а страже были шесть человек, сменявших
друг друга. Пусть они выйдут вперед. Скажите, кто виновен.  Кто  покажет  на
виновного,  тот  сохранит  себе  жизнь.  Если  сам  виновный  или   виновные
признаются, я их только выгоню из своей команды и высажу  на  этом  острове.
Признайтесь, прежде чем я успею перевести свое распоряжение на  итальянский,
греческий и турецкий.
   Он повторил сказанное на трех языках. Капитан Матье перевел его слова  на
арабский.
   Затем воцарилась тишина, прерывавшаяся только  всхлипами  детей,  которых
испуганные матери быстро заставляли  умолкнуть.  Наконец  поднялся  один  из
надзирателей и что-то прокричал.
   Д'Эскренвиль и Корьяно переглянулись.
   -  Они  ничего  не  знают.  Дело  обычное.  Ну  что  ж,  господа,  хотите
прикинуться дурачками, так прибегнем к обычному наказанию.  Пусть  стражники
бросят жребий. Повесим того, на кого укажет судьба. Начнем!  Вон  ты  и  ты,
идите сюда!
   Двое, на кого он указал, вышли из ряда и поднялись на  мостик.  Один  был
красивый негр, другой - уроженец Средиземноморья, корсиканец  или  сардинец,
со светлыми волосами и темной от загара кожей. Они  не  дрожали  от  страха.
Среди  флибустьеров  было  привычным   делом,   что   жребий   решал,   кому
расплачиваться за всех. И никто не пытался уклониться от судьбы.
   - Вот эта раковина определит Божий суд, - сказал д'Эскренвиль. - Решка  -
это спинкой кверху, орел - ямкой кверху. Решка - это  смерть.  Ну,  Мустафа,
начинай.
   Губы негра шевельнулись:
   - Инч Алла!
   Он взял раковину и подбросил ее.
   - Орел.
   - Теперь ты, Сантарио.
   Сардинец перекрестился и бросил раковину.
   - Решка!
   На лице негра выразилось неописуемое облегчение. Сардинец опустил голову.
Д'Эскренвиль усмехнулся.
   - Судьба выбрала тебя, Сантарио. Но ты, быть может, не виноват?  Если  бы
ты заговорил, то спас бы свою жизнь. Теперь уже поздно. На рею его!
   Два матроса вышли вперед и схватили приговоренного.
   - Обождите, - велел пират. - Мало вздернуть одного. Возьмемся  за  рабов.
Они, разумеется, не видели побега, ничего не слышали, и никто из них  ничего
не скажет. Но расплачиваться им все равно придется, и  судьба  укажет  кому.
Так как предыдущий жребий выпал против  христианина,  пусть  сейчас  бросают
только мусульмане.
   Едва перевели это распоряжение, как среди мавров и  турок  поднялся  крик
негодования. Пожилой человек с красивым арабским лицом  и  выкрашенной  хной
бородой вышел вперед, отчаянно протестуя. Корьяно перевел:
   - Он говорит,  что  справедливость  Господня  сама  сделает  выбор  между
верными и неверными.
   Д'Эскренвиль опять усмехнулся.
   - Вижу, дети мои, что плен и рабство не останавливают споров из-за  веры.
Ну что ж, пусть этот старый муэдзин и бросит  ракушку.  Если  выпадет  орел,
значит, он сам указывает на жертву среди своих единоверцев.
   Старик повернулся к  подымающемуся  солнцу,  три  раза  простерся  ниц  и
произнес несколько слов.
   - Он говорит, что если Бог выберет для расплаты мусульманина, то  он  сам
примет смерть, потому что он мулла, то есть алжирский священник.
   - Ладно! Но хватит кривляний. Бросай ракушку, ты, старая обезьяна!
   Мулла подбросил легкую раковину.
   - Орел! - д'Эскренвиль разразился истерическим смехом. -  Ах  ты,  старый
притворщик! Повезло тебе, сумел выиграть. Теперь  пусть  христиане  выбирают
своего священника. Что? Давайте, давайте, где тот, кто вас благословляет? Ни
одного священника? Так-таки  нет  священника?..  Нет  священника?  -  кричал
д'Эскренвиль с безумным смехом. - Тогда устроим другую потеху. Пусть  судьба
выбирает между самым старым и самым молодым из рабов-христиан. Ну, не моложе
десяти лет. Я все-таки не Минотавр.
   Воцарилась  мертвая  тишина,  потом  раздались  женские   вопли,   матери
старались укрыть своим телом прижимавшихся к ним мальчишек-подростков.
   - Поторапливайтесь! -  рявкнул  д'Эскренвиль.  -  На  корабле  правосудие
совершается быстро. Выходите сюда, а то я...
   Эту исступленную речь прервал сильный глухой взрыв, раздавшийся в глубине
корабля. Все были ошеломлены. Потом раздался крик:
   - Пожар!
   Над кормой поднялось облако белого дыма, вырывавшегося из  вентиляционных
отверстий. Рабы заметались в панике, но бичи сторожей  быстро  навели  среди
них порядок.
   Д'Эскренвиль со своим помощником бросились на корму.
   - Чья первая вахта? - проревел он.
   Несколько испуганных матросов вышли вперед.
   - Четверо к люку - поднять его, еще четверо спуститесь вниз и посмотрите,
что там творится! Дым идет из отсека, где лежат припасы, возле камбуза.
   Никто, однако, не шевельнулся. Все словно окаменели.
   - Это дьявольский огонь, ваша светлость, - пролепетал один из матросов. -
Посмотрите, какой дым, это не наш, не христианский дым...
   Действительно, вырывавшиеся из люка струи дыма тяжело тянулись над  самой
палубой, они были то густобелые, то расплывались, словно туман над  болотом.
Д'Эскренвиль сделал шаг вперед и протянул  руку  ладонью  вверх,  согнув  ее
горсточкой, потом поднес к носу.
   - Странно пахнет...
   Опомнившись, он выхватил пистолет из-за пояса Корьяно и заорал:
   - Сейчас пущу  вам  всем  пули  в  зад,  если  не  спуститесь  вниз,  как
приказано.
   В эту минуту среди клубов пара люк  приоткрылся.  Все  закричали,  и  сам
д'Эскренвиль отступил на шаг.
   - Призрак!..
   - Выходец с того света!
   Из самого густого клуба дыма вышла фигура, закутанная во что-то  белое  и
влажное, и глухой голос произнес:
   - Прошу вас, господин д'Эскренвиль, не беспокойтесь.  Это  ничего,  вовсе
ничего... Не стоит вашего внимания...
   - Что... Что это  значит?  -  прорычал  растерявшийся  пират.  -  Ах  ты,
проклятый алхимик! Мало того, что все утро мы тебя проискали, ты еще  пожары
устраиваешь у меня на борту!
   Фигура медленно выпутывалась из белого кокона. Сначала появилась голова и
бороденка Савари, потом он чихнул, закашлялся, снова укрылся своим  саваном,
протянул руки, жестикулируя, и наконец скрылся  в  люке,  захлопнув  его  за
собой.
   Анжелике, как и всем присутствующим, казалось, что  совершается  какое-то
колдовство. Но вскоре Савари появился опять, поднявшись по лестнице, ведущей
на второй мостик. Он был спокоен и как будто очень доволен,  хотя  лицо  его
было  в  саже,  а  от  порванной  и  запачканной  одежды  исходил   странный
сладковато-тошнотворный запах. Он объяснил, что пожара нет, а пары  и  взрыв
вызваны проделанным им "опытом, обещающим чрезвычайно много для науки вообще
и для плавания по морю, в частности".
   Предводитель пиратов оглядел его и крикнул яростно:
   - Ты что же, не сбежал?
   - Я? Зачем мне бежать? Мне очень хорошо у вас на корабле, ваша светлость.
   - А каик? Кто спустил его в море?
   Над  поручнями  показалось  курносое  румяное  лицо   молодого   матроса,
поднимавшегося по спущенной с борта  веревочной  лестнице.  Он  остановился,
растерявшись.
   - Каик, хозяин?.. Это я взял его и поехал утром на остров за вином.
   Д'Эскренвиль успокоился, а Корьяно позволил себе рассмеяться.
   - Ох, хозяин. С тех пор как сбежал этот проклятый марселец, вам только  и
мерещатся побеги. Это ведь я приказал Пьеррику отправиться с  утра  пораньше
за вином.
   - Идиот! - Раздосадованный пират пожал плечами и  отвернулся.  И  тут  он
увидел Анжелику.
   Хмурое  лицо  его  расправилось.  Он  сделал  усилие,  чтобы   показаться
любезным.
   - А, вот и наша прекрасная маркиза. Вы, значит, поправились? Как вы  себя
чувствуете?
   Она  все  еще  держалась  за  стенку  и  смотрела  на  него  с  ужасом  и
непониманием. Наконец она прошептала:
   - Извините меня, я не понимаю, что со мной было. Разве я была больна?
   - Больше месяца, - усмехнулся пират.
   - Месяц? Боже мой! Где же я теперь?
   Маркиз взмахнул рукой, указывая на остров, увенчанный руинами.
   - Перед вами, сударыня, остров Хиос,  он  находится  в  середине  Киклад,
греческого архипелага.

Глава 12

   Анжелика помнила, что корабль был  где-то  в  водах  Сицилии,  когда  она
заснула, и вот теперь, спустя месяц, она проснулась  на  краю  света,  среди
забытых богом греческих островов, в руках пирата-работорговца.
   Спрятавшись в своей узенькой каюте, она напрасно пыталась вспомнить,  что
с ней было. Усевшаяся у  ее  ног  Эллида  рассказывала,  как  они  с  Савари
ухаживали за ней день и ночь, борясь с пожиравшей ее  лихорадкой.  Иногда  к
ним заглядывал маркиз д'Эскренвиль, равнодушно  смотрел  на  метавшуюся  без
сознания женщину и, уходя, цедил сквозь зубы, что живым сдерет с  них  кожу,
если они дадут умереть "такому добру".
   - Я за тобой хорошо ухаживала, подруга, ты сама знаешь...  Когда  у  тебя
голова стала меньше болеть,  я  протерла  тебе  волосы  ароматным  порошком.
Теперь твои волосы очень красивые. И ты сама скоро похорошеешь.
   - Дай мне зеркало, - с тревогой попросила Анжелика.
   Она посмотрела и поморщилась: бледные впавшие щеки, огромные глаза. Может
быть, пират откажется теперь от мысли продать ее.
   - А тебе не стыдно ходить одетой по-мужски? - спросила Эллида.
   - Нет. Я считаю, что так удобнее.
   - Жаль. А ты, наверно, так была  бы  хороша  во  французских  платьях,  о
которых столько говорят.
   Чтобы доставить девушке удовольствие, Анжелика описала некоторые из своих
версальских туалетов. Эллида пришла в полный  восторг,  смеялась  и  била  в
ладоши. Глядя на  ее  юное  личико  с  кроткими  темными  глазами,  Анжелика
недоумевала, как могло сохраниться столько  природного  веселья  у  девушки,
прожившей год при маркизе д'Эскренвиле. Она  спросила  об  этом,  и  молодая
гречанка проговорила, отвернувшись:
   - Ах! Знаешь, там, где я раньше жила... было еще хуже... Он, он не  такой
уж злой. Он мне делал подарки... Он научил меня читать, да. Он  научил  меня
еще французскому и итальянскому... Мне нравилось, как он  прижимает  меня  к
себе и ласкает... Но потом ему надоело... Теперь он меня больше не любит.
   - А кого он любит?
   Злое облачко промелькнуло на лице рабыни.
   - Трубку с гашишем. Он курит, потому что думает о  чем-то,  чего  ему  не
достать.
   В каюту заглянул одноглазый Корьяно и, стараясь приветливо  улыбаться  (в
его разинутой пасти виднелись черные  остатки  зубов),  посоветовал  молодой
даме  подняться  на  мостик,  где  воздух  лучше  и  свежее,  полезнее   для
выздоровления.
   Эллида набросила на плечи Анжелики легкое покрывало и усадила ее на бухту
каната возле дверцы, за  которой  спускали  трап,  прямо  напротив  острова.
Поднялся легкий чудесный ветерок, и они долго  сидели,  любуясь  живописными
красками неба и моря.
   Потом к ним подошел маркиз  д'Эскренвиль.  У  него  хватило  хитрости  не
пускаться в разговор с пленницей, а  только  отвесить  ей  глубокий  поклон.
Затем он отошел к дверце, под которой была  укреплена  веревочная  лестница,
следя за тем, как поднимается на корабль его "товар", и ведя счет.
   На острове сильно суетились. Иногда раздавался пронзительный крик, за ним
еще несколько, потом они обрывались.
   К "Гермесу" подошел каик, и "товар" стал  подниматься  на  борт.  Сначала
выбрались  наверх  двое  прекрасных,  как  статуи,   мальчиков,   один   лет
семнадцати, другой - совсем  еще  ребенок,  лет  двенадцати.  У  обоих  были
смуглые лица и длинные черные кудри. На плечах у них были  овчинные  куртки,
одежда пастухов. Ребенок держал в  руке  дудочку  с  четырьмя  дырочками,  с
помощью которой  он  собирал  коз.  Он  повернулся  к  острову  и  заплакал,
простирая туда руки. Матрос взял  его  за  плечо  и  увел.  Потом  поднялась
женщина, та самая, чьи отчаянные крики только что  оглашали  остров.  Теперь
она была в полуобмороке. Втащивший ее матрос так и оставил  ее  на  мостике.
Она лежала, свесив голову, и длинные  волосы  спадали  на  затоптанный  пол.
Следовавшие за ней женщины спотыкались и наступали на них.  Потом  поднялись
мужчины и немало стариков. Последний  из  них,  купец,  подтащил  корзины  с
черным виноградом и преподнес их  д'Эскренвилю.  Тот  предложил  одну  кисть
Анжелике. Молодая женщина отказалась.
   - Неразумно поступаете,  -  сказал  пират.  -  Это  вернет  вам  румянец.
Виноград чудесного Хиоса славится всюду, и ваш приятель  Савари  утверждает,
что его надо есть, чтобы избежать цинги. А кстати, куда девалась эта  старая
обезьяна?
   Один из матросов отвечал, осклабившись:
   - Он на острове, ваша светлость, чешет там козлов.
   Маркиз расхохотался во все горло.
   - Чешет козлов!.. Ха-ха-ха! Никогда еще не слышал такой нелепой басни. Он
ведь уверял меня, что можно разбогатеть, вычесав всех  козлов  на  греческих
островах. Ха-ха-ха! - И вдруг он пришел в ярость:
   - Пусть не воображает, что меня можно  дурачить,  как  ребенка.  Где  он?
Найти его немедленно! Я не собираюсь ночевать тут.
   - Да вот он!
   На берегу среди  темных  силуэтов  показалась  фигура  Савари.  Он  успел
вскочить в уже отплывавшую лодку.
   По веревочной лестнице маленький аптекарь взбирался с ловкостью обезьяны,
не переставая сыпать словами. Он обращался к д'Эскренвилю:
   - Остановка здесь, ваша светлость, принесет вам не только удовлетворение,
но и настоящее богатство. Я собрал больше ста  унций  ладана,  а  знаменитый
"черный бальзам", получаемый из него, продают по несколько  десятков  ливров
за унцию. Изготовленные на его основе духи позволят вам заткнуть за пояс все
европейские дворы.
   Он сунул руку в камзол, но она попала в дыру и задела трубку, которую  он
безуспешно пытался ухватить. Трубка полетела за борт.
   Его отчаянные  жесты  вызвали  веселье  флибустьеров.  Поношенная  одежда
старика была вся перепачкана какой-то смолой, попавшей даже на седые волосы,
выбивавшиеся из-под черной шапочки. Лицо его было мертвенно-бледным,  но  со
странными синими и зелеными разводами, глаза же живо сверкали.  Он  выхватил
из рук следовавшего за ним  юнги  небольшую  мисочку  и  сунул  ее  под  нос
д'Эскренвилю.
   -  Посмотрите  сюда.  Это  подлинный  ладан,   драгоценнейшее   вещество,
соперничающее в редкости с индийским мускусом, который так трудно  добыть...
Сударыня, приветствую вас! Наконец вы поправились... Посмотрите на это чудо!
Это ладан, то есть смолоподобное  вещество,  которое  непроизвольно  каплями
выделяется из листьев некоторых кустарников рода Цистус ладаниверус. Собрать
его можно, вычесывая из шерсти коз и козлов,  которые  поедают  листья  этих
кустарников. Жирное вещество, которое вы видите, надо расплавить и очистить.
Из него я получу  жидкий  ладан,  или  черный  бальзам,  который  разолью  в
крохотные флакончики.
   - И ты обещаешь,  что  я  получу  деньги  за  эту  грязь?  -  недоверчиво
спрашивал д'Эскренвиль.
   - Ручаюсь! Этот продукт  входит  в  состав  лучших  духов,  закрепляя  их
аромат. Французские и итальянские парфюмеры готовы по весу золота  заплатить
тому, кто доставит им необходимое количество этого  вещества.  Ручаюсь:  его
можно собрать много, особенно на Санторине.
   - На Санторин я не поплыву, слышишь ты, старый ворон?! - закричал маркиз.
- Я тебя свожу еще на Делос и Миконос, а оттуда поспешу  в  Кандию.  Или  ты
хочешь, чтобы я упустил лучшее время на главном рынке?
   - Разве можно сравнить его с тем богатством...
   - Хватит! Собери свои тряпки и причиндалы! Смотри, я еще пожалею, что  не
продал тебя в Ливорно вместе с твоими товарищами.
   Мэтр Савари с подчеркнутым смирением, как он умел делать,  подобрал  свою
мисочку, два больших деревянных гребня, кусок мешковины и, низко согнувшись,
сделал вид, что убегает в страхе.
   - Знаете, - шепнул он Анжелике, пробираясь мимо, - я  ведь  сумел  спасти
"его".
   - Кого?
   - Мое мумие.  "Жольета"  ведь  не  пошла  ко  дну,  хотя  и  была  сильно
повреждена. Этот разбойник маркиз велел поднять ее на борт своего судна. Мне
удалось пробраться в нее и отыскать свою бутылку.
   - А теперь "Жольета" далеко от нас, - с горечью проговорила Анжелика.
   - Что делать! Бедный Паннасав не мог дожидаться вашего выздоровления. Ему
надо было скорее уйти в море, он  очень  рисковал:  могли  дознаться  о  его
замысле и продать в рабство прежде,  чем  ему  удалось  бы  бежать.  Ведь  в
Ливорно маркиз продал целую партию пленных,  в  том  числе  и  вашего  юного
слугу.
   - Бедный мой Флипо! Его продали в рабство!
   - Да, и лишь с громадным трудом я уговорил нашего господина оставить меня
на борту.
   - Ты все еще здесь, чертов болтун? - д'Эскренвиль грозно махнул рукой,  и
ученый заторопился, мелкими шажками добежал до одного из люков  и  исчез  из
виду. Но когда Анжелика вернулась в свою каюту, он тоже появился там.
   - Мне бы хотелось поговорить с вами, сударыня. Милочка, - обратился он  к
Эллиде, - посторожи, пожалуйста, за дверьми, чтобы нам никто не помешал.
   - Значит, вы из-за меня остались, мэтр Савари?  -  спросила  растроганная
Анжелика.
   - Не мог же я бросить вас, -  отвечал  старик.  -  Вы  ведь  были  тяжело
больны, да и сейчас выглядите неважно, но все обойдется.
   - А вы сами не болели? У вас такие пятна на лице.
   - Это все следы "пиньо", свинца, что перевозил Паннасав. От них не  легко
освободиться. Я пробовал и лимоны, и уксусную эссенцию... Видно, они  только
вместе с кожей сойдут, - посмеиваясь, сказал ученый, - но это  все  неважно.
Важно другое... Нам надо  вырваться  из  рук  этих  опасных  пиратов.  -  Он
опасливо оглянулся. - Но у меня есть идея... Тише!
   - Вы полагаете, что маркиз д'Эскренвиль зайдет в Кандию?
   - Непременно, потому что он задумал выставить вас на батистане.
   - Что такое батистан?
   - Караван-сарай, где продают дорогих  рабов.  Торговля  прочими  идет  на
базарах и на главной площади. Кандийский  батистан  самый  крупный  во  всем
Средиземноморье.
   Мурашки побежали по телу Анжелики.
   - Не приходите в отчаяние, у меня есть один замысел. Ради  него  я  сумел
уговорить этого толстокожего флибустьера зайти  в  греческий  архипелаг  под
предлогом, что он добудет здесь редкие вещества, необходимые в парфюмерии, и
разбогатеет.
   - А зачем сюда? - спросила Анжелика.
   - Потому что нам нужны соучастники.
   - И вы надеетесь найти их на греческих островах?
   - Как знать? - таинственно проговорил Савари. - Сударыня, я покажусь  вам
очень нескромным, но мы вдвоем попали в скверную историю, и, я  надеюсь,  вы
не обидитесь на старого друга, если он задаст вам несколько вопросов. Почему
вы отправились  совсем  одна  в  такое  далекое  и  опасное  путешествие?  Я
стремился за своим мумие, ну а вы?
   Анжелика молча вздохнула. Какое-то время  она  колебалась,  потом  решила
довериться старому ученому.
   Она рассказала ему, как целые годы думала, что ее муж,  граф  де  Пейрак,
осужденный на смерть, был казнен.  А  потом  она  узнала,  что  ему  удалось
избежать казни, стала искать, переходя от одного свидетельства к другому,  и
наконец убедилась, что надо ехать в Кандию,  потому  что  там  есть  надежда
разыскать его следы.
   Савари молча дергал свою бороденку.
   - Вы думаете, что  я  сумасшедшая,  что  глупо  было  бросаться  в  такую
авантюру?
   - Конечно, это так. Но я готов найти вам извинение. Я  ведь  тоже  старый
безумец. Я все бросаю и пускаюсь навстречу опасностям, не  думая  о  них.  Я
гонюсь  за  своим  мумие,  как  и  вы  бросаетесь  безоглядно  в  еще  более
рискованные предприятия потому только, что где-то, во тьме пустыни,  мерцает
звездочка вашей любви. Безумны ли мы? Я этого не думаю.  Кроме  разума  есть
еще инстинкт, который ведет нас и заставляет дрожать от волнения. Так дрожит
ореховая ветка над скрытым в земле источником. А слыхали вы  когда-нибудь  о
греческом огне? - вдруг быстро переменил он тему  разговора.  -  Во  времена
Византии была секта ученых, владевших этим огнем. Откуда они узнали о нем? Я
изучал историю этих мест и убедился, что когда-то в районе  Персеполиса,  то
есть между Персией и Индией, жили зороастрийцы - огнепоклонники. От них была
подучена тайна этого огня