рячем в пещере - это задержит поиски. Если кони не вернутся в селение  без
всадников, их отсутствие заметят не сразу. Пока они  всполошатся,  мы  будем
далеко.
   Оба надели остроконечные  шлемы,  завернулись  в  бурнусы,  перепоясались
ремнями и, уничтожив следы побоища, галопом устремились  по  дороге.  Спустя
три дня жители округа рассказали алькаидам, посланным на поиски  исчезнувших
солдат, что видели двух всадников, пролетевших через их деревни, как  птицы.
У каждого была сменная  лошадь.  Они  поостереглись  обращаться  к  ним  или
останавливать -  разве  может  бедный  феллах  позволить  себе  подобное  по
отношению к благородным воинам? Лошади вскоре были найдены  у  подножия  гор
Рифа. В убийстве обвинили бандитов, нападения которых тревожили  округу.  На
поиски их логова были посланы карательные экспедиции.
   Колен Патюрель и Анжелика бросили лошадей у первых подступов к горам, где
могли пробираться лишь мулы. Предстоял самый трудный, но последний  переход.
Когда они одолеют эти безводные отроги, перед ними откроется море. К тому же
нормандец провел первые два года  своего  плена  в  священном  и  загадочном
городе Мешауне и хорошо знал местность, по которой придется пройти. Ему были
известны все бесчисленные трудности и опасности, но также и  самые  короткие
тропы. Он знал, что чем  выше  они  будут  подниматься,  тем  меньше  станет
вероятность опасных встреч. Их  главным  врагом  будут  горы:  холод  ночью,
сжигающее солнце днем, голод и жажда, зато люди их  не  потревожат  и  львов
будет  меньше.  Нужно  только  остерегаться  кабанов.  Обезьяны,  газели   и
дикобразы не опасны и послужат дичью.
   Колен захватил с собой мушкет и припасы к  нему,  продовольствие  солдат,
взятое из переметных сум,  крепкие  и  теплые  бурнусы,  которые  непременно
пригодятся.
   - Еще несколько дней, и мы увидим Сеуту.
   - Сколько дней? - спрашивала Анжелика.
   Но осторожный нормандец уклонялся от ответа:
   - Кто знает?.. Если повезет, дней пятнадцать... А если неудача...
   Неудача  подстерегла  их  однажды  после  полудня,  когда  они  с  трудом
пробирались через раскаленные скалы. Пользуясь тем, что изгиб тропы скрыл ее
от спутника, Анжелика присела на большой камень. Ей не  хотелось,  чтобы  он
увидел, как она обессилела. Ведь он столько раз  повторял,  что  считает  ее
неутомимой; а между тем она сильно уступала ему в выносливости.  Он  никогда
не уставал. Без нее он бы, конечно,  шел  день  и  ночь,  останавливаясь  не
более, чем на час.
   Анжелика переводила дух, сидя  на  камне,  когда  внезапно  почувствовала
жгучую боль в  икре.  Наклонившись,  она  увидела  змею,  скользкой  молнией
мелькнувшую меж камней.
   - Змея! Она меня ужалила!..
   Вдруг роковое воспоминание пронзило ее мозг:  "Женщина  умерла  от  укуса
змеи", - так сказали перед смертью венецианец и баск. Прошлое  предвосхитило
настоящее,   время   перестало    существовать:    сбывалось    неотвратимое
предначертание судьбы. Видимо, так написано на роду...
   Тем не менее Анжелика догадалась  снять  пояс  и  затянуть  им  ногу  под
коленом. Сделав это, она осталась сидеть, застыв. Мысли путались  в  голове.
"Что скажет Колен Патюрель? Он не простит мне этого  никогда...  Я  не  могу
больше идти... Я умру..."
   Из-за скалы появилась высокая фигура Колена. Он  вернулся,  обеспокоенный
ее исчезновением.
   - В чем дело?
   Анжелика попыталась улыбнуться.
   - Надеюсь, что это не серьезно, но я... меня, кажется, ужалила змея.
   Встав на колени, он внимательно осмотрел ее ногу. Она уже начала  чернеть
и пухнуть.
   Нормандец  выхватил  нож.  Проверив  пальцем  лезвие,  он  быстро  разжег
небольшой костер из нескольких сухих веток и накалил нож докрасна.
   - Что вы хотите со мной сделать? - пролепетала перепуганная Анжелика.
   Не отвечая, он крепко взял ее за щиколотку и мгновенно отсек  часть  икры
на месте укуса, одновременно прижигая рану раскаленным  ножом.  От  страшной
боли Анжелика закричала и лишилась чувств...
   Когда она пришла в  себя,  в  горах  наступали  сумерки.  Она  лежала  на
бурнусе, который служил им одеялом. Колен Патюрель заставил ее выпить  очень
крепкого обжигающего чаю.
   - Теперь тебе полегчает, девочка; самое худшее позади.
   Когда она немного собралась с мыслями, он добавил:
   - Боюсь, что  загубил  твою  красивую  ножку.  Жаль!  Теперь  не  сможешь
поднимать нижнюю юбку, танцуя па-де-буре под молодым вязом, подружка  моя!..
Но это надо было сделать. Без этого ты прожила бы не больше часа!..
   - Спасибо, - чуть слышно прошептала она.
   Ее мучила боль от ожога и раны, которую он  перевязал,  приложив  листья,
немного утоляющие жжение. "Самые красивые ноги в Версале..." Вот и она,  как
другие, будет носить на теле следы  плена  у  варваров.  Славные  следы,  на
которые она будет смотреть с умилением  или  с  гримасой  досады,  натягивая
шелковые чулки с золотыми стрелками... когда-нибудь.
   Колен заметил ее улыбку.
   - Браво! Вижу, отвага к тебе вернулась. Мы сейчас отправляемся.
   Она взглянула на него, немного испуганная, но уже готовая повиноваться.
   - Вы полагаете, что я смогу идти?
   - Ни в коем случае! Ты сможешь ступить  на  ногу  не  раньше,  чем  через
неделю. Иначе может начаться заражение. Ничего не бойся. Я тебя понесу.

Глава 8

   Итак, они продолжали свое  медленное  восхождение.  Нормандский  геркулес
лишь  немного  ссутулился  под  новой  ношей,  но  продолжал  идти  тем   же
размеренным шагом. Громоздкую палицу ему пришлось бросить. Он  оставил  себе
только мушкет и мешок с провизией на плече. Молодая женщина сидела у него на
спине, обеими руками держась за его шею.  Устав,  она  прислонялась  лбом  к
массивному затылку своего носильщика, он чувствовал запах ее  волос.  Это  и
было самым трудным испытанием. Для Колена  Патюреля  оно  оказалось  тяжелее
усталости, нестерпимее бесконечного однообразного движения под холодным оком
луны,  что  глядело  на  пустынный  пейзаж,  отбрасывая  двугорбую  тень  на
пепельную поверхность скал. Нести ее, чувствовать этот нежный  и  изнуряющий
вес, прикованный к нему, ощущать ее бедра под своими руками...
   Анжелика ненавидела себя за тяготы, доставляемые спутнику. Оттого, что он
нес ее на своем мощном хребте так бережно,  словно  маленького  ребенка.  На
самом же деле сильные  плечи  Колена  Патюреля  за  двенадцать  лет  каторги
привыкли и не к  таким  тяжестям.  Известный  своей  силой,  он  подвергался
чудовищным  испытаниям.  Его  мускулы   и   сердце   обрели   необыкновенную
выносливость. И теперь он шел только чуть медленнее да  чуть  более  хриплым
стало  его  дыхание,  раздававшееся  в  тишине  ночи  в   бескрайнем   белом
пространстве, озаренном бледным светом луны.
   Анжелику  потрясла  призрачная  красота  пейзажа,   проплывающего   перед
глазами. Слишком много ночей она провела, поглощенная единственной целью: не
позволить себе отстать. Теперь же она наконец заметила глубокую синеву неба,
золотистый блеск звезд. То  было  небо  с  восточной  миниатюры;  выведенные
тонкой кистью, проступили серебристые контуры дальних гор слева и  лента  на
дне лощины.
   Сегодня она еще раз избежала смерти. Кровь в жилах снова победно пела: "Я
жива! Жива!"
   Видимо, на какое-то  время  она  задремала,  так  как  небо  вдруг  стало
ярко-розовым. Колен Патюрель все  шел  своим  медленным  размеренным  шагом.
Анжелику вдруг охватил такой внезапный прилив  нежности,  что  она  чуть  не
поцеловала этот задубевший затылок. Он был так близко к ее губам.
   - Колен, - взмолилась она, - о, я вас прошу, остановитесь, отдохните! Вы,
должно быть, совсем измучились...
   Он молча повиновался ей, опустил на землю и сел поодаль, упершись лбом  в
колени. Она видела, как широкие плечи ходят ходуном от учащенного дыхания.
   "Это слишком, - думала она. - Такое не  под  силу  даже  человеку  с  его
выносливостью..." Если бы она могла идти хотя бы потихоньку! Она чувствовала
себя отдохнувшей и полной  отваги.  Но  как  только  попыталась  ступить  на
больную ногу, стреляющая острая  боль  заставила  понять,  что  она  рискует
всерьез растревожить рану. Она все  же  дотащилась  до  мешка  с  провизией,
достала горсть фиников и сухого инжира и отнесла их Колену Патюрелю вместе с
бурдюком с водой.
   Нормандец поднял голову. Лицо осунулось, взгляд блуждал.  Он  смотрел  на
еду и, казалось, не видел ее.
   - Оставь это, - сказал он сурово. - Не трать время.
   - Господи, Колен, как вы измучены! И все из-за меня. Мне так жаль...
   - Оставь это, -  повторил  он  почти  свирепо,  тряхнув  своей  шевелюрой
викинга, как раздраженный лев. Потом добавил мягче:
   - Не унывай! Час сна - и все в порядке.
   Он тяжело уронил голову на колени. Она отошла в сторону и,  поев  немного
сухих фруктов, прилегла отдохнуть. Воздух был свеж. На много лье  окрест  не
было человеческого жилья, никаких следов присутствия  людей.  Как  это  было
прекрасно!
   От нечего делать она еще поспала, а когда открыла глаза,  Колен  Патюрель
возвращался с охоты с олененком на плечах.
   - Колен, вы сумасшедший! - вскричала Анжелика. - Вы же наверняка  падаете
от усталости...
   Нормандец пожал плечами.
   - За кого ты меня принимаешь, малышка? За такого же воробышка, как ты?
   Он был мрачно настроен и даже, казалось, избегал смотреть на нее.
   Анжелика забеспокоилась. Ей пришло  в  голову,  что  он,  может  статься,
скрывает от нее какую-то новую опасность.
   - Мавры могут нас обнаружить, Колен?
   - Не думаю. Но для верности мы разведем костер в низине.
   Нога Анжелики заживала так быстро, что она уже  смогла,  хоть  и  не  без
предосторожностей, спуститься к ручью.
   Там им в последний  раз  встретился  хищник.  Они  заметили  его  слишком
поздно. Это была львица, настороженно притаившаяся на другом берегу ручья  в
позе большой кошки. Ей хватило бы одного прыжка, чтобы настигнуть их.
   Колен Патюрель замер, как каменная статуя. Пристально глядя на львицу, он
тихим размеренным  голосом  заговорил  с  ней.  Несколько  мгновений  спустя
озадаченное животное стало медленно  отступать.  Его  глаза  еще  раз-другой
сверкнули в зарослях, затем колыхание травы обозначило путь отступления.
   Нормандец перевел дух. То был вздох, способный заставить завертеться  все
мельницы Голландии. Он порывисто обнял Анжелику за плечи и прижал к себе.
   - Держу пари - небо за нас! Что произошло в мозгу этого зверя, почему  он
оставил нас в покое?
   - Вы говорили с ним по-арабски. Что вы сказали?
   - Разве ж я знаю? Я даже не отдавал себе отчета, на каком  языке  говорю.
Просто мне показалось,  что  надо  попробовать  договориться  с  ней.  Вдруг
поймет?.. Вот с мавром это было бы  невозможно,  -  прибавил  он,  задумчиво
покачав головой. - И потом, я недурно ладил с львами Мекнеса.
   - Я помню, - сказала Анжелика, пытаясь рассмеяться, - они еще не захотели
вас съесть...
   Он вгляделся в побледневшее до неузнаваемости лицо женщины.
   - А ты умница: даже не вскрикнула.  И  не  шевельнулась...  Это  здорово,
подружка!
   Румянец постепенно возвращался на щеки Анжелики.  Рука  Колена  Патюреля,
все еще лежавшая на ее плечах, была такой надежной защитой. Его объятия  она
ощущала как источник силы. Подняв глаза, она доверчиво улыбнулась ему.
   - Рядом с вами я ничего не боюсь.
   Нормандец стиснул зубы, его лицо снова помрачнело.
   - Не будем здесь задерживаться, - проворчал он. - Нечего дразнить судьбу.
Пойдем дальше.
   Они наполнили бурдюки водой из ручья  и  отыскали  углубление  в  скалах,
подальше от берега, чтобы развести огонь. Но на сей раз трапеза лишь утолила
голод, не принеся удовольствия. Молчание было тягостным.  Озабоченный  Колен
Патюрель сидел насупившись. Анжелика, оставив тщетные попытки  нарушить  это
угрюмое безмолвие, чувствовала необъяснимое мучительное смущение. Что с ним?
Почему он так мрачен и обеспокоен? Сердится, что из-за нее они  продвигаются
так медленно? Какую опасность он предчувствует, что  побуждает  его  бродить
вокруг их лагеря, что значат эти быстрые взгляды, которые он украдкой кидает
на нее из-под своих густых светлых бровей?
   Вечерний ветер коснулся их своим бархатным крылом. Зашло солнце, на землю
легли голубоватые холодные тени, темная нежная пастель окрасила горы, небо и
долины. В наступившей темноте Анжелика обратила свое  бледное  встревоженное
лицо к Колену Патюрелю.
   - Я... Мне кажется, я могла бы идти этой ночью, - сказала она.
   Он качнул головой.
   - Нет, малышка, еще нельзя. Да ты не беспокойся. Я буду тебя нести.
   Страшная печаль слышалась в его голосе. Анжелике  хотелось  расплакаться,
взмолиться: "О Колен, что происходит? Мы оба  идем  навстречу  смерти?"  Она
сумела сдержаться, но, устроившись на его спине и обвив руками  мощную  шею,
уже не наслаждалась покоем, как в прошлую ночь. Она слышала близкое  дыхание
мужчины, глухое биение его сердца  и  вспоминала  жаркий  шепот  любовников,
когда-то затихавших от страсти на ее груди. Тогда казалось, будто она  несла
их в своих хрупких объятиях, а теперь в овладевающей  ею  дремоте,  прильнув
лицом к мускулистой шее Колена, Анжелика  чувствовала,  как  давит  на  него
своей всепобеждающей женственностью.
   Дыхание гор настигло их, почти ледяное, наполненное волнующими  запахами.
Роскошные и загадочные, они напоминали о  другой  жизни,  полной  красоты  и
изысканности.
   Когда взошло солнце, перед ними открылась кедровая роща на  склоне  горы.
Длинные ветви кедров создавали подобие уютного шатра вокруг коротких  мощных
стволов. В их тени росла короткая травка и белели изящные звездочки  цветов.
Каждый вздох ветра был наполнен запахом леса.
   Колен Патюрель перешел через бурлящий поток, поднялся на  противоположный
берег и обнаружил отверстие небольшого грота, устланного белоснежным песком.
   - Остановимся здесь, - сказал он. - Похоже, зверей поблизости нет.  Можно
рискнуть разжечь костер.
   Он  говорил  хпипло,  выталкивая  слова  сквозь  зубы.  Может  быть,   от
усталости?..
   Анжелика с беспокойством следила за ним. Что-то странное творилось с ним,
и она не могла больше этого переносить, не узнав  причины.  Может  быть,  он
болен? Почувствовал, что это серьезно? Ей никогда не приходило в голову, что
и с ним может случиться что-либо подобное. Это было бы ужасно. Но она его не
бросит! Она будет ухаживать за ним, вдохнет в него жизнь, как он это  сделал
дли нее.
   Колен уклонился от  немого  вопроса  огромных  зеленых  глаз,  пристально
смотрящих на него.
   - Пойду спать, - бросил он коротко и вышел.  Анжелика  вздохнула.  Однако
место было очаровательное, все здесь располагало к мечтам. Лишь бы  за  всей
этой дикой прелестью не скрывалась какая-нибудь западня!
   Она разложила скудные запасы: сухой инжир,  кусочки  зажаренной  накануне
дичи. Бурдюки были пусты, но в двух шагах журчал  ручей.  Она  спустилась  к
нему без особых трудностей, но поминутно оглядываясь, так как  на  этот  раз
вовремя вспомнила об осторожности. Но ничего подозрительного не  было.  Лишь
несколько птиц с пестрым оперением прыгали на берегу.
   Анжелика наполнила бурдюки,  затем  тщательно  вымылась  холодной  водой.
Кровь прилила к коже.  Склонясь  к  поверхности  спокойного  заливчика,  она
увидела себя в нем, как в  зеркале,  и  чуть  не  вскрикнула  от  удивления.
Белокурой женщине, что смотрела на нее на фоне синего неба, можно было  дать
лет двадцать.
   Черты лица стали тоньше, у глаз, увеличенных темными кругами и  привыкших
всматриваться в даль,  появилось  новое  выражение.  Абрис  губ  без  грима,
потрескавшихся и  бледных,  казалось,  принадлежал  не  женщине,  перенесшей
горькие испытания, а неискушенной девушке. Резкий ветер, беспощадное солнце,
полное забвение всякого кокетства и даже ужас, что  так  долго  угнетал  ее,
придали ее лицу, красота которого прежде была подчеркнута всеми  ухищрениями
искусства, девичье выражение. Конечно, цвет кожи был ужасен: смуглый, как  у
цыганки; зато волосы, по  контрасту,  напоминали  цветом  песок  под  лунным
светом. Худобу ее хрупкого тела скрывал  шерстяной  бурнус.  С  распущенными
волосами и босыми ногами она была похожа на дикарку.
   Она сняла повязку с ноги. Рана оказалась  чистой,  а  вот  шрам,  похоже,
будет очень уродлив. "Ну и пусть", - философски рассуждала  Анжелика,  снова
перевязав ногу. Ведь только  что,  купаясь,  она  так  радостно  чувствовала
стройность своего тела, видела свои точеные резвые ноги,  потерявшие  лишнюю
полноту, нажитую в гареме. В общем-то, она счастливо отделалась.
   Взглянув еще раз в импровизированное зеркало, Анжелика улыбнулась себе.
   - По-моему, я еще вполне прилично выгляжу! - сказала она птицам,  которые
смотрели на нее без страха.
   Поднимаясь по склону, она беззаботно напевала, но вдруг смолкла: на траве
среди белых цветков  она  увидела  Колена  Патюреля.  Он  лежал  неподвижно,
положив руку под голову. Беспокойство, которое он внушал ей в последние дни,
тут же вернулось, и Анжелика крадучись приблизилась,  чтобы  понаблюдать  за
ним. Нормандец спал. Его бурнус распахнулся, и видна была широкая  волосатая
грудь. Она вздымалась от мощного ровного дыхания.
   Нет, он не болен. Теплый оттенок прокаленной солнцем кожи, спокойный рот,
принявший во сне несколько  высокомерное  выражение,  да  и  вся  его  поза,
исполненная отдохновения, - лицо, чуть повернутое  к  сгибу  руки,  поднятое
колено, - все говорило, что он в  полном  здравии  и  набирается  сил  после
изнурительной работы. Рассматривая  его,  уснувшего  под  кедрами,  Анжелика
подумала, что он похож на Адама. Столько первобытного  совершенства  было  в
этом огромном мощном теле;  в  этом  простом  мужике,  бродячем  браконьере,
поборнике справедливости, пастыре своего народа.
   Анжелика опустилась на колени, почувствовав, что ее тянет к  нему.  Ветер
шевелил на его лбу прядь волос, она осторожно отвела ее рукой.
   Колен Патюрель открыл глаза. Его взгляд, остановившийся на  ней,  был  до
того странным, что она инстинктивно отпрянула. Казалось, нормандец с  трудом
приходит в себя.
   - Что случилось? - пробормотал он хрипло. - Мавры?
   - Нет, все тихо. Я смотрела, как вы спите... Ох, Колен, не  надо  глядеть
так пристально! - вдруг вскрикнула она. - Вы меня  пугаете.  Что  с  вами  в
последнее время? Что произошло? Если нам угрожает опасность, скажите мне  об
этом. Я способна разделить ваши заботы, но я не  могу  терпеть  вашу...  да,
именно вашу злобу! Можно подумать, что в иные минуты вы  меня  презираете...
или даже ненавидите... За что? Неужели за то, что меня ужалила  змея  и  это
задерживает нас? Вы всегда были таким великодушным! Я думала... Колен,  ради
всего святого, если я в чем-то  провинилась  перед  вами,  скажите  об  этом
прямо, а то я больше не вынесу... Если вы меня возненавидели,  что  со  мной
станется?..
   На ресницах Анжелики повисли слезы.  Потерять  единственного,  последнего
друга! Это испытание казалось ей самым страшным из всех, что  выпали  на  ее
долю.
   Вскочив на ноги, он рассматривал  ее  так  бесстрастно,  что  можно  было
подумать, будто он не слышал ее слов. Этот испытующий взгляд был так  тяжел,
что она вдруг пожалела мекнесских пленников, которых,  случалось,  судил  их
предводитель. Должно быть, эти бедняги чувствовали себя прескверно.
   - Хочешь знать, в чем твоя вина? - произнес он наконец.  -  Да  просто  в
том, что ты женщина. - Его брови нахмурились, глаза потемнели, черные зрачки
глядели жестко и недобро. - Я ведь не святой, моя  красавица.  Ты  бы  очень
ошиблась, воображая это.  Я  моряк,  бывший  флибустьер.  Убивать,  грабить,
работать как вол, менять порты и девок - вот моя жизнь. Я даже  в  плену  не
изменил своим вкусам. Женщины всегда были мне  нужны,  и  я  брал  тех,  что
подвертывались под руку. Не очень-то  приходилось  выбирать.  Бывало,  Мулей
Исмаил, как вздумает меня наградить,  присылал  одну  из  своих  негритянок.
У