Сансе, старшего брата.  Престарелый  Валлон  де
Статен, исландец, приютил его в Америке. Разумеется,  встреча  произошла  не
вчера, однако Молин продолжал поиски...
   Наконец очередь дошла до последнего,  седьмого  аркана  посередине:  суд.
Здесь эта карта означала для нее неожиданность.
   Рут не могла с уверенностью сказать, ждет ли она ее в семейной жизни  или
в отношениях с другими людьми.
   - Неожиданность, - сказала она, собирая вокруг седьмого аркана все другие
карты, - соль твоей жизни.
   Вторые семь карт, также разложенные в  виде  звезды,  открывались  парой,
папы и висельника.
   Ясновидящая посерьезнела и задумалась.
   - Это благородный человек, - мягко, почти с  нежностью  проговорила  она,
несущий с собой эзотерическую истину, монах, так как висельник  противостоит
мудрецу, величайшему мудрецу.
   Затем она раскрыла еще одну пару, смерть и отшельника, и пришла в сильное
волнение. Она не решалась заговорить и,  казалось,  готова  была  отвергнуть
показания карт. Наконец с грустью произнесла:
   - Глубокое противоречие раздирает душу этого выдающегося человека.
   Открыв Дьявола и смерть, она вздрогнула.
   - Колдовские чары, сатанинские колдовские чары завладели им.
   Поспешно,  как  бы  ища  Высшей  защиты  от  неминуемой  катастрофы,  она
перевернула последнюю серединную карту.
   - Папесса! - воскликнула она.  Рут  замерла,  положив  палец  на  роковое
изображение, - сидящую женщину с папской тиарой на голове.
   - Эта женщина довела благородного человека до позора и гибели, - Добавила
она. И, подняв глаза на Анжелику, монотонно произнесла:
   - Они оба одержимы и жаждут твоей смерти.
   Воцарилось  молчание.  Анжелика  изо  всех  сил  старалась  скрыть   свое
волнение.
   Папесса? Выдающийся человек?
   Ведь речь  могла  идти  об  Амбруазине,  дьяволице,  и  ее  наставнике  и
сообщнике,  иезуите  Себастьяне  д'Оржевале,  имя  которого   старались   не
произносить во время сеанса.
   Наивная колдунья-квакерша неминуемо упала бы в обморок от ужаса, если  бы
могла увидеть тех, кого ее слова извлекли из лимба  не  такого  уж  далекого
прошлого, так как для нее, воспитанной  в  секте,  вышедшей  из  Реформации,
католический священник, иезуит, всегда был воплощением зла.
   Но что касается злодейки, папессы, Анжелика все порывалась  сказать,  что
она мертва и похоронена.
   Он же, выдающийся человек, в настоящее время лишен могущества, ибо сгинул
в ирокезских лесах.
   Она услышала, как Номи прошептала:
   - И он тоже в могиле...
   - Не разговаривай, когда я раскладываю двойную печать Давида, -  оборвала
ее Рут.
   И все же Анжелике показалось, что Номи читает ее  беспокойные  мысли  Она
понимала также, что эти слова Номи - не столько ответ ей, сколько сообщение:
"и он тоже в могиле".
   Третьи семь карт, третья звезда подводила итог предыдущим откровениям.
   Иногда она резюмировала  "тональность"  всей  жизни,  во  всяком  случае,
весьма значительного ее отрезка, а также на несколько лет вперед  предвещала
грядущее. Этот третий расклад обещал быть самым  интересным,  объясняли  они
ей, благодаря особым значениям  оставшихся  семи  арканов:  свободная  воля,
повозка,  справедливость,  сила,  умеренность,  звезды,  мир  В  какой   они
предстают последовательности? Каковы будут их сочетания?
   Один из этих символических арканов может случайно выпасть  из  комбинации
при раскладе. Тогда он будет заменен на  сумасшедшего,  либертена,  которого
кусают за пятку, - наиболее загадочный из всех  арканов,  способный  придать
иное значение всей комбинации.
   Итак,  первая  карта,   открытая   Рут,   оказалась   повозкой,   которой
противостоял странный  сумасшедший,  облаченный  в  небесно-голубые  одежды,
опоясанный золотой цепочкой, в голую пятку  которого  впился  зубами  черный
пес. Номи сдавленно вскрикнула.
   - Что это означает? - спросила Анжелика с бьющимся сердцем.
   -  Бегство!   Замешательство,   во   всяком   случае,   незапланированное
путешествие, вызванное  укусом  пса,  которое  может  означать  как  происки
непримиримого  врага,  так  и  Божью  волю,  властно  направляющую  вас   по
избранному пути.
   - ...По которому я, быть может, не хочу  идти!  -  воскликнула  Анжелика.
Довольно, Рут, - решительно заявила она,  -  я  ни  о  чем  больше  не  хочу
слышать,  ни  об  этой  повозке,  ни  о  путешествии,  ни  о   бегстве   или
замешательстве. Я хочу жить, хочу быть счастливой.
   - Но ведь в целом расклад более чем  оптимистичен.  И  это  замечательно,
заявила Рут, быстро переиначившая последнюю фразу своего пророчества.
   - Нет, я ничего не хочу знать. Я хочу думать, хочу  думать,  что  у  меня
больше нет врагов. Я всегда успею, если понадобится, оказать им отпор.
   - Просто ты Стрелец, -  подытожила  она,  словно  это  определение  могло
объяснить строптивость ее Героини.
   Это последнее отвергало слишком определенный образ  будущего,  которое  в
действительности мало ее заботило и о  котором  она  предпочла  бы  узнавать
постепенно. Ибо Стрелец - нечто глубоко укорененное в настоящем и  в  то  же
время знак того, кто нацеливает в небеса  нетерпеливую  стрелу,  исполненную
живого воображения. Проекция же  будущего,  которое  она  не  могла  целиком
охватить своим сознанием, деморализовала ее.
   Сегодня ей хотелось верить в то, что она дожила наконец до дней  прочного
и  основательного  счастья  в  стенах  Вапассу.  Хватит  с  нее  бегства   и
замешательств... Рут, видя волнение Анжелики,  ласково  накрыла  ладонью  ее
запястье.
   - Не печалься, сестра моя. Эти последние семь карт раскрывают перед  нами
лишь общий смысл твоей судьбы, в которой я не  вижу  таких  уж  неотвратимых
невзгод. Совсем напротив, ты была и останешься  победительницей.  Смею  тебя
заверить.
   Она не отрицала наличия сильного  демонического  влияния,  однако  в  тот
день, когда они сделали первый расклад, это влияние было подавлено. И что бы
ни произошло, победа ей была обеспечена, блистательная и решительная.
   - Может быть. Но я все равно  ничего  не  хочу  больше  слышать  об  этой
повозке.
   Легкое похрапывание, оркеструющее их разговор, напомнило им о присутствии
миссис Кранмер.
   - Номи, разбуди ее.
   - Нет, пока она спит, всюду царит покой.
   Они молча  смотрели  на  хозяйку  дома,  которая  продолжала  спать,  как
ребенок, издавая время от времени звуки, свидетельствовавшие о  ее  глубоком
забытьи.
   - Сон подействует на нее благотворно, - сказала Рут Саммер  с  услужливой
предупредительностью. - Она не злая, эта женщина, но полна противоречий.  Ее
осаждает множество безосновательных и безысходных страхов, которые  не  дают
ей возможности дышать. Обитатели этого дома охвачены каким-то  безумием,  за
исключением нескольких ветреных служанок,  а  также...  -  Она  помолчала  в
раздумье. - Быть может,  старого  господина?  Ибо  с  приближением  старости
мужчины ведут себя не так, как женщины. В то время как  женщины,  уязвленные
большей свободой, которой они обязаны утратой  привлекательности  и  которая
вызывает в них  желание  отомстить  за  годы  рабства  и  подчинения,  часто
становятся властными, высокомерными, резкими, то есть  злыми  и  сварливыми,
мужчины - напротив, сняв с себя латы и доспехи и  освободившись  от  суровых
ратных   обязанностей,    защиты    слабых    существ,    охотно    отдаются
снисходительности и мудрости, благодушию,  более  приятной  жизни,  прелесть
которой они не могли прежде вкусить. Терпимость и  склонность  к  созерцанию
помогают им вернуться к тихой мудрости,  которая  всегда  составляла  лучшую
часть их существа. Это случилось, как  мне  кажется,  с  патриархом  здешних
мест, бывшим, однако, очень строгим законодателем, еще  более  строгим,  чем
Уинтроп, основоположник, которого, по слухам, он изгнал из города.
   Пока она говорила, тот, о ком шла речь, появился на пороге; его  высокая,
величественная и стройная, несмотря на возраст, фигура закрывала собою почти
весь косяк двери. Стоя неподвижно на пороге,  он  напоминал  выполненный  во
весь рост портрет предка. Его выцветшие глаза смотрели на присутствовавших с
тем отстраненным, загадочным выражением, какое талантливый живописец мог  бы
придать модели для того, чтобы она с легким сердцем сохранила на  века  свой
образ в назидание потомкам: чуть-чуть улыбающийся, чуть-чуть суровый.
   Так как перед ним были четыре женщины: Анжелика с нимбом  светлых  волос,
величественно восседавшая в  своем  кресле,  Рут,  сидевшая  перед  все  еще
разложенными картами рядом с Номи, склонившей голову на ее плечо, и Агарь  у
их ног, плетущая венок; не четыре,  а  пять,  если  считать  Онорину,  рыжая
шевелюра которой пылала в углу,  и  даже  -  шесть,  если  отнести  к  вечно
женственной части рода человеческого Глориандру, имя которой было длиннее ее
жизни, - достопочтенный Сэмюэль Векстер, мужчина, приковывал к  себе  в  эту
минуту всеобщее внимание, и взгляд малышки показался ему не менее  глубоким,
чем остальные.
   Все  женщины  смотрели  на  него   -   мужчину-хозяина,   мужчину-стража,
мужчину-судью...
   "Экая малость", - подумал он, чувствуя  свою  беспомощность  перед  лицом
этой направленной на него силы. Его улыбка обозначилась отчетливей.
   Он подошел к колыбели, посмотрел на Ремона-Роже де Пейрака, единственного
в  этой  комнате,  не  считая  его,  представителя  мужской  половины   рода
человеческого,  спящего,  крошечного,  не  осознающего   этой   сомнительной
привилегии, и процитировал:
   Человек, рожденный женою, Краткодневен и пресыщен печалями:
   Как цветок, он выходит и опадает.
   Убегает, как тень, и не останавливается, И на него-то Ты  отверзаешь  очи
Твои И меня ведешь на суд с Тобою?
   - Первая часть книги Иова, глава XIV, - в один  голос  подхватили  Рут  и
Номи, собирая со стола и укладывая в сумку разноцветные карты.
   Анжелика была тронута, слыша, как  этот  старик  продекламировал  строки,
преследовавшие ее в минуты агонии охватившей малыша.
   Она попросила у патриарха извинения за то, что принимает его в  дезабилье
в своем "салоне", как тогда говорили в Париже.
   Номи придвинула к нему кресло, он опустился в него и не  выказал  особого
удивления, обнаружив в другом кресле свою спящую дочь миссис Кранмер.
   Почтенный возраст  позволял  ему  беспрепятственно  проникать  в  женские
комнаты, а удаление от дел, общественных и  религиозных,  избавляло  его  от
необходимости осуждать невинные странности, с которыми он  там  сталкивался,
ибо известно, что у женщин свои представления о проведении интимного досуга.
   Он заговорил о доброте Иисуса Христа,  испросившего  для  них  милости  и
благодати в эти последние дни.
   Анжелика никак не могла понять, на каком основании эти  люди,  бородатые,
строгие, нетерпимые, в большинстве своем ворчливые  и  невыносимые  в  быту,
присвоили себе право видеть  едва  ли  не  приятеля  в  том  Иисусе  Христе,
которого  евангелисты  изображали  приветливым  молодым  человеком,   весьма
снисходительным к грехам мира сего, мягким и нежным по отношению к  женщинам
и детям. Можно побиться об заклад, что Учитель, Господь, с которым  они,  по
их утверждению, находились в самых  чистосердечных  отношениях,  комментируя
каждое его слово так, словно часами беседовали с ним в  Иерусалимском  храме
на семинарах, словом, можно не сомневаться, что, если бы Он был жив, они  бы
никогда не приняли и не потерпели Его таким, каким Он был, и что Он  намного
раньше оказался бы прикован к позорному столбу, чем был распят на  кресте  в
ожидании виселицы. Она осмелилась сказать ему об этом.
   Сэмюэль Векстер позволил себе улыбнуться и не стал возражать. Он заметил,
что,  в  сущности,  человеческий  облик  Иисуса  Христа,  явно   сознательно
скроенный  по  общей  мерке,  достаточно  абстрактный,  чтобы   можно   было
усомниться в его исторической недостоверности, никогда его  не  интересовал,
настолько факты жизни Сына Человеческого были расплывчаты и немногочисленны,
а личность в конечном счете весьма заурядной, вылепленной по общему образцу,
чтобы удовлетворять всем вкусам,  и  ваша  правда  -  такова  в  самом  деле
особенность этого образа - нравиться прежде всего женщинам и детям.
   Его восторженное преклонение  вызывал  феномен  воплощения,  изумительная
тайна, которая сделала доступной для человека саму идею всемогущего Бога...
   Он повторял, его  ничуть  не  волновало,  что  телесная  оболочка  Христа
недостаточно рельефна. Обаяние и весомость  деяний  Христа,  сына  плотника,
лишний раз доказывала проявление Божественного в обыденном.
   - Вот именно, -  подхватила  Анжелика,  -  разве  это  желание  нравиться
женщинам и детям не доказывает, что Бог, воплотившись,  решил  сосредоточить
свое новое откровение в сердечности, то есть в любви?
   - Не будем путать сердечность и любовь, - возразил преподобный Векстер.
   - А почему бы и нет? - парировала она. - Какая разница, если  сердечность
не что иное, как мельчайшая частица, крошечный росток  того  всепроникающего
чувства,  которое  являет  собою  в  своей  всеоживляющей  сущности  любовь,
поскольку считается, что Бог - это любовь? На мой взгляд,  -  добавила  она,
видя, что он молчит, - Иисус отнюдь не был ни слабым, ни неопределенным, как
вы это только что сказали, но  человеком,  исполненным  привлекательности  и
очарования, сознательно избравшим свой облик не  только  для  напоминания  о
том, что Бог - это любовь, но и чтобы показать, что Он  сама  любезность,  и
сделать доступной тайну любви, о которой  люди  того  времени  имели  весьма
смутное представление. И разве можно утверждать.  Ваша  Честь,  что  сегодня
этот Новый Завет Христа так уж хорошо исполняется? Именно чувство, а не один
только закон?
   Преподобный Сэмюэль Векстер сдвинул густые брови и задумчиво посмотрел на
нее.
   - Я сожалею о том, что вы женщина, - прошептал он, -  и  благодарю  Бога,
что вы папистка.
   - Отчего же?
   - Потому что я могу не сокрушаться, видя, как вы в вашей женской слабости
вступаете на такой путь, который даже безнадежно впавшие в ересь  священники
вашей религии не преминули бы осудить как опасный и вредный для особы вашего
пола.
   Она кивнула.
   - Здесь вы правы, сэр. В вопросе о слабости женского ума  в  сравнении  с
мужским все пасторы всех религий и сект приходят  к  согласию,  более  того,
именно здесь возможно понимание, на  которое  полезно  было  бы  указать  на
семинарах  и  соборах,  понимание,  к  которому  отцы  церкви,   озабоченные
сближением христиан, весьма  безрезультатно  призывают.  Так  почему  же  вы
сожалеете о том, что я женщина?
   - Будучи мужчиной, вы могли бы стать, разумеется, получив соответствующую
университетскую теоретическуюподготовку, бесценным участником  теологических
диспутов в мужских колледжах.
   - Вот мы и вернулись к началу нашего спора. На  каком  основании  мужчины
присвоили себе исключительное право  выступать  от  имени  Бога?  Физическая
слабость женщины, которая в  первобытные  времена  являлась  основанием  для
разделения функций между полами, не должна бы сейчас приниматься во внимание
в вопросах, затрагивающих  сферу  духа...  В  конечном  счете  Адам  и  Ева,
обнаженные и оживленные дыханием  Бога,  пользовались  равноправием  в  саду
Эдема.
   - Адам был создан первым, - воскликнул преподобный Векстер, подняв кверху
палец.
   - Не должны ли мы присудить право первородства цветам  и  птицам  на  том
основании, что они были созданы прежде нас, людей?
   Патриарх хранил молчание, явно медля с ответом. Затем  после  длительного
молчания улыбнулся в бороду.
   - Я мог бы возразить вам, что Ева была создана из ребра  Адама,  -  факт,
предполагавший  известную  зависимость  женщины  от  мужчины,  но  тогда  вы
ответили  бы  мне,  что  Творец  пожелал  ее  слепить  из  материала   менее
вульгарного, чем глина.
   - В самом деле хорошая мысль!
   - Кроме того, указав мне на двух замечательных  близнецов,  возникших  из
семени вашего супруга и вашей  плоти,  вы  с  большим  основанием  могли  бы
утверждать, что это  обстоятельство  не  делает  их  в  ваших  глазах  менее
достойными в смысле ценности, неповторимости всякого человеческого существа,
зависимого от свободы выбора и Божьей воли, а  не  от  того  факта,  что  он
рожден земной женщиной...
   - Вы облегчаете мне поиск аргументов.
   - Которые вы, безусловно, отыскали бы сами. Впрочем... вы правы,  я  хочу
пощадить ваши силы, так как круги под вашими глазами свидетельствуют о  том,
что вы не более чем слабая женщина, - лукаво, но доброжелательно заметил он.
- Вы слишком долго спорили и  рассуждали  для  женщины,  которую  мы  совсем
недавно чуть было не предали земле. Отдыхайте.
   Встав, он  воздел,  словно  для  благословения,  свою  белую,  длинную  и
прозрачную руку, выступавшую из отороченного беличьим мехом рукава  широкого
плаща, с которым он не расставался даже в жаркие дни.
   - Хочу только, чтобы вы знали, миледи, что весьма ценю ту честь,  которая
была  оказана  моему  жилищу  вашим  присутствием  и  случившимися   в   нем
знаменательными событиями. Вы привнесли с собой изящество, живость мыслей  и
образов, которые составляют очарование Старого Света.  Ребенком  в  Лейдене,
голландском городе, я с удовольствием впитывал в  себя  богатство  прошлого,
которым был отмечен там каждый перекресток. Здесь нам не хватает корней.  Мы
все подобны вбитым в землю сваям. Я хотел бы также  проинформировать  вас  о
том, что собираюсь сказать господину де Пейраку. Если случится, что  хрупкое
равновесие, поддерживаемое вами во Французском заливе и позволяющее  народам
этих мест мирно трудиться, нарушится, и если ваши яростные  недоброжелатели,
которых господин де Пейрак удерживает за руку, вновь примутся завидовать его
могуществу, знайте,  что  губернатор  Массачусетса  и,  в  частности,  члены
Салемской консистории  всегда  рады  приютить  вас  и  ваших  близких.  Ваши
первенцы-сыновья учились в нашем Гарвардском колледже. Наша хартия оставляет
за нами право выбора друзей  и  союзников.  Ни  французский,  ни  английский
король  не  может  указывать,   как   нам   поступать;   мы   считаем   себя
свободнымгосударством, пользующимсяБожьимблаговолением.
   Уже не раз  молодые  служанки  просовывали  свои  мордашки  в  дверь,  не
осмеливаясь прервать величественного старца. Наступило время его ужина.
   Анжелика поблагодарила его, заверив, как утешительно  ей  сознавать,  что
они, будучи французскими католиками, в штатах Новой  Англии  имеют  надежных
друзей,  и  это  подтверждает  возможность  взаимопонимания  между   людьми,
движимыми доброй волей.
   Он удалился.
   - Только не дайте Бостону увлечь себя.
   Когда он  вышел,  Рут  и  Номи  помогли  Анжелике  лечь  в  постель.  Она
чувствовала себя усталой, и они удобно уложили ее на  подушки.  Она  тут  же
смежила веки.
   В разговоре с патриархом она забыла о повозке и о сумасшедшем  с  золотым
пояском и уже не находила  в  себе  раздражения,  охватившего  ее  во  время
гадания.
   Зато она вспомнила о ее заверениях относительно обнадеживающего  расклада
последних семи карт, в котором злые силы были "побеждены", а  "блистательная
и решительная победа" казалась неизбежной.
   Эта  перспектива  соединялась   с   чувством   глубокого   умиротворения,
наполнявшего ее с момента рождения детей и  их  спасения.  Случилось  нечто,
даровавшее ей победу.  Рут,  наделенная  даром  ясновидения  и  пророчества,
настолько приблизилась к истине, что Анжелика испугалась.
   Говоря о папессе и выдающемся человеке, Рут заявила: "Они оба одержимы  и
жаждут твоей смерти".
   И это было правдой! Хотя и стало уже достоянием прошлого.
   Папесса, выдающийся человек и в самом деле оказывали губительное  влияние
на новую жизнь, которую Анжелика и Жоффрей де Пейрак пытались начать,  новую
жизнь после длительной борьбы за обретение друг друга.
   Злобные происки, тайные заговоры ядовитыми  лианами  опутал