тившись по его обманчивым  волнам,  Анжелика  потеряла  остатки  своих
грез, надежд, золотых миражей... Казалось, она предприняла  это  путешествие
лишь затем, чтобы стерся из памяти неотступно преследовавший ее образ  мужа.
А ведь она отправлялась в путь, чтобы возродить утраченное  счастье.  И  вот
теперь не находила в душе даже следа былых чувств. На этих берегах, видевших
крушение стольких империй, все обращалось в прах...
   Измученная и усталая, она думала, что уже принесла достаточно в жертву  в
погоне за жестокой химерой. Как маленький  Кантор,  первая  жертва,  взывал:
"Отец! Отец!", прежде чем исчезнуть в волнах, так она  кричала:  "Любимый!",
но не было отклика... Ее напрасная мечта растворилась в  медленном  движении
парусов на горизонте, в запахе черного кофе и в названиях городов, внушавших
восторг или захватывающих таинственностью:  пиратская  Кандия,  Мекнес,  где
рабы умирают в райских садах, белоснежный Алжир...
   Сейчас собственные неудачи и разочарования мучили ее меньше, чем встающие
в  памяти  образы  Верховного  евнуха  Османа  Ферраджи,  радостного  Колена
Патюреля и даже страшного Мулея Исмаила, для которого  молитва  стала  актом
сладострастия. Она вновь  вспоминала  загадочного,  утонченного  и  мрачного
Мефистофеля морей Рескатора, о котором чернокожий маг сказал так волнующе:
   - Зачем ты убежала от него? Звезды говорят,  что  ваши  жизни  неразрывно
сплетены. Вместе они составят самую необычную историю в мире!
   А вдали голос безумного д'Эскренвиля вопил: "Это для  тебя  у  нее  будет
лицо возлюбленной, проклятый маг Средиземноморья!.."
   Но и это не было истиной. В который раз обманчивый  ветер  ее  странствии
смешал все судьбы, и свое лицо возлюбленной  она  обратила  лишь  к  бедному
моряку. Отныне он понесет его с  собой,  как  сокровище,  украденное  в  дни
невероятного приключения...
   Все перепуталось, стало сомнительным и зыбким. И все же Анжелика  начала,
кажется, улавливать некий порядок в этом хаосе. Женщина, которую она увидела
в зеркале ручья, та, что мылась  в  омолаживающих  струях  водопада,  стояла
нагая в лунном свете, не имела ничего общего с той,  что  менее  года  назад
оскорбила госпожу де Монтеспан под сводами Версаля.
   То  была  особа,  уже  отравленная  тлетворным  воздухом  двора,   жадная
плутовка, умеющая ловить рыбку в мутной воде, она стала  такой  оттого,  что
долго жила в окружении  важных,  но  отвратительных  персонажей.  При  одном
воспоминании о них к горлу подступала тошнота. Нигде никогда  более  она  не
сможет находиться среди них!  Она  омылась  и  очистилась,  вдыхая  пахнущий
кедром воздух гор. Солнце пустыни выжгло ядовитые ростки в ее  душе.  Отныне
она будет видеть этих людей такими, какие они есть. Она не сможет переносить
глупое чванство, написанное на лице  Бретейя,  и  стараться  быть  вежливой.
Нужно поскорее отыскать Флоримона и Шарля-Анри, а потом они  уедут.  Конечно
уедут!.. Но куда?
   Господи, разве нельзя было создать мир, где какой-нибудь ничтожный Бретей
не смог бы презирать Колена Патюреля, а Колен Патюрель  не  чувствовал  себя
униженным, не должен был страдать от невозможности любить придворную даму?..
Новый мир, где бы высоко ценили всех, имеющих доброту, смелость, ум, а внизу
оставались те, что не обладают этими достоинствами...
   Неужели, о Боже, нет земли обетованной для людей доброй воли?..  Где  эта
земля?..
   Погруженная в раздумья, она возвратилась в дом, приютивший ее.  Нынче  же
вечером она поговорит с  господином  де  Бретейем.  Король  прислал  за  ней
корабль, потому  что  в  час  растерянности,  в  безвыходном  положении  она
решилась прибегнуть к его помощи. Он откликнулся.  Но  значит  ли  это,  что
теперь ей суждено попасть в прежние тенета? Обязана ли она королю?  Анжелика
решила, что положение еще не ясно.  Возможно,  что  шахматные  фигуры  стоят
примерно в той же позиции, что и год назад.
   Не откладывая, она предупредила королевского посланца,  что  не  намерена
задерживать его в Сеуте. Она продлит свое  пребывание  здесь,  поскольку  ее
здоровье пошатнулось, но господин де Бретей может  вернуться  во  Францию  и
известить короля об успешном завершении  своей  миссии.  И  хотя  теперь  не
придется тратиться на дары для  султана,  так  как  она  сама  вырвалась  из
неволи, она все  же  глубоко  признательна  Его  величеству  за  невероятную
доброту по отношению к ней.
   Дипломат тонко улыбнулся и посмотрел на нее, упиваясь тайным злорадством.
Он всегда не любил ее. Он помнил, что во время  посольства  Бахтияр-бея  она
преуспела там, где он  и  его  собратья  были  бессильны.  Король  тогда  не
преминул упрекнуть их в недостатке дипломатического искусства. Вслух  же  он
заметил, что госпожа дю Плесси-Белльер, видимо,  не  отдает  себе  отчета  в
сложности своего положения. Неужели она  полагает,  что  Его  величество  не
затаил глубокую обиду?..  Ведь  ее  отъезд  был  редким  при  дворе  случаем
открытого  неповиновения.  Не  в  привычках  короля  спокойно  относиться  к
подобным действиям,  напоминающим  бунт.  Госпожа  дю  Плесси-Белльер  своим
влиянием, своими многочисленными связями, своим высоким положением  в  свете
представляла собой слишком значительную особу, чтобы ее действия не  вызвали
прискорбных последствий. Над королем исподтишка посмеивались, уж очень ловко
его "провели". Памфлетисты Парижа принялись  наперебой  сочинять  куплеты  о
таинственном  бегстве  прекрасной  амазонки.  Короче,   неприятностей   было
достаточно, и теперь  королю  не  так  легко  простить...  Если  неслыханная
щедрость и великодушие побудили его прийти на помощь той,  чье  легкомыслие,
собственно, и привело ее на  край  пропасти,  то  не  пристало  королевскому
достоинству безнаказанно спускать подобные поступки. Осмотрительность  велит
ему опасаться персоны,  поведение  которой  напоминает  скандальные  выходки
фрондерок прежних времен...
   Оскорбленная Анжелика прервала эту обвинительную речь:
   - Что  ж,  это  лишний  повод,  чтобы  не  злоупотреблять  щедростью  Его
величества.  Возвращайтесь,  сударь,  во  Францию,  а  я  вернусь  туда   на
собственные средства.
   - Это совершенно невозможно.
   - Почему?
   - Потому что у меня есть приказ... Сударыня, именем короля вы арестованы.



   Анн и Серж ГОЛОН
   БУНТУЮЩАЯ АНЖЕЛИКА


   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПОТАЕННЫЙ ОГОНЬ

Глава 1

   Прибыв в Марсель, господин  де  Бретей,  посланник  французского  короля,
арестовавший Анжелику в Сеуте, заточил ее в форте Адмиралтейства. Город, где
некогда маркиза дю Плесси-Белльер так ловко  обвела  вокруг  пальца  полицию
Королевства, ныне стал для нее тюрьмой. Именно здесь,  в  темной  и  мрачной
камере, недавняя пленница султана, ценой стольких мук вырвавшаяся из гарема,
убедилась, что ждет ребенка.
   Эта догадка пронзила ее на следующее утро после  заключения  в  цитадель,
где она ощутила себя зверем, вновь попавшим в капкан. В камере  не  было  ни
малейших удобств, и, хотя квадратик голубого неба  виднелся  в  зарешеченном
окошке, Анжелике вдруг показалось, что она умрет от удушья. Почти  всю  ночь
она не сомкнула глаз,  терзаясь  ужасом  при  мысли,  что  ее  здесь  заживо
похоронят. Нервы, дотоле не подводившие ее, сдали. В панике она забарабанила
в дверь, колотя по жесткому дереву молча, с неистовством отчаяния.
   Неба, неба и чистого воздуха! Как они смели запереть ее  в  этом  склепе,
ее, еще недавно проводившую дни и ночи  в  пустыне,  блуждавшую  в  огромном
магическом круге вечных песков.
   Как обезумевшая птица, она  билась,  калеча  себя,  об  эту  безжалостную
клетку из дерева и  железа.  Ее  похудевшие  до  прозрачности  запястья  еще
хранили следы страданий, перенесенных в пустыне, и удары этих слабых  рук  в
массивную дверь производили не больше шума, чем хлопанье птичьих крыл.  Боль
в пальцах, разбитых до крови, привела ее в чувство, и она отступила на  шаг,
прижавшись спиной к прохладной стене.
   Ее взгляд  скользил  от  двери  к  оконной  решетке.  Небесная  голубизна
казалась ей чистой водой, которая одна могла бы утолить ее  жажду.  Но  увы,
Осман Ферраджи не явится сюда за ней и не уведет по плоским крышам прочь, на
обманчиво вольный простор.
   Здесь ее окружали чуждые ей люди с жухлыми глазами и  душами,  опутанными
подозрительностью. Герцог де Вивон, желая искупить прошлые ошибки, выслал из
Парижа   самые   драконовские   распоряжения   на   ее   счет.   Марсельское
Адмиралтейство обязано было оказывать господину Бретею всяческое содействие.
Склонить кого-либо на свою сторону  было  невозможно,  к  тому  же  Анжелика
отнюдь не чувствовала себя  во  всеоружии.  На  нее  обрушилась  невероятная
усталость. Казалось, так тяжело ей  не  было  никогда,  даже  на  каменистых
тропках Рифа.
   Морское путешествие из Сеуты  в  Марсель  с  остановкой  в  Кадиксе  было
пыткой, каждодневно отнимавшей частицу  ее  мужества.  Может,  арестовав  ее
именем короля, де Бретей сломал в ее  душе  ту  самую  пружину,  что  всегда
помогала ей оживать после самых жестоких ударов?..
   Она дотащилась до  постели.  Жесткость  тюфяка,  брошенного  на  откидную
деревянную лежанку, не могла помешать  ее  сну.  Чтобы  дать  отдых  усталым
членам,  она  предпочла  бы  мягким  перинам  уголок   травянистой   лужайки
где-нибудь там, под кедрами.
   Взгляд ее вновь обратился к двери. Сколько дверей  захлопывалось  уже  за
ней, раз от разу все более тяжелых и глухих!  Может,  это  игра,  провидение
забавляется с ней, и все это -  расплата  за  вольное  босоногое  детство  в
Монтелу, где она носилась по лесным тропам с таким бесстрашием, что  местные
крестьяне считали, будто в ее жилах есть примесь ведьминой крови.
   "Не пройдешь!" - говорили ей двери. И после каждого бегства она утыкалась
в новую дверь, еще более безжалостную.  Сначала  она  вырвалась  из  нищеты,
затем ускользнула от короля Франции, потом отомкнула решетки гарема.  И  вот
снова она в руках французского короля. Неужто он одержит верх?
   Она вспомнила о Фуке, о  маркизе  де  Варде,  о  легком,  как  блуждающий
огонек, де Лозене, что томились неподалеку, в крепости  Пиньероль.  Все  они
оказались за тюремными запорами за проступки менее тяжкие,  нежели  те,  что
совершила она.
   Чувство слабости и одиночества угнетало ее. Ступив на французскую  почву,
она попала в мир, где люди повинуются только двум силам: страху  и  любви  к
королю. Где нет  иного  закона,  кроме  воли  повелителя.  На  этих  берегах
храбрость какого-нибудь Колена Патюреля, его невероятная доброта, тонкий  ум
- все это не имело цены. Любой похотливый  пакостник  в  парике  и  манжетах
вправе его презирать. Ведь у Колена Патюреля нет власти.  Он  -  лишь  нищий
моряк. Даже память о нем бессильна помочь Анжелике. От него не будет вестей,
а это страшнее смерти.
   Забывшись, она позвала:
   - Колен! Колен, брат мой!
   И ей стало так нехорошо, что она пошатнулась, вся в холодном поту.
   Тогда-то она и поняла, что беременна.
   Кое-что она заметила еще в Сеуте, но подумала, что ее здоровье расстроено
от сверхчеловеческих тягот. Теперь же напрашивалось иное объяснение.
   Итак, у нее будет ребенок.
   Ребенок от Колена Патюреля! Дитя пустыни! Сжавшись  в  комок  на  жестком
ложе, она позволила сомнению превратиться  в  уверенность,  и  невообразимое
открытие наполнило ее удивлением, затем  каким-то  странным  спокойствием  и
наконец - радостью.
   Да, то, что могло ввергнуть ее в  уныние,  стыд,  растерянность,  вселило
радость. Она слишком близко, кожей, помнила пустыню, бурнус беглянки,  чтобы
вообразить себя в наряде великосветской француженки. Частью своего  существа
она оставалась там, в  объятьях  нормандца,  во  глубине  вытканных  золотым
сиянием ночей, где сила любви, толкавшей их друг к другу, отдавала привкусом
смерти и вечности.
   Жесткие от китового уса модные платья, расшитые золотом накидки и кружева
ее нынешних нарядов скрывали еще шершавую от ветра кожу,  глубокий  шрам  на
обожженной ноге и только  начинавшие  сходить  отметины  кнута.  А  подошвы,
скрытые элегантными туфельками, были жестки и помнили об  обрывистых  тропах
Рифа.
   Ликуя, она подумала, что это дитя отныне и впредь  останется  нестираемой
памятью ее одиссеи, в которую иначе даже ей будет трудно  поверить.  Мальчик
вырастет светлоголовым, крепким и кряжистым. И что с  того,  если  он  будет
незаконнорожденным! Благородство того, кто слыл "королем" у  пленников,  под
стать крови крестоносцев, бившейся в венах Анжелики де Сансе де Монтелу.
   Сын унаследует голубизну  его  глаз  и  его  силу.  Это  будет  маленький
Геркулес,  душитель  змей,  ловко  орудующий  своей  палицей,  с   волосами,
горящими, как солнце Средиземноморья. Он будет красив, как первый  младенец,
рожденный на земле. Она уже видела его воочию и  восторгалась  его  будущим.
Ради него и с его помощью она обретет силы для новой борьбы за освобождение.
   Долго еще она предавалась  полубезумным  мечтам,  забыв  о  заточении,  и
шептала: "Напрасно ты бежал от меня, Колен, напрасно ты отринул меня. Ты все
же останешься со мной и во мне, Колен, мой спутник, друг мой..."
   Несколько дней спустя карета с зарешеченными окнами и задернутыми черными
занавесками выехала из Марселя в Авиньон. Ее сопровождал внушительный эскорт
из десяти мушкетеров. Господин де Бретей следовал не верхом, а в карете,  не
спускал глаз с Анжелики и без конца торопил всех.
   Ему столько наговорили о невообразимой  ловкости  и  коварстве  мадам  дю
Плесси-Белльер, что бедняге все время чудилось, будто она вот-вот ускользнет
из его рук. Ему не терпелось покончить со своей миссией.
   Молодая женщина, казалось, преодолела свою подавленность - это беспокоило
его. То, что она  временами  выказывала  строптивость,  побуждало  опасаться
худшего. Не ждет ли она помощи от неких сообщников? Посему не  лишним  будет
сказать, что он укладывался спать, загородив собою дверь, и почти не  смыкал
глаз. Перед тем, как пересечь какой-либо лес, где  могли  таиться  сообщники
его пленницы, он обращался к  правителю  ближайшего  городка  с  просьбой  о
подкреплении. Это придавало поездке вид  военной  экспедиции.  На  городских
площадях праздные  гуляки  пытались  разглядеть,  кого  же  везут  с  такими
предосторожностями. Де Бретей выходил из себя и  платил  жандармам,  требуя,
чтобы те разгоняли толпу, что прибавляло любопытства и привлекало еще больше
народу.
   Был лишь один  способ  избавиться  от  недосыпания  и  тревожных  мыслей:
поспешить. На постоялых дворах  останавливались  лишь  на  несколько  ночных
часов, предварительно выгнав всех постояльцев и всю ночь не спуская  глаз  с
хозяина. Днем лошади скакали без остановок, на почтовых  станциях  их  часто
меняли на  новых,  которых  загодя  требовал  посланный  вперед  гонец.  Это
делалось, чтобы при смене упряжки не возникало задержек.
   Анжелика, измучившись от бешеной скачки и тряски, негодовала:
   - Вы, сударь, желаете моей смерти! Остановитесь хоть на несколько  часов.
Я больше так не могу.
   Де Бретей только посмеивался:
   - Какая вы неженка,  мадам.  Разве  вы  не  испытывали  больших  тягот  в
королевстве Марокко?
   Она не отважилась сказать ему, что беременна. Вцепившись руками в сиденье
или в дверцу, изнемогая от пыли, она молилась о том,  чтобы  адская  скачка,
наконец, прекратилась.
   Однажды вечером, в  конце  изнурительного  дня,  экипаж,  на  всем  скаку
поворачивая на каком-то крутом холме, встал на  два  колеса  и  опрокинулся.
Возница, предчувствуя недоброе, успел  придержать  лошадей,  от  этого  удар
оказался не столь сильным, как можно было бы опасаться, но все  же  Анжелику
перевернуло,  она  сильно  ударилась  об  отломавшееся  сиденье   и   тотчас
почувствовала, что случилось непоправимое.
   Ее немедленно извлекли из кареты и уложили на траву у дороги. Де  Бретей,
бледный от страха, наклонился над ней. Если госпожа дю Плесси умрет,  король
ему этого никогда не простит. В некоем прозрении он почувствовал,  что  дело
идет о его голове, и уже ощутил холодок секиры палача у себя на шее.
   - Сударыня, - умоляюще проговорил он, -  вам  было  больно?  Но  все  уже
прошло, не так ли? Ведь удар был пустяковый.
   - Это ваша вина, глупец! - крикнула она ему в лицо, и в  ее  голосе  были
испуг и отчаяние. - Вы.., с вашей проклятой  скачкой..,  вы  отняли  у  меня
все... Я из-за вас все потеряла, вы, ничтожество!..
   И вцепилась ногтями ему в лицо, оставив на щеках глубокие царапины.
   На импровизированных носилках солдаты отнесли  ее  в  ближайшее  селение.
Увидев, как ее платье окрасилось кровью, они сочли  свою  пленницу  серьезно
раненной. Но хирург, за которым побежали, осмотрев ее, заключил,  что  здесь
требуется не он, а повивальная бабка.
   Анжелику поместили в доме мэра; она чувствовала, как с той, другой жизнью
из нее уходит ее собственная...
   Толстые  стены  зажиточного   деревенского   дома   пропитались   запахом
капустного супа, и от этого ее мутило еще  больше.  Красное,  лоснящееся  от
пота лицо незнакомой матроны временами надвигалось на нее и слепило до боли,
как закатное солнце. Всю ночь почтенная лекарка не без отваги  сражалась  за
жизнь этого диковинного, словно бы бестелесного существа с  рассыпанными  по
подушке волосами цвета меда, со странно смуглым  лицом.  На  восковых  щеках
темными пятнами проступал загар, веки  наливались  свинцом,  у  уголков  рта
пролегли сиреневые тени... Все  это  говорило  опытному  взгляду  о  близкой
смерти.
   - Не надо, моя хорошая, не надо, - шептала добрая женщина, склоняясь  над
полубесчувственной Анжеликой.
   Анжелика отстранено следила за пляской  теней  вокруг  ее  ложа.  Вот  ее
приподняли, застелили постель свежими простынями,  медная  грелка,  согревая
ложе, мягко и щекотно протанцевала вокруг нее. Она почувствовала себя лучше,
холод, сковавший ее члены, сменился теплом: ее растерли, потом  дали  стакан
горячего пряного вина.
   - Выпейте, моя милая, надо обновить вам кровь, а то вы много ее потеряли.
   До нее стал доходить терпкий вкус вина с корицей и имбирем...
   Ах, запах пряностей.., запах счастливых  странствий!..  Именно  с  такими
словами на губах умер старый Савари.
   Анжелика открыла глаза и увидела перед  собой  большое  окно  с  тяжелыми
занавесями, а за окном - густой, как дым, туман.
   - Долго до утра? - спросила она.
   Женщина с красными щеками, сидевшая у ее изголовья, посмотрела на  нее  с
удовлетворением.
   - Да уж давно день. А в окне - не ночь, а туман от реки. Она  течет  там,
внизу. Свежо сегодня. В  такое  время  лежат  в  постели,  а  не  скачут  на
почтовых. Вы  славно  подгадали.  Теперь,  когда  вы  уже  выбрались,  можно
сказать, что вам повезло.
   Поймав яростный взгляд Анжелики, матрона удивилась и решила  настоять  на
своем:
   - Ну что вы, что вы! Ведь для дамы в  вашем  положении  дети  никогда  не
желанны. Я-то уж знаю! Немало тех, кто посылал за мной, чтобы избавиться  от
воробышка, пойманного некстати. Ну, с вами-то все  обошлось.  И  без  особых
хлопот, хотя страху, понятно, вы на меня нагнали!
   Огорченная молчанием своей подопечной, она продолжала:
   - Поверьте мне, хорошая вы моя, ни о чем жалеть не надо. От детей  только
жить тяжелее. Если их не любишь, они очень мешают. Если любишь - становишься
слабой. И потом, - заключила она, пожав плечами, - потеря невелика. Если  уж
вас это так печалит, то с вашей красотой ничего не стоит произвести на  свет
еще одного!
   Анжелика до боли стиснула зубы: ребенку от Колена Патюреля уж  больше  не
бывать. Теперь она действительно чувствовала себя свободной от всего и всех.
Мощная волна ненависти поднялась в ней,  спасая  от  отчаяния.  Ярость  была
похожа на горный поток, еще не пробившийся к своему устью,  но  давала  силы
сопротивляться, внушала неистовое желание выжить, чтобы отомстить. Отомстить
за все!
   Межд