сная гармония.
   Кантор свернул свою музыкальную партитуру как прилежный ученик.
   В Квебеке он вновь получил удовольствие исполнять  религиозную  музыку  и
заниматься пением. При возмужании он сохранил дар, полученный при  рождении.
Сделавшись более низким, его голос остался верным и красивым.
   Снаружи они оказались закрыты снегом.  Он  падал  спокойно,  мягкий,  как
падающие лепестки.
   Они шли по молчаливым  улицам  Квебека.  Анжелика  не  предполагала,  что
когда-нибудь она будет шагать рядом со своим  вновь  обретенным  сыном.  Это
было неожиданно. Сегодня он брал ее за руку, так как он был выше ее.
   Завтра будут праздновать праздник Сретения, и она вспомнила, как  второго
февраля она несла его, как маленького Иисуса, по заснеженному Парижу, убегая
из грязной больницы,  где  он  родился.  Он  был  пухленький,  беленький,  с
золотистым пушком и фарфоровыми щечками, и она держала его как сокровище под
своим плащом, теплого у ее теплого тела.
   - Завтра - Сретение, - сказал он внезапно. - Мы наделаем блинов, и вы нам
расскажете сказку.
   Они зашли в замок Монтиньи, чтобы пригласить на завтра Флоримона. В  этот
день, по традиции, устраивали "прыгающие блины". Флоримон  жил  в  поместье.
Его видели редко, он все время был занят тысячами дел.
   Между другими делами он работал над картами и отчетами об  экспедиции  по
Миссисипи на юге, которая закончилась на заливе Гудзон на севере.
   Анжелика удивилась, застав в рабочем  кабинете  мадам  де  Кастель-Моржа.
Флоримон и Анн-Франсуа рассказывали ей историю их  первой  встречи  на  реке
Майами,  когда  Анн-Франсуа,  пленник  индейцев,  должен  был  подвергнуться
страшной участи. Ему несколько раз с понимающим  видом  поднимали  шевелюру,
когда вмешался Флоримон. Рассказ об  их  битве  и  бегстве  включал  в  себя
несколько эпизодов.  Их  дружба  началась  с  этого  дня.  Присутствие  жены
генерал-лейтенанта  могло  объясняться  присутствием  Анн-Франсуа,   который
совсем не покидал своего  приятеля,  но  Анжелика  подозревала,  что  Сабина
использовала любые предлоги, чтобы  пытаться  увидеть  свою  первую  любовь,
графа де Пейрака.
   Сабина смотрела на Флоримона так, как будто она  видела  в  нем  сына,  о
котором она мечтала, рожденного от любимого человека.
   "Она должна походить на женщину, которая была матерью Жоффрея", -  думала
Анжелика позже, когда все уже спали, а она задержалась в уютном салоне рядом
с фаянсовой печью.
   И она чувствовала себя  задетой  за  живое,  как  будто  другая  женщина,
имеющая права на Жоффрея, пришла требовать у нее отчета.
   Жоффрей редко говорил о своей матери. Однажды, вспоминая путешествия,  во
время  которых  он  познакомился  с  отцом  де  Мобежем,   он   сказал:   "Я
путешествовал. Моя мать в это время управляла моими поместьями под Тулузой".
   Ребенком  Жоффрея  доверили  протестантской  кормилице.  Это  было  время
религиозных войн. Во время  резни,  учиненной  католиками  в  протестантской
деревне, маленький трехлетний мальчик был выброшен из окна и ранен  в  лицо.
Крестьянин привез его в своей корзине. Он вспомнил свой приезд  в  Тулузу  и
рассказывал: "Моя мать взяла меня на руки и отнесла на  террасу  дворца,  на
солнце. Я лежал там несколько дней. И постепенно ко мне возвращались силы  и
здоровье". Маленький мальчик,  похожий  на  Флоримона,  лежащий  на  постели
наверху розового дворца, и рядом с ним высокая черноглазая женщина,  которая
постоянно своим присутствием, своими руками, своим взглядом возвращает его к
жизни с помощью солнца.
   Солнце! Солнце!
   Снаружи - очень темная ночь и треск мороза.

***

   В праздник  Сретения,  с  которым  совпадал  языческий  праздник  зимнего
солнцестояния, пекли блины, круглые, золотистые Они символизировали удачу  и
солнце, призывали его возвращение
   Их подбрасывали, держа в руке золотой луидор, и если удавалось  забросить
его на шкаф, это значило, что семья будет этот год богатой.
   Говорили также: "В Сретенье, если медведь  выходит  и  видит  свою  тень,
сорок дней будет идти снег"
   По этой пословице солнце в этот день было плохим знаком,  оно  обманывало
спящего  медведя  и  вызывало  его  из  берлоги.  Но  это  возрождение  было
преждевременным и обманным.
   Наоборот, если буря гасила свечи, принесенные из церкви,  то  это  давало
надежду, что зима, исчерпав мстительные чувства, уйдет раньше.
   В этот год день второго февраля задал загадку.  Утром  солнце  сняло,  но
после полудня пошел обильный снег.
   Зима будет долгой или короткой.
   Во всяком случае,  говорили  люди,  не  тешившие  себя  иллюзиями,  между
короткой и длинной зимой разницы нет. Как обычно, придется шлепать по  грязи
до конца мая, а корабли придут в начале июня.
   В доме к Флоримону, Кантору и "обычным" детям - Нильсу, Марселену, Тимоти
- добавился еще армейский барабанщик, которого Анжелика пригласила, так  как
он был сиротой. Солнце еще сияло, когда они затопили печь.  Когда  два  часа
спустя они, красные и потные, подняли головы,  чтобы  полюбоваться  стопками
блинов на столе, они увидели, что молчаливый снег почти достигает окон.  Его
уровень  повышался  с  необыкновенной   скоростью,   как   в   переполненном
резервуаре. Они заметили большого белого зайца, прибежавшего из  леса.  Стоя
на задних лапках, он глодал кору дерева в месте, где начинают расти ветви.
   На  белых,  покрытых  снегом  деревьях  съежившиеся  птички  с  красными,
оранжевыми, зелеными  и  желтыми  грудками  сидели  рядом,  как  гирлянды  в
Рождество. От белизны окружающего снега в доме было светло и празднично.
   Анжелика рассказывала о празднике Сретения в Париже, когда "красные дети"
и "голубые дети",  сироты,  одетые  в  цвета  города,  продавали  весь  день
засахаренные пирожки.
   Вспоминая,  Анжелика  рассказала,  как  она  разыскивала  своих  детей  у
фермерши в Нельи и  как  ей  пришлось  угрожать  фермерше  своим  египетским
кинжалом, чтобы их забрать.
   Малютка Кантор лежал в хлеве на соломе между быком и ослом.
   - И, несмотря на это, ты был, как  всегда,  толстенький  и  пухленький  и
довольствовался тем, что сосал тряпку. Ты был ужасающе грязен.
   Маленькая служанка Жавотта кое-как кормила тебя  молоком,  украденным  во
время дойки, но тебя никто не мыл.
   - Подумаешь, большое дело! - сказал Кантор.
   Флоримон не помнил, как его скрывали в собачьей будке,  чтобы  спасти  от
побоев хозяйки, ни о Нельской башне или Новом мосте. Только о доме  "зеленой
мельницы".  Испытания  его  детства   оставили   у   него   совсем   неясные
воспоминания.
   Наоборот, когда несколько лет позднее он был  представлен  ко  двору,  он
начал свою жизнь, и, начиная с этого времени, у  него  были  только  хорошие
воспоминания, даже о последующих годах в училищах.
   При дворе он обучался быть пажом, обучился фехтованию. Потом,  когда  ему
пришлось перестать быть мотыльком в Версале, а  начать  обучение  в  мрачном
училище, он не страдал, науки заменяли ему все.
   Когда ему пришлось драться на дуэли, привлечь к себе внимание  принцев  и
короля, заняться химией, для него открылась дверь в ослепительный мир, и это
заставило забыть испытания,  из-за  которых  он,  будучи  ребенком,  не  мог
раскрыть свои способности.
   Играть важную роль, проявить себя наилучшим образом,  общаясь  с  видными
людьми,  -  это  соответствовало  его  неутолимой   активности   и   чувству
собственного достоинства.  Свойственное  ему  стремление  узнать  как  можно
больше, совершенствоваться во  всем  позволило  ему  принять  без  огорчения
резкий контраст между жизнью двора и сурового училища.
   У Кантора было иначе  и  все  происходило  наоборот.  Мечтатель,  артист,
стремящийся к спокойствию и жизненным  удобствам,  он  любил  медленно  есть
вкусные вещи, жизнь  двора  ему  совсем  не  нравилась.  Конечно,  болтливые
знатные дамы пичкали его конфетами, которые он не мог даже спокойно  съесть.
Конечно, они с Флоримоном могли устроить несколько хороших проказ, например,
когда они связали вместе ленты с правого и левого ботинка де Ронзобеля перед
тем, как он должен был поклониться королю. Конечно, он  очень  любил  аббата
Ледигьера, своего воспитателя, любил петь  перед  королевой,  но  надо  было
непрерывно торопиться,  бежать,  нести  шлейфы  тяжелых  плащей,  украшенных
вышивками, которые для  восьмилетнего  мальчика  были  достаточно  тяжелыми.
Кроме того, в большинстве случаев в Версале никогда не  было  известно,  где
будут спать и где будут  обедать.  Наконец,  мэтр  Люлли,  главный  музыкант
короля, несколько раз  заговаривал  с  ним  по  поводу  довольно  неприятной
операции для сохранения его "ангельского голоса".
   - Я знал, что я ничего  не  могу  поделать  со  всеми  этими  неприятными
вещами, - объяснял Кантор, - мне только нужно было быть терпеливым  и  ждать
случае сыграть свою партию - соединиться  с  отцом.  Я  всегда  так  считал,
кажется, даже ребенком, лежа в детской колыбели.
   Флоримон и Кантор охотно признались, что они страдали от  ревности  из-за
матери. Она принадлежала другим. Они ее никогда  не  видели.  При  ближайшем
рассмотрении это чувство происходило от ощущения непоправимой потери,  когда
ее лицо исчезло с их глаз - исчезло, как солнце. Это их  снова  погружало  в
темноту, и начиналось то,  что  Кантор  называл  "неприятности".  Непонятные
страдания и страсти грозили их хрупкому существованию. И когда  они  жили  в
маленьком домике кучера и Анжелика работала в гостинице "Красная Маска"  или
в шоколадной, их служанка Барб испытывала такой же страх, как они.
   Скрытые угрозы, тени которых исчезали как по волшебству,  когда  их  мама
вновь появлялась.
   Разговаривая, молодые люди вспоминали, что это красивое женское лицо было
связано с  их  самыми  первыми  счастливыми  воспоминаниями.  Они  вспомнили
деревянную  лошадку  Флоримона,  шкатулку  с  сокровищами,  куда   их   мать
складывала вещи из ее прошлой жизни и которую она открывала  с  таинственным
видом.
   Онорина слушала внимательно, широко открыв глаза.
   - Мама, а что было в твоей шкатулке с сокровищами?
   Анжелика  постаралась  вспомнить.  Конечно,   там   был   острый   кинжал
Родогона-египтянина, тот кинжал, которым она  угрожала  фермерше.  Там  было
перо нераскаявшегося памфлетиста, которого называли грязным поэтом и который
кончил тем, что был повешен за то,  что  слишком  много  написал  песенок  о
скандалах двора.
   Позднее там лежал изумруд персидского принца Бахтиара-Бея.
   - Мама, а что ты сделала со своей шкатулкой с сокровищами?
   Этого Анжелика не могла припомнить.
   Наступали сумерки. Снег продолжал идти. В доме только отсвет огня освещал
молодые лица, и в углу комнаты огонек - свеча Сретения, которая должна  была
гореть в этот день, свеча, которую будут весь год зажигать  в  случае  бури,
чтобы отвратить  опасность  ирокезов,  чтобы  бодрствовать  над  мертвыми  и
умирающими.
   Анжелика спросила  Флоримона  о  его  путешествии  за  море,  которое  он
предпринял, следуя своей "идее", уверенности, что там он найдет своего  отца
и Кантора, что спасло ему жизнь. Они говорили о Натаниэле де Камбур, который
уехал вместе с ним.
   Но эта близкая часть их существования нравилась им  меньше,  чем  другая,
"время шоколада", и они возвращались к нему, создавая мало-помалу  из  этого
периода  их  раннего  детства  незабываемую  волшебную  сказку,  наполненную
игрушками, сладостями, горячими  пирожками,  прогулками  летом  вдоль  Сены,
чтобы поехать в Версаль и увидеть короля, танцами обезьянки Пикколо,  смехом
и песнями, присутствием доброй Барб, которая целовала их, прижимая  к  своей
мощной груди.
   Они восстанавливали в памяти эти дни,  наполненные  дыханием  их  матери,
освещенные присутствием  ее  красоты.  Они  превращали  это  время  в  своих
воспоминаниях в райское детство, в котором она их никогда не покидала.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
САД ГУБЕРНАТОРА

   Вскоре после Сретения по  окончании  большой  мессы  господин  губернатор
решил отправиться в свой сад. "Со всеми женщинами" - как говорится в  песне.
Стояла  чудная  ясная  погода.  Был  именно  тот  период  зимы,  когда   дни
становились настолько светлыми  и  безмятежными,  что  ни  одно  облачко  не
омрачило их за три недели. Свита, поднимавшаяся от собора, прошла мимо замка
Святого Людовика и пересекла Оружейную площадь, чуть выше она достигла сада,
изображенного г-ном Монмани, вторым губернатором Новой Франции, и  в  аллеях
которого любил гулять г-н де Фронтенак, представляя  себя  Людовиком  XIV  в
Версале. При всем различии...
   Однако  что  касается  красоты  и  изящества  дам,  статности  к  живости
кавалеров, богатства их одеяний, их плащей, накидок и шуб, их муфт и  шапок,
украшенных  перьями,  их  сапог,  выполненных  по   индейским   образцам   и
придававших им  роскошный  вид,  то  двор  губернатора  стоил  двора  самого
Короля-Солнца. Мужчины благородного происхождения носили  шпаги.  Некоторые,
как  Виль  д'Аврэй,  рукой  в  перчатке  на  меху  опирались  на  трость   с
набалдашником из золота или слоновой кости.
   Дорога вилась между двумя небольшими смежными стенами  и  была  не  столь
величественна, как посыпанные песком аллеи между королевскими клумбами,  что
придавало меньше уверенности благородному шествию, но не  умаляло  избранной
им цели и приподнятого настроения.
   Таков был канадский двор.
   Также и сад губернатора, который  был  разбит  по  французскому  плану  и
сохранил известную строгость форм благодаря лабиринту из подстриженного мха.
Лабиринт этот должен был придавать саду облик Версаля в  миниатюре,  но  вся
торжественность улетучивалась при приближении к гордости Фронтенака - грядке
с капустой. Фронтенак утверждал, что запасов капусты хватает  на  всю  зиму,
ведь он приказал посадить не одну межу. С первыми морозами капусту  срезали,
переворачивали и укладывали в борозды, так она и хранилась под снегом. Время
от времени повар посылал своих помощников пополнить запасы.
   В этот февральский день почти все высшее  общество  Квебека  сопровождало
губернатора на прогулке: офицеры, советники,  дворяне  и  торговцы,  молодые
юноши и девушки, а также их родственники и даже несколько детей.
   Сначала все восхищались  прелестным  мхом,  припорошенным  снегом,  затем
размерами капустной грядки.
   - Горизонты Версаля более возбуждающи, не правда ли? - за спиной Анжелики
послышался голос де ла Ферте. Мороз сделал немного ярче красные прожилки  на
его носу. Воистину резкое северное солнце только вредило  заядлым  пьяницам,
выставляя напоказ склонность их кожи к покраснению.
   - Горизонты Версаля очень красивы, но и эти  очаровательны,  -  возразила
Анжелика, показывая на бескрайнюю  белую  пустыню,  открывавшуюся  с  высоты
утеса.
   - Фу! Дикость! Настоящее изгнание для женщины, с которой весь Версаль  не
спускал глаз.
   - Для вас это тоже изгнание, господин де  ла  Ферте.  Ведь  вы  вынуждены
скрывать свою гордыню под бесцветной маской.
   - Это временные трудности, вы это знаете. А пока суд да дело, вы могли бы
поразмышлять над моими предложениями.
   - Какими же?
   - Мы могли бы развлекаться вместе.
   - Но мне кажется, что мы уже обсудили этот вопрос.
   - Лично меня он волнует по-прежнему,
   - Вы повторяетесь, - она отошла в сторону.
   Спесь Вивонна была  не  способна  сопротивляться  атмосфере  Канады.  Она
намного уменьшилась и  потускнела;  так  неблагородный  металл  не  способен
противостоять воздействию природных сил. Лишенный почестей,  лести,  интриг,
того ореола, которым окружала его  слава  сестры  и  дружеское  расположение
короля, отстраненный от обязанностей адмирала королевских галер, которые  он
выполнял не без успеха, оставшись не у дел, перебирая в уме свои  тревоги  и
тщетно пытаясь найти в себе силы, чтобы  бороться,  он  старел.  Он  знал  с
самого начала, что он будет скучать, но чтобы он страдал! И ведь  ничего  бы
не произошло, если бы не этот печальный сюрприз" появление Анжелики!
   Без нее жизнь была бы сносной. Но она мешала ему забыть. Она пробуждала в
нем угрызения совести, и его снова начали мучить сновидения.
   Просыпаясь каждое утро, он говорил себе:  "Она  здесь,  в  городе.  Самая
красивая женщина". И этого было достаточно, чтобы маленький, скучный городок
стал средоточием любовных похождении, заставлявших его дрожать от нетерпения
и ожидания, тем сильнее выводивших его из себя, чем яснее  он  понимал,  что
ничего не произойдет между ними, ничего и никогда. Ее присутствие  было  для
него столь же бессмысленно, как вид привидения, отгороженного стеклом. После
каждой встречи с ней у него оставалось тягостное, раздражающее  чувство.  Он
повторял себе, что при следующей  встрече  он  скажет  ей  то  и  это,  что,
конечно, ранит ее, и он будет отомщен.
   Группки рассеялись по аллеям, многие отправились осматривать лабиринт  из
мха, который по указанию Фронтенака солдаты расчищали  так  часто,  как  это
было необходимо. Будучи осторожным  и  держась  в  стороне  от  ханжеских  и
набожных ушей, Виль д'Аврэй рассказывал легкомысленные истории. Рядом с  ним
г-жа де Меркувиль сообщала друзьям о своей победе: г-н Гобер  уступил  ей  и
назвал имена пленных англичан, знавших секрет  растительных  красителей  для
шерсти. Сейчас эти пленные работали в деревне Юран, но если  бы  можно  было
привезти их в город и использовать их труд и знания,  то  Канада  больше  не
нуждалась бы в тканях, импортируемых из Франции. Ну а пока можно ткать  лен,
ведь уже собран первый урожай на  берегах  Святого  Лаврентия.  Столяры  уже
работали над ткацкими  станками  по  образцу,  привезенному  из  Ониса.  Куй
железо, пока горячо... Г-н де Пейрак, г-н де Фронтенак  и  интендант  Карлон
беседовали о залежах смолы и поташа. Беранжер Тардье де ла Водьер с присущей
ей наивностью не пыталась скрыть,  что  она  сделает  все  возможное,  чтобы
покорить сердце графа де Пейрака. Ее  детская  мордашка  выглядывала  из-под
большого,  отделанного  мехом  капюшона,  но  Анжелика   с   удовлетворением
отметила, что носик очаровательной дамы слегка покраснел. Пожалуй, не  стоит
пока сообщать ей рецепт компрессов из  лимонной  мяты  и  померанца,  решила
Анжелика. Сама же она делала эти компрессы после каждой прогулки.
   Г-н де Бардань  сопровождал  г-жу  Обур  де  Лонгшон,  женщину  с  мягким
характером, воспитанную и прекрасно эрудированную.  Она  была  правой  рукой
г-жи де Меркувиль в церковном братстве "Святого Семейства".  В  ее  обществе
посланник короля, по-видимому, искал утешения, успокоительного лекарства  от
незаживающей любовной раны. Он издали холодно поприветствовал  Анжелику,  но
не подошел к ней. Шевалье де Ломени, казалось, тоже  умышленно  увильнул  от
встречи с ней, что ее немного огорчило. Поскольку все ее галантные  кавалеры
были с ней холодны, Анжелика оказалась в обществе г-на Гобер де ла  Меллуаз.
Она относилась к нему предвзято, так как знала,  что  перчатки,  которые  он
носит, выделывает из птичьей кожи знахарь из Нижнего  города.  Но  благодаря
ему она была избавлена от присутствия Вивонна.
   Два капитана-индейца, Юрон и Альгонкен, присоединились к свите, покуривая
и разглагольствуя на своем языке с г-ном де Лабиньером и бароном Модрей.
   Пиксаретт щеголял в своем красном английском одеянии с золотым шитьем,  в
шляпе с полями, украшенной плетеной тесьмой и перьями; мокасины, дополняющие
его наряд, не  мешали  ему  вышагивать  с  гордым  видом.  Никогда  еще  его
пребывание в Квебеке не было столь долгим, а прекрасные леса в  Нарангасетте
оставлены им без внимания.
   Здесь же были и старшие дочери г-жи де Меркувиль и г-жи ле Башуа. Молодые
люди - Флоримон, Анн-Франсуа, Кантор и их  друзья  -  забавлялись  тем,  что
пытались отвлечь юных дев от ухаживаний  попутчиков  герцога  де  ла  Ферте,
Мартена  д'Аржантейля  и  барона  Бессара.  Со  стороны  последнего  попытки
ухаживать и завладеть вниманием молоденьких канадских  барышень  б