о  не  выражали.  Женщины  разбежались,  увидев
одеяния палачей. Мариам, как обезумевший зверек, закружилась на одном месте,
не находя выхода. Она вдруг упала к ногам Анжелики и изо всех сил обняла  ее
колени. Она уже не кричала, но ее глаза страстно молили о помощи.
   Осман Ферраджи сам разжал ее слабые пальцы.
   - Что с ней будет? - задыхаясь, по-французски спросила  Анжелика.  -  Это
невозможно! Неужели вы ее будете мучить... За один апельсин!..
   Бесстрастный Верховный евнух не соблаговолил ответить.  Он  передал  свою
жертву другим стражам, которые повлекли ее  прочь.  Теперь  она  кричала  на
своем родном языке, моля Пресвятую Деву заступиться за нее и призывая  мать,
убитую турками. Страх удесятерил ее силы, и ее волокли по плитам, как совсем
недавно - на ложе любви. Теперь же - в объятия смерти.
   Анжелика осталась одна. Нервы ее были  напряжены  до  предела,  словно  в
страшном сне, и мягкий шелест воды в фонтанах причинял ей  сильнейшую  муку.
Она заметила весело улыбающуюся эфиопку. Та знаками  звала  ее  подняться  к
кучке женщин, перегнувшихся через балюстраду, откуда было все слышно.
   Раздался резкий крик. Потом еще и еще  крики.  Анжелика  заткнула  уши  и
попятилась,  словно  от  святотатственного  искушения.  Она   испытала   род
противоестественного влечения к этим звукам агонии и сверхчеловеческих  мук,
словно в раннем детстве. Она вспомнила кормилицу и тот плотоядный  огонек  в
ее мавританских глазах, когда та  рассказывала  о  страшных  муках,  которые
терпели невинные младенцы в руках Жиля де Реца в то время, как  этот  изверг
предавался своим сатанинским увеселениям...
   Она бродила по коридорам и стенала:
   - Надо же что-то сделать! Это невозможно допустить!..
   Но что она могла, рабыня гарема, чья жизнь тоже стала игрушкой в  злобных
руках?
   Она заметила женщину, которая тоже прислушивалась к тому, что происходило
в султанских покоях. С головы ее свисали длинные светлые косы. То была Дэзи,
англичанка. Анжелика подошла к ней. Она испытывала невольное доверие к  этой
единственной блондинке среди слишком смуглых испанок, итальянок и  восточных
женщин. Была, правда, еще исландка, но она ни на кого не  обращала  внимания
и, кажется, желала лишь одного: приблизить свой смертный час.
   А эти двое еще ни разу не говорили друг с другом. Однако стоило  Анжелике
подойти, Дэзи обняла ее за плечи. И рука ее была ледяной.
   Оттуда тоже "все было слышно"!
   На одно из  самых  нечеловеческих  стенаний  Анжелика  отозвалась  глухим
стоном. Англичанка крепко обняла ее и прошептала по-французски:
   - О, почему она не выпила яд? Не могу ко всему этому привыкнуть!
   По-французски она говорила с акцентом, но бегло,  поскольку  развлекалась
изучением иностранных языков, не желая предаваться умственной  лени  подобно
прочим обитательницам гарема. Осман Ферраджи долго готовил эту христианку  с
холодным темпераментом северянки к роли своей ставленницы, пока  Лейла  Айша
не отвоевала ее у него.
   Ее светлые глаза вглядывались в лицо Анжелики.
   - Он внушает вам ужас, правда?..  А  ведь  вы  женщина  несгибаемая,  как
сабля. Когда Лейла Айша на вас смотрит, она говорит,  что  у  вас  в  глазах
кинжалы... Черкешенка занимала место, которое  Осман  Ферраджи  готовит  для
вас... А вы дрожите от ее мук?..
   - Но в конце концов, что они с ней делают?
   - О, воображение повелителя не иссякает в изобретении все более  и  более
утонченных  пыток.  Знаете,  как  он  казнил   Нину   Паратову,   прекрасную
московитку, которая дерзнула резко ему ответить? Отрезав  ей  груди  крышкой
сундука, на которую встали два  палача!  И  она  не  единственная,  кого  он
пытал... Поглядите на мои ноги. -  Она  подняла  край  покрывала.  Ступни  и
щиколотки были покрыты розовыми вздувшимися шрамами  от  ужасных  ожогов.  -
Меня вынуждали обратиться в мусульманство, окуная ноги в кипящее масло.  Мне
было  только  пятнадцать.  Я  уступила...  и   можно   подумать,   что   мое
сопротивление лишь подхлестнуло мою любовь. Я познала дивное  наслаждение  в
его объятиях.
   - Но разве он не чудовище?
   - Ему необходимо причинять страдания, для него это  род  сладострастия...
Ш-ш-ш! Лейла Айша на нас смотрит.
   Огромная негритянка стояла на пороге двери.
   - Вот единственная женщина, которую он любит, - прошептала Дэзи со смесью
раздражения и восхищения. - Надо быть вместе с  ней.  Тогда  с  вами  ничего
страшного не случится... Но опасайтесь Верховного евнуха, этого льстивого  и
беспощадного тигра...
   Анжелика убежала к  себе,  провожаемая  взглядами  обеих  женщин.  Тщетно
Фатима и служанки предлагали ей сладости и кофе. Она без конца  посылала  их
узнать, умерла ли уже Мариам. Но нет. Мулей Исмаил  все  не  мог  насытиться
мучениями, и палачи пускались на всяческие ухищрения, чтобы  продлить  жизнь
несчастной.
   - Пусть гром небесный падет на этих демонов, - стонала Анжелика.
   - Но ведь она тебе не дочь, даже не служанка, - удивлялись прислужницы.
   Наконец она упала на диван, накрыла голову подушками, зажала уши руками и
забылась. Когда она очнулась,  стояла  ночь.  Луна  заглядывала  в  затихший
сераль. По галерее кто-то ходил. Наверное, подумала она, это Верховный евнух
делает обход. Анжелика бросилась ему навстречу и закричала:
   - Она умерла? Ради всего святого ответьте, ведь она умерла?
   Осман Ферраджи с удивлением смотрел на  ее  заломленные  руки,  на  лицо,
искаженное страхом и тревогой.
   - Да, она мертва. Она только что  скончалась.  Анжелика  испустила  вздох
облегчения, похожий на рыдание.
   - Из-за одного апельсина! Одного апельсина... Вот жребий, который вы  мне
уготовали, Осман Ферраджи. Вы хотели, чтобы я стала его фавориткой и он смог
бы умертвить меня в страшных мучениях за малейший проступок.
   - Нет, этого с тобой не может случиться. Я тебя уберегу.
   - Вы не сможете совладать с этим тираном!
   - Я могу многое... Почти все.
   - Но почему же тогда вы не оберегли ее? Почему не защитили?
   На лице Верховного евнуха изобразилось тягостное недоумение.
   - Но... Она же совсем не интересна, Фирюза. У нее  очень  слабенький  ум.
Конечно, при прекрасном теле и природном любвеобилии, увы, уже  извращенном.
Именно этим она и привлекла к себе Мулея  Исмаила.  У  него  появилась  даже
несколько большая тяга к ней, чем подобает. Он сознавал это и из-за этого на
нее негодовал. И гнев его  оказался  добрым  советчиком.  Сегодняшняя  казнь
освободила  повелителя  от  унизительного  для  его  чести  наваждения...  И
оставила свободным место для тебя!..
   Анжелика отступила к своему ложу, прижав к губам тыльную сторону дрожащей
руки.
   - Вы чудовище, - вполголоса проговорила она. - Вы  мне  отвратительны.  -
Она бросилась на кровать, содрогаясь от беззвучных рыданий.
   Чуть позже пришла Фатима с  чашкой  успокоительного  отвара.  Его  послал
Верховный евнух. А вместе с лекарством она  почерпнула  на  кухне  множество
занимательных подробностей о недавней пытке и горела желанием поделиться ими
с хозяйкой. Но при первых же словах Анжелика отхлестала ее по щекам и пришла
в такое возбуждение,  что  старухе  стоило  большого  труда  привести  ее  в
чувство.

Глава 16

   Она вслушивалась в ночь. Звуки внутри гарема затихали. Каждая  из  женщин
должна была удалиться в свои покои. Днем  женщины  пользовались  достаточной
свободой: могли прогуливаться по садам, наносить друг другу визиты, но ночью
каждая должна была оставаться у себя под надзором евнуха и черных  служанок.
И кто бы осмелился нарушить эти предписания? Ночью  на  свободу  выпускалась
пантера Альхади. Каждая женщина, осмелившаяся ускользнуть от своих  стражей,
рисковала столкнуться с хищником, натасканным  бросаться  на  любую  тень  в
женском одеянии.
   Сколько юных  прислужниц-мавританок,  отправленных  своими  госпожами  на
кухню за каким-нибудь лакомством, были потом найдены с перегрызенным горлом!
Поутру двое евнухов, воспитавших дикую кошку,  пускались  на  ее  поиски  по
всему дворцу. Поймав зверя, они трубили в рожок, что  значило:  "Альхади  на
цепи". Только тогда  обитательницы  вздыхали  спокойно,  и  жизнь  в  гареме
пробуждалась.
   Только одну женщину пантера миловала:  Лейлу  Айшу,  чародейку.  Огромная
негритянка не боялась ни хищников, ни султана, ни  соперниц.  Опасалась  она
лишь  Османа  Ферраджи.  Напрасно  она  призывала  колдунов,  приготовлявших
магические эликсиры для его погибели. Верховный евнух избегал их чар, ибо он
сам владел наукой Невидимого.
   Со своего балкона Анжелика смотрела на темное пламя теней,  отбрасываемых
кипарисами на светлые стены. Деревья росли в маленьком  внутреннем  дворике.
Оттуда доносился их  горьковатый  запах,  смешанный  с  ароматом  и  ропотом
струящейся воды.
   Теперь ограда этого двора очерчивает весь  доступный  ей  мир!  С  другой
стороны, там, где жизнь и свобода, стены были глухими. Это тюрьма. Она  чуть
ли не завидовала рабам, конечно, измученным голодом и  работой,  но  имеющим
возможность хоть ненадолго  выходить  из  дворца.  Впрочем,  они  ведь  тоже
натыкались на неприступные стены  Мекнеса.  Однако  Анжелике  казалось,  что
стоит ей выбраться из гаремного узилища, остальное не представит  труда.  Но
надо  найти  сообщников  снаружи.  Чудо  еще,  что   благодаря   расчетливой
снисходительности Верховного евнуха ей удалось дважды поговорить с Савари.
   Тот мог устроить побег из города, но ей одной предстояло найти  выход  из
гарема. Но пока ее изобретательный  ум  терялся  перед  столькими  явными  и
скрытыми препятствиями. Сначала все представлялось доступным, но со временем
трудность и жестокий риск побега становились все очевиднее.
   Ночью - пантера. Ночью и днем - евнухи, неподвластные страстям, стоящие у
каждой двери с копьем в руках или делающие обход с ятаганом наготове. Они  и
неподкупны, и беспощадны.
   Затем - служанки. Анжелика задумалась. Старая Фатима ее очень любит и  ей
преданна. Но преданность не дойдет до того, чтобы  помочь  своей  госпоже  в
деле, которое сама Фатима почитала глупостью. Однажды Анжелика попросила  ее
передать Савари записку. Старуха сопротивлялась, как могла: если ее  поймают
с запиской от султанской наложницы к рабу-христианину, то  бросят  в  огонь,
как вязанку гнилого хвороста, и это  самое  малое!  Что  касается  раба,  то
трудно даже вообразить, что его ждет! Испугавшись  за  Савари,  Анжелика  не
настаивала.
   Но она не знала, что делать. Иногда, чтобы  придать  себе  смелости,  она
вспоминала своих детей. Но Флоримон и Шарль-Анри так далеко, что мысль о них
не  помогала  укрепить  волю.  Вряд  ли  она   сумеет   преодолеть   столько
препятствий, чтобы добраться до них.
   Ей начинало казаться, что запах роз, изысканно-робкие переборы струн  под
рукой маленькой рабыни-мавританки, убаюкивающей свою хозяйку, -  это  чистые
голоса самой ночи. К чему бороться!  Завтра  снова  будет  сладкий  пирог  с
тонким кружевом корочек, под которыми укрыто жаркое из  голубя,  где  легкая
горечь перца перебивается корицей и сахаром...  И  ужасно  хотелось  чашечку
кофе. Она знала, что достаточно хлопнуть в ладоши,  как  старая  Фатима  или
помогавшая ей негритянка раздует угли в медной жаровне  и  вскипятит  всегда
налитый водой сверкающий чайник.
   Аромат черного напитка прогонял ее тоску и навевал, словно успокоительный
сон, воспоминание о том странном часе в Кандии, который она не могла забыть.
   Тогда Анжелика закидывала руки за голову и грезила... На голубой  морской
глади, как чайка, парит под ветром белый корабль... Человек, купивший ее  за
цену двух фелук! Этот человек, страстно желавший ее, где он?  Вспоминает  ли
еще о прекрасной пленнице, ускользнувшей из его рук? Теперь  она  спрашивала
себя, почему бежала. Конечно, он - пират, но одной с ней крови. Конечно,  он
странен, может, ужасен под своей маской. Но он не внушал ей никакого страха.
С того мига, как его таинственный притягательный взгляд проник  в  ее  душу,
она поняла, что он пришел не взять ее, а спасти. Теперь она знала, от  чего:
от ее собственной погибельной неосторожности. От наивного безумия,  в  каком
она вообразила, что в Средиземноморье  одинокая  женщина  способна  свободно
распорядиться своей судьбой. Свободна она - тогда и сейчас - лишь  в  выборе
повелителя. Отказавшись от того, в маске, она попала  в  руки  другого,  еще
более безжалостного.
   По щекам Анжелики  текли  горькие  слезы.  Она  ощущала  двойное  рабство
пленницы и женщины.
   - Выпей кофе, - шепнула ей догадливая Фатима, -  сразу  станет  легче.  А
завтра я принесу тебе пирог. С пылу, с жару! На кухне поварята  уже  заводят
тесто...
   Над черными верхушками кипарисов зеленело небо. На  крыльях  восхода  над
минаретами летели жалобные крики муэдзинов, зовущих правоверных на  молитву.
А по коридорам гарема бегали евнухи и звали пантеру Альхади.

Глава 17

   Совсем  рядом  со  своими  покоями  Анжелика  обнаружила   прикрытую   от
посторонних взглядов бойницу в стене, выходящей в город. Это было  отверстие
в форме замочной  скважины,  слишком  узкое,  чтобы  в  него  высунуться,  и
пробитое слишком высоко, чтобы кого-нибудь позвать, но  открывавшее  вид  на
большую площадь, где толпилось множество людей.
   С этих пор она проводила у бойницы долгие часы. Она глядела на  христиан,
истощающих себя в нескончаемых работах. Мулей Исмаил строил  и  строил.  Для
того лишь, казалось, чтобы с удовольствием  разрушать  сделанное  и  строить
заново. Приемы работы позволяли возводить здание  с  невероятной  быстротой.
Раствор из глины,  щебня,  извести  и  малого  количества  воды  заливали  в
промежуток между досками, отстоящими друг от друга на толщину будущей стены.
Кирпичи и каменные плиты употреблялись только на столбы арок и для оснований
дверных косяков.
   Для  Анжелики  эта  видимая  в  бойницу  стройка  скоро  превратилась   в
захватывающее зрелище. Черные надсмотрщики часто опускали дубинки на  хребты
пленников, рабы копошились под безжалостным солнцем. А то вдруг все начинали
суетиться, когда пешком или на лошади, под зонтом, в сопровождении алькаидов
появлялся Мулей Исмаил. Охваченная праздным тюремным  любопытством  Анжелика
сразу оживлялась при его появлении,  поскольку  с  приходом  султана  всегда
что-нибудь  случалось.  То  являлся  Колен  Патюрель,  прося  для   христиан
позволения отпраздновать Пасху и не выходить  на  работу,  в  ответ  на  что
султан тотчас приказывал всыпать ему сотню палок. То  какой-нибудь  раб,  не
заметивший вовремя опасности, падал с  высокой  стены,  сраженный  мушкетным
выстрелом, поскольку монарху показалось, что негодный предавался  лени.  Или
же повелитель своею рукой  срубал  головы  двум-трем  черным  надсмотрщикам,
которые, по его разумению, были виновны в медлительности работ.
   Ни слов, ни даже голосов она не слышала. Немой спектакль, наблюдаемый  из
маленькой бойницы, состоял  из  коротких  сценок,  трагичных  и  гротескный.
Марионетки  падали,  убегали,  умоляли,  били  друг  друга,  карабкались  по
строительным лесам, не останавливаясь до захода солнца.
   В этот час на белой площади можно было  видеть  распростертых  мусульман,
уткнувшихся лбами в дорожную пыль,  головой  в  сторону  Мекки,  где  могила
Пророка. А рабы возвращались в свои жилища или в подземелья зинданов.
   В конце концов Анжелика научилась узнавать  некоторых  из  них.  Не  зная
имен, она отличала, откуда они родом. Французы могли с улыбкой  снести  удар
палкой и пускались в споры с черными тюремщиками, доводя их до  остолбенения
своими доводами, так что те иногда уступали им, позволяя  немного  отдохнуть
или выкурить трубочку в тени под стеной. Итальянцы часто пели. Пели в  едкой
пыли негашеной извести. Об этом можно было догадаться по тому, что остальные
приостанавливали работу и слушали. Итальянцы часто впадали в слепую  ярость,
не сдерживаемую даже страхом смерти.
   Испанцы отличались  высокомерной  снисходительностью,  с  какой  работали
мастерком. Никогда не жаловались на жару, голод и жажду. Напротив, голландцы
трудились с тщанием, не вмешиваясь в споры и ссоры, и жались друг к  дружке.
Такое же суровое  спокойствие  отличало  всех  вообще  протестантов.  А  вот
католики и православные от всего сердца ненавидели друг друга и дрались, как
стаи бешеных собак.  Дубинки  надсмотрщиков  не  всегда  могли  укротить  их
священный пыл. Тогда  стражи  отправлялись  за  Коленом  Патюрелем,  который
быстро наводил порядок.
   Нормандец  был  всегда  в  цепях.  Руки   и   спина   вечного   ревнителя
справедливости часто были покрыты кровавыми ранами от кнута или палок. Цепи,
однако, не мешали этому геркулесу взваливать на могучую спину тяжелые  мешки
с известью. Гремя оковами, он карабкался по высоким лесам. За особо  тяжелые
работы он не брался, и никто не смел ему за это пенять. Однажды, сжав  одной
рукой всю связку цепей, он сбил с ног негра,  набросившегося  с  побоями  на
худосочного Жан-Жана-парижанина. Стражи с саблями в руках сбежались к  нему,
но отступили. Наказывать Колена-нормандца имел право один лишь султан.
   Когда вечером последний появился на стройке, он приставил копье  к  груди
раба, и Анжелика, как ей показалось, расслышала роковое:
   - Станешь мавром или нет?
   Колен Патюрель  отрицательно  покачал  головой.  Суждено  ли  ему  сейчас
рухнуть, испустив последний вздох?
   Анжелика впилась зубами в кулак. Она чуть не крикнула по-французски,  что
готова стать вероотступницей. Она не  понимала  упрямства,  с  которым  этот
человек выдерживал спор с палачом, готовым пронзить его сердце.
   Наконец, Мулей Исмаил в гневе отбросил копье. Позже Анжелика узнала,  что
султан сказал: "Этот пес желает быть проклятым!"
   Безумство Колена Патюреля, его решимость  гореть  в  аду  среди  демонов,
пренебрегая прелестями рая благоверных, преисполняли Мулея Исмаила горечью и
печалью.
   Анжелика вздохнула от облегчения и отправилась выпить чашку кофе, вернуть
себе душевное равновесие. Вновь и вновь она спрашивала себя, что дает силы и
смелость тысячам пленных, по большей части обычных  людей,  морских  жителей
всех стран мира, - что  дает  силы  бросать  вызов  смерти  и  рабству  ради
неведомого Бога, о котором они, может, и не думали, когда были  на  свободе?
Стоило любому  из  этих  несчастных  переменить  веру,  он  быстро  смог  бы
заработать себе на хлеб. Вероотступников ждали жизнь  в  комфорте,  почетная
должность и столько женщин, сколько  Магомет  позволяет  иметь.  Конечно,  в
Мекнесе множество вероотступников, но даже во всей Берберии их очень мало  в
сравнении с сотнями тысяч пленников, проходивших  через  султанские  руки  в
течение нескольких поколений.
   Из бойницы  Анжелика  увидела  караван  новых  рабов,  посланных  султану
корсарами Сале. Они не ели уже неделю. Их потрепанные грязные одежды еще  не
походили на обычные лохмотья здешних рабов. Еще можно было различить золотое
шитье гранда или полосатую матросскую куртку. Вскоре они все станут братьями
- пленными христианами в Берберии. А некоторые из них были  вынуждены  нести
головы своих товарищей, умерших по дороге: стражи боялись быть обвиненными в
том, что продали их и присвоили деньги.
   И там  же,  в  центре  этой  площади,  где  огненное  солнце  отбрасывало
густо-синие тени, на площади, словно созданной для миражей, Анжелика увидела
однажды самое странное и несообразное существо из всех, какие могла ожидать:
мужчину в камзоле и парике. Высокие каблуки его туфель не  свидетельствовали
о долгом пешем пути. И манжеты были  чисты.  Только  когда  алькаид,  трижды
поклонившись, приблизился к диковинному персонажу, Анжелика  убедилась,  что
не грезит. Она тотчас бросилась к себе, чтобы  послать  служанку  разузнать,
кто это был, но вовремя одумалась. Ведь  это  выдало  бы  ее  наблюдательный
пост. Ей пришлось подождать, пока новость распространится сама собой... что,
впрочем, произошло весьма скоро.
   Этот чрезвычайный посла