прозябать в безвестности, а  живу  именно  так.  Мне
нравится общество блестящих и хорошо одетых людей, я люблю светскую  беседу,
обожаю зрелища. Но домашние заботы совсем закабалили меня.  Этой  зимой  мне
удалось побывать на званых вечерах у одного поэта-сатирика, у Скаррона.  Это
ужасный, злой калека, но какой ум, дорогая моя! О, я никогда не забуду  этих
вечеров! Как жаль, что Скаррон недавно умер. Придется снова прозябать.
   - Но сейчас ты не вызываешь жалости. Уверяю, вид у тебя блестящий.
   - Конечно, будь я просто женой прокурора, это платье никогда не выглядело
бы на мне так шикарно. Благородство нельзя купить. Оно в крови.
   Склонившись над ларцами,  чтобы  выбрать  себе  украшение,  сестры  вновь
ощутили дух клана, гордость за свое дворянское происхождение. Они забыли и о
полутемной  комнате,  и  о  безвкусной  мебели,  и  о  столь  же  безвкусных
бергамских гобеленах на стенах, которые ткали  в  Нормандии  специально  для
людей среднего достатка.
   В этот день господин прокурор на рассвете уехал в Венсен, где  собирались
высшие сановники государства, чтобы встретить короля приветственными речами.
   Залпы пушек  перекликались  с  колокольным  звоном.  Городская  стража  в
парадной форме, ощетинившаяся пиками, алебардами и  мушкетами,  заняла  свои
места на улицах, где оглушительно  кричали  глашатаи,  раздавая  листочки  с
программой   торжества,   маршрутом   королевского   кортежа   и   описанием
триумфальных арок.
   Около восьми  часов  утра  карета  с  облезлой  позолотой,  принадлежащая
мадемуазель Атенаис де Тонне-Шарант, остановилась у дома прокурора.  Подруга
Ортанс оказалась красивой, яркой девицей: золотистые волосы,  розовые  щеки,
перламутровый лоб,  украшенный  мушкой.  Голубое  платье,  которое  ей  дала
Анжелика, удивительно сочеталось с ее немного навыкате, но живыми  и  умными
глазами цвета сапфира.
   Она мельком поблагодарила Анжелику, хотя на ней было не только ее платье,
но и великолепное бриллиантовое ожерелье, тоже одолженное Анжеликой.
   Мадемуазель Атенаис де Тонне-Шарант де Мортемар жила в убеждении, что все
- ее должники и оказать ей услугу - для каждого большая честь. Семья ее была
бедной, но Атенаис считала, что их старинный  дворянский  род  стоит  любого
богатства. Брат и сестра ее, судя по всему, были о себе  столь  же  высокого
мнения. Все трое обладали бьющей  через  край  энергией,  насмешливым  умом,
страстным характером и тщеславием, что делало их весьма приятными и в то  же
время весьма опасными собеседниками.
   Все  жизнерадостное  общество  уселось  в  карету,  которая  покатила  по
запруженным людьми улицам, мимо  домов,  украшенных  цветами  и  гобеленами.
Всадники и вереницы экипажей с трудом  пробивали  себе  путь  сквозь  толпу,
которая становилась все гуще, к Сент-Антуанским воротам, откуда должно  было
начаться торжественное шествие.
   Придется сделать крюк, чтобы заехать за бедняжкой Франсуазой,  -  сказала
Атенаис. - Сейчас это будет нелегко.
   - О боже, избавь нас от вдовы скрюченного Скаррона! - воскликнул ее брат.
   Он сидел рядом с Анжеликой и бесцеремонно прижимался к ней. Сославшись на
жару, она попросила его отодвинуться.
   - Я обещала Франсуазе взять ее с собой, - настаивала Атенаис. - Она милая
женщина, и с тех пор, как умер ее калека супруг, у нее так мало развлечений!
Я даже думаю, что она уже сожалеет о том, что его нет.
   - Еще бы! Пусть он был уродом, но он давал  в  дом  деньги.  Вдовствующая
королева назначила ему пенсию.
   - А когда Франсуаза вышла за него замуж, он уже был калекой?  -  спросила
Ортанс. - Эта пара всегда вызывала мое любопытство.
   - Да, он уже тогда  был  скрюченный.  Он  взял  ее  девочкой,  чтобы  она
ухаживала за ним. Она была сиротой, ну и  согласилась.  Ей  было  пятнадцать
лет.
   - Вы думаете,  она  действительно  согласилась?  -  спросила  младшая  из
сестер.
   - Кто знает... Ведь Скаррон  повсюду  кричал,  что  ревматизм  лишил  его
всего, кроме языка и еще одного... Ну, вы  сами  понимаете...  Наверняка  он
научил ее всяким штучкам. Ведь он был такой развратник! А потом, ей-богу,  у
них бывало столько народу, что какой-нибудь статный  сеньор  должен  же  был
взять на себя труд поразвлечь ее. Называли де Вийарсо.
   - Надо признать, - сказала Ортанс, - что хотя госпожа Скаррон  красавица,
она всегда держалась очень скромно. Не отходила от кресла  на  колесиках,  в
котором сидел муж, помогала  ему  устроиться  поудобнее,  подавала  целебные
отвары. И вместе с тем  она  образованная  женщина,  умеет  прекрасно  вести
беседу.
   Вдова ожидала их на тротуаре около невзрачного дома.
   - Боже мой, какое платье! - прошептала Атенаис, прикрывая ладонью рот.  -
Юбка совсем вытерта.
   - Почему же вы ничего не сказали мне? - спросила Анжелика. - Я  подыскала
бы что-нибудь для нее.
   - Да, конечно, я как-то упустила это из виду. Франсуаза, садитесь же!
   Молодая женщина грациозно поклонилась всем и села в уголок.  У  нее  были
красивые карие глаза, затенявшиеся длинными,  чуть  подкрашенными  сиреневой
краской ресницами.  Уроженка  Ниора,  она  жила  в  Америке,  но,  оставшись
сиротой, вернулась во Францию.
   Наконец, они без труда добрались до прямой и  чистой  улицы  Сент-Антуан,
где было уже не так многолюдно. Экипажи стояли на соседних улочках. Отель де
Бове гудел словно улей. Над балконом в центре фасада был  натянут  малиновый
бархатный балдахин, обшитый золотым  и  серебряным  позументом  и  бахромой.
Фасад был украшен персидскими коврами.
   На пороге разодетая одноглазая старая дама,  похожая  на  святые  мощи  в
раке, подбоченившись, покрикивала на рабочих, которые развешивали ковры.
   - А это что за мегера? - спросила Анжелика, когда они шли к отелю.
   Ортанс сделала ей знак молчать, а Анжелика, прикрывшись веером, прыснула.
   - Это, милая моя, хозяйка дома Катрин де Бове, по прозвищу  Кривая  Като.
Она была камеристкой Анны Австрийской, и когда  нашему  юному  королю  пошел
пятнадцатый год, королева поручила ей просветить его. Вот где кроется секрет
ее богатства.
   Анжелика не смогла удержаться от смеха.
   - Надо полагать, ее опытность возместила отсутствие красоты.
   - Пословица гласит, что для юношей и  монахов  нет  уродливых  женщин,  -
добавил молодой Мортемар.
   Но  несмотря  на  насмешки,  все  они  почтительно   поклонились   бывшей
камеристке.
   Она пристально оглядела их своим единственным глазом.
   - А, пуатьевенцы. Ну, ягнятки мои, не мешайте мне. Залезайте-ка побыстрее
наверх, пока мои служанки не заняли лучшие места. А это  кто  такая?  -  она
ткнула своим скрюченным пальцем в сторону Анжелики.
   - Моя подруга,  графиня  де  Пейрак  де  Моран,  -  представила  Анжелику
Атенаис.
   - Так-так! - проговорила старая дама и как-то странно хихикнула.
   - Уверена, она что-то знает о тебе, - шепнула сестре  Ортанс,  когда  они
поднимались по лестнице.  -  Мы  наивны,  воображая,  что  дело  не  получит
скандальной огласки. Я не  должна  была  брать  тебя  с  собой.  Тебе  лучше
вернуться домой.
   - Ладно, только отдай мое платье, - сказала  Анжелика,  протянув  руку  к
корсажу сестры.
   - Утихомирься, дура, - ответила Ортанс, отталкивая ее.
   Атенаис де Тонне-Шарант приступом взяла окно в одной из комнат для слуг и
устроилась около него вместе с Анжеликой и Франсуазой Скаррон.
   -  Отсюда  чудесно  все  видно,  -  воскликнула  она.  -  Смотрите,   вон
Сент-Антуанские ворота, через которые въедет король.
   Анжелика тоже выглянула в окно. И почувствовала, что бледнеет.
   Первым, что бросилось ей в глаза под голубым, подернутым  знойной  дымкой
небом, была не широкая улица, по обеим сторонам которой густой толпой стояли
люди, не  ворота  Сент-Антуан  с  триумфальной  аркой  из  белого  камня,  а
огромная, массивная крепость, которая, словно темная скала, возвышалась чуть
правее.
   - Что это там за укрепленный замок около ворот Сент-Антуан? -  вполголоса
спросила она сестру.
   - Бастилия, - шепнула та, прикрывшись веером.
   Анжелика не могла отвести глаз от крепости. Восемь башен  со  сторожевыми
вышками, слепые толстые стены, решетчатые ворота,  подъемные  мосты,  рвы  -
остров страданий,  затерявшийся  в  океане  огромного  равнодушного  города,
замкнутый, отрешенный от жизни мир, которого не  коснется  даже  сегодняшнее
ликование. Вот она - Бастилия!
   Король во всем своем великолепии проедет мимо этого сурового  стража  его
власти.
   Ни один звук не проникнет в темень  тюремных  камер,  где  люди  томятся,
потеряв всякую надежду, долгие годы, иногда всю жизнь.
   Ожидание затянулось. Наконец крики нетерпеливой толпы возвестили о начале
шествия.
   Из темноты свода Сент-Антуанских  ворот  появились  первые  шеренги:  шли
представители четырех нищенствующих  орденов  -  францисканцы,  доминиканцы,
августинцы и кармелиты. Впереди шествовали монахи с крестами этих орденов  и
со свечами. Их черные, коричневые и белые сутаны  из  грубой  шерсти  словно
бросали вызов щедрому солнцу, которое как бы в отместку озаряло целую клумбу
розовых черепов.
   Затем  шло  белое  духовенство  со  своими  крестами  и   хоругвями,   со
священниками в стихарях и квадратных тапочках.
   За ними двигались отцы города, которым предшествовали трубачи с поднятыми
вверх трубами. Религиозные гимны чередовались с ликующими мелодиями.
   За отрядом из трехсот парижских лучников шествовал господин губернатор де
Бюрнонвиль в сопровождении своей стражи.
   Затем верхом на коне появился купеческий старшина с великолепным эскортом
лакеев, одетых в зеленые бархатные ливреи, за  ним  -  городские  советники,
эшевены,   картеньеры   и   мастера   гильдий   суконщиков,    бакалейщиков,
галантерейщиков,  меховщиков,  виноторговцев  в  бархатных  костюмах   самых
различных цветов, со своей стражей.
   Народ радостно приветствовал представителей  торговых  корпораций  своего
города.
   Но его энтузиазм охладел, когда мимо пошли командиры ночной стражи, а  за
ними - надзиратели тюрем, судебные исполнители и два судьи - по  гражданским
и уголовным делам.
   При виде своих постоянных мучителей, угрюмых и злобных, толпа умолкла.
   Таким же враждебным молчанием  были  встречены  королевский  суд,  палата
косвенных сборов и счетная палата - символ ненавистных налогов.
   Первый президент королевского суда и  девять  его  помощников-президентов
были в роскошных широких ярко-красных  мантиях,  отороченных  горностаем,  И
бархатных черных шапочках с золотым позументом.
   Время уже подходило к двум часам дня. В лазурном небе белые облачка, едва
успев сформироваться, тут же  растворялись  в  лучах  жгучего  солнца.  Люди
изнемогали от жары. Нервы были напряжены до предела. Все,  повернув  головы,
вглядывались вдаль, в сторону предместий.
   Кто-то крикнул, что  под  балдахином  на  балконе  отеля  Бове  появилась
вдовствующая королева. Значит, король и королева приближаются.
   Анжелика  стояла,  обняв  за  плечи  госпожу   Скаррон   и   Атенаис   де
Тонне-Шарант. Все трое, высунувшись в чердачное окно, старались не  упустить
ни одной Подробности этого зрелища. Ортанс, молодой Мортемар и  его  младшая
сестра пристроились у другого окна.
   Вдали показался кортеж его высокопреосвященства кардинала Мазарини.
   Семьдесят два мула в бархатных,  расшитых  золотом  попонах,  открывавшие
шествие, пажи, приближенные дворяне в пышных одеяниях и сверкающая на солнце
карета поистине ювелирной работы,  в  которой  восседал  кардинал,  наглядно
демонстрировали величие его высокопреосвященства.
   Он остановился у отеля Бове, где его глубоким поклоном  встретила  Кривая
Като, и поднялся на балкон к вдовствующей  королеве  и  ее  золовке,  бывшей
королеве Англии, вдове казненного Карла I.
   Толпа искренне рукоплескала Мазарини. Нет, и сейчас его любили не больше,
чем во времена "мазаринад", но он подписал Пиренейский мир, и, кроме того, в
глубине души народ был признателен кардиналу за то, что он  удержал  его  от
безумия, не дал изгнать своего короля, которого в эти  минуты  все  ждали  с
таким восторгом и обожанием.
   Придворные со своими свитами открывали шествие монарха.
   Теперь Анжелика могла назвать многих по имени. Она показала  своим  новым
знакомым маркиза д'Юмьера и маркиза Пегилена де  Лозена,  которые  ехали  во
главе  сотен  королевских  гвардейцев.  Де  Лозен  держался,   как   всегда,
непринужденно  и  посылал  воздушные  поцелуи  дамам.  Толпа  отвечала   ему
умиленным смехом.
   Как их сейчас любили,  этих  молодых  сеньоров,  таких  храбрых  и  таких
блестящих! И опять же все словно забыли об их мотовстве, об их чванстве,  об
их кутежах и бесстыдных дебошах в тавернах. В ту минуту все  помнили  только
об их военных подвигах и любовных похождениях.
   В толпе громко называли их имена: вот этот, одетый в золотую парчу, самый
приятный с виду, - Сент-Эньян, тот, с лицом южанина,  что  одиноко  едет  на
своем горячем коне, при каждом движении  которого  переливаются  драгоценные
камни на его костюме, - де Гиш, а вон  этот,  с  развевающимся  трехъярусным
плюмажем, напоминающим машущих крыльями каких-то сказочных розовых  и  белых
птиц, - Бриенн.
   Анжелика немного отодвинулась от окна и крепко сжала губы, когда  увидела
тонкое, наглое лицо маркиза де Варда под светлым париком, ехавшего во  главе
швейцарских королевских гвардейцев, неуклюжих в своих накрахмаленных брыжах.
   Вдруг, нарушив мирный ритм шествия, пронзительно затрубили трубы.
   Приближался король, сопровождаемый восторженными криками толпы.
   Вот он, король!.. Он прекрасен, как небесное светило!
   Как он величествен,  король  Франции!  Наконец-то  настоящий  король!  Не
какое-нибудь ничтожество, как Карл I или Генрих III, не  такой  простоватый,
как Генрих IV, и не такой суровый, как Людовик XIII.
   Король медленно ехал на караковом коне,  а  в  нескольких  шагах  за  ним
следовал эскорт - его старший  камергер,  первый  дворянин  его  величества,
старший конюший и капитан его личной гвардии.
   Король не захотел воспользоваться вышитым балдахином,  который  преподнес
ему город, он желал, чтобы народ видел его.
   Людовик XIV проехал  мимо  трех  женщин  -  Атенаис  де  Тонне-Шарант  де
Мортемар, Анжелики де  Пейрак  и  Франсуазы  Скаррон,  урожденной  д'Обинье,
которых судьба случайно свела вместе, совершенно не подозревая,  какую  роль
они сыграют в его жизни.
   Анжелика почувствовала, как под ее  рукой  затрепетало  золотистое  плечо
Франсуазы.
   - О, как он прекрасен! - прошептала  молодая  вдова.  Глядя  вслед  этому
божеству, удалявшемуся под бурю восторгов, не вспомнила ли несчастная  вдова
Скаррон о своем язвительном калеке, для  которого  она  восемь  лет  была  и
служанкой, и забавой?
   Атенаис, в упоении широко раскрыв свои голубые глаза, прошептала:
   - Слов нет, он красив в своем серебряном костюме, но думаю, что без него,
и даже совсем без рубашки, он тоже недурен. Королеве повезло, что  у  нее  в
постели такой мужчина.
   Анжелика молчала.
   "Вот человек, который держит в своих руках нашу судьбу, - думала  она.  -
Боже, помоги нам, он слишком велик, он слишком недосягаем!"
   Раздавшийся в толпе крик заставил ее отвести взгляд от короля.
   - Принц! Да здравствует принц!
   Народ подхватил это приветствие.
   Анжелика содрогнулась.
   Худой, тощий, откинув назад голову с горящими глазами  и  орлиным  носом,
принц Конде возвращался в Париж. Он  ехал  из  Фландрии,  куда  привела  его
долгая борьба против короля. Его лицо не выражало ни угрызений  совести,  ни
раскаяния, да, впрочем, народ Парижа и не ждал от него этого. Все забыли про
его измену и сейчас приветствовали победителя в битвах при Рокруа и Лансе.
   Рядом с ним в облаке кружев ехал Филипп Орлеанский, как  никогда  похожий
на переодетую девушку.
   Наконец показалась молодая королева.  Она  ехала  в  колеснице  наподобие
римской,  сделанной  из  позолоченного  серебра,  в  которую  была  впряжена
шестерка  лошадей  в  попонах,  расшитых  золотыми  лилиями  и  драгоценными
камнями.

***

   Кривая Като, казалось, кого-то поджидала, стоя внизу  у  лестницы.  Когда
скромная группка  пуатьевенцев,  в  том  числе  и  Анжелика,  показалась  на
площадке, она крикнула им своим хриплым голосом:
   - Ну  как?  Всласть  нагляделись?  Раскрасневшиеся  от  возбуждения,  они
радостно поблагодарили ее.
   - Ладно. Идите-ка, поешьте пирожных. Она сложила  свой  огромный  веер  и
легонько ударила им Анжелику по плечу.
   - А вы, красавица, пойдемте на  минутку  со  мной.  В  полном  недоумении
Анжелика пошла вслед за госпожой де Бове через залы,  где  толпились  гости.
Наконец они очутились в маленьком пустом будуаре.
   - Уф! - вздохнула старая дама, обмахиваясь веером. - Не  так-то  легко  в
этом доме уединиться.
   Она внимательно изучала Анжелику. Полузакрытое веко,  под  которым  зияла
пустая глазная впадина, придавало ее лицу вульгарность,  и  это  впечатление
еще усиливали грубо наложенные румяна, особо резко выделявшиеся на морщинах,
и улыбка ее беззубого рта.
   - Думаю, что мы сговоримся, - сказал она, кончив разглядывать Анжелику. -
Ну, красавица, что вы скажете о большом  замке  под  Парижем,  с  дворецким,
выездными лакеями,  слугами,  служанками,  шестью  каретами,  конюшней  и  в
придачу с сотней тысяч ливров ренты?
   - И все это предлагают мне? - рассмеявшись, спросила Анжелика.
   - Вам.
   - Кто же?
   - Человек, который хочет вам добра.
   - Об этом я догадываюсь. Но точнее?
   Госпожа де Бове склонилась к ней с видом сообщницы.
   - Богатый сеньор, который умирает от любви к вашим прекрасным глазам.
   -  Выслушайте  меня,  сударыня,  -  начала  Анжелика,  стараясь  говорить
серьезно, чтобы не обидеть  почтенную  даму,  -  я  очень  благодарна  этому
сеньору, кто бы он ни был, но боюсь,  не  хочет  ли  он  злоупотребить  моей
наивностью, делая мне такое роскошное предложение. Он  слишком  плохо  знает
меня, если думает, что, пообещав мне все это великолепие, он  заставит  меня
принадлежать ему.
   - Разве  вы  так  хорошо  устроились  в  Париже,  чтобы  пренебречь  этим
предложением? Я слышала, что на ваше имущество наложен арест и  вы  продаете
свои кареты.
   Единственный глаз старой мегеры впился в лицо Анжелики.
   - Я вижу, вы хорошо осведомлены, сударыня, но продавать себя я  пока  еще
не намерена, - ответила Анжелика.
   - Да кто же от вас этого требует, дурочка? - просвистела  старуха  сквозь
обломки своих зубов.
   - Я поняла, что...
   - Ба! Вы можете завести себе любовника, а можете и  не  заводить.  Можете
жить монахиней, если вам это нравится. Вас просят только об одном -  принять
это предложение.
   - Но... в обмен на что? - изумленно спросила Анжелика.
   Старуха придвинулась к ней еще ближе и фамильярно взяла ее за руки.
   - Так вот, милочка, все очень просто, - сказала она рассудительным  тоном
доброй бабушки. - Вы поселяетесь в этом чудесном замке. Бываете  при  дворе.
Ездите в Сен-Жермен и Фонтенбло. Ведь вас развлечет, не правда ли,  если  вы
будете присутствовать на придворных празднествах, за вами станут  ухаживать,
баловать вас, осыпать комплиментами. Ну и, конечно, если уж вам так хочется,
вы сохраните фамилию де Пейрак... А может,  вы  предпочтете  переменить  ее.
Например, стать госпожой де Сансе?.. Это звучит очень красиво... Вы идете, и
кто-то шепчет вслед:
   "А вот и красавица де Сансе". О, разве это не прелестно?
   - Не думаете ли вы, что я настолько глупа,  что  поверю,  будто  какой-то
благодетель станет осыпать меня деньгами, ничего  не  требуя  взамен,  -  не
выдержала Анжелика.
   - Э-э! И тем не менее это почти так. Все, что требуется  от  вас,  -  это
думать о нарядах, о драгоценностях, о развлечениях.  Но  ведь  для  красивой
женщины это не так уж трудно. Вы  меня  понимаете?  -  настойчиво  повторила
старуха, слегка тряся Анжелику за плечи. - Вы меня понимаете?
   Анжелика смотрела в лицо этой злой колдуньи, н