еет полное  право  жить  с
высоко поднятой головой, не чувствуя себя оскорбленной, именно теперь, когда
она наконец-то вновь обрела потерянное  когда-то  высокое  положение,  а  ее
ребенок  -  свое  настоящее  имя  -  Онорина  де  Пейрак.  И   сегодня   это
незаконнорожденное дитя посещает монастырь урсулинок, она окружена друзьями.
И напрасно он взывает к ее совести, пытаясь пробудить в ней  раскаяние.  Тем
хуже для него, Барданя, если он смотрит на нее как на преступницу  и  жаждет
мщения: она-то  всегда  питала  к  нему  только  самые  искренние  дружеские
чувства. Теперь она обойдется без его дружбы.  Он  ничем  не  отличается  от
остальных мужчин, которые  любят  лишь  тех  беззащитных  женщин,  полностью
зависимых от их тирании...
   Когда она замолчала, задыхаясь от волнения, она поняла, что лишь  усилила
его страдания, доказав ему, как мало места он занимая в ее  жизни;  счастье,
что она просто не убрала его со своей дороги, как  ненавистного  врага,  как
жалкое насекомое.
   Он был бледен как полотно.
   - Любовь! - прошептал он, почти простонал. - Люди  влюбляются!  И  любят!
Любовь завоевывает  все  ваше  существо,  кажется,  что  она  пришла  к  вам
навсегда. Но однажды вы понимаете, что она уходит...  Однажды  вы  вынуждены
смириться с тем, что это был лишь свет далекой звезды, мираж... Он  коснулся
вас и исчез, даже не обратив на вас внимания.
   - Вы опять поддались  игре  вашего  воображения,  Никола  де  Бардань,  -
возразила она. - Вы прекрасно знаете, что я обратила на вас внимание... Даже
более того...
   - Уходите! - он пальцем указал ей на дверь.  Анжелика  взяла  перчатки  и
надела пальто.
   - Хорошо! Я ухожу! Я приду, когда вы будете более благоразумны.
   И она вышла. Пройдя через темный сад, она оказалась около ограды, и  взор
ее остановился на бескрайней  долине  Абрахама.  С  вершин  Мон-Кармеля  дул
свежий ветер.
   Вечерний  туман  и  багровые  облака  заката   уступили   место   строгой
торжественной ночи. Лишь одинокая луна светила на черном небосводе.
   "Бедный Никола, - думала Анжелика, шагая к дому. - Он слишком многого  от
меня хочет".
   Грусть охватила ее оттого, что она так рассердилась на него. Ничего,  она
придет завтра и уговорит его. Она сумеет доказать  ему,  что  не  собиралась
обманывать его, а тем более заставлять его страдать, используя для этого всю
хитрую злобу, в переизбытке которой он упрекал  ее.  Она  убедит  его  своей
привязанностью к нему и уважением, которое она всегда к нему испытывала.
   Анжелика перебирала в уме все  утешительные  слова,  которые  она  скажет
завтра бедному влюбленному; его всепоглощающая  страсть  волновала  ее,  она
чувствовала, что ей  его  не  хватает.  Анжелика  поднималась  по  тропинке,
которая приведет ее к подножию Мон-Кармеля, а оттуда она спустится  прямо  в
город, в сад губернатора, потом на Оружейную площадь.
   Она успела бы их заметить раньше, если бы не шла опустив  глаза.  Но  это
ничего не изменило бы в той угрожающей ее жизни ситуации; ведь она была одна
посреди пустынной долины, откуда не донесется ни звук ее голоса, ни  крик  о
помощи. Они тем временем, должно быть, забавлялись, видя, как  она  спокойно
направляется к ним, погруженная в свои мечты...
   Внезапно, подняв глаза, она увидела их на вершине холма, по которому  она
взбиралась. Три темных силуэта мужчин, освещенных лишь лунным светом.
   Расстояние между ними было слишком коротким, и она сумела распознать всех
троих. Со шпагами в руках, барон Бессар и граф де Сент-Эдм  в  сопровождении
широкоплечего лакея поджидали ее.

***

   Проклиная свое легкомыслие, Анжелика призналась  себе,  что  должна  была
предвидеть подобную ловушку.
   Покидая несколько часов назад  дом  герцога  де  Вивонна  и  встретившись
взглядом с ненавистью в глазах его статистов,  она  подумала:  "Я  подписала
себе смертный приговор!" Они проследили за ней и поджидали ее в  стороне  от
города, посреди этой пустыни, заглушающей любые ее крики.
   Ее сердце бешено забилось.
   "Он предупреждал меня, чтобы я брала с собой оружие!"
   - Убийцы! - закричала она.
   В ее голосе послышались нотки раненого зверя  и  победный  клич  индейца,
вызывающего врага на бой.
   Она повернула назад и побежала в обратном направлении.  Они  кинулись  за
ней.  Затем  произошло  то,  что  позволило   ей   немного   оторваться   от
преследователей. Она споткнулась о снежный бугорок, упала и съехала вниз  на
своем пальто, как на санях, по ледяному склону. Вставая, она испугалась, что
вывихнула лодыжку, и попыталась пройти несколько шагов. Она заметила, что  в
стане ее врагов царит некоторое замешательство, они  не  решались  проделать
такой же путь. Наконец они продолжили погоню, решив обогнуть ледяной  склон.
Анжелика собрала все силы в закричала:
   - Господин Бардань! На помощь!
   Она подобрала свои юбки руками и бросилась бежать, не отводя  взгляда  от
темного пятна впереди: дома королевского посланника.
   За своей спиной  она  слышала  глухие  шаги,  которые  были  уже  близко.
Почувствовав, что они буквально наступают ей на пятки, она резко повернулась
к ним лицом. Она противостояла им без оружия. Напрасно ока глазами  пыталась
найти хоть какой-нибудь камень, чтобы бросить в  них,  как  в  стаю  волков.
Увидев, что  она  ждет  их,  барон  Бессар  и  лакей,  прибежавшие  первыми,
остановились, задыхаясь. Они держались от нее на расстоянии нескольких шагов
и не спускали с нее глаз.
   Во взгляде барона  светилась  злобная  радость;  он  ждал,  когда  к  ним
присоединится старый Сент-Эдм, который спешил к нему на кривых ногах, волоча
за собой шпагу; жалкое подобие короля Лира, у которого глаза разгорались  от
предстоящего убийства...
   Анжелика вновь закричала что было сил:
   - Господин де Бардань! Вашу шпагу! Вашу шпагу!
   - Слишком поздно, мадам, - сказал Бессар, - вокруг никого. Никто  вас  не
услышит, вы умрете!
   - Но... Что я  вам  сделала,  несчастные?  Как  вы  осмелились  пойти  на
преступление? Вы ответите за зло.
   - Кому?
   - Королю! - бросила она, зная, что упоминание о нем напугает их.
   - Дьявол помог нам и не дает вам приблизиться к королю. Мы  здесь,  чтобы
помешать вам сделать это.
   И он шагнул вперед.
   Она отступила, не сводя с них глаз и как бы удерживая их на  определенном
расстоянии своим взглядом; но это не испугало их, они быстро поняли, что она
полностью в их власти.
   Мерзкий старикашка захихикал, и его дряблое тело затряслось в дьявольских
конвульсиях.
   -  Хе-хе...  хе-хе...  Слишком   поздно,   красавица!   Слишком   поздно!
Хе-хе-хе...
   - Вы умрете.  -  В  глазах  барона  читалась  явная  решимость  выполнить
задуманное. Он и лакей сделали еще один шаг вперед.
   Они постарались окружить ее, не зная, что она  им  еще  приготовила.  Они
насмехались над ней; все их внимание было сосредоточено на ней, они  заранее
предвкушали зрелище ее смерти. Это и помешало им вовремя  заметить,  что  на
них обрушился, как молния, как сокол, граф де Бардань со шпагой в руке.
   Он оказался среди них так внезапно, как будто упал с неба.  Одним  ударом
он поразил лакея, и  тот  тяжелой  массой  упал  на  землю,  не  успев  даже
крикнуть.
   Развернувшись, он скрестил шпаги с Бессаром. После нескольких выпадов  он
выбил оружие из рук барона, который никогда не был  силен  в  фехтовании,  и
вонзил ему шпагу в живот почти по самую рукоятку, затем  резко  вытащил  ее,
выпустив фонтанчик крови, и острым концом поразил горло противника.
   Он отошел в сторону, чтобы сразиться с Сент-Эдмом; тот отбивался  руками,
как ослепшая летучая мышь. Он  лишь  слегка  подтолкнул  его,  и  тот  упал.
Точными яростными ударами он пригвоздил его к земле, поразив  его  в  живот,
шею,  сердце,  нанося  всевозможные  смертельные  удары,  как  будто   хотел
прикончить ядовитое животное. Наконец, задыхаясь,  он  отошел  в  сторону  и
внимательно посмотрел на три поверженных тела, не проявят  ли  они  малейшие
признаки жизни.
   Из всех троих самым изуродованным был Сент-Эдм, и он еще жил. Внезапно он
поднял голову, с которой слетел пышный парик, его  взгляд  потускнел,  кровь
пошла горлом, и он замер бездыханный.
   Подбежали слуга г-на де Барданя и наемный рабочий:  один  держал  в  руке
пистолет, другой - палку.
   - Мы здесь, господин, - закричал слуга. - Вам нужна помощь?
   Бардань указал им на трупы, затем на край скалы, обрамлявший с юга долины
Абрахама.
   - Свяжите их, привяжите к шее камни и сбросьте оттуда в реку.
   При свете луны лицо молодого человека казалось особенно  бледным,  и  оно
излучало ярость.
   - В реку! Всю падаль в реку!
   - Хорошо, господин.
   - Даю  десять  экю  каждому  за  эту  работу...  И  еще  десять  за  ваше
молчание...
   - Хорошо, господин, мы всегда к вашим  услугам  и  к  услугам  короля,  -
ответил слуга, он всегда  гордился  тем,  что  служит  в  доме  королевского
посланника, наделенного особой миссией.
   Что касается наемного рабочего, матроса, по пьянке отставшего  от  своего
корабля, это был видавший виды парень,  а  за  двадцать  экю  он  готов  был
забыть, что убил родную мать. Тут же два  молодца  с  необычайной  быстротой
связали бездыханные тела и потащили их к дому.
   Оттаявшая земля пропиталась кровью.
   Проследив  за  удалившимися  слугами,  Никола  де  Бардань  повернулся  к
Анжелике и застыл в недоумении, решив, что она сошла с ума.
   - Вы смеетесь!
   - Ничего страшного, - ответила она. - Нет, я  не  смеюсь,  но  какое  это
удовольствие, не правда ли? Какое удовольствие!
   - Да, - понял он и посмотрел на кончик шпаги, весь в крови  и  блестевший
под лунным светом. - Да, это правда! Я тоже  получил  удовольствие...  почти
сладострастное, когда уничтожил их...
   Нахмурив брови, он подошел к ней.
   - Я узнал этих людей, что напали на вас. Они из приближенных  герцога  де
ла Ферте. Это означает, что он послал их убить вас?
   - Нет! Нет! - слишком быстро ответила  она,  потому  что  за  решительным
выражением его лица прочла желание бежать тут же в  Квебек,  взломать  двери
дома герцога и во сне прикончить его.
   - Нет! Он ни при  чем...  Я  уверена...  Эти  разбойники  действовали  по
собственному усмотрению. Они... Они мне сами сказали об этом...  Они  хотели
убить меня, потому что... Они боялись, что... что я их выдам...
   Она вынуждена была замолчать, потому что голос ее задрожал  от  холода  и
пережитых волнений.
   Граф де Бардань вложил шпагу в ножны и бросился к ней.
   - Простите меня! Вы совсем без сил! Я просто скотина.
   Он обнял ее.
   - Благодарение Господу, я подоспел вовремя. Я вышел из дома, чтобы сквозь
изгородь посмотреть, как вы будете уходить. Я услышал ваш крик, ветер  донес
его до меня...
   Он крепко сжал ее в своих объятиях.
   - ...Ах, любовь моя! Я ужасаюсь при мысли, что с вами могла  приключиться
беда! Что значил бы мир без вашего присутствия!
   Поддерживая ее, он довел ее до дома. В вестибюле  Анжелика  почувствовала
себя немного лучше. Слышались голоса слуг,  которые  пришли  за  веревкой  и
переговаривались:
   "Сначала займемся толстым... Старик совсем легкий,  поэтому  хватит  двух
ходок..."
   Никола де Бардань на время оставил  Анжелику,  и  она  услышала,  как  он
сказал слугам:
   - Не снимайте с них одежду и украшения. Я не хочу,  чтобы  хоть  малейший
предмет навел на их след. За это я плачу вам еще десять экю. И  знайте,  что
если один из вас ослушается меня - а рано или поздно это  раскроется,  -  то
сохраненный платок или кольцо с убитых будут стоить ему жизни.
   - Хорошо, господин, - хором ответили слуги. В  библиотеке  Анжелика  сама
разожгла потухшие головешки в камине. Вошел Никола де  Бардань  и  помог  ей
освободиться от грязной накидки. Он снял свою портупею и бросил все на  край
стола. Услышав звук сабли, ударившейся о дерево,  Анжелика  вновь  в  мыслях
вернулась к ужасной сцене, разыгравшейся в долине. Отблеск холодной стали  и
кровь, капавшая со шпаги, вызвали у нее слезы, но это  были  слезы  радости,
внезапно охватившей все ее существо.  Это  была  радость  победы,  торжества
справедливости, которую немного заглушали жестокие картины трех трупов, трех
бандитов, обрушившихся на нее.
   С какой яростью Бардань разделался с ними! С каким  исступлением!  Ей  до
сих  пор  слышалось,  как  сталь  пронзает  плоть.  Ей  казалось,  что   она
присутствовала при наивысшем проявлении  правосудия;  это  было  заслуженным
наказанием ее врагов, и она присутствовала при этом.
   Сраженные! Пронзенные шпагой!  Отвратительные!  Наконец-то!  Хоть  раз  в
жизни... До этого момента любое насилие было для нее  мучительным,  подобные
зрелища угнетали ее, как будто она одна была причиной всего зла.
   Но в этот раз все было по-другому. Да и она совершенно другая.
   Она прижалась к молодому дворянину.
   - Я всегда поклоняюсь Святому Михаилу, - сквозь рыдания произнесла она, -
но только теперь я понимаю  его.  Нельзя  все  время  позволять  им...  быть
сильнее...
   Она обвела свои руки вокруг шеи Барданя и спрятала свое лицо, прижав  его
к мускулистому мужскому телу.
   - Я должна была избрать его своим покровителем... Святого Михаила...
   Он ничего не понимал  из  того,  что  она  бормотала  по  поводу  Святого
Михаила. Он чувствовал, что она нашла убежище в его объятиях,  а  когда  она
подняла к нему свои блестящие от слез  радости  глаза,  он  прочитал  в  них
нежность и растерялся совершенно.
   - Вам нужно...  -  сказал  он,  -  вам  нужно  что-нибудь  выпить,  чтобы
согреться, прийти в себя.
   Но она удерживала его, она притягивала его лицо к своему, она искала  его
губы. Тогда он попытался расстегнуть ей корсаж и обнажить плечи.
   Она отступила, чуть ли не оттолкнула его.
   - Послушайте меня, Никола...
   Он побледнел.
   - Нет! Нет! Вы играете моими чувствами... Вы  подносите  напиток  к  моим
губам, а потом прячете его.
   - Я должна вам сказать...
   - Нет!.. Я не позволю вам одурачить меня.
   - Да послушайте же меня, Никола де Бардань, - крикнула Она, топнув ногой.
- Вы спасли  мне  жизнь,  но  неужели  вы  не  видите,  что  я  на  пределе?
Постарайтесь успокоиться. И выслушайте меня... На моем теле  есть  клеймо  -
лилия! Вы слышите меня? Клеймо на теле - лилия!
   Он посмотрел на нее как безумный, но никак не мог понять.
   - Да, - продолжила она, - мне ее поставили раскаленным железом, как  всем
убийцам, проституткам и ворам.
   - И как мятежникам!
   - Да, - в ее голосе послышался вызов.
   Она взяла руку Барданя и провела его по своей обнаженной подмышке.
   - Здесь! Вы чувствуете?
   Кончиком пальцев он нащупал на спине проклятый контур от  печати:  цветок
лилии. От прикосновения его холодной руки она содрогнулась.
   - Вы узнаете ее, эту лилию?
   Он коротко спросил ее:
   - Почему вы рассказали мне именно сейчас?
   - Чтобы вы не наткнулись на нее сами...
   Он с недоверием смотрел на нее. Ее губы дрожали.  Что  это,  страх  перед
разоблачением? Или же радость оттого, что она прочла в его взгляде смущение,
какое испытала сама?
   - Это... Это и было причиной? - прошептал он умирающим голосом.  -  Когда
вы отказали мне в Ла Рошели?
   Об этом она не подумала,  но  тут  же  поняла,  что  должна  согласиться.
Подобное внушение успокоит раны любви, которые она когда-то нанесла ему.
   - Да! Что мне оставалось делать?  Я  была  отверженной,  а  вы,  вы  были
королевским лейтенантом!
   - Это ужасно! Вы не должны были! Вы должны были... довериться мне!..
   Он прижал ее к своей груди, затем  медленно  скользнул  к  ее  ногам,  на
колени.
   - Моя прекрасная служанка!
   Рыдание сдавило ему  горло.  Она  почувствовала,  как  его  сильные  руки
стальным кольцом обхватили ее талию. От прикосновения к животу его лба у нее
закружилась голова. Ее пальцы вцепились в волосы  человека,  стоящего  перед
ней на коленях. Но вместо того, чтобы оттолкнуть его тяжелую голову, она еще
сильнее прижала ее к себе.
   Его горячие губы вели ее к высшему блаженству. Он помог ей раздеться, его
жесты были нежными и благоговейными.
   Медленно он подвел ее к кровати, и они легли. Они смотрели друг на друга,
ошеломленные  совершенной  свободой  их  обнаженных   тел,   которые   могли
сплетаться воедино и вновь отдаляться,  следуя  за  приливами  желания.  Они
позволили этому желанию вырваться наружу. Их руки и губы ласкали друг друга.
Они растворились в бесконечном поцелуе, его горячее  дыхание  опалило  их  и
блаженным теплом разлилось по жилам. И это могло теперь длиться вечно,  пока
хватит ни дыхания и сил.
   Порывисто дыша, они предавались ласкам, и тела  их,  сплетенные  воедино,
охватило такое упоение, доходившее до страдания  и  толкавшее  их  в  бездну
страсти. Когда возбуждение достигло апогея, они  погрузились  в  блаженство,
пьянящее  и  пронзительное;  они  не  могли  себе  представить  раньше,  что
сладострастное слияние их тел будет таким всепоглощающим.
   - Вы - сама честность! - шептал ей в ночи Никола де Бардань.
   Что он хотел этим сказать? Что, перейдя границу, она  честно  предавалась
наслаждению? Почему бы и нет? Ей было хорошо в его объятиях.  Оба  они  были
достаточно искушены в любви, поэтому в их первой ночи не было ни  колебаний,
ни стеснений.
   Бардань отличался разнообразием в любовных утехах,  он  был  чувственным,
нежным и настойчивым, тем более что он сознавал, что именно  ее  он  ласкал,
целовал, обладал ею; его мрачное отчаяние уступило  место  любовной  фуге  и
мысли, что он успокоит ее своими ласками и нежными словами. Его пышные  речи
смешили ее. Обнявшись, они провалились в сон, как будто в бездонный колодец,
потом просыпались от прикосновения губ и  вновь  погружались  в  упоительный
праздник любви.
   В один из коротких промежутков забытья Анжелике приснилось, что  какие-то
мужчины преследуют ее, чтобы убить.
   Она проснулась от своего крика, но молодой человек уже склонился к ней  и
целовал ее, чтобы успокоить.
   Она вспомнила почти с наслаждением, что ужасные преступники мертвы, а она
жива, и ее ласкает возлюбленный. Да, любовь никогда не оставит ее, любовь  и
жизнь!
   А те, другие, - лишь жалкие трупы на дне холодной реки.
   В порыве благодарной нежности она прижалась к груди мужчины  и  услышала,
как бьется его сердце.
   Розовый свет зари  проникал  в  окна.  Проснувшись  в  состоянии  томного
блаженства, она  увидела  Никола  де  Барданя  около  очага,  бросавшего  на
вчерашние угли маленькие поленья и щепки.
   В полумраке его слишком белая кожа почти светилась и  отливала  мрамором.
Он подошел к краю кровати. Анжелика села и обхватила руками его колени.  Так
они и оставались какое-то время, прижавшись друг к другу.
   Пальцы королевского посланника поглаживали кожу, где была роковая лилия.
   - Сколько отчаяния в этом мире! - прошептал  он.  -  Сколько  утраченного
счастья, сколько не праведных дел, совершенных в угоду принцам! А нужно лишь
любить... и быть любимым...  Почему  я  вовремя  не  понял  это?  Почему  вы
позволили мне зарыться в мои ужасы?
   - Подумайте! А к чему бы  привело  вас  мое  стремление  поколебать  вашу
уверенность исполнительного чиновника?
   - Да! Вы правы! Вы совершенно точно судили обо мне. Я был слишком наивен,
бежал от реальной жизни, боясь, что она разрушит мои иллюзии. А они меня так
устраивали! В своем служении королю я видел чуть ли не божественный долг.  В
итоге я выбрал ложные пути. Я не мог понять, что  главное  в  жизни  -  быть
справедливым и работать над своей душой, а не философствовать впустую.
   Тронутая грустными нотками в его голосе, она  прикоснулась  щекой  к  его
гладкому круглому плечу. Ей было приятно чувствовать его кожу, и спокойствие
незаметно пролетевших часов обволакивало ее. Так,  поддерживая  друг  друга,
беззащитные в своей наготе, как Адам и Ева, счастливые от сознания, что  они
существуют, они обменивались короткими фразами и воспоминаниями.
   - Я был слишком глуп. Даже гугеноты,