е  с  Небес,
которое давало ответ на  столько  душераздирающих  вопросов,  которыми  он
задавался в течение такого большого отрезка времени.
     - Я понял, что пробил час  выполнить  миссию,  которой  я  так  долго
избегал.
     - Понимаю! Реванш за поражение при  Катарунке...  Не  думая,  что  вы
нападаете на меня и моих детей.
     - Да я и не догадывался, что вы находитесь здесь. Ведь  нам  сказали,
что вы и господин де Пейрак уехали, как это происходит каждое лето.
     - И вы явились сюда, как вор!.. Как в Катарунке, еще один раз!
     Он не хотел ее слушать, он высказывал все, что считал  нужным,  чтобы
выполнить свою миссию до конца, словно он был на Голгофе.
     - Вы должны следовать за нами, мадам де Пейрак,  с  вашими  детьми  и
слугами. Из Вапассу мы доберемся до Французского залива, чтобы отправиться
на завоевание чудесной страны Акадии. Погода еще позволяет.
     - И вы рассчитываете на  мою  помощь,  чтобы  предоставить  вам  наши
поселки Кеннебек и Пенобскот и открыть вам путь на Голдсборо?
     - Друг мой, - ответил он. - Вы женщина, прелестная женщина,  и  какой
бы вы ни были - вы все-таки женщина. Нужно, чтобы вы поняли. Ни вы, ни ваш
супруг не можете противоречить словам  святого.  Перед  смертью  Себастьян
д'Оржеваль указал нам путь и  показал  истинную  суть  вещей.  Сомнения  и
поиски других путей ведет к ереси. Небрежение к запрету приводит к  греху.
Мы должны искоренить зло.
     - Вы запутались. Зло не там, где вы его видите. Ведь вы сейчас, как и
прежде, - наш друг.
     - Я слеп, как Адам. Вы были для меня  искушением.  Я  слишком  поздно
спохватился. Но сдайтесь, мадам. И вы будете прощены.
     - Вы безумны. Все, что вы говорите, - ложь, и вы это знаете.  Рыцарь,
одумайтесь, проснитесь! Ее нет  здесь,  женщины-искусительницы.  Ее  здесь
нет. Вас предали... Вы  сами  себя  предали...  Возьмите  себя  в  руки...
Отзовите ваших людей. Призовите к порядку дикарей... Оставьте нас в покое.
     Она, должно быть напрасно, добавила:
     - Вапассу вам не принадлежит, и я буду защищать  его  до  последнего.
Поступая таким образом, вы возмущаете подданных и расстраиваете короля.
     Он напрягся.
     - Любая частица земли  принадлежит  Господу,  -  сказал  он,  повысив
голос, - и должна быть возвращена  в  руки  тех,  кто  служит  ему  и  его
законам. И он сказал: "Кто не со Мной, тот против Меня..."
     Казалось, он охвачен вихрем противоречивых мыслей,  которые  вызывали
тревогу на его лице.
     - Вы были искушением, - повторял он. -  Я  не  хотел  знать  это,  и,
однако,  все  происходит  одинаково,  все  повторяется.  Вечная  трагедия.
Женщина всегда будет сбивать с пути  праведного  стража  предначертаний  и
воли Господа. Мне следовало бы помнить об этом и  не  забывать,  что  Адам
уступил искушению и ввергся в заблуждение.
     Внезапно Анжелика почувствовала усталость. Ее руки с  трудом  держали
тяжелый мушкет. Она не очень много тренировалась в течение года. В  плечах
возникла резкая боль, которая отдавалась в затылке и даже в мускулах лица,
напряженных, чтобы не упустить прицел.
     На мушке она держала человека в сером плаще с белым крестом на груди,
словно  символом  мистического  безумия,  который  медленно   приближался,
произнося слова, которые она считала ошибочными... и даже глупыми...
     "Даже глупыми...", - подумала она, захотев закричать от горя.
     Она знала его так близко, и он был совсем другим, излучающим  свет  и
правду, не страшащимся покинуть старые пути, чтобы попытаться  еще  дальше
проникнуть в разные аспекты забытого долга.
     Где  был  тот,  ее  старый  друг  из  Квебека,   который   запечатлел
целомудренный поцелуй на ее губах в саду губернатора?..
     Офицер, вельможа, рыцарь Мальты, который был здесь и  пытался  увлечь
ее на гибель в перипетии религиозной и политической борьбы, в  сражения  и
убийства, был лишь тенью, лишенной  души.  "Другой",  фанатик-иезуит,  его
друг, отравил его сердце.
     Она знала теперь, что он смотрел  на  нее  другими  глазами,  глазами
мертвого иезуита, и что против этого ей невозможно было сражаться.
     Вот он снова пошел.
     - Остановитесь! Остановитесь! - зарычала она. - Не приближайтесь!
     Она выпрямилась,  без  ума  от  ярости,  охваченная  отчаянием  перед
фантомом  своего  друга-рыцаря,  который  подчинил  себя  власти  другого,
который отдал себя, даже не осознав этого, в сети  демонической  сообщницы
иезуита, Амбруазины,  воцарившейся  на  земле  Канады.  Он  продвигался  с
выражением нежности на лице, тогда как она умоляла его  остановиться;  она
выпрямилась,  обезумев  от  боли  и  негодования,  страшась   собственного
бессилия и того, что она может уступить. Она видела, как тает  ее  воля  к
сопротивлению, понимала, что ее уверенность в  необходимости  любой  ценой
защищать Вапассу начинает  расшатываться.  Но  она  осознавала,  что  если
уступит, это будет наихудшим, это будет гибелью ее и  ее  детей,  что  она
отдаст на разграбление все плоды  их  трудов,  что  она  предаст  Жоффрея,
который вдалеке борется за них, рассчитывая на нее, что  она  нанесет  ему
удар в спину.
     "Они" добились бы этого в конце  концов.  Послужить  причиной  гибели
мужчины "выше других" и убить их любовь? Никогда!
     И вот она выпрямилась, она была сурова в своей  борьбе  против  новых
невидимых монстров, которыми были ее слова, они должны были парализовать и
усыпить, и она вскричала изменившимся голосом, который разнесся далеко над
лесом и горами:
     - Вы ошибаетесь! Змей не здесь!.. Он  там,  откуда  вы  пришли...  Он
завлек вас в ловушку... Он восторжествовал над вами, господин де  Ломенье.
И он вас задушит... Он вас задушит!..


     Вдруг она поняла,  что  он  может  воспользоваться  их  диалогом,  ее
возбуждением, чтобы дать время солдатам окружить их, что она стоит во весь
рост  и  может  стать  жертвой  пули.  Тогда  она  спряталась  в  убежище,
прицелилась, прижав ружье к щеке так, что барельеф  инкрустации  впился  в
кожу, но она не почувствовала боли, была только ярость.  "Мое  оружие,  не
предай меня! У меня есть только ты!"
     - Не двигайтесь, рыцарь. Или я стреляю.
     Не слыша ее, он  продолжал  идти,  словно  не  видел  Анжелику,  или,
наоборот, видел лишь ее.
     Она выстрелила.


     Теперь он лежал, вытянувшись посреди  равнины,  и,  казалось,  прошли
часы, а она все смотрела на бесчувственное тело, не в силах помочь.
     Он был там, убитый ею друг, рыцарь Мальты, так  печально  оставленный
всеми в час смерти, чье тело, измученное профессией воина, долгими  часами
молитвы, светскими обязанностями, теперь вновь обрело прежнюю изысканность
и элегантность.
     Наступал вечер, и в сумеречном свете, который выделял контрасты,  она
различила возле трупа длинную струйку крови.
     Она застыла и не чувствовала боли в  затекших  руках  и  забыла,  что
по-прежнему находится под угрозой нападения и смерти.
     Рука немого англичанина схватила ее за плечо и вернула к реальности.
     Он объяснил: "Больше никого. Они укрылись в форте".
     - Ночью они вернутся, - сказала она.
     Он утвердительно покачал головой, что означало: увы, ночью они  снова
могут подвергнуться нападению. Она вспоминала, чему научила  ее  стычка  в
Катарунке: крещенные индейцы еще более опасны, чем остальные, ибо  они  не
боятся сражаться ночью.
     Она вновь обратила свое внимание на ландшафт, спокойный и все  больше
скрывающийся под покровом ночи.
     Бриз доносил до них запах дыма.
     Со  стороны  Вапассу  ей  по-прежнему  была  видна  башенка  и  часть
укрепления.
     Если все нападающие скрылись в форте, то это означало,  что  началась
обширная  военная  кампания,  целью  которой  было  захватить  иностранные
поселения Кеннебека и Пенобскота.
     Однако, предводитель был убит,  а,  возможно,  это  был  единственный
офицер, руководящий операцией.
     Не зная, что должно произойти вслед за этой смертью,  Анжелика  и  ее
немой союзник не решились оставить на ночь свой боевой пост.
     Анжелика не захотела лечь спать в эту ночь. Она  предоставила  охрану
крыши англичанину, а сама пошла посмотреть, как себя чувствуют  дети.  Они
спали на большой кровати, поев черники и сухарей, которые дал  им  Лаймон.
Она проверила все входы. Потом она посмотрела, не найдется ли  чего-нибудь
выпить. Ей попалась на глаза огненная ода,  настоянная  на  можжевельнике,
приготовленная самим Уайтом, она выпила добрый  глоток.  Потом  она  снова
поднялась на крышу с запасом ружей и пистолетов.
     Наступала безлунная ночь. Очень красивые светлые сумерки  без  тумана
еще позволяли  различить  поверженного  человека,  черную  массу  в  форме
креста, которая вырисовывалась на равнине.
     Англичанин спустился, чтобы еще раз проверить все входы внизу.
     Наконец,  все  погрузилось  в  густой  мрак.  Анжелика  была  начеку,
вооруженная, и держала наготове зажженный фитиль,  чтобы  без  промедления
поджечь порох, если возникнет необходимость.
     Приближалась ночь, и, застыв на своем посту, с оружием в руках, держа
палец  на  курке,  с  парализованным  разумом,  она   словно   чувствовала
приближение невидимого врага, который отравил ее изнутри, пустив в ее вены
яд страха.
     Она изменялась, превращалась в каменную фигуру, в соляной столб.
     Она не знала, что с ней происходит.
     Внезапный шок заставил ее прийти в себя.
     Маленькое желтоватое пламя возле нее  разорвало  темноту,  она  и  не
думала, что воцарился такой мрак. Затем возникло лицо немого  англичанина.
Он что-то пытался разъяснить, шевеля губами и указывая на  небесный  свод.
Он советовал ей довериться Небу?
     Нет, кажется, он предупреждал ее, что с высоты угрожает опасность.
     Видя, что она ничего не понимает, он изменил тактику и приблизил к ее
рукам, держащим мушкет, свой фитиль. Она ощутила не ожог, а, скорее,  жар,
и  затем  почувствовала  нестерпимую  боль.  Тут  она  осознала,  в  каком
состоянии находятся ее пальцы, которые примерзли к холодному железу ружья.
Она,  наконец,  поняла,  что  означало  обращение  немого,  и  о  чем   он
предупреждал.
     Холод!
     На осень во всей ее красе, блещущую всеми  красками  всего  несколько
часов назад,  обрушился  холод.  Это  произошло  с  внезапностью  всеобщей
катастрофы.
     Если тяжелая меховая накидка, которую Лаймон Уайт принес и положил ей
на плечи, чуть не  опрокинула  ее  своим  весом,  то  только  потому,  что
Анжелика просто-напросто замерзала, стоя.
     Когда  при  помощи  фитиля  ему   удалось   более-менее   восстановит
кровообращение в ее руках, и тогда одну за другой он отлепил их бережно  и
осторожно от железа ружья и надел на них меховые рукавицы.
     Кровообращение,  восстановившееся,  наконец,  чуть  не  заставило  ее
кричать от боли.
     Тогда, объясняясь знаками, он указал ей,  что  зажег  внизу  огонь  и
хорошенько укрыл детей в их постели.
     На заре ночной мрак сменила  стена  тумана,  посверкивающая  ледяными
искрами, которая остановилась недалеко от их укрепления.  К  середине  дня
туман рассеялся, словно, сожалея об этом, и открылась равнина,  еще  живая
зелень которой, прерванная красными пятнами кустарников, уже  блестела  от
инея, что было предвестием скорых  холодов.  Анжелика  увидела,  что  тело
рыцаря де Ломенье-Шамбор исчезло.
     "Они", значит, приходили за  ним,  пользуясь  покровом  темноты.  Но,
сбитые с толку смертью их  предводителя,  а  также  сменой  температуры  и
яростным сопротивлением их  маленькой  крепости,  они  не  воспользовались
темнотой, чтобы возобновить приступ.
     К середине дня густой непроницаемый туман,  как  всесильный  господин
равнины, затопил все. Но зато холод отступал, и в серой  пелене  появились
робкие хлопья снега.
     Наутро туман не прошел, а снег образовал довольно плотный слой.
     Она поднялась на платформу и плотно закупорила двери и окна.
     Анжелика и немой, сменяя друг друга, провели ночь на страже, время от
времени выметая снег, потому что порывы ветра  задували  его  в  щели.  Им
пришлось сделать нечто вроде второй  крыши  из  шкур  и  подстилок,  чтобы
уберечь запасы пороха.
     Отступление канадцев осуществилось на их манер, то есть, как порыв, и
без шума.
     Два узника маленькой  крепости  ничего  об  этом  не  знали,  они  не
представляли себе реального  положения  вещей,  когда  розоватое  свечение
развернулось на фоне движущегося снежного полотна.
     Это была середина ночи, и Анжелика решила, что это заря.  Но  розовый
свет разрастался, не разгоняя мрак.
     Этот сильный свет  с  другого  склона  холма,  поняла  она,  наконец,
означал грандиозный  пожар,  который  этой  ночью  поглотил  большой  форт
Вапассу, "округ", как называли его "путешественники", которые испытали  на
себе его гостеприимство.
     Огонь, снег, это было странное соревнование, кто - кого.
     Ярость ветра разжигала пламя, противостоя падающему снегу,  хотя  его
масса могла бы его потушить. Сколько же часов длился этот пожар?
     Анжелика и англичанин решили очищать крышу от снега, ибо,  встряхивая
шкуры, прикрывающие платформу, и избавляясь от  назойливого  покрова,  они
чувствовали, что внизу находится дом.
     Спускаясь по лестнице с оружием в руках, они чувствовали,  что  лезут
под землю, чтобы скрыться с поверхности, ставшей необитаемой.
     Кошмар  прекращался,  наступала  тишина,  жар,  свет  и  благотворная
неподвижность места, которое уже не было подвержено ни бурям, ни войнам.
     Трое детей играли там, словно маленькие мышки, с  игрушками,  которые
Лаймон Уайт предоставил в их распоряжение. Песок в чане, чашечки...
     Когда Анжелика и Лаймон Уайт смогли рискнуть и выйти из убежища, было
уже слишком поздно.
     Выпавший снег, засыпавший почерневшие руины, преграждал дорогу. Затем
были наросты льда, которые невозможно было расколоть. Затем опять  снег  и
опять лед...
     Воспользовавшись днем, когда рассеялся ноябрьский туман, немой Лаймон
Уайт  надел  свои  снегоходы,  взял  необходимый  запас   еды,   ружье   и
принадлежности  и,  объяснив  Анжелике,  что  собирается  идти  на  юг,  в
Кеннебек, чтобы рассказать о последних  событиях  и  привести  помощь,  он
покинул убежище старого дома. Несмотря на все, она надеялась.
     Шло время. Дни становились короче, ночи - длиннее, темнее. Иногда она
выходила проверить ловушки или подстрелить какую-нибудь дичь, но напрасно.
И свистящие бураны уже опустили свой занавес.  Воспоминания  и  горечь  от
разрушения Вапассу прошли, осталась одна навязчивая идея.
     Она была узницей зимы с тремя маленькими детьми, и никакая помощь  не
шла к ним вот уже четыре недели, несколько недель...  никто  не  придет  в
старый заброшенный дом, где рисковали умереть от голода четыре беззащитных
существа.
     Снежная буря, завывающая и безумная, стучащаяся  то  туда,  то  сюда,
село, казалось, напоминала, что адское создание получает иногда разрешение
обрушиться на землю. Когда же, наконец, придет Архангел и обратит  в  прах
цепь злокозненных действий демона?




                ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ АРХАНГЕЛА


                                    37

     Архангел следовал за  Демоном  по  пятам  с  самой  приемной  короля.
Гобелен, который сдвигается, дверь, которая открывается на тайный  проход,
там - две или три ступеньки, и  вот...  хроники  описывают,  что  подобные
конструкции вели в салон мадам  де  Ментенон,  в  бильярдную,  где  король
каждый вечер играл партию.
     Его  сопровождал   паж,   он   придерживал   угол   гобелена,   затем
приветствовал дам, разодетых в парчу. Одна из них привстала.
     Два взгляда, один -  золото,  другой  -  изумруд,  скрестились.  И  в
темноте  лабиринтов  дворца  Версаля  распространился  солоноватый  воздух
берегов Америки, запах протухшей рыбы,  которую  сушат  на  солнце...  Вот
женщина, которая рыдает, встав на колени возле тела, пронзенного гарпуном:
"Залиль! Залиль! Не умирай!.."


     Это Она, я уверен, - подумал Кантор де Пейрак.
     Тотчас же он отыскал золотой луидор в кармане и сунул его лакею.
     - Имя женщины, которая только что мне встретилась!..
     Лакей не знал, но "подогретый" вознаграждением, которое мог потерять,
он исчез куда-то  на  минуту,  потом  вернулся  и,  подойдя  к  ассамблее,
сгруппировавшейся вокруг бильярдного стола, он прошептал на ухо юноше:
     - Мадам де Горреста.
     - Кто ее муж? Его титул?  -  засыпал  его  вопросами  паж,  награждая
второй монетой.
     На этот раз лакей оставил свой пост на час, подсчитав, что  возможные
упреки не будут стоить таких денег.
     Перед окончанием партии короля он вернулся и сообщил Кантору  на  ухо
все, что сумел разведать.
     Эта  дама  была  супругой  господина  губернатора  Нивернэ,   недавно
прибывшего в Версаль по приказу короля. Ходили слухи, что ему поручал дело
чрезвычайной важности. Его супруга, утонченная, изящная и приятная  особа,
понравилась мадам де Ментенон, которая принимала ее среди других дам,  что
являлось для этих последних наилучшей возможностью быть возле Солнца.
     Он узнал, что чета приготовлялась к отъезду в  Гавр,  и  оттуда  -  в
Канаду, где господин де Горреста должен был занять пост губернатора.
     Наутро он узнал, что это была "вдова"  старого  Пари,  которая  вышла
замуж за господина де Горреста.
     Все вставало на свои места.
     Если Кантор хотел любым доступным  образом  испросить  разрешения  на
путешествие через моря, ему нужен был удобный  случай  и  предлог.  Кантор
понял. У него не было ни дня, ни, даже, часа промедления.
     Он отправился к  мадам  де  Шольн,  своей  любовнице.  Он  нашел  ее,
охваченную беспокойством из-за того, что  она  не  видела  его  в  течение
сорока восьми часов. Не сочтя нужным ставить ее в известность  о  причинах
внезапного решения, он предупредил ее, что собирается отплыть по  срочному
делу в Новую Францию, и что по  этому  поводу  ему  нужно  двадцать  тысяч
ливров.
     Мадам де Шольн показалось, что мир раскалывается надвое.
     Она издала ужасный вопль, эхо которого не могло отзываться в ее  ушах
без того, чтобы она не ощутила стыда, отчаяние и жгучего  вожделения.  Это
был крик раненого животного.
     - Нет!.. Только не вы!.. Никогда! Не покидайте меня!..
     Он посмотрел на нее с негодованием и непониманием.
     - Разве вам не известно, мадам, что ничто не может длиться вечно? Вот
почему мы должны срывать плод и наслаждаться им, когда  он  нам  дается...
Вам это было хорошо известно, когда вы приняли меня  в  вашей  кровати.  В
мире нет ничего постоянного!.. Мне нужно ехать!..
     Она представила его,  скачущего  по  дорогам,  атакуемого  бандитами,
тонущего...
     - Но море!.. - простонала она.
     Он рассмеялся. Море?.. Да это пустяки.  Несколько  неприятных  недель
качки на волнах, мечтая, отдаваясь на милость стихии и доверяя деревянному
корпусу, который вас держит, вопрос терпения!
     Блестящая юность заставила ее пожалеть, что в  его  возрасте  она  не
была так весела.
     - Ты хочешь встретиться с ним?.. С маленьким лесным животным?..
     Кантор нахмурился. Тень пробежала по его лицу.
     - Я вовсе не уверен, что встречу его, - сказал он озабоченно.
     - Он звал вас?
     - Не знаю...
     - Не сердите короля...
     - Мой брат все уладит...
     Они обменялись словами, пока мадам  Шольн  открывала  сундуки,  затем
шкатулки и наполняла кошель Кантора луидорами, даже не считая.
     - Я тебя не отпущу...
     - Долг и честь не обсуждаются, мадам.
     - Но наконец! Что происходит? Ваша семья, там, в Америке, она что,  в
опасности?..
     - Хуже!
     Она уронила голову на его плечо, обливаясь слезами.
     - Мой прекрасный господин, ну хоть скажите мне... кого вы собираетесь
преследовать?
     - Зло!
     Он выпрямился. И она отстранилась. Она видела его словно через завесу
тумана.
     Она будет его ждать, вспоминая его  жесты,  его