агодарить вас за ваше гостеприимство.
     Отец де Ламбер и его товарищ согласно кивнули. Они  стояли  у  двери,
держа в руках свечи, золотым сиянием освещающие их лица.
     Они смотрели на человека с руками мученика, одетого в простую  одежду
следопыта, словно возникшего из снежной  бури,  из  ее  вихрей  и  криков,
который не старался скрыть своего вида следопыта, грубоватого и  сурового,
долгое время жившего у индейцев.
     - По утрам мы встаем на молитву, - сказал  отец  Ламбер.  -  Днем  не
предоставляется удобного случая. Потом я отслужу мессу. Вы  из  наших?  Вы
нам поможете?
     - С радостью. И если вы не  сочтете  меня  недостойным,  то  я  после
исповеди, если смогу, то помогу вам служить.
     Они еще раз покачали утвердительно головами и удалились.
     Ночь будет короткой. Нужно торопиться.
     Он спать не будет. Когда он встал, то раны тут же напомнили  о  себе.
Он вспомнил Анжелику, ее мягкие руки, ее ласковый голос и ее взгляд.
     Он улыбнулся. "Поторопись!"
     Он прошел в пекарню и по  запаху  определил  время,  необходимое  для
полной готовности хлебов.
     Потом он зашел в  пристройку,  служившую  летней  кухней.  Зимой  там
хранили зимнюю  одежду  и  инвентарь.  Он  взял  крепкую  веревку  и  пару
снегоходов на смену, а также сани.
     Потом он вернулся и открыл склад с провизией. Он  двигался  бесшумно,
словно индеец. Он взял муку, овес, вареных плодов, овсюга,  сахару,  соли,
гусиного жира, фасоли и разных трав.
     Затем он отправился в часовню и взял оттуда кое-что. Еще один предмет
он обнаружил в маленьком сундучке в  большом  зале  и,  прежде  чем  уйти,
забросал угли золой.
     В последнюю очередь он вернулся в  пекарню  и  вытащил  из  печи  все
хлебы, бывшие там. Потом перенес все на сани.
     Какое-то время он сожалел, что до ноздрей  священников  не  донесется
благословенный запах свежего хлеба, но ему он был нужнее, теперь  он  грел
его.
     Он накинул на плечи лямки саней и отправился в  путь,  предварительно
завернув свою добычу в рогожу и связав ее концы. Он не чувствовал ни боли,
ни усталости. Он был только телом, устремленным вперед. Дойдя  до  забора,
он повернул ключ в двери калитки и выскользнул наружу.
     Немного пройдя, он обернулся. Миссия уже начала  исчезать  перед  его
глазами. Лишь маленький крест блестел на колокольне. Поодаль были  вигвамы
вапаногов и вонолансетов, большинство - безмолвные и со струйками дыма: по
ночам дрова экономили, но без них нельзя было обойтись.
     Все стихло, словно отступая перед ночью, перед зимой, перед  бедой  и
тревогой, словно спрашивая  безмолвно  о  будущем,  которого  нельзя  было
избежать.
     Он посмотрел на юго-восток и над горами заметил черную  стену  -  это
шла буря. Его путь лежал прямо туда.
     Снег занесет его следы.
     Никто не сможет его догнать.


     А они и не думали его преследовать.
     - Куда подевались все хлебы из второй печи, - вскричал  брат  Адриан,
когда, не  увидев  гостя  на  мессе,  они  прошли  в  соседнюю  комнату  и
обнаружили пропажу.
     Сбитый с толку, он оглядывался и не мог заметить ни  малейшего  следа
того, кто был здесь накануне.
     - Мы спали? Это было привидение?
     - Привидение не может украсть три мешка  муки,  маис  и  половину  из
наших запасов фруктов, - заметил отец  де  Ламбер  после  беглого  осмотра
провизии.
     - Пойдем посмотрим, не взял ли он еще  чего-нибудь,  -  сказал  брат,
охваченный гневом.
     - А что он еще может украсть?.. Ему была нужна только еда.
     - Он взял сани.
     - Чтобы все перевезти.
     Священник не захотел отмечать, что пропала сутана и молитвенник.
     Ночью, ближе к утренней заре, небо заволокли тучи, пошел снег, но это
было лишь предвестием более суровых и страшных бурь, которые  надвигались.
На снегу виднелись следы снегоходов и санная колея. Они прошли по  ним  до
ограды и стали глядеть на необитаемый юго-восток, куда тянулись эти следы.
Буря надвигалась и обещала быть очень суровой. Снег занесет следы вора.
     - Почему вы плачете, брат мой? - забеспокоился священник. - Да  будет
вам! Из-за нескольких ливров муки!
     - Я плачу не из-за этого, - сказал брат. - Что мне кража!
     Слезы текли по его щекам, он не мог их сдержать.
     - Я плачу потому, что вспоминаю о нашей беседе накануне. Как нам было
хорошо, когда  мы  сидели  втроем,  и  он  разделял  нашу  трапезу,  и  мы
разговаривали. Какой свет! О, отец, неужели вы не заметили?
     - Действительно, - ответил тот задумчиво. - Словно свечение  возникло
вокруг него, и оно окутывало нас.
     - Я ничего больше не помню, только его глаза, такие  голубые,  словно
небо, и наши сердца были наполнены радостью.



                                    65

     Вот уже несколько миль осталось до  конца  пути,  а  ему  становилось
плохо.  С  каждым  шагом  его  охватывала  паника,  внутренности  сводило.
"Оранда! Оранда!"
     Вот уже несколько  миль  отделяло  его  от  смутного  дымка,  который
означал не что иное, как приближение Вапассу. Но он ничего  не  видел.  Ни
запаха дыма, ни самого дыма.
     Ничего. И страшное предчувствие охватило его. Он  остановился,  ломая
руки. Затем снова пустился  в  путь,  пересекая  снежную  равнину,  следуя
ритмичному ходу снегоступов.
     Слишком поздно! Там, в глубине горизонта, была Смерть!
     - Что я наделал! - говорил он себе. - Я  хотел  ее  смерти,  я  хотел
уничтожить ее. Господи, почему ты позволил этому безумию овладеть мной?  Я
хотел тебе служить... Я не думал, что она так слаба, весела и нежна. Я  не
думал о ее маленьких детях. Будто бы я  не  знал,  что  за  спиной  каждой
женщины стоят дети. О, Господи,  почему  ты  создал  меня  среди  демонов?
Почему ты наполнил мое детство кровью?..
     Он остановился.
     Он уже различал форт Вапассу сквозь пелену слез. Но никакой дымок  не
поднимался над жилищем.
     Никакого движения.
     Он не помнит подобного потрясения в своей жизни.
     "Они умерли! Они умерли!"
     Он побежал, громко крича:
     - Иду, иду, детки!.. Я пришел! Я пришел!.. Я вам сейчас приготовлю...
     Он чуть было не сломал себе шею, упав возле порога.
     Он встал и побежал к двери. Она сразу же  подалась.  Он  вошел  и  не
услышал ничего.
     Не снимая снегоходов, он прошел в зал,  где,  с  трудом  привыкнув  к
темноте, разглядел троих детей, играющих на полу.
     - Где мама?
     - Спит, - ответили они, указывая на спальню.
     Еще не отдышавшись, он думал:
     "Она умерла! Дети приняли ее смерть за сон..."
     Тихонько он дошел до комнаты и вошел, дрожа.
     Она сидела у очага, который давно погас, и  действительно  спала,  ее
поза выдавала сильную усталость.
     Он коснулся рукой ее лица. Оно было бледным и ледяным, руки тоже,  но
он различил ее дыхание.
     Встав на колени, он принялся набивать очаг дровами.
     - Вот и  я,  мои  дорогие  детки,  -  приговаривал  он.  -  Вот  я  и
вернулся... Сейчас я  приготовлю  вкусную  похлебку...  очень  горячую,  с
брусникой... я здесь... я принес вам жизнь...


     Треск дров в очаге разбудил ее,  и  она  подскочила  от  страха.  Она
увидела возле себя путешественника, стоящего  на  коленях  и  разжигающего
огонь.
     - Почему вы не поддерживали пламя? - вскричал он. - Я думал,  что  вы
умерли, и сам чуть не умер от боли, не увидев дыма.
     Она сказала, что в дневные часы было довольно тепло, и она  экономила
дрова.
     Он положил голову ей на колени, и она различила тонзуру.
     - О, Господи, - пробормотал он, - какая боль!.. Я успел вовремя.
     Тут она рассказала, что, по-видимому, простудилась, и несколько  дней
у нее была температура. А, может быть, это малярия?
     - Теперь я здесь. Я принес провизию, и мы продержимся...
     Он ставил на огонь котел, наливал воду.
     - Почему, заболев, вы не легли под покрывало, чтобы согреться?
     Она боялась, что у нее начнется бред лихорадки. А когда  она  сидела,
то не впадала в забытье.
     Он понял, что она не знала, сколько дней назад он ушел, что у нее уже
не хватало сил, чтобы ухаживать за детьми, что она перестала надеяться  на
его возвращение... что она все время повторяла: "Не спать, не спать..."
     Она смотрела на него с облегчением.
     - Простите меня. Я  не  подметала  целую  вечность,  и  теперь  здесь
настоящий свинарник.
     Очень осторожно он поднял ее на руки и отнес в кровать.
     - Теперь я здесь. Я займусь всем.
     Он положил ее и заботливо укрыл.
     - Теперь пора немножко успокоить детей, которые разыгрались в большом
зале, а потом я покажу вам мои сокровища. Я приготовлю суп, достойный тети
Ненибуш.
     Но она отвернулась, пробормотав, что не голодна.


     После долгих уговоров она проглотила несколько ложек супа.
     Форт Вапассу заключил новый договор с жизнью.
     Она простудилась, стараясь найти лишайник и кору для Глориандры.  Она
действительно нашла их и смогла приготовить  отвар  для  девочки,  которая
почувствовала себя лучше.
     - Женщина со слабой верой! Разве я  не  говорил  вам  так  или  иначе
поддерживать жизнь до моего возвращения?  -  ругал  он  ее.  -  Когда  вы,
наконец, убедитесь, что самое важное - невидимо?
     Она со всем соглашалась, внезапно поняв,  что  лежать  под  одеялами,
болеть и принимать чужую заботу не так уж плохо.
     Вот так дыхание  Оранды  помогло  иезуиту  выполнить  трудную  миссию
спасения и борьбы с зимой.


     Он разложил хлеб на полках вдоль стен комнаты и  большого  зала.  Это
будет их запас. Когда он кончится, они напекут еще. Хлеб и  вино.  Вина  в
миссии не было, только для мессы. И он не взял его. Зато он прихватил  все
запасы огненной воды.
     И еще свечи. Но их нужно экономить. Они зажгут их на праздники. Скоро
праздник святой Онорины.
     - Мы испечем сладкую булку в честь вашей дочери и станем молиться  за
нее.
     Ночью она услышала, как он бредит. Она открыла глаза и заметила вдоль
стен буханки и поняла, что его  возвращение,  в  которое  она  не  верила,
действительно состоялось.
     Она долго думала и пришла к выводу, что его  отбытие  для  нее  стало
равносильно смерти, это очень сильно подействовало на нее.
     Он лежал возле очага, завернувшись в шкуру.
     Испытывая слабость, она подошла к нему и встала на колени.  Он  спал,
что-то бормоча во сне. Он выглядел едва  ли  не  хуже,  чем  тогда,  когда
впервые появился у нее, в кожаном мешке. Бледная кожа, ввалившиеся  глаза,
заострившийся нос, открывшиеся раны - привидение!..
     Как он мог выполнить это, совершить такой подвиг?
     Она тихонько разбудила его.
     - Идите в тепло, в  кровать.  Я  держу  пари,  что  ваши  раны  снова
открылись, и что вы не сделали даже глотка бульона!.. Ах! Ну что мы с вами
за парочка!..
     Теперь они вместе будут бороться со смертью.



                                    66

     Несколько  дней  спустя  он  рассказал  ей  о  смерти  Амбруазины  де
Модрибур.  Он  узнал  новость  из  разговора  двух  священников  в  миссии
Сен-Жозеф. Супруга нового губернатора,  будучи  с  официальным  визитом  в
Монреале, пошла на прогулку и стала жертвой  странного  покушения.  -  Она
мертва! Дикое животное растерзало ее! - Я не впервые слышу об этом.
     - На этот раз это правда.
     Мнения по поводу этой смерти  разделились.  Одни  говорили  о  звере,
другие - об ирокезах.
     - Вы знаете детали? Не так уж часто  высокородная  дама  подвергается
нападению диких зверей на острове Монреаль, густо населенном.
     - Мадам де Горреста пошла погулять  к  старой  мельнице  на  западной
границе острова. Несмотря на  ее  репутацию  добродетельной  и  порядочной
дамы, злые языки утверждают, что у нее было там любовное свидание.
     - Всегда одно и то же, когда говорят  о  ней.  Одни  -  невинны,  они
думают о ее очаровании, другие знают все и молчат, а если и говорят, то за
спиной. Итак, она пошла к мельнице. И потом?
     Старый друг детства Амбруазины усмехнулся.
     - И Архангел прилетел! Там было и чудовище!..
     - Что видели люди?
     - Ничего! Ни малейшего следа! Если и были настоящие улики и следы, то
их тщательно уничтожили. Это-то и навело на мысль об  индейцах,  способных
на такую осторожность. Господин де  Горреста  обезумел  от  гнева.  Кто-то
нашептал ему, что во всем виноваты индейцы, и он объявил  им  войну.  Хотя
судя по ранам на теле, здесь "поработало" дикое животное. Но губернатор не
захотел смотреть.
     Вождь гуронов предложил войну. Армия с канадскими дворянами во  главе
отправилась к озеру Шамплейн. Вождей Пяти Наций обманом заманили на пир  и
там, сковав цепями, отправили на галеры короля.
     Только Уттаке и  Таонтагет,  бывшие  в  далеких  краях,  избежали  их
участи.
     Армия продолжала двигаться в направлении Пяти Озер. Но началась зима,
и экспедиция стала невозможной. Они попрятались в  форты  и  селения.  Все
начнется снова весной.
     - Зло продолжает следовать по ее пятам. Она действительно мертва?
     - Насколько может быть  мертва  женщина,  голову  которой  обнаружили
между ветвей дерева, а тело валялось рядом, у подножия ствола.
     Пророчество сбылось.




                      ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ. ИСПОВЕДЬ


                                    67

     Как  только  у  него  появились  силы  ухаживать  за  своими   ранами
самостоятельно,  он  перебрался  в  комнату  Лаймона  Уайта.  Очаг  в  ней
сообщался с центральной печью, которая была устроена согласно правил Новой
Англии. Она выходила на четыре камина: один был в комнате Джонаса, два - в
большом зале и последний - в спальне Уайта. Он занимался домом.  По  ночам
он следил за огнем в камине. Он двигался шагами волка, словно тень.
     Анжелика, не имея особенных забот,  могла  спать  и  набираться  сил.
Д'Оржеваль часто выходил на платформу, чтобы  удостовериться  в  том,  что
зима  подходит  к  концу.  Выпадало  много  снега.  Двери  и   окна   были
блокированы. Но это их не пугало. Снег был  знаком  того,  что  становится
теплее.
     Анжелика не боялась и не ненавидела снег. Он прятал их, он укрывал их
мягким слоем посреди мертвой пустыни, где бушуют ураганы.
     Как была длинна эта зима! Однако, с каждым днем она шла на убыль.
     Когда она  представляла  себе  состояние  священника,  в  первый  раз
появившегося на ее пороге, и сравнивала его с настоящим  днем,  она  могла
отдать себе отчет в том, что время пролетело быстро.


     В то утро она сидела возле  камина  и  сворачивала  бинты  в  рулоны,
предварительно выстирав их в теплой воде. Она надеялась, что долго  ей  не
придется ими пользоваться. Внезапно  перед  ней  возник  отец  д'Оржеваль,
одетый в черную сутану.
     Он был именно таким, каким  она  представляла  себе  его  в  годы  их
вражды. Сколько раз она ошибалась и принимала за него то отца де  Вернона,
то Жоффрей, то отца де Геранд. И сколько было других  случаев,  когда  она
говорила себе: это он! Час битвы настал!.. И ошибалась.
     И вот он стоял перед ней, в сутане, перетянутой поясом,  с  распятием
на груди, такой элегантный и изящный, похожий на Игнатия Лойолу.
     Она подумала: "Как он красив!", и еще: "Откуда он  взял  сутану?",  и
вдруг ее пронзила догадка: "Он хочет уйти!"
     Но он не дал ей и рта раскрыть. Он сразу же сказал ей, чтобы  она  не
пугалась и не волновалась. Пусть она продолжает  свое  занятие:  он  хочет
просто поговорить.
     Он заверил, что не собирается никуда уходить,  по  крайней  мере,  до
того, как передаст Анжелику и ее детей в руки друзей.
     Но он считал необходимым обсудить с ней кое-какие моменты его жизни.
     Сначала  он  заговорил  о  своем  самом  лучшем   друге,   Клоде   де
Ломенье-Шамбор.
     Он поведал ей о том, как возникла их дружба и их чувство любви, любви
духовной, так что  каждый  из  них  стал  для  другого  символом  пламени,
зажигающего его  сердце,  олицетворением  Вселенской  любви,  которую  они
распространяли на все человечество.
     Она слушала его внимательно, продолжая заниматься своими рулонами.
     Когда  он  коснулся  пылкости  чувства,  которое  объединило  его   с
Ломенье-Шамбором, она подумала о Рут и Номи, и ее  сердце  возликовало  от
слов этого священника в черной рясе, который подтверждал и  ее  чувства  к
подругам.
     Ее мало-помалу охватывала уверенность,  что  в  этот  час  они  могут
сказать друг другу все.
     Они были одни в этом мире.
     Никто не мог их услышать, никто не мог прервать их  или  использовать
их слова против них самих.
     Они  знали,  что  поймут  друг  друга.  Они  не  боялись  запутаться,
обмануться, ранить или расстроить друг друга, они перестали быть  врагами.
У них был один свидетель - Господь Бог.
     Он продолжал говорить, он рассказывал о том дне, когда он вернулся  с
озера Мокси. В тот день он понял, что Любовь - тоже божественное  дело.  И
как результат - вся его жизнь  превратилась  в  ошибку,  рамки  его  бытия
сломались.
     - Вот как я понял, что Любовь - дар Божий, и что я виновен в том, что
не знал его.
     Я очень рассердился на себя, на свое тело, которое стало играть  свою
роль в этом откровении. Я испытывал ощущения полета и порыва,  доселе  мне
неизвестные. Я благодарил за это Бога. Но  это  было  слишком.  Я  потерял
сознание. Когда я очнулся, то устыдился и испугался.  Я  постарался  снова
обрести себя в привычном мире. Мысль о демоне из предсказания пронзила мой
мозг, и я с трудом сдержал крик торжества.
     Вот так. Я не захотел увидеть свет. Он ранил меня,  несмотря  на  то,
что я старался защититься. Я хранил себя от того, что я путал  с  похотью,
от того, что ударило меня, словно молния, что приоткрыло свои  тайны,  что
научило меня знанию того, что это чувство оправдывает существование любого
индивидуума на земле, любовь - это все для вас.
     Я посчитал себя сумасшедшим. Я не знал, что мне делать с  моим  новым
знанием. Мне пришлось бы расстроить лучших друзей, отказаться от них... На
меня стали бы показывать пальцами и говорить: "Он сошел с ума!..  Женщина,
Любовь, Свобода сознания... для меня было слишком поздно.  Бросить  все...
Ради чего-то смутного... едва мелькнувшего... И ничего не ждать взамен".
     И вот я увидел в перелеске лошадей, караван, и понял, кого я видел...
Итак, все упорядочилось. Я  мог  продолжать  свою  войну.  Да,  видите,  я
пытаюсь оправдаться. Но это ничего не меняет. Мне нет прощения.
     Я  узнал  день,  когда  я  перестал  сознавать  справедливость   моих
действий. Когда еще ребенком я отправлялся на расправу с протестантами,  я
знал, что совершаю  богоугодное  дело,  что  Господь  меня  оправдает.  Мы
родились слепыми, среди тумана, напуганные  монстрами,  которые  на  самом
деле оказались соломенными чучелами и деревянными идолами.
     Но когда разум проясняется, начинается основное заблуждение.
     Я виновен  в  том,  что  продолжал  жить,  придавая  своим  действиям
видимость  добродетельного  порыва,  на  деле   скрывая   за   ними   муки
влюбленного.
     Я называл любовь ненавистью, чтобы найти способы  о  ней  размышлять.
Все мои планы о битвах, о пленении, о мести  и  казни,  которые  я  строил
против вас, были лишь  сопротивлением  тому  влечению,  которое  я  к  вам
испытывал. Я думал победить, стереть, уничтожить то,  что  не  заслуживало
моих трудов, и я добился только одного - я это приблизил.
     Я думал, что это необходимо  для  того,  чтобы  восторжествовать  над
врагами Господа, чтобы выполнить мою миссию...
     Когда я пошел на штурм Ньюшваника, возле Брунсвик-Фоллс, я знал,  что
вы находитесь там, среди пуритан, на холме,  и  я  кричал:  "Приведите  ее
мне!" Я был уверен, что нахожусь у цели. Я дрожал сам, не знаю, от  какого
нетерпения... Чего я ждал от момента, когда вы будете передо мной  стоять,
как пленница?.. Но вы не появились... И Пикскратт исчез вместе  с  вами!..
Не смейтесь!.. И я понял, что борьба будет серьезнее и длительнее,  чем  я
ду