моряки. Погода стояла сравнительно теплая, дню, казалось, не будет конца.  И
когда  вечером,  во  время  очередной  прогулки,  пассажиры  вновь   увидели
плачевное состояние парусов, висящих без жизненными складками,  несмотря  на
все старания экипажа, послышалось немало тяжких вздохов. Женни, старшая дочь
Маниго, ожидавшая ребенка, заплакала навзрыд.
   - Если этот корабль не сдвинется  с  места,  я  сойду  с  ума!  Пусть  он
причалит к берегу, пусть причалит где угодно, только бы это плавание наконец
закончилось!
   Она бросилась к Анжелике и молящим голосом пролепетала:
   - Скажите мне.., скажите, что  мы  скоро  приплывем.  Анжелика  проводила
Женни до ее убогого ложа  и  постаралась  успокоить.  Все  молодые  женщины,
девушки и дети питали к госпоже Анжелике полное доверие, и  это  ее  немного
тяготило, ибо она чувствовала, что оправдать его  может  далеко  не  всегда.
Ведь не в ее  власти  повелевать  ветрами  и  морем  или  определять  судьбу
"Голдсборо". Никогда еще будущее не казалось ей таким туманным.  К  тому  же
раньше она хотя бы могла разобраться, что нужно делать, теперь же это ей  не
удавалось. А между тем от нее все время ждут, чтобы она  направляла  события
то туда, то сюда.
   - Когда же мы сойдем на берег? - жалобно повторяла Женни,  все  никак  не
успокаиваясь.
   - Я не могу вам этого сказать, дорогая.
   - Ах, почему, почему мы не  остались  в  Ла-Рошели?  Посмотрите  на  нашу
нищету... Там у нас были такие чудесные простыни, их специально привезли  из
Голландии для моего приданого.
   - Сейчас на ваших голландских простынях спят лошади королевских драгун. Я
уже видела такое в жилищах гугенотов в Пуату. Драгуны моют им  копыта  вином
из  ваших  погребов,  а  бока  обтирают  вашими  драгоценными   брабантскими
кружевами. Ваш ребенок был обречен родиться в  тюрьме,  к  тому  же  его  бы
тотчас у вас отобрали. Зато теперь он родится  свободным.  Но  за  все  надо
бороться и за все надо платить!..
   - Да, я знаю, - вздохнула Женни, с трудом сдерживая слезы, -  но  мне  бы
так хотелось опять ступить на твердую землю... От этой непрестанной качки  я
делаюсь совсем больной. И потом, на этом корабле творится что-то неладное. Я
чувствую - в конце концов здесь прольется кровь. А вдруг среди убитых  будет
и мой муж? Ох, горе, горе!
   - Вы бредите, Женни. Откуда такие опасения?
   Лицо Женни вдруг исказил страх, и она встревоженно огляделась вокруг,  не
переставая цепляться за Анжелику.
   - Госпожа Анжелика, - прошептала она, - вы знакомы с Рескатором, и..,  вы
ведь позаботитесь о нас, правда? Вы сделаете так, чтобы здесь  не  стряслось
ничего ужасного!..
   - Но чего вы боитесь? - растерянно спросила Анжелика.
   В это мгновение на ее плечо легла чья-то рука; она обернулась  и  увидела
тетушку Анну. Та знаками поманила ее за собой.
   - Пойдемте со мной, дорогая, - сказала старая дева. - Я, кажется, поняла,
что тревожит Женни.
   Анжелика последовала за ней в дальний  конец  орудийной  палубы.  Тетушка
Габриэля  Берна  толкнула  трухлявую  дверь,  из-за  которой  в  начале   их
путешествия слышалось блеяние  коз  и  хрюканье  свиней.  И  коз,  и  свиней
давным-давно съели, но в клетушке все еще сохранялся запах стойла, напоминая
о том времени, когда в судовом меню были молоко и свежее мясо.
   Откинув наваленное в углу тряпье и несколько вязанок соломы, тетушка Анна
показала Анжелике дюжину аккуратно сложенных мушкетов, мешочки  с  пулями  и
бочонок с порохом.
   - Что вы об этом думаете?
   - Это мушкеты...
   Анжелика смотрела на оружие с нарастающей тревогой.
   - Чьи они?
   - Не знаю. Но думаю, это не место для хранения оружия на таком судне, как
наше, где дисциплина, как мне кажется, соблюдается весьма строго.
   Анжелика боялась понять, к чему она клонит.
   - Меня беспокоит мой племянник, -  продолжала  между  тем  тетушка  Анна,
перейдя, по всей видимости, на другую тему. - Для вас, госпожа Анжелика,  не
секрет, что в последнее  время  его  характер  очень  изменился.  Но  нельзя
допустить, чтобы разочарование побудило его к безрассудству.
   - Вы хотите сказать, что оружие здесь  спрятал  мэтр  Берн?  Но  с  какой
целью? И как он смог его раздобыть?
   - Этого я не знаю, - сказала старая дева, качая головой, - но на  днях  я
слышала, как господин Маниго сказал: "Ограбить грабителя - не грех".
   - Возможно ли? - прошептала Анжелика. -  Неужели  наши  друзья  замышляют
что-то дурное против человека, который их спас?
   - Они подозревают, что он желает им зла.
   - Подозревают? Не лучше ли сначала удостовериться?
   - Они говорят, что тогда уже будет поздно.
   - Но каковы их планы?
   Ощущение, что за ними наблюдают, заставило их оборвать  разговор.  Словно
по волшебству возникнув из  темноты  клетушки,  за  их  спинами  стояли  два
матроса и глядели на них с нескрываемым подозрением. Они  с  сердитым  видом
подошли  к  женщинам  ближе,  что-то  быстро  говоря  по-испански.  Анжелика
достаточно знала этот язык, чтобы понять смысл сказанного.
   Она тут же отступила, уводя с собой тетушку Анну и шепча ей на ухо:
   - Они говорят, что это оружие их, и нам  незачем  сюда  соваться,  и  еще
говорят, что болтливым женщинам подрезают языки. - И с некоторым облегчением
добавила:
   - Вот видите! Ваши опасения не оправдались. Это оружие экипажа.
   - Оружие экипажа не должно валяться под вязанками соломы! -  не  терпящим
возражений тоном сказала тетушка Анна. - Я знаю, о  чем  говорю.  Как-никак,
мои предки были корсарами. И потом, почему эти грубияны  грозятся  подрезать
нам языки, если у самих у них чистая совесть? Послушайте, госпожа  Анжелика,
не могли бы вы при случае сказать монсеньеру Рескатору  о  том,  что  я  вам
сейчас показала?
   - Вы думаете, я у него в такой милости, что  осмелюсь  пойти  давать  ему
советы по поводу действий его команды? Представляю, какой он оказал  бы  мне
прием! Он слишком  преисполнен  гордыни  и  высокомерия,  чтобы  выслушивать
женщину, кто бы она ни была!
   Анжелике вдруг стало очень горько. Всякий раз, когда  к  ней  обращались,
как к тайной советчице хозяина корабля, она с  особой  остротой  осознавала,
какой чужой и далекой стала она для того, с кем должна была  бы  делить  все
радости и печали.
   - А я-то думала... - задумчиво проговорила тетушка Анна.  -  Но  все-таки
вас с этим человеком что-то связывает. Ваше прошлое, не так ли?.. Между вами
двумя есть какое-то сходство. Знаете, как только я  его  увидала,  то  сразу
поняла, что у моего бедного Габриэля больше нет ни единого  шанса  завоевать
вас. Однако этот ваш капитан внушает нашим единоверцам страх и к тому же  не
дает себе ни малейшего труда его рассеять. Правда, я все равно ему  доверяю.
Странно, но я почему-то твердо убеждена, что он человек мудрый и стремится к
добру. И потом.., он большой ученый.
   Ее щеки слегка порозовели, словно ей стало  неловко  за  свой  неуместный
энтузиазм.
   - Он дал мне почитать замечательные книги.
   Она развернула широкий шелковый шарф, которым они были любовно  обернуты,
и показала Анжелике два тома в кожаных переплетах с красными обрезами.
   - Это редчайшие издания! "Основы аналитической геометрии" Декарта  и  "Об
обращении небесных сфер" Коперника.  Во  Франции  я  много  лет  мечтала  их
прочитать, но их нельзя было достать даже  в  Ла-Рошели.  И  вдруг  Рескатор
вручает их мне посреди океана. Вот чудеса!
   Тетушка Анна уселась на  полу,  подстелив  под  себя  сложенный  плащ,  и
прислонилась худой спиной к неровной переборке.
   - Сегодня вечером я не пойду на прогулку. Мне надо поскорее дочитать  эти
трактаты. Он пообещал, что, когда я их прочту, он даст мне другие...
   Анжелика поняла, что кроткая старая дева нечасто чувствовала  себя  такой
счастливой.
   "Жоффрей всегда умел очаровывать женщин, - подумала  она.  -  В  этом  он
ничуть не изменился".
   Она  также  узнавала  его  удивительную  способность  выворачивать  людей
наизнанку: так, из спокойного, уравновешенного человека,  каким  прежде  был
мэтр Берн, он сделал буйствующего  безумца,  а  такую  мегеру,  как  госпожа
Маниго, - превратил в женщину почти добродушную.
   Все переменилось, все перевернулось вверх дном. На  суше  мужчины  всегда
были на стороне Анжелики, тогда как женщины чаще всего только терпели  ее  с
кислой миной. Здесь же, наоборот, женщины искали ее общества,  зато  мужчины
начали смотреть на нее как на врага. Древний,  таившийся  где-то  в  глубине
сердец инстинкт предупреждал их, что между ними и ею встал  похититель  -  и
что он, ко всему прочему, иной, чем они, породы. До чего же доведет  их  эта
злоба, смешанная с недоверием и подозрениями, что их хотят каким-то  образом
облапошить...
   А маленькую Онорину распирала тайная гордость. Наконец-то она нашла  себе
могучего покровителя, который будет защищать ее на этом гадком корабле,  где
ее все время валит на пол - у нее уже распух нос, а на лбу здоровенная шишка
- и где все-все, даже мама, вдруг совсем о ней забыли.
   Желая убежать из этого ненавистного мира, чье  полное  равнодушие  к  ней
было даже ужаснее, чем злоба, она прыгнула в море, чтобы волны унесли  ее  в
страну, где она найдет себе больших и сильных братьев и того, кто будет  еще
больше и сильнее, - своего отца.
   Но море, которому она доверилась, тоже предало ее и нежданно  провалилось
под ее ногами.
   Это море, которое несло на своих волнах и льды, и птиц, не захотело нести
ее, Онорину. Птицы вдруг стали злыми и попытались выклевать ей глаза. Но тут
из воды появился ее друг.., лицо у него колется, как спинка у  ежика...  Это
был Колючий Каштан! Он прогнал злую морскую птицу, а ее взял на руки как раз
тогда, когда противная соленая морская вода уже забралась ей в рот.
   Потом Колючий Каштан отнес ее на корабль, где за ней весь вечер ухаживала
мама. И теперь у нее есть друг - Колючий  Каштан.  У  него  черные  вспухшие
царапины  там,  где  его  поранила  птица.  Онорина  легонько   гладила   их
пальчиками. "Это чтоб ты скорее поправился", - говорила она.
   Сицилиец был поражен, увидев у нее на шее маленькую  оловянную  иконку  с
изображением Божьей Матери.
   - Per Santa Madona, е cattolica, ragazzina carina?..< > Клянусь Мадонной!
Милая девочка, стало быть, ты католичка? (итал.).>. Онорина  не  поняла  его
слов, но  это  ее  не  заботило.  Уже  одного  его  приветливого  тона  было
достаточно, чтобы наполнить ее душу блаженством.
   - Ты мой отец? - спросила она с вдруг вспыхнувшей надеждой.
   Сицилиец удивился, затем рассмеялся. Он замотал головой и  что-то  быстро
залопотал по-итальянски, сопровождая речь выразительной мимикой, из  которой
Онорина поняла, что он не ее отец и очень об этом жалеет.
   Оглядевшись вокруг, он достал из-за  пояса  нож,  сунул  Другую  руку  за
пазуху,  извлек  из-под  своей  белой  в  красную  полоску  рубахи  какой-то
маленький предмет и, разрезав шнурок, на котором тот держался,  повесил  его
Онорине на шею.  Все  это  показалось  ей  очень  интересным.  Потом,  желая
полюбоваться ею при более ярком  освещении,  матрос  подтолкнул  ее  к  тому
месту, куда падали красные лучи заходящего солнца. И,  по-видимому,  остался
доволен. Он прошептал:
   - Никому не говори, кто тьебе дать этто. Поклянись. Sputo! Sputo!< Плюнь!
Плюнь! (итал.).>. Видя, что девочка его не понимает, он  плюнул  на  палубу,
жестом побуждая ее последовать его примеру, что она и проделала с величайшим
восторгом. Но тут сицилиец увидел Анжелику, которая искала дочь, и, приложив
палец к губам, удалился.
   Онорина была счастлива вдвойне. Ведь у нее появился еще один друг,  и  ей
снова начали делать подарки. Она  порылась  в  кармашке  своего  фартучка  и
вынула блестящий камешек, который ей дал  Черный  человек.  Однако,  заметив
приближающуюся Анжелику, тотчас упрямо сжала губки и засунула его обратно  в
карман. При этом она сделала вид, что совсем, ну совсем свою маму не видит.
   Ее ярко-рыжие волосы пламенели в последних лучах солнца, и на их огненном
фоне  Анжелика  сразу  же  заметила  на  шее  дочери  цепочку  из   бледного
низкопробного золота, на которой  висела  ладанка  с  реликвиями:  кусочками
креста Господня или какого-нибудь палаческого орудия, использовавшегося  для
казни одного из святых мучеников. Анжелика была уверена, что это именно так,
потому что из висящего на цепочке маленького  мешочка  выглядывали  какие-то
склеенные щепки.
   - Где ты нашла это украшение, Онорина?
   - Мне его подарили.
   - Кто?
   - Не Черный человек.
   - Но кто же?
   - Не знаю.
   Рядом с золотой  цепочкой  висел  маленький  оловянный  образок,  который
надели  на  шейку  девочки  добрые  монахини  в  приюте  для  подкидышей   в
Фонтене-ле-Конт. Анжелика так и не  посмела  его  снять  -  он  остался  как
напоминание о ее вине перед дочерью и как знак искупления.
   - Не лги. Ведь не с неба же оно упало.
   Онорина живо представила себе, как серая волна океана подымается до  неба
и отнимает у него этот медальон. И с уверенным видом ответила:
   - С неба. Мой медальончик был в клюве у  той  птицы.  Наверное,  она  его
уронила, и он упал мне на шею.
   Затем она плюнула на палубу и упрямо сказала:
   - Per Santa Madona, честное слово!
   Анжелика не знала, что ей  делать:  смеяться,  сердиться  или  продолжать
начатое дознание. А что если Онорина опять взялась за воровство?
   Она обхватила дочь руками и изо всех сил прижала к себе. Неужели  от  нее
ускользнет и это ее дитя?
   - Я хочу найти моего отца, -  сказала  Онорина.  -  Он,  наверное,  очень
добрый, а ты - злая-презлая!
   Анжелика вздохнула. Положительно, ни дочь, ни мух не  хотят  простить  ей
даже малейших проявлений слабости...
   - Ну ладно, можешь оставить себе свои сокровища! -  сказала  она.  -  Вот
видишь, не такая уж я и злая.
   - Нет, ты очень, очень злая, - настаивала неумолимая Онорина.  -  Ты  все
время от меня убегаешь, а когда ты тут, убегает твоя  голова,  и  я  остаюсь
одна. И тогда я думаю, что скоро умру, и мне делается скучно.
   - Маленьким девочкам никогда не бывает скучно. Ведь жизнь такая чудесная.
Смотри - уже и птица принесла тебе подарок.
   Онорина фыркнула и уткнулась в плечо Анжелики. Как прекрасно, что  у  нее
такая доверчивая мама!
   И вообще сегодня вечером все идет очень здорово!
   - А корабль стал хорошим. Он больше не качается.
   - Верно.
   Анжелика едва удержала вздох, бросив взгляд на непривычно гладкую,  будто
политую маслом, поверхность моря.
   Наступал вечер, и ей подумалось, что  таким,  как  сейчас,  небо,  должно
быть, выглядело при сотворении мира: ласковое, густо-оранжевое,  похожее  на
сочную мякоть спелого плода, и вместе  с  тем  тяжелое  и  холодное,  словно
таящее угрозу.
   Между едва заметными, с  красным  и  золотым  отливом  волнами,  будто  в
мираже, появлялись и исчезали какие-то странные черные и серые островки.  Их
непрерывное движение напоминало балет. "Я грежу", - подумала Анжелика, и  ей
захотелось протереть глаза.
   С вантов послышался голос сицилийца:
   - Эй, bambini!< Дети! (итал.)> Кашалоты!
   Дети, метавшие в самодельную мишень маленькие стрелки, разом бросились  к
фальшборту. Анжелику окружила радостно визжащая  ватага.  Старшие  поднимали
самых маленьких, чтобы они тоже могли полюбоваться зрелищем.
   Так вот  что  она  сейчас  приняла  за  островки  -  кашалотов!  Огромные
лоснящиеся черные киты то всплывали,  то  вновь  погружались  в  глубину,  и
сквозь прозрачную толщу воды их и без  того  гигантские  тела  казались  еще
больше.
   Вот на поверхность эффектно вынырнула еще  одна  черная  глыба  с  мощным
выпуклым лбом, увенчанным бьющей вверх водяной струей,  с  могучим  хвостом,
прямым, как корабельный румпель.
   - Это кит Ионы! - крикнул один из малышей, топая ногами. - Кит Ионы!
   Его переполняла радость.
   - Я хотела бы всегда жить на этом корабле! - сказала одна из девочек.
   - А я хочу, чтоб мы никогда не приставали к берегу!  -  тут  же  добавила
другая.
   Анжелика, тоже увлекшаяся играми кашалотов, была ошеломлена.
   - Так вы, стало быть, довольны, что находитесь здесь, на  "Голдсборо"?  -
воскликнула она.
   - Да, да! - хором закричали малыши.
   - А вы? - спросила она детей постарше.
   Северина, обычно такая замкнутая, выступила вперед.
   - Да, здесь нам спокойно.  Теперь  мы  уверены,  что  нас  не  отошлют  в
монастырь. И никто больше не пристает с  этими  католическими  богословскими
текстами, которые моя тетушка заставляла меня заучивать по многу  страниц  в
день, когда я жила у нее на Сен-Мартен-де-Ре. Здесь мы  имеем  право  думать
сами.
   Анжелика вздохнула с облегчением. Северина, вечно  озабоченная  Северина,
теперь почувствовала себя свободной.  Тяжкий  груз  тревоги  за  себя  и  за
близких наконец-то спал с ее худеньких плеч и больше не давил на них,  точно
свинцовый плащ.
   - И теперь мы не боимся, что попадем в тюрьму, - сказал Мартиал.
   С самого начала плавания Анжелика не переставала  удивляться  неожиданной
стойкости детей, всех детей. Они не стали ни злобными,  ни  плаксивыми,  как
того можно было бы опасаться, а если и заболевали,  то  у  них  хватало  ума
быстро выздоравливать. Зато родители не уставали хмуриться и жаловаться, что
их чада сделались ужасно неугомонными и с ними нет никакого сладу. Да,  черт
возьми, дети, в отличие  от  взрослых,  понимают,  что  спаслись  от  самого
страшного. К тому же дома они никогда не пользовались такой свободой, как на
этой тесной палубе. Не надо больше ходить в школу и корпеть над уроками  или
Библией.
   - Если бы наши родители  позволили  нам  немного  полазать  по  вантам  и
поработать с парусами, было бы еще лучше, - заметил Мартиал.
   - А меня один матрос научил вязать узлы, которых  я  раньше  не  знал,  -
сказал сын адвоката Каррера.
   И все же  старшие  дети  продолжали  чего-то  опасаться.  Северина  вдруг
спросила:
   - Госпожа Анжелика, а правда, что монсеньор Рескатор желает нам зла?
   - Я в это не верю.
   Она положила руку на хрупкое плечо девочки. Северина смотрела  на  нее  с
безграничным доверием и  надеждой.  Как  и  в  Ла-Рошели,  глядя  на  детей,
Анжелика обретала ощущение вечности рода человеческого, и это примиряло ее с
тем, что жизнь так быстротечна. Помогая этим детям выжить,  она  оправдывала
собственное существование.
   - Северина, разве вы не  помните,  что  он  и  его  люди  спасли  вас  от
королевских драгун, которые гнались за вами?
   - Да, но наши отцы говорят, что не знают, куда он нас везет.
   - Ваши  отцы  обеспокоены  потому,  что  Рескатор  и  его  матросы  очень
отличаются от нас. У них другой  язык,  другие  обычаи.  А  когда  люди  так
несхожи между собой, им иногда бывает трудно понять друг друга.
   На это вдруг очень мудро ответил Мартиал:
   - Но ведь страна, в которую мы плывем, тоже отличается  от  той,  где  мы
жили раньше. И нам придется к ней привыкнуть. Ведь мы направляемся под  иные
небеса!
   Маленький Жереми,  которого  Анжелика  особенно  любила,  потому  что  он
напоминал ей Шарля-Анри, отбросил в сторону светлую прядку, закрывавшую  его
голубые глаза, и воскликнул:
   - Нас везут к Земле Обетованной!
   У Анжелики вдруг стало легче на сердце. Ибо среди  битвы  со  стихиями  и
злыми человеческими  страстями,  словно  ангельский  хор,  зазвучали  голоса
детей, повторяющие:
   - Мы плывем к Земле Обетованной!
   - Да, - твердо сказала Анжелика, - Вы правы, малыши!
   И движением, ставшим  уже  для  нее  привычным,  повернулась  к  корме  и
вздрогнула, потому что на мостике стоял ОН и ей показалось, что ОН смотрит в
ее сторону.

Глава 25

   Видя ее в окружении детей, которые что-то оживленно ей говорили и которым
она отвечала с улыбкой, он открывал для себя совсем  незнакомую  ему,  новую
женщину, и это повергало его в недоумение.
   Коричневый плащ, спадающий с  плеч  длинными  складками,  делал  Анжелику
выше. Она сохранила гордую осанку даже в этих обносках, к