а  была  предана  делу,
сильная, и при  взгляде  на  нее  даже  умирающим  хотелось  выздороветь.  В
распоряжение этой пары будет  предоставлено  небольшое  жилище  недалеко  от
места, где семьи заболевших индейцев  строили  свое  жилье  из  шкур.  Около
больницы всегда было много вигвамов. Аристиду будет  поручено  наблюдать  за
этим лагерем и  за  поведением  индейцев,  часто  ссорившихся,  вороватых  и
причиняющих беспокойство окружающим.
   - Правда, это лучше, чем бордель Гонфарель?
   На следующий день он с торжеством показал  Анжелике  свое  имя  в  списке
обслуживающего персонала больницы. Напротив  него  было  написано  по-латыни
"подручный", чем он очень гордился
   Квебек  оставался  городом  фантастических   и   парадоксальных   решений
возникающих  вопросов.  Мать  Мария  из  монастыря  Рождества   с   радостью
показывала свою мастерскую  искусственных  цветов,  которая  возникла  из-за
необходимости добавить какие-то доходы обители. Ей всегда не  хватало  денег
для помощи бедным. Кроме того, первое время ими привлекали дикарей,  которые
радовались этим букетикам, напоминавшим их собственные украшения из железа и
цветного волоса лосей.
   Но можно было  догадаться,  что  тайным  мотивом  начала  этого  ремесла,
привезенного из Франции, было то, что монахини были лишены радости  украшать
свою часовню живыми цветами - ведь зима  здесь  длилась  восемь  месяцев  из
двенадцати.
   То, что они не могли выразить свое поклонение, почитание  и  хвалу  Богу,
украшая цветами его святилище, было для них тяжким лишением.
   В это столетие  контрреформации  существовала  мания  украшения  алтарей.
Ничто не было слишком красивым, богатым и пышным для культа Всевышнего.
   Когда они уступили часть своей территории одному из соседей, то поставили
в контракте следующее  условие:  "он  будет  поставлять  монахиням  больницы
города Квебека ежегодно букет цветов в  их  часовню  в  праздники  Рождества
Богородицы и в день Святого Реми, первого октября".
   Кроме этих двух ежегодных букетов естественных цветов, всюду были  букеты
искусственных, созданных их руками настолько искусно, что их  даже  посылали
во Францию.
   Везде: в домах,  в  часовнях,  у  подножий  статуй,  -  монахини  ставили
маленькие медные вазы с лепестками  сушеных  роз,  гвоздик,  других  цветов,
которые,  казалось,  сохраняли  свой  запах.  Ароматы,  самое  невинное   из
посвящений,  посланных  Богом  своим  созданиям,  делали  благочестие  более
усердным, а мольбы более горячими.

***

   Анжелика уселась в маленькой комнате, превращенной в лабораторию. Сегодня
она разбирала свои травы.
   Из погреба были слышны глухие равномерные  удары.  Это  Сюзанна  взбивала
овечье масло. Уже некоторое время Анжелике приходилось  изготавливать  новую
порцию своих лекарств, которые,  как  говорили,  творили  чудеса.  Из  этого
овечьего масла, смешанного со смолистым бальзамом и вытяжкой  из  трав,  она
сделает несколько горшочков мази по  рецепту  колдуньи  Мелузины.  Эта  мазь
успокаивала боли в мускулах, нервах и костях. В городе все у нее просили эту
мазь.
   Не по собственной воле, и упрекая себя  за  это,  Анжелика  стала  лечить
окружающих. Она считала, что совершает неосторожность.
   Все началось с мадам Кампвер. Анжелика всегда старалась не  принимать  ее
приглашения. Она была слишком уверена, что встретит в ее салоне  кого-нибудь
нежелательного - например, герцога де ла Ферте. Но однажды лакей, принес  ей
записочку от этой дамы. Она умоляла прийти  к  ней  как  можно  скорее.  Тон
записки был необычен. Анжелике пришлось, по крайней мере, справиться, в  чем
дело.
   Мадам де Кампвер приняла ее без своей обычной насмешливой и  высокомерной
манеры знатной дамы, привыкшей плутовать за карточными столами короля.
   Она была в халате и не нанесла еще  на  свое  лицо  белила  и  румяна,  с
помощью которых делала маску цветущего здоровья, если не молодости. Она была
теперь только  старой,  растерявшейся  женщиной.  Она  схватила  Анжелику  в
объятия и вскричала:
   - Я знала, по крайней мере, вы не откажете мне в этом!
   Она подвела  ее  к  утепленной  корзинке,  в  которой  умирала  маленькая
обезьянка. Доктор Рагно отказался прийти, в негодовании, что прибегают к его
науке по поводу животного
   - Я подумала о вас, дорогая графиня. Ни у кого в этой стране нет жалости.
Не будьте скрытной. За два года моего пребывания в Канаде я много слышала  о
ваших познаниях в медицине, вас даже считали колдуньей.
   - Но именно поэтому, мадам, я не хочу проявлять свои познания в медицине.
Меня даже обвиняли в том, что я могу сглазить.
   - Но это же все забыто, - воскликнула мадам де Кампвер. - Иезуит  далеко,
вам нечего бояться его недоверия, ревности и нетерпимости. Прошу вас.  Вы  -
единственный человек, с которым можно иметь дело в  этом  несчастном  месте,
где я умираю от скуки и холода. Не разочаровывайте меня!
   Эти мольбы не заставили бы Анжелику приняться за лечение, если бы  ее  не
взволновали большие, горящие глаза обезьянки. Когда она  подняла  ее,  почти
невесомую, как сухой корешок, обезьянка обняла ее за  шею  своими  длинными,
тощими, черными лапками и дрожа прижалась  к  ней.  Это  напомнило  Анжелике
обезьянку Пикколо со "Двора Чудес", которая прибежала звать ее на  помощь  в
тот вечер, когда  компания  знати  убила  мэтра  Бурьюса,  хозяина  харчевни
"Красная Маска".
   У маленького зверька было свистящее дыхание. Он горел в лихорадке.
   - В самом деле, для  него  слишком  холодно  в  этой  стране,  -  сказала
Анжелика. - Привезти сюда его было легкомысленно.
   - Я столько оставила в своей жизни,  когда  уезжала  в  это  изгнание,  -
вскричала мадам де Кампвер  и  стала  плакать,  -  мне  остался  только  мой
маленький компаньон.
   Несмотря на жаркий огонь, который мадам де Кампвер поддерживала  в  своем
доме, казалось, что попытка вырвать у смерти  бедное  животное  обречена  на
неудачу.
   Однако она ее вылечила. После того  как  она  справилась  с  воспалением,
которое не давало обезьянке дышать,  она  долго  откармливала  ее  тресковым
жиром, которого она много привезла с восточного  берега.  Бретонские  моряки
продавали и расхваливали его как средство от зимней  простуды.  У  него  был
неприятный запах, но результаты - удивительные, так  что  мадам  де  Кампвер
даже запах находила прекрасным.
   Начиная с этого времени, Анжелику все время звали в безнадежных  случаях,
иногда раньше, чем священника, из-за чего духовные лица хмурили брови.
   Как могла она отказать, когда к ней прибежала серая от тревоги антильская
кормилица Перрина и  Анжелика  узнала,  что  маленькая  Эрмелина,  ею  чудом
исцеленная, увязла в сугробе мягкого снега, когда убежала из дома.
   Надо сказать, что ангелы-хранители сделали все, что могли. С этим  нельзя
не согласиться, ибо именно  их  умению  сделать  стрелу  из  самого  гнилого
дерева, когда им нужно  выполнить  свою  миссию,  можно  приписать  то,  что
прохожий, мертвецки пьяный, свалился именно в этот  сугроб  и,  несмотря  на
туман,  который  затмевал  его  зрение,  увидел  маленький  белый  башмачок,
торчащий из неподвижного  сугроба  свежевыпавшего  снега.  В  результате  он
протрезвел и кинулся на  помощь  ребенку.  Она  еще  дышала.  Ее  привели  в
чувство. Но, несмотря на принятые меры, ребенок заболел. Было ясно,  что  на
этот раз ангелы-хранители не могли помочь. Только мадам де Пейрак могла  еще
спасти хрупкую девочку. Только она могла отогнать страшную  тень,  бродившую
рядом с этой веселой, смеющейся птичкой, маленькой  девочкой,  так  любившей
сласти. Негритянка стонала, умоляла, ломая руки.
   Анжелика последовала за ней в большой дом де Меркувилей.
   Она сидела возле  кроватки,  держа  ее  маленькую  ручку  в  своей  руке,
напротив  нее   негритянка   бормотала   какие-то   непонятные   африканские
заклинания, и в двух шагах на своем насесте молчаливый попугай, переступая с
лапки на лапку, таращил глаза, растерянные,  как  у  отца  у  постели  своей
жены-роженицы. Анжелика боролась несколько дней.
   Она вновь нашла свое место, которое было ей предназначено.  Это  началось
еще в детстве,  когда  крестьяне  со  своего  убогого  ложа  умоляли,  чтобы
прислали ее, маленькую фею из замка.
   Она любила находиться там, любила чувствовать, как  благодать,  исходящая
от нее, приносила  помощь,  разглаживала  лица,  искаженные  страданием,  ее
радовало облегчение, которое она читала в глазах ребенка или взрослого.
   К маленькой девочке вернулась  ее  улыбка,  ее  любовь  к  сладкому.  Она
значительно меньше любила рыбий жир, чем  сладкие  ментоловые  пастилки,  но
одно помогало перенести другое.

***

   Полька была связана с женщиной Орлеанского  острова,  которая  занималась
магией. Эта колдунья научила ее читать книгу Большого и Малого Альберта. Она
также была целительницей. Однажды, в феврале, в послеполуденное время Полька
призвала Анжелику в Нижний город.
   - Она придет, - сообщила она Анжелике, - и она  хочет  тебя  видеть.  Она
очень редко  решается  выехать  "на  континент".  Значит,  ей  действительно
любопытно встретиться с тобой.
   - Она останется у тебя ночевать?
   - Нет. Она никогда не остается на ночь.
   - Почему?
   - Она боится.
   Колдунья выехала по отмеченной вехами дороге по заливу Святого Лаврентия.
Она была видна издали в вихре снежной пыли, дыхание коней окружало ее экипаж
нимбом морозного тумана. Чем ближе она приближалась, тем явственнее слышался
ее крик "Й-йе и-и" и хлопание ее кнута, подгонявшего бегущих галопом коней.
   В этот день все было синим  и  белым,  как  будто  вычеканенным  холодом.
Каждый звук многократно повторялся эхом.
   Толпа на  площади,  переходившая  из  одной  лавки  в  другую,  незаметно
приблизилась к берегу.
   Когда  сани  появились  среди  вмерзших  в  лед  барж  и  кораблей,  люди
отодвинулись и  две  лошади,  запряженные  цугом,  вскочили  на  берег.  Они
проехали очень быстро, стуча копытами, до гостиницы  "Корабль  Франции",  на
пороге которой стояли Анжелика и Полька.
   В последний раз хлопнул, как  ружейный  салют,  длинный  кнут.  Несколько
мужчин и молодых людей кинулись  к  коням,  которые  храпели  с  выпученными
глазами, все в испарине. Их успокоили, набросили на них попоны.
   Высокая женщина,  стоявшая  на  передке  саней,  бросила  вожжи  парню  и
соскочила на землю.
   Она пошла к гостинице крупным мужским шагом, по-прежнему с кнутом в руке,
и стала снимать с себя меховые одежды.
   - Поди сюда, - сказала Полька. - Мы сядем в уголке галереи,  так  что  ты
сможешь видеть твой остров, а на другой стороне площадь, где будет проезжать
конная стража.
   Три женщины прошли через большой зал между столами выпивающих и  играющих
в карты людей, которые замолчали, но никто  из  них  не  поднял  взгляда  на
колдунью.
   В уединенном углу, где они устроились, женщина окончила  снимать  с  себя
меха.
   Она сняла шапку и  пригладила  короткие  и  совсем  седые  волосы  своими
тонкими, длинными пальцами.
   Анжелика ожидала увидеть колдунью горбатую, грубую, грязную  и  беззубую,
подобную Мелузине из лесов ее детства.
   Женщина, которую она видела  перед  собой,  была,  конечно,  пожилой,  но
прямой, высокой, с прекрасными зубами. На ее пергаментной коже  было  совсем
мало морщин. У нее были необыкновенные  голубые  глаза  -  очень  светлые  и
смеющиеся, и она была одета очень  удобно  и  красиво.  Ее  вторая  юбка  из
коричневого шерстяного драпа, обшитая черным  шнуром,  была  приподнята  над
местными сапожками,  полукавалерийскими,  полуиндейскимн,  подбитыми  мехом,
украшенными индейскими узорами. Они были сшиты из тонкой кожи. Она напомнила
Анжелике мистрис Вильяме,  старую  даму  из  Новой  Англии,  убитую  стрелой
абенака  на  глазах  Анжелики,  которая  позволила  себе  роскошь  кружевных
головных уборов.
   Роскошью колдуньи с Орлеанского острова были ее  одежда,  ее  сапоги,  ее
кнут. Прическа меньше ее заботила, но этот ореол белых  всклокоченных  волос
ей очень шел. Она представилась без предисловий.
   - Я - Гильомета де Монсарра-Беар, владетельница поместья де Ла  Живопдери
на Орлеанском острове.
   Она опиралась обеими локтями на стол,  и  Полька  поторопилась  поставить
перед ней рюмку и графинчик водки.
   - Ну, и что происходит в этом городе обманщиков?  -  спросила  Гильомета.
Она вынула из-за пояса трубку и стала набивать ее табаком.
   Она рассматривала Анжелику, которая сидела напротив нее. В ее глазах  был
огонек благосклонности  и  интереса.  После  нескольких  затяжек  она  молча
положила на, стол открытую ладонь и  жестом  подбородка  показала  Анжелике,
чтобы она дала ей свою правую руку. Она хотела прочесть судьбу  Анжелики  по
линиям ее руки. Анжелика подала руку.
   Гильомета  наклонилась,  но  на  лице  ее  выразилось  недовольство.  Она
отложила свою трубку, вынула из кармана очки и надела их, чтобы  рассмотреть
поближе предложенную руку.
   - Но это совсем не то! - воскликнула она. - Это не удастся!
   - Что именно?
   - То, чего ты желаешь.
   - Но что ты знаешь о том, чего я желаю? - вскричала  Анжелика.  Знала  ли
это она сама?
   - Во всяком случае, это не удастся, - повторила колдунья с разочарованным
видом.
   - Какая разница, раз ты не знаешь, о чем идет речь.
   Анжелика спрашивала себя, не было ли это тем, чего  она  тайно  желала  -
возможностью вернуться во  Францию,  вновь  увидеть  Версаль,  и  сердце  ее
сжалось.
   В глубине души она понимала, что  хотела  сказать  Гильомета.  Это  ее  и
разочаровывало  и  успокаивало  одновременно,  как  будто  колдунья   своими
длинными, аристократическими пальцами коснулась в ней такого, в чем она сама
себе не признавалась.
   "То, что мне нужно, удастся", - думала она, чтобы защититься  от  чувства
разочарования. "Ну, может быть, не удастся то, что другие воображают, чего я
ожидаю". Лучше было не  знать...  или  наоборот...  лучше  знать,  чтобы  не
убаюкивать себя иллюзиями.
   Рука Польки обняла плечи своей подруги по "Двору Чудес".
   -  Почему  ты  предсказываешь  ей  плохое,  Гильомета?  -  упрекнула  она
колдунью.
   - Это - не плохое предсказание, - возразила  Гильомета  де  Монсарра.  Но
она, видимо, недоумевала.
   - И все же ты будешь торжествовать! - сказала она внезапно.
   - Да, - согласилась Анжелика, - я буду торжествовать...
   Гильомета была, казалось, изумлена и даже неприятно поражена тем, что она
увидела в этой открытой перед ней руке,  как  будто  Анжелика,  которую  она
никогда не видела, сознательно ее обманывала.
   - А! Ты требовательна к своим друзьям,  -  вздохнула  она,  -  ты  любишь
властвовать.
   Анжелика не отвечала ничего.
   В словах Гильометы была и правда и ложь. Она в ней что-то поняла,  но  не
смогла это объяснить. Она пришла в раздражение.
   - Слова теряют смысл, когда дело касается тебя. Ты  требовательна  -  это
правда, но ничего не требуешь. Ты властолюбива, но только потому, что другие
стремятся оказаться в твоей власти.  Ты  приносишь  горе  своим  любовникам,
потому что они не могут тебя забыть.
   - Значит, ты не считаешь меня ответственной за их несчастья?  -  спросила
Анжелика, смеясь.
   - Нет... Но ты не делаешь ничего, чтобы помешать им попасть в твои  сети.
И, в конце концов, ты права.
   Она подмигнула с понимающим видом и снова стала веселой.
   - Прости меня, - сказала она, - я тебя встревожила.
   - Это неважно.
   - В самом деле, это неважно. Ты очень сильная. Ты восторжествуешь.
   Но она не была в хорошем настроении и курила  с  озабоченным  видом.  Она
подозрительно смотрела на двух женщин, сидящих напротив нее.
   - Что общего у вас?  Тебе  совсем  не  идет,  Жанина,  быть  в  дружеских
отношениях со знатной дамой! Что вас объединяет?
   - Вот это, - сказала Полька, скрестив по-особому пальцы.
   - Клубочек!
   Появившийся позади колдуньи  тщедушный  парень  с  хитрым  и  насмешливым
выражением лица сложил пальцы таким же образом.
   - Это - посланный  от  господина  Базиля,  -  прошептала  Полька  на  ухо
Анжелике, - он из наших.
   "Наши" - это для Жанины Гонфарель были люди из "Двора  Чудес"  в  Париже.
Поль ле Фолле в самом деле был явно из "наших", он сунул колдунье кошелек  с
несколькими экю и получил взамен маленький матерчатый мешочек,  который  она
вынула из-за пояса.
   После полудня несколько человек подходили в уголок,  где  беседовали  три
женщины. Каждому колдунья передавала маленький  пакетик  и  давала  какие-то
советы.
   Человек, которого прозвали "Красный Плут", потому что  его  тоже  считали
предсказателем и волшебником, показался, но не подошел. Он боялся  Анжелики.
Она подозревала, что это  он  бросил  камень  в  кота  в  день  ее  приезда.
Говорили, что  он  видел  в  воздухе  объятые  пламенем  лодки  из  вереницы
"охотничьих лодок", когда флот графа де Пейрака приближался к Квебеку. Потом
его дар предвидения проявился еще более. С ним многие  советовались,  и  его
клиенты с опасностью для жизни добирались до  его  лачуги,  прилепившейся  с
несколькими другими к обрыву под фортом. По деревянным лестницам  добирались
до его логова, наполовину закрытого ледяными сталактитами. Он обитал там  со
своим индейцем-эскимосом, окруженный книгами и рукописями, которые  колдунья
Гильомета очень почитала.
   Откуда к нему попали эти книги? Он мог их  достать  из-под  земли  только
милостью сатаны... или он их украл.
   - У него есть Великий Альберт и Малый Альберт.
   - И копия Книги Тота.
   - Что удивительно - это то, что при наличии таких  книг  квартал  еще  не
сожгли, - сказала Полька, с почтением глядя на обледенелую высоту,  где  жил
колдун. Если бы это знал прокурор Тардье, он  заставил  бы  снести  все  эти
дома. Он уже запретил строить по обрыву из-за обвалов.
   Они пили водку и поэтому легкомысленно говорили о важных вещах.
   - "Они" убьют нас всех, "они" убьют нас всех! - говорила Гильомета.
   - О чем она говорила?
   - Говори! Скажи, что тебя мучает! - попросила ее торжественно  Полька.  -
Потом можно будет поболтать более откровенно.
   Но женщина оставалась неподвижной, как будто ушедшей в  себя  от  ужасных
видений. Наконец она очнулась, снова начала курить. И Анжелика  чувствовала,
не зная почему, сострадание и угрызения совести.
   Колдунья пригладила  свою  белую  шевелюру.  Бессознательным  жестом  она
поправила челку над своими яркими, беспокойными голубыми глазами.
   - Ба! - сказала она. - То, что происходило на Гревской  площади  в  вашем
Париже, - это были пустяки. В провинций было хуже.
   - Хуже! Это еще  надо  посмотреть!  -  запротестовала  Жанина  Гонфарель,
задетая в своей привязанности к столице Франции.
   Она считала, что Париж был велик во всем, в хорошем и в плохом.
   Гильомета короткими фразами со скрытыми намеками вспоминала  о  длившемся
уже три столетия "крестовом походе" против женщин - колдуний,  опасных,  так
как они обладали силой, которой их не учили и которую церковь не одобряла.
   - Моя мать была  мудрой  женщиной  в  большом  поселке  в  Лотарингии,  -
рассказала она. - Она бывала и в деревнях. "Они" возвели  ее  на  костер.  И
когда огонь трещал и пожирал ее тело, "они" держали меня  за  волосы,  чтобы
заставить меня поднять голову, и кричали в  уши:  "Смотри!  Смотри  на  свою
горящую мать, маленькая колдунья!"
   Она подняла свой оловянный кубок к губам, выпила и пришла в себя.
   - Ты понимаешь, - продолжала она, - "они" не хотели ничего оставить  нам,
даже эту власть. "Они" не могут вынести, что мы можем быть сильнее "их".
   - Кто это - "они"? - спросила Анжелика.
   - Мужчины!
   Гильомета бросила это слово со злобой.
   - Как они могли допустить, чтобы женщины, невежественные женщины, которые
не прошли их университетов и их экзаменов по  теологии,  обладали  бы  такой
властью над жизнью и смертью, над любовью и  деторождением?  Власть  слишком
большая, и ее стремились отнять у женщин.
   - А потому их сжигали,  беспре