вахтенных, все мои люди, изнуренные ночной борьбой  за  спасение  корабля  и
ваших жизней, пошли отдохнуть.
   От такого оскорбления красное лицо Маниго стало багровым.
   - Пиратских?! По-моему, вы перепутали нашу роль со своей.
   - А как прикажете называть захват чужого имущества, в данном случае моего
корабля?
   - Корабля, отобранного у других! Ведь вы живете разбоем...
   - Как вы категоричны в суждениях, господа религиозные фанатики. Плывите в
Бостон, и там вы узнаете,  что  "Голдсборо"  построен  по  моему  проекту  и
оплачен звонкими экю.
   - Готов держать пари, что у этих экю сомнительный источник.
   - А кто посмеет похвастать  безупречным  происхождением  золота  в  своем
кошельке? Вот вы, например, господин Маниго.  Разве  состояние,  которое  вы
унаследовали от ваших благочестивых  предков  -  ларошельских  корсаров  или
купцов, не омыто слезами и кровью тысяч черных рабов, которых вы покупали  и
продолжаете покупать на берегах Гвинеи, а затем перепродаете в Америке?
   Непринужденно опершись о поручни, он рассуждал с улыбкой на лице,  словно
вел светскую беседу, а не стоял под прицелом мушкетов.
   - Причем здесь это? - недоуменно  спросил  Маниго.  -  Не  я  же  выдумал
рабство. На рабов в Америке спрос, вот я и поставляю их.
   Рескатор разразился таким резким и оскорбительным  смехом,  что  Анжелика
прижала к ушам ладони. Боясь, что Маниго ответит на провокацию выстрелом  из
пистолета, она была готова броситься между ними,  но  ничего  не  произошло.
Протестанты  стояли,  как  загипнотизированные.  Анжелика  почти   физически
ощущала силу, исходившую от этого человека,  ту  невидимую  власть,  которая
заставила бунтовщиков забыть о том, где они находятся и зачем сюда пришли.
   - О,  непоколебимая  совесть  праведников,  -  продолжил  граф,  перестав
смеяться. - Тот, кто убежден в своей исключительности, вряд ли  усомнится  в
обоснованности  своих  действий.  Но  оставим  это,  -  он  махнул  рукой  с
беспечностью истинного вельможи. - Только чистая совесть -  залог  праведных
дел. Если у вас нет грабительских  планов,  чем  можете  вы  оправдать  свое
намерение лишить меня не только собственности, но и жизни?
   - Тем, что вы и не помышляете доставить нас к цели нашего путешествия - в
Санто-Доминго.
   Рескатор не ответил. Его горящие  черные  глаза  не  отрывались  от  лица
судовладельца. Победа будет за тем, кто первый заставит противника  опустить
глаза.
   - Значит, вы не отрицаете, - торжествующе продолжал Маниго. - По счастью,
мы своевременно разгадали ваши замыслы. Вы собирались продать нас.
   - Ну, коль скоро работорговля есть честный и  хороший  способ  заработать
деньги... Но вы ошибаетесь. У меня и в мыслях не  было  вас  продавать.  Это
меня не интересует. Не знаю, чем владеете вы на Санто-Доминго,  но  то,  чем
владею я, превосходит все богатства этого маленького острова. И, разумеется,
меня прельстила отнюдь не выручка за протестантские шкуры. Вы и  ваши  семьи
стали для меня такой обузой, что я  готов  заплатить  любую  цену,  лишь  бы
избавиться от всех вас.  Вы  завышаете  свою  реальную  рыночную  стоимость,
господин Маниго, несмотря на весь ваш опыт продавца живого товара...
   - Довольно! - с яростью вскричал Маниго. - Мы проявляем излишнюю доброту,
слушая ваши разглагольствования. Но дерзость вас не спасет. Мы защищаем свои
жизни, которыми вы до сих пор распоряжались. И за то  зло,  которое  вы  нам
причинили...
   - Какое зло?
   Стоя со скрещенными на груди руками, граф де  Пейрак  смерил  каждого  из
присутствующих таким суровым и пронзительным взглядом, что все онемели.
   - Разве зло, которое я вам  причинил,  больше  того,  которое  несли  вам
королевские драгуны, преследовавшие вас с  саблями  наголо?  У  вас  слишком
короткая, а вернее, неблагодарная память, господа.
   Снова засмеявшись, он продолжил:
   - О, не смотрите  на  меня  так,  словно  мне  невдомек,  что  вы  сейчас
переживаете. Я все прекрасно понимаю! Да, я действительно причинил вам  зло.
Только вот состоит оно в том, что я столкнул вас с людьми,  не  похожими  на
вас. Носители зла вдруг стали делать вам добро.
   Люди всегда боятся того, чего не могут понять. Как и  почему  мои  мавры,
эти  развратники  и  нечестивцы,  враги   Христа,   и   другие   мои   люди,
средиземноморские бродяги и богохульники, как это они добровольно делились с
вами галетами, отдавали вашим детям свежие фрукты и  овощи,  предназначенные
членам экипажа для предупреждения цинги? А те двое раненых в трюме,  которые
пострадали под Ла-Рошелью? Вы  так  и  не  решились  осчастливить  их  своей
дружбой,  считая  их  "скверными".  Вы  лишь  позволили  им   стать   вашими
сообщниками,  подобно  тому,  как  вы  снисходили  до  общения  с  арабскими
работорговцами, которые перепродавали вам негров, насильственно  захваченных
в самом сердце Африки, в  местах,  где,  в  отличие  от  вас,  мне  довелось
побывать. Впрочем, речь сейчас о другом.
   - Прекратите попрекать меня этими рабами! -  взорвался  Маниго.  -  Право
слово, вы вроде как считаете меня  соучастником  какого-то  преступления.  А
потом, разве это не благо для самих язычников, когда им помогают  расстаться
с их идолами и пороками и открывают возможность  познать  истинного  Бога  и
радость честного труда?
   Этот  довод  застал  Жоффрея  де  Пейрака  врасплох.  Взявшись  рукой  за
подбородок, он некоторое время размышлял, покачивая головой.
   - Я признаю, что ваша точка зрения имеет право на существование, хотя, на
мой взгляд, она основана на богословской софистике. Лично  мне  она  внушает
отвращение. Может быть потому, что мне самому пришлось носить кандалы.
   Он отвернул кружевные манжеты и показал  загорелые  запястья,  изрезанные
глубокими шрамами.
   Не было ли это ошибкой  с  его  стороны?  Протестанты,  слушавшие  его  в
некотором замешательстве, пришли в себя, и лица их вновь  обрели  осуждающее
выражение.
   - Да, - продолжал Рескатор, словно смакуя эффект своего признания. - И я,
и почти все члены моей команды были закованы в кандалы.  Вот  почему  мы  не
любим работорговцев.
   - Каторжник! - бросил Маниго. - И вы еще хотели, чтобы мы  верили  вам  и
вашим соратникам по галере?
   - Разве плавание на королевских галерах так ух позорно в наш век?  Вместе
со мной в Марселе отбывали каторгу люди, единственным преступлением  которых
была приверженность к кальвинизму.
   - Это совсем другое дело. Они страдали за веру.
   - А по какому праву вы судите меня, ничего не  зная  про  вынесенный  мне
несправедливый приговор?!
   Мерсело язвительно засмеялся.
   - Вы скоро заставите нас поверить, что марсельская тюрьма  и  королевские
галеры заполнены не убийцами, бандитами и разбойниками с большой дороги, что
совершенно естественно, а ни в чем не повинными людьми.
   - Кто знает? Может быть, это вполне соответствовало бы нормам приходящего
в упадок Старого Света. Увы, "есть зло, которое я видел под солнцем,  -  это
как бы погрешность, происходящая от властелина: невежество  поставляется  на
большой высоте, а богатые сидят низко. Видел я рабов  на  конях,  и  князей,
ходящих, подобно рабам, пешком". Это  ведь  строки  из  священного  Писания,
господа.
   Жестом пророка он театрально воздел вверх свой перст, и тут Анжелика  все
поняла.
   Рескатор разыгрывал комедию. Ведя этот  более  чем  странный  диалог,  он
отнюдь не стремился объясниться со своими противниками или же склонить их на
свою сторону в иллюзорной  надежде  привести  их  к  признанию  заблуждений.
Анжелика понимала, что это было бы бесполезно, и с некоторой досадой следила
за этим словесным турниром, казавшимся  ей  совершенно  неуместным  в  такой
момент.  Зная,  как  протестанты  любят  схоластические   дебаты,   он   под
благоприятным предлогом  втянул  их  в  спор  о  совести.  Все  его  сложные
аргументы и странные вопросы просто отвлекали их внимание.
   "Он пытается выиграть время, - сказала она себе, - но на что он надеется,
чего ждет? Все преданные ему люди заперты в  трюме,  любой,  кто  попытается
выбраться, будет безжалостн