у входа в бухту  перевернутого
и разбитого волнами корпуса корабля.
   - Это устроители кораблекрушений, грабители разбитых кораблей.  По  ночам
они вешают на своих коз фонарики. Мерцающие огоньки видны далеко  и  кажутся
огнями гавани. Корабли, ищущие спасения, направляются сюда и  разбиваются  о
камни, преграждающие вход  в  бухту.  Сегодня  ночью  каторжники  на  галере
увидели эти огни и хотели вести ее сюда, надеясь войти в спокойную гавань.
   - Что ж, они дорого поплатились. А что скажет господин де  Вивонн,  когда
узнает о гибели адмиральской галеры. Бедная "Ла-Рояль"!
   - Что же нам делать?
   Беззвучное  появление  десятка  смуглых  фигур  избавило  лейтенанта   от
необходимости отвечать.
   Устроители кораблекрушений связали пленников по рукам и ногам и доставили
к синьору Паоло де  Висконти,  который  распоряжался  здесь  всем  из  своей
крепостной башни, сооруженной из кусков застывшей лавы.
   Это был генуэзец атлетического сложения, могучие мышцы вздымались у  него
под атласным костюмом, а ослепительная улыбка и злобный  взгляд  обличали  в
нем разбойника. Он  и  был  разбойником,  командовавшим  на  своем  одиноком
островке немногочисленными вассалами - совершенно  дикими  корсиканцами.  Он
очень обрадовался,  когда  доставили  пленных.  Старая  галера  и  несколько
несчастных гребцов были слишком жалкой добычей.
   - Офицер Его величества короля французского!  -  воскликнул  он.  -  Смею
надеяться, синьор, что у вас есть состоятельные  родственники,  которые  вас
очень любят? А что это за прелестный юноша? Дио мио! - и он взял Анжелику за
подбородок грязной рукой в дорогих перстнях.
   Лейтенант де Миллеран представил Анжелику:
   - Мадам дю Плесси-Белльер.
   - Так это женщина! О, Мадонна! Но как она хороша! Красавица  просто...  Я
люблю юношей, но женщина - это будет получше!..
   Лейтенант де Миллеран узнал  от  него,  что  буря  занесла  их  на  дикий
островок недалеко от Корсики, принадлежащий Генуе.
   Из уважения к их титулам итальянец пригласил пленников к обеду. Его  стол
представлял забавную смесь роскоши и деревенской примитивности. На  чудесной
кружевной скатерти лежало лишь несколько оловянных ложек, а вилок и вовсе не
было. Пришлось брать еду пальцами с серебряных тарелок,  помеченных  клеймом
знаменитого венецианского ювелира.
   Герцог де Висконти угостил своих умиравших  с  голоду  пленников  жареным
молочным поросенком, уложенным на листья каштана и пучки укропа. Потом слуги
принесли  большую  миску  супа,  золотистого  от  шафрана,  с  пирожками   и
нарезанным сыром.
   Несмотря на тревогу, Анжелика буквально пожирала еду. Генуэзец бросал  на
нее разбойничьи взгляды и все подливал в украшенный искусной  резьбой  кубок
черное сладкое вино, от которого она скоро разрумянилась.  Насытившись,  она
испуганно посмотрела на лейтенанта. Тот понял и пришел ей на помощь.
   - Мадам дю Плесси очень утомлена. Нельзя  ли  ей  отдохнуть  в  спокойном
месте?
   - Утомлена? Синьора ваша возлюбленная, синьор?
   - Нет, - отвечал молодой человек, вспыхнув до корней волос.
   - Так? Ну, тогда я очень доволен. Теперь  я  могу  дышать,  -  воскликнул
генуэзец, прикладывая руку с раздвинутыми веером пальцами к сердцу. -  Я  не
хотел бы вас огорчить. Но... Все получается прекрасно.
   Он повернулся к Анжелике:
   - Вы устали, синьора? Я понимаю. Я не злодей!.. Я велю сейчас отвести вас
в ваши... как это говорится по-французски?.. в ваши апартаменты.
   Ее провели в комнату на самом верху башни, по которой  гуляли  сквозняки.
Там стояла кровать с дырявыми простынями  и  парчовыми  одеялами,  а  кругом
теснились венецианские зеркала, французские стенные  часы,  турецкие  сабли.
Анжелике это напомнило комнату на Нельской башне - пристанище воров.
   Маленькая служанка-корсиканка настойчиво предлагала ей  принять  ванну  и
надеть довольно красивое платье,  вынутое  из  сундука,  где  оно  хранилось
вместе  с  множеством  других,  вытащенных,  конечно,  из  чемоданов  смелых
путешественниц. Анжелика с  удовольствием  погрузилась  в  бадью  с  горячей
водой, расправив свое измученное  тело,  обожженное  солнцем,  саднившее  от
соленой морской воды. Но, вымывшись, она натянула свою прежнюю одежду, пусть
измятую,  изорванную  и  запачканную.  Надежно  завязала  пояс,  в   котором
хранились золотые монеты. Это золото  и  мужская  одежда,  казалось,  как-то
защищали ее. Кровать как будто качало, и это напоминало морскую качку  и  не
давало покоя ее измученным нервам. Перед ней  кружились,  возникая  вновь  и
вновь, лица Никола, каторжников, синьора Паоло. Наконец  она  погрузилась  в
тяжелый сон.
   Разбудили ее частые удары в окованные железом створки двери. Приглушенный
голос звал:
   - Госпожа! Госпожа!.. Это я... Госпожа маркиза, откройте мне!..
   Она  обхватила  голову  руками.  Струйки  ледяного  воздуха  проникали  в
комнату.
   - Это я, Флипо!
   - Ты тут?
   Она встала, нащупала в темноте засовы; отодвинув их, приоткрыла  дверь  и
увидела своего маленького слугу с масляным светильником в руках.
   - Как вы поживаете, госпожа маркиза? - мальчишка расплылся в улыбке.
   - Но как же это?.. Как ты... - Она  с  трудом  собиралась  с  мыслями.  -
Флипо, откуда ты взялся?
   - Из воды, как и вы, госпожа маркиза.
   Анжелика обняла мальчика и расцеловала.
   - Маленький мой, как я рада! Я думала, что тебя убили каторжники  или  ты
утонул при кораблекрушении.
   - Нет. На галере Каламбреден узнал меня и сказал:  "Он  из  наших".  А  я
попросил его не убивать старого аптекаря, который им  зла  не  сделает.  Нас
заперли в одном закутке. Потом господину Савари удалось сломать запор;  была
уже ночь, и буря в полном разгаре. Галерники вопили на  гребных  скамьях,  а
те, что освободились, бегали по судну, ища, за что бы ухватиться.  Когда  мы
убедились, что вас на борту нет, мы  с  господином  Савари  решили  спустить
каик. Замечательный моряк этот старик, надо сказать! Но все равно мы  попали
в руки дикарей господина Паоло. Правда, мы остались целы,  и  они  нам  дали
даже кое-что пожевать.  Когда  мы  узнали,  что  и  вы  спаслись,  мы  очень
обрадовались.
   - Да, остаться в  живых,  конечно,  очень  хорошо,  но  положение  у  нас
невеселое, мой бедный Флипо. Мы попали в руки страшных разбойников.
   - Потому я и разыскал вас. Тут одна барка  скоро  выйдет  в  море...  Это
купец, которого задержал господин Паоло  и  который  хочет  убраться  отсюда
потихоньку. Он согласился подождать нас час, но надо спешить.
   Анжелике не нужно было долго раздумывать. Все, что  она  имела,  было  на
ней. Она только огляделась,  подумала,  что  один  из  кинжалов,  украшавших
стену, может пригодиться, и засунула его в рукав.
   - А как же мы выберемся из замка?
   - Попробуем. Тут  все  праздновали  захват  галеры,  на  борту  оказалось
несколько бочек вина. Они все перепились, как свиньи!
   - А синьор Паоло?
   - Я его не видел. Может быть, тоже храпит где-нибудь в углу.
   Молодая женщина спросила про лейтенанта Миллерана. Но Флипо  сказал,  что
его заперли накрепко, так что приходилось предоставить его печальной судьбе.
   Они спускались по бесконечным винтовым лестницам, где ветер задувал лампы
и колебал пламя факелов, укрепленных в железных кольцах.
   В последней зале прохаживался, слегка пошатываясь,  генуэзец.  Он  увидел
их, и улыбка его не предвещала ничего хорошего.
   - Ах, синьора! Что же это? Вы пришли посидеть со мной? Я счастлив.
   Анжелике оставалось спуститься еще на  несколько  ступенек.  Она  оценила
ситуацию. Над головой синьора Паоло висела квадратная рамка из грубых  реек,
на которой были укреплены четыре  толстых  сальных  свечи.  Эта  примитивная
люстра держалась на шнуре, пропущенном через блок. Конец шнура был  привязан
к железному крюку над лестницей. Анжелике не потребовалось  и  трех  секунд,
чтобы выхватить из рукава кинжал и обрезать шнур,  до  которого  она  смогла
дотянуться. Она так и не узнала, стукнуло ли генуэзца этим  светильником  по
голове, потому что свечи погасли прежде, чем упали.  Они  с  Флипо  услышали
только крики синьора Паоло и грохот падения и поняли, что он, хоть и жив, но
в неважном состоянии. Воспользовавшись темнотой и  беспорядком,  Анжелика  и
Флипо разыскали дверь и без затруднений перебежали через двор.  Здание  было
полуразрушено, и беглецы думали, что придется выбираться еще за стену, когда
Флипо заметил тропинку, ведущую к месту встречи.
   Облака быстро бежали по ночному небу и вдруг раздвинулись, открыв круглую
луну.
   - Нам сюда, - шепнул Флипо.
   Слышно было, как море бьет о  выступ  песчаного  берега.  Они  пробрались
сквозь кусты и оказались возле бухточки,  где  у  барки  двигались  какие-то
тени.
   - Так это вы собирались накормит!? собой рыбу возле берегов Корсики  либо
Сардинии? - спросил голос с марсельскими интонациями.
   - Да, это я, - отвечала Анжелика. - Вот, возьмите, это вам за труды.
   - Этим потом займемся. Забирайтесь в лодку.
   Поблизости мэтр Савари сыпал проклятиями, словно джинн:
   - Ваша жадность погубит вас, молох вы  ненасытный,  спрут  циклопический,
пиявка поганая!.. Вам только бы высосать у  человека  все  состояние.  Я  же
предложил вам все, что имею, а вы не хотите взять меня!
   - Я плачу за этого господина, - сказала Анжелика.
   - Многовато будет народу на борту, - проворчал  хозяин  барки,  отходя  к
рулю и делая вид, что не замечает,  как  забирается  туда  старик  со  своим
мешком, ящиком и аптечкой.
   Луну, издревле помогавшую  в  этих  местах  контрабандистам  и  беглецам,
надолго затянули облака. Пока ничего не было видно, барка  успела  выбраться
за скалы, где стояли на страже часовые генуэзца.
   Когда же серебряный серп луны выплыл  вновь,  огонь,  пылавший  на  башне
устроителей кораблекрушений, был уже далеко.
   Провансалец глубоко вздохнул.
   - Ну, вот и все. Теперь и петь можно. Возьми руль, Мучо.
   Он вытащил из футляра гитару и стал умело перебирать ее струны. Скоро его
звучный голос пронзил средиземноморскую ночь.

Глава 7

   - Так это вы - та дама, что хотела из Марселя отправиться в гости в гарем
Великого турка? Ну, надо признаться,  вы  последовательны.  Что  называется,
уговорили-таки меня...
   При утреннем свете Анжелика не  без  удивления  узнала  в  хозяине  барки
"Жольета" того  марсельца,  который  однажды  так  предостерегал  ее  против
опасностей морского  путешествия.  Его  звали  Мельхиор  Паннасав.  Это  был
человек лет сорока, веселый и бодрый. Его загорелое  лицо  выступало  из-под
красно-белого  неаполитанского  колпака.   На   нем   были   черные   штаны,
перехваченные широким поясом, обернутым несколько раз вокруг талии.
   Он медленно пожевал свою  трубку,  сонно  улыбаясь,  а  потом  договорил,
повернувшись к матросу:
   - Да, можно сказать, чего женщина хочет... тому  и  сам  Господь  Бог  не
сможет противостоять.
   Матрос, беззубый старикашка, тощий как прут и столь же молчаливый,  сколь
разговорчив был его хозяин, выразил свое согласие просто плевком.
   Третьим и последним членом команды был мальчик-грек, по имени Мучо.
   - Итак, вы все-таки оказались у меня  на  борту,  сударыня,  -  продолжал
купец. - У меня тут не слишком просторно, да еще и груз. Да ведь я не думал,
что у меня окажется в пассажирах дама... Что тут скажешь...
   - Постарайтесь, пожалуйста, обращаться со мной,  как  с  юношей.  Неужели
меня уж никак нельзя принять за джентльмена?
   - Может быть, сумеем, в конце концов. Но пока  мы  тут  у  себя.  Незачем
сейчас разыгрывать комедию.
   - Я хочу, чтобы вы привыкли свободнее обращаться со мной на  тот  случай,
если на нас нападут неверные.
   - Ах, вы дурочка, прошу прощения, о  чем  вы  мечтаете?  Этим  людям  все
равно, парень вы или девушка. Если у вас мордашка  недурна,  сразу  ухватят.
Можете справиться у Меццо-Морте, адмирала алжирского флота. Ха-ха-ха!
   Он грубо захохотал, подмигивая своему бесстрастному матросу.
   Анжелика пожала плечами.
   - Ведь это смешно, рассуждать все время о роковой встрече с берберами или
с кораблями Великого турка.
   - Нет, сударыня, простите, это не фантазия. Вот я сам десять раз  попадал
в плен. Пять  раз  меня  обменивали  почти  сразу,  но  в  другие  разы  мне
доставалось. В общей сложности я тринадцать лет провел в плену.  Приходилось
мне и виноград сажать на том берегу Босфора,  и  хлеб  печь  для  гарема  не
упомню уж какого паши, у которого был загородный дом  под  Константинополем.
Можете представить меня, - меня - в роли булочника! Вот уж была морока, черт
побери!.. Да еще приходилось изготовлять их  любимые  лепешки,  тонкие,  как
платок. Их надо было швырять в печь, как блины. Научился я руками  ворочать,
попадал точнехонько, стоило полюбоваться! Но уж  очень  противно  было,  что
ходят кругом евнухи с саблями и  все  сторожат,  не  заглядываюсь  ли  я  на
красоток за решетками гарема...
   - Друг мой, - заметил Савари, - вы не можете утверждать, что  страдали  в
плену, если не попадали, как  я,  к  марокканцам.  Из  мусульман  они  самые
злобные. Свою религию они принимают всерьез и ненавидят христиан. В  далекие
от побережья города совсем не допускают белых  и  даже  турок,  которых  они
считают недостаточно правоверными. Меня они загнали в городок в пустыне, где
добывают соль, зовется Тимбукту. Ну, когда увидели, что я  там  помирать  не
собираюсь,  отправили  в  другой  город,  в  Марокко  -  работать  в  мечети
Эль-Муасин и в мечети султанши Ваиде.
   - Да уж! Такому чудаку, который  пускается  в  путь,  не  имея  при  себе
ничего, кроме склянки с какой-то мазью, вполне пристало вымешивать  глину  с
ослиным навозом и лепить из этого безобразные халупы - мечети неверных.
   - Друг мой, вы меня оскорбляете. Вы ведь не видали ни мечети  Эс-Сабат  в
Мекнесе, ни Карауин, ни Баб Гиса в Фесе,  ни  королевского  дворца  султана,
который много величественнее Версаля.
   - А я говорю, это все  халупы,  лишь  чуть  обмазанные  штукатуркой.  Вот
Святая София и Семибашенный замок в Константинополе -  совсем  другое  дело.
Это настоящие  здания!  Они  ведь  были  построены  христианами,  еще  когда
Константинополь назывался Византией.
   Дрожа от возмущения, мэтр Савари снял свои очки и стал их протирать.
   - Во  всяком  случае,  эти  марокканские  "хибары"  не  сравнить  с  теми
лепешками, которые вы пекли для своего паши стамбульского.  А  что  до  моей
склянки с мазью, как вы изволили выразиться,  то  вы  относились  бы  к  ней
уважительнее, если бы знали, что в ней содержится.
   - Черт побери, если вы мне нацедите  оттуда  стаканчик,  я,  может  быть,
возьму свои слова назад и принесу извинения, упрямый вы старикан.
   Савари торжественно поднялся и достал свой драгоценный  сосуд.  С  массой
предосторожностей он вытащил обмазанную красным сургучом пробку и  подставил
горлышко под нос Мельхиору Паннасаву.
   -  Ощущаете  этот  божественный  аромат,  капитан?  Персидские   государи
заплатили бы вам десять мешков золота, если бы вы хоть один раз съездили  за
этим царским настоем.
   - Тьфу! Это, оказывается, не вино. Что ж это, лекарство какое-то?
   -  Это  чистое  минеральное  мумие,  извлеченное   из   священной   скалы
персидского короля.
   - Я слыхал об этой мази, арабские купцы говорили, что она  дорого  стоит,
но мне не нравится перевозить такое снадобье на моем корабле.
   Марселец бросил на сосуд неприязненный, но не лишенный  опасения  взгляд.
Ученый  удовлетворился  произведенным  впечатлением  и  вытащил  из  кармана
палочку красного сургуча и трут с огнивом.
   - Я запечатаю сосуд заново, стоя  против  ветра,  потому  что  достаточно
малого испарения мумие, чтобы вспыхнуло пламя. Я убедился в  этом  во  время
своих опытов.
   - Так вы нас тут сожжете заживо! - вскричал Паннасав. - Матерь Божия, вот
какая меня ждет награда  за  то,  что  я  пожалел  бедного  старика,  такого
безобидного на вид. Не знаю, что мне мешает выбросить в море вашу  проклятую
склянку!
   Он угрожающе повернулся к драгоценному сосуду, и Савари закрыл его  своим
телом. Капитан отвернулся, насмешливо ворча.
   Анжелика смеялась.
   - Так вам удалось сохранить свое мумие, мэтр Савари? Поразительно!
   - Вы что думаете, я первый раз попал в кораблекрушение? - старик держался
независимо, но восхищение Анжелики явно польстило ему.
   Погода была просто великолепная. Лишь редкие облака скользили  по  ясному
небу, подгоняемые сухим ветром, взметывавшим белые хлопья  пены  на  хребтах
невысоких волн.
   - Повезло нам, что буря кончилась,  как  только  мы  ушли  от  берега,  -
заговорил марселец, прочищая трубку. - Теперь до самой  Сицилии  море  будет
спокойное: синий простор и больше ничего.
   - А берберы? Вдруг выскочат... - заметил мэтр Савари.
   - Не понимаю, как это вы решаетесь вновь и вновь пускаться в море,  когда
у вас обоих было столько опасных приключений, - сказала  Анжелика.  -  Зачем
вам путешествовать? Что вас гонит в путь?
   - Зачем? А вы,  кажется,  задумались...  Это  добрый  знак!  А  ведь  как
настаивали раньше, чтобы я вас взял. Зачем я плаваю? Да ведь это  мое  дело,
сударыня. Я веду торговлю. Вожу разные товары из одного порта в другой.  Вот
сейчас у меня лекарственные  растения.  Видите  эти  пакетики  из  оловянной
фольги? В них шалфей и огуречная трава. На Леванте я их обменяю на  сиамский
чай. Настойки на настойки, так сказать.
   - Чай не трава, - стал поучать Савари. - Он не относится ни  к  семейству
миртовых, ни к фенхелям. Это листья  деревца,  похожего  на  лавровишню.  Их
настой очищает мозг, дает ясность глазам и очень помогает от ветров.
   - Возможно, так оно и есть, - отвечал, посмеиваясь, марселец, - только  я
сам предпочитаю турецкий кофе.  А  чай  я  перепродам  мальтийским  рыцарям,
которые торгуют им с берберами, алжирцами, тунисцами  и  марокканцами.  Там,
видно, все чай пьют. Ну, а еще есть у  меня  некоторая  толика  кораллов  да
несколько чудесных жемчужин из Индийского океана,  упрятанных  хорошенько  в
моем поясе. Вот и все!..
   Мореход из Прованса расправил плечи,  потянулся  и  улегся  на  одной  из
скамеек, подставив лицо солнцу.
   Анжелика сидела на носу, расчесывая волосы. Она устроилась против  ветра,
и распущенная золотая с дымкой густая  волна  оттягивала  ее  голову  назад,
подставляя лицо жарким ласкам солнца.
   Мельхиор Паннасав поглядывал на нее полуприкрытыми глазами.
   - Говорите, зачем я плаваю? - он улыбнулся. - Да потому, что для уроженца
Марселя самое лучшее на свете - это носиться по белу свету между синим небом
и синим морем в такой вот ореховой скорлупке. А  когда  еще  окажется  перед
глазами красавица, которая распускает  волосы  по  ветру,  ну,  тогда  можно
сказать...
   - С правого борта косой парус, - разжал зубы старый матрос.
   - Помолчи, мешаешь мне мечтать.
   - Это арабский парусник.
   - Подними флаг Мальтийского ордена.
   Юнга пошел на корму и поднял красное полотнище с белым крестом посредине.
Вся  команда  суденышка  не  без  тревоги  следила  за  реакцией   арабского
парусника.
   - Уходят, - со вздохом облегчения произнес Паннасав, собираясь продолжать
отдых. - Нет сильнее противоядия от всех смуглокожих, у кого на  мачте  знак
полумесяца, чем флаг этих славных  монахов,  членов  ордена  святого  Иоанна
Иерусалимского. Правда, их уже нет ни в Иерусалиме, ни на Кипре, ни даже  на
Родосе. Но на Мальте они крепко держатся. Вот уже сколько  веков  мусульмане
не знают врагов злее. Испанцы, французы, генуэзцы, даже венецианцы - это все
враги временные, случайные. А вот орден святого Иоанна, эти рыцари-монахи, -
это настоящий враг магометан. Мальтийский рыцарь с белым  крестом  на  груди
всегда готов разрубить сарацина пополам. Вот почему  я,  Мельхиор  Паннасав,
понимающий, что к чему, не пожалел  истратить  сто  ливров,  чтобы  получить
разрешение поднимать этот флаг. Пришлось и сверх того немало  заплатить,  но
эти деньги вложены хорошо. Есть