я его. Вы выставляете его  на
посмешище  своей  злобой  и  неоправданными  обидами.  Я   же   считаю   его
обаятельным, смелым,  приятным  в  общении.  Я  испытываю  к  нему  огромное
уважение.
   -  Вы  расцениваете  его  как  очередную  жертву,  вы,  соблазнительница!
Оставьте моего мужа в покое!
   - А вы моего!
   - Вам мало моего сына, который мучается от любви к вам? Вам нужен  еще  и
отец?
   - Я не способна на безумства, которые дают ростки в уме  вашего  сына.  Я
ничего, кроме скуки, к нему не испытываю. А вот ваш интерес к работам  моего
сына кажется мне неискренним.  Вы  льстите  ему,  интересуясь  его  картами,
путешествиями, а видите в нем его отца!
   - Вы бредите! В отличие от вас я не распутница...
   - Вы обвиняете меня в том, что я соблазняю вашего сына! А на  самом  деле
вы просто злитесь на него и на меня, потому что, влюбившись,  он  ускользает
от вас.
   - Да! - взорвалась Сабина. - У меня никого  нет,  кроме  него.  Когда  он
вернулся, я не узнала его. В Тадуссаке он  встретил  вас,  и  он  совершенно
изменился.  Мне  показалось,  что  он  возненавидит  меня.  Он  стал   тенью
Флоримона, потому что это еще  один  способ  быть  рядом  с  вами.  Разве  я
совершила что-то ужасное, заинтересовавшись путешествием Флоримона  и  моего
сына, я просто хотела быть к нему поближе... И мальчики были довольны, в  их
возрасте любят поговорить о подвигах, о своих увлечениях. Вы слишком многого
от меня требуете,  я  не  хочу  терять  своего  сына.  Без  него  моя  жизнь
бессмысленна, можете вы это понять?
   - Я понимаю лишь то, что вы очень  завистливы  и  хотите  завладеть  всем
миром.
   - Возвращаю вам ваш комплимент. Вам не стоило упрекать меня, в  то  время
как вы привлекаете к себе любовь всех мужчин, даже служителей церкви, таких,
как господин де Ломени, Мальтийский рыцарь.
   - Вы тоже недалеко ушли. Ваше увлечение духовником всем известно.
   - Мой духовник! - воскликнула г-жа де Кастель-Моржа, прижав руку к груди,
казалось, она потеряет сознание.  -  Вы  клевещете!  О  каком  духовнике  вы
говорите?
   - Естественно, о пресвятом отце Себастьяне д'Оржевале.
   - Он мой духовный наставник! Как вы могли вообразить!
   - Я ничего не воображала! Проявления вашей привязанности никого не  могут
обмануть. Весь город насмехается над вами...
   - Вы змея!
   - Я просто  откровенна.  Я  не  отказываюсь  по  моральным  принципам  от
привязанностей моего сердца и моего тела и считаю  это  более  нравственным,
чем ваше лицемерие. Вы разрушаете  свою  жизнь,  Сабина,  считая,  что  наши
любовные  порывы  ниспосланы  нам  Дьяволом.  Вы  тоже  влюблены,   страстно
влюблены...
   На этот раз г-жа де Кастель-Моржа и  де  Пейрак  расстались  смертельными
врагами. Не могло быть и речи о примирении. После такой внезапной и яростной
ссоры остался горький осадок, Сабина была  в  отчаянии,  а  Анжелику  мучили
угрызения совести.
   В тот же вечер Анжелика получила письмо от  рыцаря  Ломени,  что  немного
развеяло ее огорчения. Он приглашал ее  на  санную  прогулку  с  пикником  в
следующее воскресенье, к водопадам Монморанси. Организовали  эту  загородную
прогулку г-жа де Меркувиль и г-жа де ла  Водьер.  Соберется  почти  половина
города. Г-н д'Арребуст оставил свои  сани  в  полном  распоряжении  г-на  де
Ломени, а тот, в свою очередь, просит разрешения Анжелики  сопровождать  ее,
как верный рыцарь. Она сразу же согласилась, о  чем  и  сообщила  в  письме,
отправленном немедленно. Г-н де Бардань,  г-н  де  Виль  д'Аврэй  и  г-н  де
Шамбли-Монтобан, также  решившие  предложить  ей  место  в  своих  экипажах,
опоздали.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
ВОДОПАДЫ МОНМОРАНСИ

   Яркое солнце освещало дорогу, проложенную по Святому Лаврентию,  и  сани,
летящие мимо елок и кедров; мелодичный звон колокольцев в  упряжке  из  двух
лошадей раздавался ритмично, в такт их хода. У  канадцев  вошло  в  привычку
подвешивать бубенцы лошадям, впряженным в сани. Во время сильных  снегопадов
этот звон позволял  услышать  приближение  упряжки  и  избежать  несчастного
случая.
   Анжелика сидела рядом с рыцарем де Ломени, закутавшись в меха. Как только
сани покинули Квебек и устремились по  бескрайней  белой  равнине,  она  вся
отдалась блаженному чувству пьянящей радости от этой прогулки,  напоминавшей
побег с графом де Ломени, рассудительным  и  внушающим  доверие.  "Внушающим
доверие" - вряд ли это выражение отражало его  суть.  Как  иначе  могла  она
выразить то удовольствие, которое она  испытывала  в  его  присутствии,  это
легкое и безоблачное чувство , похожее на небо не правдоподобной голубизны в
сочетании с победным сиянием солнца.
   Запрокинув  голову,  Анжелика  вдыхала  морозный  воздух.   Ее   капюшон,
отороченный густым белым мехом, защищал ее лицо от ледяных укусов.  Ее  рука
под меховым покрывалом нашла руку Ломени, и сердце ее задрожало от нежности,
когда она ощутила спокойное и решительное пожатие его руки.
   Все дышало спокойствием  и  красотой.  Щурясь  от  солнечных  лучей,  она
рассказывала рыцарю о своих ощущениях, о недовольстве  собой,  о  стремлении
сохранить душевное равновесие, насколько это было возможно; в  своем  сердце
она носила горькое чувство обиды, пережитых страданий, хотя она  чувствовала
радость от того, что страдала.
   Она пыталась объяснить ему, но не сочла необходимым сказать, что в основе
этого "экзамена совести" лежит фраза, брошенная Сабиной де Кастель-Моржа: "А
вы? Вы поддержали его?" Она вспомнила о жутком  падении  с  вершин  любви  и
богатства на черное дно нищеты и отчаяния.
   - ...Вы чем вы себя упрекаете? - спросил  он.  Он  был  внимателен  к  ее
рассказу, полностью погружен  в  него.  Анжелика  могла  исповедоваться  ему
часами, лишь бы утонуть в сиянии его глаз,  где  перемешались  восхищение  и
нежность.
   - Я была так молода. Слишком молода... Мне не было и  двадцати...  Сейчас
мне кажется, что то, что я перенесла, было выше моих сил...  От  тех  лет  я
сохранила в себе что-то плохое, чему трудно найти объяснение.
   В этой битве жизни она сражалась яростно, и, сжимая зубы, она не один раз
повторяла - "Вы мне заплатите за это".
   - Даже лицом к лицу с человеком, которого я обожаю и который  принес  мне
столько несчастий, я иногда теряюсь при мысли, что есть вещи, которые  я  не
могу простить.
   Он слушал ее с серьезным видом, грусть и  сострадание  пробегали  по  его
чувствительному лицу, но во взгляде она уловила легкий оттенок осуждения.
   - Вы хотите мстить людям, - сказал он, - но вряд ли это хорошо, это  даже
отвратительно. Она положила голову ему на плечо.
   - Да, ругайте меня, господин де Ломени. Я  нуждаюсь  в  том,  чтобы  меня
ругали...
   Она закрыла глаза, солнечные лучи с нежностью ласкали ее веки.
   - Я кажусь себе эгоистичной, жестокой, непримиримой...
   - Ну уж это слишком!
   Открыв глаза, она заметила в его взгляде проблеск  юмора,  он  как  будто
дразнил ее.
   - Эгоистичная, жестокая, непримиримая, как сама молодость, - сказал он. -
Увы, молодость часто бывает такой, это жажда жизни вынуждает ее к  этому.  В
чем мужество двадцатилетних? В поступках молодой  женщины,  ставшей  добычей
мужчин, или же молодого военного, рвущегося в бой, чтобы отдать свою  жизнь?
Но, несмотря на любые испытания, мы должны сохранить нежное и любящее сердце
раба божьего. Не будьте так строги к себе и вашему прежнему облику. Он  был,
должно быть, очарователен.
   Он улыбнулся, и она поняла, что он сейчас  поцелует  ее.  Она  не  убрала
голову с его плеча. Время от времени сани трясло, она  бросала  внимательный
взгляд на кучера, невозмутимого, в дубленой накидке с меховой подкладкой и в
остроконечной красной канадской шапочке. Он  курил,  и  дым  от  его  трубки
сливался с его дыханием. Он был совершенно равнодушен к происходящему за его
спиной. Сани летели вперед, в золотой дымке вырастала тень острова Орлеан, а
слева виднелись первые отроги Бопре. Уже была видна колокольня церкви Бопор,
царапающая своим куполом сиреневатое небо.
   - Наблюдая за вами, - продолжал Ломени, - я часто  с  волнением  замечал,
как вы стараетесь не причинить никому вреда, подбадриваете людей, берете  на
себя их заботы.
   Возможно, ваше милосердие -  следствие  пережитых  вами  душевных  ран  и
невзгод. Что же привело вас  к  мысли  о  мщении,  особенно  тому  человеку,
которого вы более всего любите и с которым связаны долгими годами и взаимным
чувством? И это несмотря на то, что судьба, как вы мне рассказали, множество
раз разлучала вас.
   Анжелика спросила свою совесть.  По  приезде  в  Квебек  у  нее  возникло
желание уединиться в своем мире, отделить свою жизнь от жизни мужа. Что это,
предзнаменование?
   Ломени улыбнулся.
   - Дитя мое, вот с чем я хотел бы вас поздравить. Долгие годы в Монреале я
занимался тем, что пытался  сохранить  гармонию  супружеских  союзов,  когда
жизнь становится пыткой, но души еще надеются и  тянутся  друг  к  другу.  И
часто я сожалел о том, что не могу посоветовать ни тому, ни другому то,  что
мы  в  мирской  или  монашеской  жизни  называем  "отступиться".   Молчание,
одиночество, размышления о себе самом, о нашем отношении к Богу, к тем,  кто
нас окружает, кого мы любим. В светской круговерти два существа, слитых друг
с другом днем и  ночью,  чувствуют  желание  отстраниться,  чтобы  потом  их
единение было более прочным. Предчувствия подсказывают мне, что вы пошли  по
этому  пути,  а  господин  де  Пейрак  принял  это   как   должное.   Редкое
благоразумие!  Я  успел  заметить,  что  не  жестокость   семейных   законов
удерживает супругов вместе, а  ревность,  безрассудная  ревность  и  чувство
собственности, доходящее до крайности.
   Рыцарь  внезапно  замолчал,  как  если  бы  он  счел  свое   высказывание
преувеличением.
   -  По  правде  говоря,  не  так-то   просто   отделаться   от   существа,
принадлежащего вам безраздельно, - вздохнул он.
   "Он прав... Это именно то, что я чувствую..." Ей  хотелось  почувствовать
себя свободной, жить свободной жизнью, беря от нее все удовольствия, будь то
поклонение воздыхателя или нежность, рожденная  страстью;  эти  быстротечные
любовные мгновения были так же естественны, как принятие пищи.  Она  никогда
не чувствовала себя виноватой в этом легкомыслии, таким образом она  мстила:
с  одной  стороны,  за  причиненный  ей  вред,  с  другой  стороны,  за   ту
безграничную власть, что имел над ней Жоффрей, власть гнетущую, от которой у
нее сжималось сердце.
   "Счастливая женщина, свободная женщина, бесстрашная  женщина,  что  лучше
могла она предложить ему?"
   И сейчас она нисколько не чувствовала своей вины, находясь в санях  рядом
с Ломени; она была счастлива этим чистым зимним днем.  Посмотрев  на  тонкий
профиль рыцаря и на его губы, она подумала: а был ли в  его  жизни  поцелуй,
кроме того, что он подарил ей недавно в церкви?
   - Скажите мне, мой дорогой  Клод...  Как  другу...  Но  не  отвечайте  на
вопрос, если он вам покажется неуместным. Вы говорили о любви  как  истинный
знаток, следовательно... до того как вы вступили  в  орден...  вы  приобрели
достаточные знания в области...
   Клод де Ломени улыбнулся.
   - Вы спрашиваете, девственник ли я? Право, что  вам  ответить?  И  да,  и
нет...
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Целомудрие  -  это  состояние  души.  Отдавая  себя  служению  Господа,
принимаешь обет целомудрия. Однако, прежде чем вступить в ряды  Мальтийского
ордена, незадолго до своего экзамена по теологии  в  Сорбонне,  меня  начали
одолевать сомнения. Я убеждал себя,  что  отрекаюсь  от  женщин  из  чувства
страха, который нам внушали. Мой духовный наставник, иезуит,  опасаясь,  что
подобные мысли будут меня преследовать и дальше, разрешил мне посетить  один
из борделей на улице Глатини.
   - Рядом с Нотр-Дам!
   - Именно! Большая тень собора на маленькой грустной улочке...
   - Какие  чувства  вынесли  вы  из  этого  похода  в  низы  сладострастия?
Отвращение?
   - Совсем нет! Мое любопытство  было  удовлетворено  множеством  открытий,
благотворно повлиявших на  меня.  Женщина  предстала  передо  мной  в  самом
ужасном своем  положении,  и  я  одновременно  наблюдал  нищету,  хрупкость,
очарование этих созданий, и тогда я  понял,  что  прячется  за  этим  словом
"женщина":  совращение,  слабость,  осуждение.  Из  этого  урока   я   вынес
сочувствие и понимание по отношению к женщине. В этом же мрачном  притоне  я
узнал цену любезности,  помогающей  нам  в  затруднительных  ситуациях.  Как
видите, из единственного воспоминания я извлек много полезных сведений.
   Анжелика находила его восхитительным. Он говорил с ней легко и с улыбкой,
но взгляд его серых глаз волновал ее каждый раз, как он  поворачивал  к  ней
голову; ей хотелось, чтобы он положил ей руку на грудь.
   "В любви он будет прекрасен",  -  подумала  она.  Сани  тряхнуло,  и  она
немного отстранилась.
   - Таким образом, ваше постижение любви не помешало вашему призванию?
   - Речь идет не о постижении любви, - возразил он, - а только о постижении
плоти. И он тихо прошептал:
   - Только сейчас я постигаю любовь.
   Анжелика вполне могла сделать вид, что не расслышала его последних  слов,
тем более что за поворотом их взору открылись водопады Монморанси, рев  воды
делался все громче и громче, сливаясь с радостными детскими криками.
   Вереницы саней выстраивались в  ряд,  полгорода  уже  кишело  у  подножия
утеса.
   Ржание лошадей, веселые возгласы друзей и смех молоденьких барышень - все
сливалось в одну неповторимую мелодию.
   Граф де Ломени соскочил  на  землю  и  подошел  к  дверце,  чтобы  помочь
Анжелике выйти. Она вспомнила, что шагает по водам Святого  Лаврентия,  этой
огромной реки с глубокими  океанскими  впадинами.  С  первых  же  шагов  лед
провалился, и нога ее увязла по колено. Она вскрикнула.
   Ломени поддержал ее и помог ей выбраться, он смеялся.
   - В реке очень много подводных течений, - объяснял он, - и замерзает  она
неравномерно, но лед сковывает ее намертво. В это время года по меньшей мере
три слоя льда покрывают реку. Иногда лед ломается, но  это  просто  пустоты,
этого не нужно бояться.
   - Три слоя! Слава богу!
   Прежде чем их окружили друзья и знакомые, спешащие им  навстречу,  они  с
восхищением любовались красотой зимнего пейзажа.
   Поток воды в проеме темного леса, устремлявшийся с высоты трехсот  шагов,
создавал впечатление высокой хрустальной башни, возвышающейся над долиной. У
подножия скалы водопад распадался  на  мириады  капелек,  образующих  пышное
облако, похожее на сверкающую пену. Застывая на холоде, капельки хрустальным
дождем опадали на берег и оседали там в форме конуса.  Местные  жители  дали
ему название - Сахарная Голова. Он был достаточно высоким, так  что  силуэты
тех, кто достигал его верхушки, казались  крошечными.  Его  твердая  ледяная
поверхность была припорошена блестящей снежной пудрой, мягкой,  как  бархат.
Местами лед был пористым, что опять же  наводило  на  сравнение  с  сахаром.
Забраться на верхушку  было  не  так-то  просто,  зато  спуск  совершался  с
головокружительной быстротой. Смельчаки садились на  корточки  по  пять  или
шесть человек в сани и как вихрь неслись с горы.
   Проворные коммерсанты никогда не упускали случая открыть торговлю  в  дни
пикников. Им  пришла  в  голову  идея  поставить  прямо  на  льду  небольшие
постройки-закусочные. Гуляющим были предложены поджаренные  колбаски,  пиво,
лимонад и более крепкие напитки.
   Одна из площадок была тщательно выровнена и очищена от  снега,  там  было
раздолье для любителей катания на коньках. Некоторые, надев сабо и  взявшись
за руки, скользили по льду длинной вереницей.
   Г-н де Виль д'Аврэй с помощью Шамбли-Монтобана, имевшего большой  опыт  в
искусстве катания на коньках, учил двигаться  Онорину  и  Керубина,  которые
смеялись от всей души. Как было  приятно  встретить  своих  знакомых  не  на
Соборной площади в Верхнем городе  или  же  на  Торговой  площади  в  Нижнем
городе, а на загородной прогулке, у водопадов, прогуливаясь  и  беседуя  под
зимним солнцем.
   По склону Сахарной Головы были вырублены ступеньки "специально для  дам".
Анжелика незаметно ускользнула от  слишком  многочисленной  компании,  чтобы
совершить восхождение по ледяному конусу одной.
   Поднимаясь в одиночестве к  этой  ослепительно  белой  вершине,  сокрытой
туманом, она испытала смутное чувство причастности к библейским сюжетам,  ей
вспомнилось восхождение на Синаи.
   Добравшись до цели, она оказалась на плоской широкой площадке, на которой
могло уместиться человек двенадцать, но сейчас Анжелика была здесь одна.  Ее
удивило, что верхушка конуса была совсем не узкой и  закругленной,  как  она
виделась  снизу,  сейчас  она  мало  напоминала  сахарную  голову.  Пропасть
отделяла Анжелику от водопада,  из  глубины  ее  поднимались  переливающиеся
завитки пара.
   Плотнее запахнув пальто, Анжелика погрузилась в созерцание  этой  водяной
рокочущей стены, разбивающейся о скалы. Шум водопада царил вокруг,  поглощая
все остальные звуки.
   Однако она скорее ощутила, чем услышала легкий толчок  в  двух  шагах  от
нее. Повернув голову, она увидела индейскую стрелу,  вонзившуюся  в  снег  в
двух шагах от нее.
   На склоне отвесной скалы она заметила движущийся силуэт, это был индеец с
луком в руках. И  в  то  же  мгновенье  случилось  нечто  омерзительное.  Из
украшенного блестками тумана, окружавшего ее, появились две  мощные  руки  в
красных перчатках, затем отвратительное лицо с безумными глазами  и  большим
квадратным открытым ртом, похожее на античную  маску.  Она  услышала  звуки,
похожие на завывание дикого зверя.
   - Вы ее выдали... выдали полиции... Вы... вы сейчас умрете...
   Мартен д'Аржантейль, покачиваясь, приближался к ней.  Он  хотел  задушить
ее. Ей показалось, что гораздо проще ему было бы сбросить ее в бездну  одним
толчком. Никто ничего не увидит. Кричать? Бесполезно,  крик  утонет  в  этом
бесконечном грохоте воды. Все эти мысли быстро  промелькнули  в  ее  голове.
Дальше  события  разворачивались  так  быстро,  что  она  не   успела   даже
пошевелиться. Она увидела, как человек всхлипнул, рухнул, как подкошенный, к
ее ногам, потом заскользил по склону и растворился в сверкающей  дымке.  Она
успела лишь заметить еще одну стрелу между его  лопатками.  Туман  затянулся
плотной пеленой, пронзаемой солнечными лучами.
   Среди чахлых черных елей, росших  на  склоне  скалы,  появилась  медвежья
шкура Пиксаретта. Из  своего  укрытия  индеец  сделал  ей  знак,  чтобы  она
спускалась вниз. Она и сама не собиралась  здесь  задерживаться.  Почему  он
оказался там? Что привело его, дурные предчувствия, вещий сон?
   Она начала спускаться по ледяным ступенькам, и  по  мере  того,  как  шум
водопада стихал, она попыталась проанализировать, что же  произошло.  Первой
стрелой Пиксаретт предупредил ее об опасности, второй  пресек  преступление.
Должно быть, он следил за ней со скалы и видел, как разворачиваются события.
   Спустившись с горы, она  увидела  рыцаря  де  Ломени  и  с  удовольствием
оперлась на его руку.
   - Приближается буря, - сказал он, - все собираются уезжать.
   Анжелика посмотрела на небо,  но  не  увидела  ничего,  кроме  нескольких
перистых облаков. Но опытные путешественники  по  всем  приметам  определили
приближение бури. Торговцы начали складывать свои постройки, люди садились в
сани. Тех, кто пришел пешком, забирали с собой, и, один за  другим,  экипажи
устремлялись к городу.
   - Я уже отправил ваших детей и прислугу, - сообщил ей Ломени.
   Она поблагодарила  его  и  попросила  немного  подождать,  ей  необходимо
сказать пару слов г-ну де ла Ферте. Она увидела его в тот момент,  когда  он
садился в сани, и отвела в сторону.
   - Разве я вас не предупредила? - сказала она, дрожа от гнева и пережитого
страха. - Это вы послали его убить меня?
   - Что? О ком вы говорите?
   - Об этом безумце, вашем Мартене д'Аржантей