арактерна для женщин, протанцевавших всю ночь на балу.
     Индейцы-кочевники начали прибывать, и не понимали,  что  произошло  с
фортом, где хлеб, где все люди?..
     Они смотрели на разрушенный городок  Вапассу,  который  они  привыкли
посещать, затем,  отказываясь  верить  в  происшедшее,  они  ставили  свои
вигвамы. И вот уже равнину наполняли дымы, крики детей, лай собак, индейцы
готовились к летним работам.


     Но вот истек последний день, и караван стал готовиться к отправлению.
     Анжелика сердилась на Колена так  сильно,  что  не  отвечала  на  его
вопросы, когда он к ней обращался.
     В последний момент сигнал  к  отправлению  был  отложен,  потому  что
куда-то   делись   дети.   Они   предпочли    заняться    самостоятельными
исследованиями округи. Однако, они не должны были далеко забраться.
     Пока их искали, носильщики сняли со спин свои грузы.
     Глаза Анжелики оглядели Вапассу и устремились к горизонту.
     Внезапно она перестала грустить. Эти горы, эти леса поведали ей  свой
секрет. Она не имела права забыть, дать пригнуть  себя  к  земле  тяжестью
жизни.
     Индейцы, которые издалека наблюдали за белыми, внезапно  оживились  и
понеслись к ним толпой, что-то возбужденно выкрикивая...
     Анжелика почувствовала, что ее словно ослепляет какая-то вспышка.
     Индейский ребенок бежал к ней, протянув руки, и она тоже бросилась  к
нему, сама не зная почему.  Словно  волна  любви  подхватила  ее  на  свой
гребень, со всеми порывами, страстями и надеждами.
     - Онорина!
     Она подхватила легкое тельце и, держа ее на руках, думала, что  умрет
от счастья.
     Ни лицо девочки, ни ее одежда, ни волосы, смазанные жиром, не  смогли
обмануть ее.
     Она узнала бы ребенка под какой угодно маской, она  узнала  бы  живой
блеск глаз Онорины.
     - Я знала, что ты придешь!.. Ох ты, несносная, как я вижу, твои мечты
сбылись?..
     И она хохотала и кружилась с ребенком, прижатым к сердцу.
     -  Индейский  воин!  Индейский  воин!  Ну  смотрите  на  это  чудо!..
Индейский воин вернулся!..
     В суматохе голосов кто-то вскричал:
     - О Господи! У нее была оспа!
     Другой голос, новый и почти незнакомый, ответил:
     - Да, но она жива, и мама вылечит ее.
     Этот голос и эти слова привлекли внимание Анжелики, которую  пронзила
внезапная мысль: "Оспа!.."
     - Кантор! Кантор!.. Но... откуда ты взялся?
     - Из Версаля, - ответил Кантор по-светски, - но с небольшим трудом по
Квебеку, Монреалю и Онтарио.
     - Он приехал, чтобы найти меня! - заявила Онорина.
     Анжелика поставила ее на землю, чтобы прижать ладони к лицу  Кантора,
чтобы обнять его.
     Она почувствовала его силу. Это был мужчина. Она  все  сразу  поняла.
Встреча, которая заставила  его  пуститься  в  плаванье,  погоня,  деяние,
которое он совершил...
     Тут  появились  несколько  человек,  которые  еще  не   поняли,   что
случилось. Они кричали:
     - Мы нашли детей! Можно ехать!
     И теперь уже все расхохотались, потому что не было нужды  ждать  еще.
Можно ехать... - Ты видел отца?.. Кантор вытаращил глаза. Он не знал,  что
граф де Пейрак отправился во Францию. Их корабли разошлись в океане.
     Анжелика поняла, что если их будущее и было  наполнено  неизведанным,
все равно, им будет чем занять долгие  часы  путешествий  и  ожиданий.  Им
будет, о чем рассказать.
     Их жизнь  не  была  разрушена,  их  дело  не  прошло  даром.  Вапассу
останется богатым источником воспоминаний и счастья.
     Это был новый порог, на котором она стояла вместе с  Онориной,  тремя
малышами, которые по-прежнему  что-то  лепетали,  держа  в  ручках  букеты
первых цветов.
     Начиналась   новая   жизнь.   Будущее,    наполненное    неизвестным,
приближалось. И прежде всего, пока они шли  на  юг,  они  навещали  старые
знакомые посты, проверяли, живут ли  там  люди,  вынесли  ли  они  военные
действия и атаки зимы.
     Потеря богатств, это пустяки.
     Ей нужно было лишь, чтобы не было больше жертв.
     Невинных жертв, которые еще могли бы появиться усилиями Амбруазины.
     Она только и хотела, чтобы больше никто не умирал. И больше никто  не
умрет...
     Они встретятся с Джонасами, с Малапрадами и их детьми, и с Валлонами,
и с "лоллардами", и со швейцарцами, и с испанцами...
     И они вместе будут пить и весело поднимать тосты за здоровье всех  на
берегах Голдсборо, а потом отправятся в  Европу  на  красивом  корабле,  и
путешествие пройдет спокойно,  и  они  встретятся  с  королем,  с  верными
друзьями, которым не терпится их увидеть, она наконец-то обнимет  мужа,  и
они поклянутся друг другу никогда больше не расставаться.
     Что касается Онорины?.. Она снова взяла ее  на  руки,  чтобы  получше
разглядеть ее лицо.
     Она может ослепнуть? Нет, есть еще время вылечить.  Она  сделает  еще
одно  усилие,  она  будет  ухаживать  за  ней,  ее  веки  перестанут  быть
покрасневшими, ее зрение улучшится. Кожа ребенка, нежная кожа, испорченная
шрамами? На это уйдет больше времени. Но что в этой жизни  коротко?..  Все
зависит от способов лечения. Она найдет их, она снова победит. В этом  она
была уверена. Она добьется того, чтобы следы болезни и проклятия,  которые
отпечатались на лице ребенка с самого ее рождения, исчезли навсегда.
     В мире так много чудесных сил: ласковых,  заботливых  рук,  священных
источников, на которые снизошло Божественное Влияние...
     "Я обойду весь мир, если будет нужно, и еще один раз  я  спасу  тебя,
дитя мое..."
     Она обняла ее еще крепче, словно она  прижимала  к  себе  саму  новую
жизнь.
     - Больше не будет жертв! Так будет! Я чувствую это!  Мы  найдем  всех
друзей, которых мы потеряли! А ты станешь красивой! Ты будешь счастлива!..
     "После всего!.. - подумала она,  глядя  своими  зелеными  глазами  на
весенний свет. - После всего наступает покой! Я заплатила  за  него!  Небо
должно подарить мне его!.."



    Анн и Серж ГОЛОН
    АНЖЕЛИКА И ЕЕ ЛЮБОВЬ


    ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПУТЕШЕСТВИЕ

Глава 1

   Чувство, что за ней пристально наблюдает кто-то незримый, вывело Анжелику
из забытья.
   Она рывком села и быстро  огляделась,  ища  глазами  того,  кто  приказал
перенести ее сюда, на ют<Ют или полуют - надстройка в кормовой части верхней
палубы".>, в  эти  убранные  с  восточной  роскошью  апартаменты.  Она  была
уверена, что он где-то здесь, однако так никого и не увидела.
   Она находилась сейчас в том же самом салоне,  где  Рескатор  принимал  ее
прошлой ночью. После драматичных, стремительно сменявших друг друга  событий
сегодняшнего  дня  покой  и  необычное  убранство  этой  гостиной   казались
волшебным сном. Анжелика и впрямь засомневалась бы, не снится ли ей все это,
если бы рядом с нею не было Онорины. Малышка просыпалась, ворочаясь и сладко
потягиваясь, точно котенок.
   В сгущающихся вечерних сумерках  тускло  поблескивали  золотом  мебель  и
украшающие капитанскую гостиную безделушки, но их очертания  уже  тонули  во
тьме. В воздухе был разлит какой-то приятных запах, в  котором  Анжелика  не
без волнения узнала аромат духов, исходивший от одежды Рескатора. Видно,  он
сохранил  эту  свою  утонченную  средиземноморскую  привычку,  как  сохранил
пристрастие к кофе, коврам и диванам с шелковыми подушками.
   В окно с силой дохнул холодный  ветер,  принеся  с  собой  водяную  пыль.
Анжелике стало зябко.  Она  вдруг  осознала,  что  шнуровка  корсажа  у  нее
распущена и грудь обнажена. Это смутило ее. Чья рука расшнуровала ее корсаж?
Кто склонялся над ней, когда она лежала  в  забытьи?  Глаза  какого  мужчины
всматривались - и, быть может, с тревогой - в ее бледное  лицо,  неподвижные
черты, посиневшие от смертельной усталости веки?
   Потом он, видимо, понял, что она просто выбилась  из  сил  и  заснула,  и
ушел, расшнуровав ее корсаж, чтобы ей было легче дышать.
   Вероятно, это была с его стороны простая  любезность,  однако  любезность
такого рода, которая выдавала  в  нем  человека,  привыкшего  иметь  дело  с
женщинами и обращаться с ними со всеми - кто бы они  ни  были  -  с  учтивой
непринужденностью. От этой мысли Анжелику неожиданно бросило в  краску.  Она
вскочила и торопливо привела свое платье в порядок.
   Почему  он  велел  принести  ее   сюда,   почему   не   отправил   к   ее
спутникам-гугенотам? Стало быть, он смотрит на нее, как на свою рабыню,  как
на пленницу, обязанную исполнять его прихоти,  при  всем  том,  что  прошлой
ночью он ясно выказал ей свое пренебрежение?..
   - Есть здесь кто-нибудь? - громко спросила она. - Вы здесь, монсеньор?
   Ответом ей было лишь дыхание ветра и  плеск  волн.  Но  в  это  мгновение
Онорина окончательно проснулась, села и, раскрыв  ротик,  зевнула.  Анжелика
склонилась к ней и, ревниво обхватив маленькое тельце, взяла дочку на  руки,
как столько раз в прошлом, когда она защищала эту хрупкую жизнь от грозивших
ей опасностей.
   - Иди ко мне, сердечко мое, - шепнула она, - и ничего не бойся. Мы уже  в
море!
   Она подошла к застекленной  двери  и  очень  удивилась,  когда  та  легко
отворилась. Так значит, она не пленница...
   Снаружи было еще довольно светло. Можно было разглядеть снующих по палубе
матросов, но вокруг уже зажигали  первые  фонари.  Зыбь  была  невысокой,  и
одинокий в пустынном океане пиратский корабль  дышал  странным  покоем,  как
будто всего несколькими часами раньше ему не грозила - и притом не один  раз
- верная гибель. Поистине, вкус жизни хорошо ощущаешь лишь  тогда,  когда  в
лицо тебе только что посмотрела смерть.
   Сидевший на корточках около двери человек выпрямился, и Анжелика  увидела
рядом с собой великана-мавра, который прошлой ночью приготовил для нее кофе.
На нем по-прежнему был белый шерстяной марокканский бурнус,  а  в  руках  он
держал мушкет с прикладом, отделанным чеканным серебром - точно такие же она
видела у личной охраны Мулея Исмаила<Мулей Исмаил (ок. 1646-1727)  -  султан
Марокко с 1672 г.  Объединил  страну,  жестоко  подавляя  волнения.  "Мулей"
означает "мой господин", этот титул носили все султаны Марокко.>.
   - Где разместили моих спутников? - спросила она.
   - Идем, - ответил мавр, - господин велел мне проводить тебя к ним,  когда
ты проснешься.
   Как и на всех кораблях, предназначенных для морского разбоя или перевозки
грузов,  на  "Голдсборо"  не  было  помещений  для  пассажиров.  Кубрик  под
баком<Бак или полубак - надстройка в  носовой  части  верхней  палубы.>  был
достаточно просторен для размещения  команды,  но  не  более  того.  Поэтому
эмигрантов поместили в той части нижней палубы, где  стояли  замаскированные
пушки пиратского судна.  Спустившись  по  короткому  трапу,  Анжелика  вновь
оказалась в кругу своих  друзей,  которые  уже  начинали  с  грехом  пополам
располагаться среди тяжелых бронзовых орудий. В конце концов, на их покрытых
парусиной лафетах вполне можно было разложить прихваченный впопыхах  скудный
скарб.
   На палубе ночная темнота еще не вступила в свои права, но  здесь,  внизу,
уже царил сумрак, и только через один открытый порт<Порт - отверстие в борту
судна для пушечного ствола (у старинных военных судов).>  едва  просачивался
слабый розоватый свет.
   Стоило Анжелике спуститься на орудийную палубу, как ее  тут  же  радостно
обступили дети и друзья.
   - Госпожа Анжелика! А мы уже думали, что вы погибли.., что вы утонули...
   И почти сразу же наперебой посыпались жалобы:
   -  Тут  совсем  ничего  не  видно...  Нас  держат  под   замком,   словно
пленников... Дети хотят пить...
   В полумраке Анжелика узнавала их только по голосам. Громче всех  слышался
голос Абигель.
   - Надо позаботиться о мэтре Берне. Он тяжело ранен.
   - Где он? - спросила Анжелика, мысленно упрекая себя за то, что совсем  о
нем забыла.
   Ее провели к тому месту, где под открытым портом лежал раненый торговец.
   - Мы думали, от свежего воздуха ему станет лучше, но воздух из  порта  до
него не доходит.
   Анжелика опустилась на колени рядом с раненым. При розовом свете  заката,
еще проникавшем  в  темный  трюм,  она  смогла  рассмотреть  лицо  Берна,  и
ужаснулась, увидев покрывающую его бледность и застывшее  на  нем  выражение
муки, которое не стерло даже беспамятство. Дыхание раненого было медленным и
тяжелым.
   "Он был ранен, когда защищал меня", - подумала она.
   Сейчас Габриэль  Берн  утратил  и  силу,  и  всю  свою  респектабельность
богатого ларошельского  торговца  и  лежал  перед  Анжеликой  с  обнаженными
широкими плечами и  голым  массивным  торсом,  таким  же  волосатым,  как  у
простого грузчика.  В  этой  его  беспомощности  было  что-то  трогательное:
лежащий без чувств,  ослабевший  от  боли  мужчина,  такой  же,  как  и  все
остальные.
   Его спутники, не зная, как ему помочь, разрезали его пропитавшийся кровью
черный камзол, а из рубашки наделали тампонов на рану. В  таком  непривычном
виде Анжелика, пожалуй, могла бы его и не узнать.  Какая  глубокая  пропасть
пролегла между мирным торговцем-гугенотом, сидящим с  пером  и  чернильницей
над бухгалтерскими книгами, и этим  мужчиной,  полуголым  и  беззащитным.  У
ошеломленной Анжелики вдруг мелькнула нелепая, неподобающая мысль:  "А  ведь
он мог бы быть моим любовником..."
   Внезапно мэтр Габриэль показался ей очень близким, будто  он  в  какой-то
мере принадлежал ей, и она с возросшим беспокойством ласково  коснулась  его
рукой.
   - С тех пор, как его сюда принесли, он хоть раз шевельнулся, заговорил?
   - Нет. Это странно - ведь его раны на вид не тяжелые. Удар саблей  рассек
ему плечо и  левую  сторону  груди,  но  кость  не  задета.  Раны  почти  не
кровоточат.
   - Надо что-то делать.
   - А что? - снова послышался все тот же раздраженный голос лекаря  Альбера
Парри. - У  меня  нет  ни  слабительного,  ни  клистира,  и  поблизости  нет
аптекаря, к которому можно было бы послать за травами.
   - Но вы могли бы по крайней мере взять в дорогу свою  врачебную  сумку  с
инструментами, мэтр Парри, - воскликнула Абигель с не водившейся  раннее  за
ней горячностью. - Она бы заняла не так много места!
   - Как.., как вы можете, - вознегодовал ученый лекарь,  -  как  вы  можете
упрекать меня в том, что я забыл свои инструменты, когда меня без объяснений
вытащили из постели и чуть ли не в ночной рубашке и колпаке поволокли на это
судно, так что я и глаз не успел протереть? И потом, для такого пациента как
Берн я мало что мог бы сделать. Я ведь не хирург.
   Лорье, цепляясь за Анжелику, умоляюще спрашивал:
   - Мой отец не умрет?
   Со всех сторон ее хватали чьи-то руки. Чьи: Северины,  Онорины,  Мартиала
или матерей, растерявшихся перед непривычными для них лишениями?
   - Дети хотят пить, - как затверженный урок повторяла госпожа Каррер.
   К счастью, их хотя бы не мучил голод,  поскольку  булочник  щедро  раздал
пассажирам свои хлебцы и бриоши. В отличие от доктора он не потерял головы и
захватил их с собой, и даже гонка  через  ланды  не  заставила  его  бросить
выпеченный им хлеб.
   - Если эти разбойники не принесут нам фонарей, я вышибу дверь! -  завопил
из темноты судовладелец мэтр Маниго.
   И будто они только и ждали этого громогласного зова, на пороге показались
матросы с тремя большими, ярко горящими фонарями. Повесив их по  краям  и  в
середине батареи, они возвратились  к  двери  и  втащили  на  нижнюю  палубу
деревянную лохань, из которой исходил аппетитный запах, и ведро с молоком.
   Это были те самые двое мальтийцев, которых Рескатор прошлой ночью  послал
с Анжеликой в Ла-Рошель, чтобы они ее охраняли. Несмотря на  диковатый  вид,
который им придавали оливковая кожа и горящие, как уголья,  глаза,  она  уже
тогда поняла, что они славные малые - в той мере, в  какой  это  определение
применимо к членам экипажа пиратского корабля. Матросы  поощряющими  жестами
указали пассажирам на лохань с супом.
   - И как, по-вашему, мы должны это есть?.. - визгливым  голосом  вскричала
госпожа Маниго. - Вы принимаете нас за свиней, которые жрут корм  из  одного
корыта?.. У нас нет ни единой тарелки!..
   И, вспомнив о своем прекрасном фаянсовом сервизе, разбившемся в дюнах  на
песчаном берегу под Ла-Рошелью, она истерически зарыдала.
   - А, пустое! - сказала госпожа Каррер. - Не портите себе кровь,  дорогая,
как-нибудь управимся.
   Но и сама она была не в лучшем положении, чем прочие, и могла  предложить
только одну-единственную чашку, каким-то чудом засунутую в последний  момент
в ее тощий узелок. Анжелика, перейдя на  средиземноморский  жаргон,  который
она еще смутно помнила, постаралась по  мере  сил  объяснить  матросам  суть
дела. Те в замешательстве поскребли в затылках. Вопрос о  вилках  и  ложках,
пожалуй, нелегко будет разрешить. Однако уходя, матросы пообещали как-нибудь
все уладить.
   Сгрудившись вокруг лохани, пассажиры принялись обсуждать ее содержимое.
   - Это рагу с овощами.
   - Во всяком случае, свежая пища.
   - Значит, нас еще не посадили на судовые галеты и солонину, какими обычно
кормят в море.
   - Они наверняка награбили всю эту провизию на берегу.  Я  слыхал,  как  в
трюме, что под нами, хрюкали свиньи и блеяли козы.
   - Нет, они их не украли, они купили  скотину  у  нас  и  щедро  заплатили
звонкой монетой. Мы на них не в обиде.
   - Кто это  там  встрял  в  разговор?  -  осведомился  Маниго,  когда  это
разъяснение, сделанное на шарантском диалекте, дошло до его сознания.
   При свете фонарей  он  увидел  в  трюме  незнакомые  фигуры:  двух  тощих
длинноволосых крестьян и их жен,  за  юбки  которых  цеплялись  с  полдюжины
оборванных ребятишек.
   - А вы-то откуда тут взялись?
   - Мы гугеноты из деревни Сен-Морис.
   - А с какой стати вы сюда заявились?
   - Ну как же! Когда все побежали к берегу, мы тоже побежали. А там и вовсе
подумали: коли все садятся на корабль, давай и мы сядем. Думаете, нам больно
хотелось попасть в лапы королевских драгун?  Глядишь,  они  бы  на  нас  всю
злость сорвали... А узнай они, что мы  торговали  с  пиратами,  нам  бы  так
досталось! Да и по правде сказать, что у нас  в  деревне  осталось?  Почитай
ничего - ведь мы продали нашу последнюю козу и всех свиней... И  что  бы  мы
без них делали?
   - Тут и без вас слишком много народу, - в ярости  сказал  Маниго.  -  Еще
взялись нахлебники на нашу шею!
   - Хотела бы заметить вам, милостивый государь, - вставила Анжелика, - что
эта забота лежит отнюдь не на ваших плечах, и, кроме того,  своим  супом  вы
косвенным образом обязаны именно этим самым крестьянам, потому что его, судя
по всему, сварили из мяса их свиньи.
   - Но когда мы прибудем на Американские острова...
   В разговор вмешался пастор Бокер:
   - Крестьяне, умеющие пахать землю и ухаживать за скотом, никогда не будут
в тягость колонии эмигрантов. Братья мои, добро пожаловать в нашу общину!
   На этом инцидент был исчерпан и горожане расступились, пропустив бедняков
к лохани с супом.
   Для каждого из эмигрантов этот первый вечер на незнакомом судне, уносящем
их навстречу неведомой судьбе, отдавал  чем-то  нереальным.  Еще  вчера  они
легли спать в своих домах, богатых у одних, бедных у других. Тревога за свое
будущее наконец перестала их терзать, так как  мысли  о  предстоящем  вскоре
отъезде  успокоили  их.  Смирившись  с  неизбежными  потерями,  они   решили
приложить все усилия, чтобы плавание прошло как можно более  безопасно  и  с
удобствами. Но все пошло прахом - и  вот  они  качаются  на  волнах  ночного
океана, отрезанные от всей своей  прошлой  жизни,  едва  ли  не  безымянные,
словно души умерших в ладье Харона. Именно это  сравнение  приходило  на  ум
гугенотам-мужчинам, в большинстве своем людям весьма образованным, и  они  с
унылым видом взирали на суп, который от  бортовой  качки  тихо  плескался  в
лохани.
   А женщин занимали иные заботы - у них  и  в  мыслях  не  было  вспоминать
пассажи  из  Данте.  За  неимением  мисок  они  передавали  из  рук  в