ринимаю свое наказание за эти
греховные мысли, нигде не находя покоя, даже в молитве, даже в покаянии...
  - Почему вы больше не вышли замуж? Не сомневаюсь, у вас не было
недостатка в самых лестных предложениях. Амбруазина резко выпрямилась.
  - Мне выйти замуж?! Как вы можете задавать такие вопросы?! Ах, как
жестоки счастливые женщины в своем неведении. Выйти замуж?! Чтобы снова
стать добычей мужчины? Нет, я никогда не смогу... Я заболеваю от одной
мысли о том, что до меня будет дотрагиваться какой-то мужчина!
  Амбруазина склонила голову, и водопад волос наполовину скрыл ее
тонкий профиль танагрской статуэтки. Ее щеки окрасились румянцем волнения,
на обнаженную руку лег золотистый отблеск солнца. Амбруазина медленно,
меланхолично провела пальцем по своей руке.
  - И ведь я красива.., разве не так? Кто же излечит меня от ужасной
болезни: боязни любви...
  Не было светской маски, пропали манеры, что так тщательно
вырабатывались для жизни при дворе и в ученом кругу.
  Непросто излечить такую болезнь. И как помочь этой бесцельно
мятущейся натуре, как вернуть ее покалеченную женственность? В этом мог бы
помочь священник, но перед священником Амбруазина по давно приобретенной
привычке играла свою обычную роль и не показывала истинного лица.
  Анжелике казалось, что только ей Амбруазина раскрыла свои глубокие
душевные раны.
  Она что-то долго говорила герцогине, стараясь вселить в нее вкус и
доверие к жизни, пробудить ее интерес к высоким целям, и в конце концов
напомнила о милосердии Божием, о его любви ко всем земным созданиям.
Амбруазина молчала и, казалось, не слушала, но вскоре у Анжелики появилось
ощущение, что ей удалось немного ее утешить.
  - Вы так добры, - прошептала герцогиня, - по-детски порывисто обнимая
Анжелику. - Никогда еще я не встречала к себе такого сострадания, как у
вас.
  Она закрыла глаза и словно забылась целительным, спокойным сном.
Анжелика не стала ее тревожить. Ей стало грустно от услышанных признаний.
Она смотрела вдаль, мечтая увидеть парус корабля, на котором вернулся бы
Жоффрей. Она думала о нем со страстью: "Ты моя любовь. Ты не разочаровал
меня. Ты не причинил мне зла. Ты открыл мне дверь в прекрасный мир".
  Анжелика погрузилась в воспоминания о далеком времени, проведенном в
Тулузе. Ей было всего семнадцать, и тридцать лет тулузского вельможи
казались ей порогом старости, ее страшил опыт, который читался на его
ироничном лице, покрытом шрамами. Этот человек уже познал пыл страсти, и,
кто знает, не стал ли он распутником, видящим в женщине лишь объект
наслаждений... Но он сразу полюбил ее высокой, редкой любовью. И она,
отданная невинной на его ложе, не обманула его ожидания любви. Как
отблагодарить небо за такой дар?
  - О чем вы думаете? - внезапно спросила Амбруазина срывающимся
голосом, - Вернее, о ком вы думаете?
  Конечно, о НЕМ, о НЕМ.., о мужчине, которого вы любите... Вы
счастливы, а у меня нет ничего, ничего...
  В исступлении она встряхнула волосами, но внезапно успокоилась и
извинилась за свою несдержанность.
  Жара начала спадать, и женщины направились домой. Ветра по-прежнему
не было, воздух был тяжелым, густым и, казалось, прилипал к коже. Анжелике
передали, что ее спрашивал отец де Верной и что он ждет ее возле форта.
Герцогиня де Модрибур издали поприветствовала священника и пошла к дому
тетушки Анны.
  Иезуит, похоже, был поражен и несколько растерян.
  - Я считал, что госпожа де Модрибур покинула Голдсборо...
  Анжелика стала объяснять, но вышло довольно невразумительно.
  - А где королевские невесты?
  - В Порт-Руаяле.
  - Они тоже сюда вернутся? Я слышал, они собирались выходить замуж за
жителей Голдсборо.
  - А разве не вы настойчиво противились этим бракам? - удивилась
Анжелика.
  - Я? - иезуит нахмурился и принял надменный вид. - Чего ради стал бы
я вмешиваться в такое дело?
  - Но я думала... Госпожа де Модрибур мне сказала... Впрочем, может
быть, я неверно поняла ее слова?
  - Может быть.
  Иезуит бросил на Анжелику пронзительный взгляд, словно собирался
что-то сказать, но промолчал.
  - Вы хотели со мной поговорить? - спросила Анжелика. Он покачал
головой, будто отгоняя назойливые мысли, которые мучили его.
  - Да.., я хотел попрощаться. Завтра на рассвете я покидаю ваши края.
  - Вы уезжаете?
  Она удивилась и опечалилась. И снова страх, беспричинный страх поднял
свою змеиную голову.
  - Вы увидите отца д'Оржеваля?
  - Не раньше, чем через несколько недель. Но я сегодня же должен
отправить ему письмо.
  - Оно в нашу пользу?
  Священник улыбнулся немного насмешливо.
  - Так вот что вас интересует?!
  Затем он стал серьезным, даже чуть мрачным.
  - Не слишком рассчитывайте на мое заступничество, - откровенно сказал
он. - Я ненавижу еретиков, которым вы покровительствуете, это отродье
гордецов, осмелившихся исказить слова Иисуса Христа, дабы отвратить людей
от спасения души и толкнуть их на путь греха.
  - А к нам, Мэуин, к нам вы не питаете ненависти? Анжелика смотрела на
него горящими глазами, которые молили о снисхождении.
  "Ко мне.., вы не питаете ненависти?" - вопрошал ее взгляд.
  Священник снова улыбнулся и покачал головой.
  - Поймите, не могу же я в самом деле поддерживать тех, кто
покровительствует пособникам Сатаны.
  - Но вы можете сказать отцу д'Оржевалю, чтобы он оставил нас в покое.
  - Это цельный человек, для которого существуют только точные и
определенные цели.
  - Вы можете попытаться...
  Ей так хотелось, чтобы отец де Верной уступил, дал полуобещание, хоть
малую толику надежды на то, что она тронула его каменное сердце. Но он был
непреклонен.
  - В таком случае, когда вы увидите отца д'Оржеваля, спросите его кое
о чем от моего имени, - решительно попросила Анжелика. - Он не сможет мне
в этом отказать, будь я даже самым злейшим его врагом.
  - О чем же?
  - Узнайте у него секрет изготовления зеленых свечей. Никто другой не
может мне в этом помочь. Отец де Верной рассмеялся.
  - Вы неподражаемы! Хорошо, я передам отцу д'Оржевалю вашу просьбу.
  Он протянул Анжелике руку, словно скрепляя их договор. Это был жест
не иезуита, но моряка, честного компаньона, который, не желая произносить
лишних слов, жестом выражает свое глубокое чувство.
  Анжелика горячо пожала в ответ руку аристократа, которая от
корабельных снастей стала мозолистой и коричневой. В ее голове
промелькнула мысль: "Он не должен уезжать, если он уедет, то никогда.., я
его больше никогда не увижу..."
Тень от пролетающей шумной стаи птиц на миг окутала берег, и словно
легла на сердце Анжелики, и сдавила его. Она почувствовала: вот-вот должно
произойти нечто непоправимое. Будто Судьба готовилась постучаться в дверь.
Ей почудилось, что сама Судьба стоит за спиной Джека Мэуина. Ужас, который
читался в глазах Анжелики, заставил иезуита обернуться. Позади, в
нескольких шагах от него, неподвижно стоял преподобный Томас Пэтридж.
  Он был похож на тяжелое каменное изваяние. И только его налитые
кровью глаза вращались и метали молнии. Отец де Верной поморщился.
  - Добро пожаловать, пастор, - сказал он по-английски. Казалось, тот
не расслышал. Пастор был охвачен гневом, невероятным даже при его
вспыльчивом характере. Его пурпурно-лиловое, изуродованное шрамами лицо
выражало, неистовую ярость.
  - Сатанинское отродье! - наконец прорычал он, приближаясь к иезуиту.
- Добились своего! Вы оскверняете святое пристанище, нарушаете законы
гостеприимства.
  - Что вы там бормочете, старый безумец! Сами вы сатанинское отродье!
  - Лицемер! Не думайте, что вам так просто удастся отправить нас в
Квебек. Я дрался с индейцами, защищал свою паству. Я буду драться и с вами.
  Он поднял свой мощный кулак и с криком "Умри, Сатана" ударил Мэуина
прямо в лицо. Кровь хлынула из носа, потекла по губам и белым брыжам
иезуита. Пэтридж нанес ему еще один удар в живот и собирался нанести
третий, но Мэуин отскочил назад и ногой ударил противника в подбородок.
Челюсти неистового пастора с треском сомкнулись.
  - Умри и ты, Сатана! - закричала иезуит.
  И они накинулись друг на друга с безумной яростью. Один работал
кулаками, другой, избегая ударов, так стискивал противника, что трещали
кости.
  В одно мгновение вокруг дерущихся образовался круг. Все стояли, не в
силах раскрыть рта, потрясенные, не решаясь разнять соперников, одержимых
ненавистью и дикой жестокостью.
  Драка началась столь внезапно, что Анжелика не успела понять, что же
произошло. Птицы вдруг подняли в небе страшную суматоху. Их оглушительные
крики и шум крыльев заглушали звуки ударов и проклятий, стонов и
прерывистого дыхания противников, лишали дара речи сбежавшихся зрителей и
придавали этой смертельной битве зловещий, таинственный смысл.
  Когда соперники упали, не разжимая адских объятий, кое-кто решился
приблизиться, но остановился в бессилии перед бешеной жаждой уничтожения,
придававшей обоим нечеловеческие силы. Наконец Анжелика бросилась к
противникам, заклиная их успокоиться и разойтись. Но ее едва не опрокинул
пастор, который, резко подскочив, освободился от железных объятий Мэуина и
нанес ему страшный удар коленом, который пришелся сопернику в печень. У
иезуита вырвался хриплый крик.
  Словно клещами, одной рукой он схватил англичанина за плечо, а ребром
другой принялся наносить ему удары по темени. Лицо пастора почернело от
прилившей крови.
  Анжелика изо всех сил старалась перекричать адский шум, который
подняли птицы.
  - Найдите Колена Патюреля! Только он может их разнять! Скорее!
Скорее! Они же убивают друг друга!
  Она бросилась навстречу Патюрелю, уже спешившему К месту сражения.
  - Скорей, Колен, умоляю тебя! Они схватились насмерть!
  - Кто?
  - Пастор и иезуит!
  Колен устремился вперед и властно разорвал круг зевак. Но внезапно
воцарилась тишина.
  В отдалении стая чаек и бакланов опустилась на скалы, удобно
устраиваясь на выступах. Ленивая волна выкатилась на берег, нарушая тишину
своим мягким шорохом.
  В ужасе, не произнося ни слова, все взирали на два тела, безжизненно
распростертые на песке, словно сломанные куклы.
  - Он раскроил ему череп, - сказал кто-то.
  - Он разорвал ему нутро, - проговорил другой. Пастор был мертв. Его
глаза остекленели и вылезли из орбит. Его соперник еще шевелился. Анжелика
упала на колени возле отца де Вернона, приподняла восковые веки. Видит ли
он ее? Зрачки потускнели и приобрели слепой металлический оттенок.
  - Святой отец! Отец мой! Вы видите меня? Вы слышите меня?
  Он посмотрел на нее невидящим взором и произнес затухающим голосом:
  - Письмо.., д'Оржевалю... Оно не должно...
  Голос иезуита сорвался, из горла вырвался хрип, и он умер.
  Прошла долгая минута, прежде чем Колен снова наклонился над
поверженными телами.
  Анжелика пыталась объяснить дрожащим голосом:
  - Я не поняла, что произошло. Пастор появился внезапно, вне себя от
ярости, и ударил святого отца... Они всегда были врагами... Когда мы плыли
по заливу Каско, они постоянно были готовы пустить в ход кулаки...
  - Какое страшное несчастье! - произнес Колен. Он разъединил тела,
положил их рядом: оба статные, могучие, в церковных одеяних. Закрыв
умершим глаза, он попросил два платка и, взяв у женщин косынки, накрыл
распухшие лица священников.
  - Кто может прочесть заупокойную молитву над ним? - Патюрель указал
на пастора.
  Смертельно бледный пастор Бокер вышел вперед. Он прочел отрывок из
заупокойной молитвы, и присутствующие протестанты вторили ему вполголоса.
  - А над иезуитом?
  - Я, - робко проговорил молодой монах-капуцин, брат Марк, который все
еще находился в Голдсборо.
  Он волновался и путался в латинских словах, невпопад посылая крестные
знамения. Великий Джек Мэуин жалостливо улыбнулся бы, видя такое.
  - Кто из мужчин понесет тела? Из толпы вышли четверо.
  - Кто еще? Они слишком тяжелые. Восемь широкоплечих мужчин понесли
священников к их последнему пристанищу на вершине утеса.
  - Их нужно положить в одну могилу, - сказал Колен.
  Эта могила и поныне сохранилась здесь, у подножия сосны, заросшая
иван-чаем.
  О ней никто не знает. О ней давно позабыли. Но если раздвинуть мох,
то откроется серая полуразбитая плита, на которой еще не стерлись слова,
вырезанные на камне в те далекие времена по приказу здешнего губернатора:

  Здесь покоятся два священника,
Что с криком "Умри, Сатана!"
Лишили жизни друг друга.
  Да будет земля им пухом.


                                  Глава 10


  - Где ребенок? - спрашивала у всех Анжелика. - Маленький подопечный
отца де Вернона Нильс Аббиал.
  Сначала она побежала к опустевшему дому иезуита, но не найдя там
мальчика, стала искать его повсюду. Вещи отца де Вернона он, видимо, унес
с собой. Анжелике не давали покоя последние слова Джека Мэуина: "Письмо..,
д'Оржевалю... Оно не должно..." Анжелика чувствовала, что письме! имеет
чрезвычайное значение. Ее воображение разгоралось, Я одновременно росла
уверенность, что в этом письме есть ответы на все ее вопросы.
  Да, теперь она не сомневалась: иезуит все понял и сорвал покров со
всех тайн. Если бы ей удалось отыскать это письмо, она узнала бы имена
своих врагов, смогла бы избежать их козней и защитить своих близких.
  Отец де Верной несомненно хотел того же самого, когда, собрав
последние силы, произнес последние слова:
  "Письмо.., д'Оржевалю... Оно не должно..."
Что он имел в виду: оно не должно к нему попасть.., или, наоборот, не
должно потеряться...
  Анжелика попросила Колена собрать людей на поиски мальчика.
  Однако наступала ночь, и все пришлось отложить до утра.
  Бесполезно было сетовать на жестокость происшедшего.
  Со слов двух англичан из лагеря Шамплен понемногу становилась ясна
причина разыгравшейся трагедии. В лагере прошел слух, что иезуит,
сговорившись с местными папистами, графиней де Пейрак и Коленом Патюрелем,
собирался доставить англичан в Квебек в качестве пленников. Прирожденная
вспыльчивость пастора-пуританина сыграла свою роковую роль.
  На притихший Голдсборо спустились сумерки. И только сверчки и цикады,
хозяева ночи, вовсю распевали свои песни, словно бросая вызов людскому
унынию.
  Вместе с летней разноголосицей ночь несла с собой опасность и угрозу.
  Наконец Анжелика вернулась в форт. Ей было страшно опять оставаться
одной. Когда же вернется Жоффрей?
  К ее страхам добавлялась еще одна причина для тревоги: целый день она
не видела своего котенка. Не было его и здесь. Без резвого малыша дом
казался холодным и мрачным. Анжелика даже вообразила, что котенок исчез
навсегда, как и Джек Мэуин, навечно покинувший сегодня земной мир.
Отсутствие ее маленького друга делало невыносимой ее скорбь и тяжесть,
лежащую на сердце.
  Анжелика вышла на улицу, решив во что бы то ни стало найти котенка.
Она не осмелилась спросить у охранников, не встречался ли он им. После
того, что сегодня произошло, ее заботы могли показаться смешными. Между
тем для Анжелики они были чрезвычайно важны. Если котенок потерялся,
исчез, умер, для нее это будет равносильно признанию, что беда схватила их
за горло и уже не отпустит. Она должна его искать, как недавно искала
ребенка.
  Анжелика шла по улицам поселка и звала вполголоса:
  "Где ты, мой маленький? Иди сюда! Иди!" Она останавливалась перед
садовыми оградами, искала в тени заборов и деревьев. Она спустилась к
морю, осмотрела все лодки и корзины рыбаков, что были на берегу, все
камни, обнажившиеся после отлива. "Где ты, мой маленький?! Иди скорей,
прошу тебя!"
Яркая луна с золотистым нимбом освещала ей путь.
  Анжелика не могла рассказать о своих мучениях редким прохожим,
попадавшимся ей на улицах. Она думала, что, если бы Онорина была здесь,
она бы ее поняла. Держась за руки, они шли бы вместе, охваченные одним
простым неотступным желанием - найти потерявшегося друга, невинное
существо, которое делило с ними кров и, выбрав себе хозяев, беззаветно
полюбило их. Его непременно нужно найти. Он не должен исчезнуть навсегда,
и именно в такой день.
  Почти отчаявшись, Анжелика вернулась в форт, обошла его, поискала в
тени у подножья стены и внезапно остановилась. Что это, светлячки? Ей
почудилось, что возле изгороди в траве горят два золотых глаза.
  - Это ты, малыш? - прошептала Анжелика. Ничто не шелохнулось в ответ.
Но радостное предчувствие заставило сильнее забиться ее сердце. Она была
уверена - это он. Но почему он не двигается? Она подошла поближе и
наклонилась. На сей раз не оставалось никаких сомнений: на Анжелику
глядели широко раскрытые глаза котенка.
  - Это ты, - сказала она, - но что с тобой? Ты меня не узнаешь?
  Она протянула руку, дотронулась до тельца зверька, но он издал дикий
крик. Анжелика отдернула руку.
  - Что с тобой? Что с тобой? Что случилось? Она бросилась к
караульному посту.
  - Пожалуйста, дайте мне фонарь!
  Солдат снял фонарь с крюка и предложил проводить ее, но Анжелика
отказалась. Она побежала обратно, моля небеса, чтобы котенок никуда не
убежал. По счастью, он лежал на том же месте, скорчившись в зарослях
густой травы. Это был он - неподвижный, свернувшийся в клубок, словно в
раскаянии опустивший голову. При свете лампы Анжелика разглядела его
мордочку, всю в крови.
  - Что с тобой? Что случилось? Что с тобой сделали?
  Она пыталась взять его на руки, но всякий раз, когда она
дотрагивалась до зверька, он душераздирающе мяукал. Наконец Анжелике
удалось завернуть его в шаль и прижать к груди. Котенок дрожал и глухо
постанывал.
  Анжелика принесла его домой. Едва она положила его на стол, чтобы
внимательно осмотреть, в отчаянном прыжке он вырвался и попытался забиться
в угол - все животные инстинктивно ищут укромное место, чтобы встретить
там смерть. Но зверек не мог уйти далеко: он снова скорчился на полу,
уронив голову, словно собирая последние силы. Анжелика опустилась возле
него на колени.
  - Это же я, - ласково уговаривала она. - Это я, ничего не бойся, я
тебя вылечу.
  Стараясь не дотрагиваться до котенка, она стала разглядывать его
раны. Кровь текла из ноздрей. Местами у него были вырваны целые клочья
шерсти - там тоже сочилась кровь. Повсюду виднелись следы ударов.
  Анжелика осторожно взяла лапку, которую он не мог поджать под себя, и
ей показалось, что на ней виднеются следы ожогов.
  - Может быть, он наступил на кострище. Но кошкам не. страшны даже
раскаленные угли...
  Ужасное подозрение шевельнулось в ней, подобно тому как легкая зыбь
на море превращается в черную волну, готовую обрушиться на берег.
  - Его били! Кто-то умышленно бил и истязал его... Ее сердце замерло
от страха и тоски.
  - Кто это сделал? Кто?
  Анжелика в ужасе поглядела вокруг, стараясь в полутьме различить
очертания чудовища, которое невидимкой бродит среди них, сея панику,
отчаяние и смерть.


                                  Глава 11


  Вскоре Анжелика украдкой вышла из форта, прижимая к груди несчастное
умирающее существо, и направилась к дому Бернов. Она быстро шла по темным
улицам, избегая даже света луны. По счастью, дверь Бернов была не заперта.
  Семейство ужинало при свечах.
  Анжелика показалась на пороге. Видимо, у нее был необычный,
потрясенный вид. Габриэль Берн вышел из-за стола и как когда-то в
Ла-Рошели по-хозяйски участливо спросил:
  - Что с вами, дитя мое? Вам нездоровится?
  - "Они" хотели убить моего котенка, - голос Анжелики невольно
дрогнул. - "Они" били и мучили его. Теперь он умрет.
  - Но кто "они"?
  - Демоны! Демоны, которые хотят нашей гибели. Все ошеломленно
смотрели на нее.
  - Анжелика, - позвала Абигель, - подойдите ко мне. Со своей кровати
она видела все, что происходит в соседней комнате.
  - Анжелика, подойдите сюда, - мягко, но настойчиво повторила она. -
Положите вашего котенка на кровать. Дети займутся им... И присядьте возле
меня. Вы очень устали.
  Дружеским, сочувственным жестом Абигель позвала Анжелику, и та
подчинилась, словно дитя. Она оставила котенка, села на постель и без сил
припала к плечу Абигель.
  - На этот раз мы не выдержим, - жаловалась она. - Я чувствую. Зло
восторже